Жребий. Книга первая. В осколках темноты

Наталья Масальская, 2022

Следователь столичной полиции Борис Бисаев уже полтора года ищет свою дочь. Аня пропала при невыясненных обстоятельствах. Единственная улика, которая у него есть, – игральный кубик, сделанный из человеческой кости. От автора: Полицейское расследование больше похожее на игру в «кошки-мышки». Вот только кто кошка, а кто мышка? Полицейский, потерявший дочь, против преступника одержимого игрой.

О, Боже! Дай мне сил глядеть без омерзенья

на сердца моего и плоти наготу!»

Ш. Бодлер «Цветы зла»

Глава 1.

Старый фонарь в антивандальной металлической решетке, скрипя и постанывая, раскачивался на длинном проводе, очерчивая на земле мутный круг. Он вытянул ее тонкую дрожащую тень, и через мгновение она снова растворилась в царившем вокруг полумраке.

Тяжело дыша, девушка медленно стекла по выщербленной стене на землю и зажала ладонью рот, пытаясь приглушить порывистое дыхание, с шумом вырывающееся из недр тяжело вздымающейся грудной клетки. Закрыла глаза и прислушалась. Вокруг была лишь пугающая тишина, но ее преследователь рядом, она чувствовала это. Сам воздух был пропитан его незримым присутствием, впитываясь в поры совершенно бесконтрольным ужасом. Не осталось ничего, кроме парализующего ее страха.

— Выходи, дорогая, — раздался совсем рядом его издевательски-спокойный голос. — Тебе некуда бежать.

Она зажала уши руками и зажмурилась. Невольно вспомнила, как играла в прятки с братом. Как сидела в шкафу, за мамиными платьями, скованная волнительным страхом поимки. Но сейчас это был совсем другой страх — едкий, как кислота, которая медленно разъедает кожу, оголяя нервы.

— Ну где же ты? Хочешь поиграть? — эхо многократно умножало его слова, которые, рикошетя от серых полуразрушенных стен завода, сливались в адскую какофонию звуков и еще долго сотрясали воздух.

Как и в детстве ей казалось, что есть только она и ее преследователь. Словно весь мир сжался до размеров шкафа в маминой спальне, в зыбкую преграду из шелка и ситца, что отделяет ее от неминуемой судьбы. Она знала, шанс еще есть. Если она возьмёт себя в руки и побежит… Царапая спину о кирпичи, она медленно поднялась на ноги.

— Вот ты где.

Горячее влажное дыхание коснулось виска, а крупная ладонь с силой прижала вонючую тряпку к лицу. Воздух в ее легких растворился неозвученным криком в пропахшей медикаментами ткани. Тело мгновенно стало бесформенным и тяжелым. Из всех чувств осталось только ощущение туго пульсирующей в голове крови. Темнота.

***

Борис, опершись руками о раковину, уже несколько минут разглядывал свою измятую физиономию в большом овальном зеркале. К нестройно колотящемуся в горле сердцу подкатила печень, вызывая приступ тошноты. Борис открыл кран, набрал пригоршню воды и, ополоснув рот, снова посмотрел в зеркало. Из-под опухших красных век на него смотрели тусклые глазки. Он поморщился, поскреб ногтями бороду и, не обращая внимания на слабость, залез в душ.

— Ну ты скоро? — за дверью послышался недовольный голос Лариски. — Я из-за тебя на работу опоздаю.

— Выхожу, — проворчал Борис.

Намотав на бедра полотенце, он открыл дверь, в которую тут же скользнула Лариска. Она остановилась в дверном проеме, преграждая ему путь, и положила ладони на его обнаженную, все еще в каплях воды грудь.

— Мог бы меня подождать.

— По-моему, ты на работу опаздываешь, — он взял ее за плечи и, отодвинув в сторону, уверенно прошел мимо нее на кухню.

Борис достал из холодильника полторашку кока-колы и, тяжело опустившись на стул, не отрываясь, выпил почти половину. Измученный сушняком организм требовал влаги, и Борис, смачно икнув, снова присосался к горлышку пластикового баллона. В носу неприятно защекотало. Сознание медленно возвращалось, рисуя в памяти нелицеприятные картины вчерашнего загула.

В ванной выключилась вода, и через пару минут перед ним нарисовалась довольная Лариска. Шелковый халатик, небрежно накинутый на голое, разомлевшее под душем тело, едва прикрывал ее прелести, и Борис, не удержавшись, звонко шлепнул ее по заднице. Лариска подбоченилась и наградила его предупредительно-кокетливым взглядом.

— С такой фигуркой можно и в профессионалки.

Ее лицо тут же потемнело, губы поджались и побелели, а крылья тонкого носа затрепетали от возмущения.

— Ну и урод же ты, Борюсик, — она гордо вскинула голову и, вильнув на прощанье бедрами, стремительно вышла из кухни.

Борису казалось, что он достаточно прямо обозначил границы их общения и категорически не понимал, почему каждый раз с утра ему нужно изобретать все новые способы остаться наконец одному.

В прихожей громко хлопнула дверь. Борис тяжело поднялся со стула. Тело, измученное ночными излишествами, откликнулось на движение влажной слабостью. Он, не спеша, достал из шкафа турку, взял со стола металлическую банку с полустершимся от времени слоном. Пусто. Борис вспомнил, что еще вчера хотел пополнить запасы кофе, но, как обычно, забыл. На такой случай у него был план «Б». Поставив банку обратно на стол, он пошел одеваться.

В Маке, рядом с его домом, продавали довольно сносный кофе. Борису казалось странным общаться с говорящей стойкой, поэтому он каждый раз заходил внутрь.

— Большой американо, — сказал он улыбающейся ему кассирше, и пока она стучала по экрану ручкой, набивая заказ, полез во внутренний карман куртки за портмоне.

Раскрыв кошелек, Борис понял, что на этот раз Лариска выгребла из него все, включая карты. Он мельком взглянул на девушку, которая, заметив его замешательство, еще больше растянула губы в улыбке, терпеливо ожидая оплаты. Борис, стараясь не поддаваться невольной панике, залез в меленький неприметный кармашек, скрытый под молнией, куда обычно ссыпал мешающуюся ему в карманах мелочь и, перевернув кошелек, высыпал все на ладонь. Очередь за его спиной недовольно задышала. Борис начал не спеша отсчитывать монеты по одной, складывая их на стойке аккуратным каре. Первыми шли несколько затертых желтых десяток, за ними блестящие пятаки, двухрублевки и замыкало шествие парочка рублей. В его ладони осталась еще пригоршня мелких монет. Их он тоже высыпал на стойку, нарушая четкий строй.

— За причиненные неудобства, — пояснил он, забирая горячий бумажный стаканчик.

На улице он почувствовал себя почти хорошо. Прохладный ветер обдувал воспаленные лоб и щеки, горячий кофе неизменно бодрил. Он сел за руль, поставил кофе в подстаканник, и с размеренной неторопливостью, выработанной в нем преимуществами ненормированного рабочего дня, выехал с парковки.

В отдел Борис приехал ближе к полудню, надеясь, что уже через час под предлогом обеденного перерыва, сможет окончательно поправить здоровье в баре напротив.

В отделении была привычная суета. Коллеги сновали взад-вперед, бросая на идущего вразвалочку Бориса беглые укоризненные взгляды. Не поддаваясь всеобщему ажиотажу, он спокойно дошел до своего кабинета, снял куртку и, набросив ее на спинку стула, с облегчением сел. Тело еще гудело, приступы холодного потоотделения чередовались со вспышками все не унимающейся головной боли. Он допил остывший кофе, надеясь переключить организм на рабочий режим.

— Тебя шеф с утра обыскался.

В дверном проеме показалась Мария Поликарповна. Облаченная в неизменную шерстяную водолазку и строгую черную юбку, секретарша шефа казалась Борису старой революционеркой-подпольщицей. Иначе как объяснить, что в свои семьдесят она продолжала трудиться на благо Родины. Не только из-за ее возраста, но и в знак какого-то внутреннего трепета перед этой сухой строгой женщиной, он называл ее не иначе как по имени-отчеству.

— Мария Поликарповна, не сделаете мне чашечку кофе?

«Старая революционерка» язвительно поджала тонкие густо накрашенные губы, оглядывая его помятое очередной попойкой лицо. Она демонстративно забрала со стола пустой бумажный стаканчик и молча удалилась.

Мария Поликарповна, по непонятным для Бориса причинам, взяла над ним своеобразное шефство и со строгим, но заботливым вниманием матери приглядывала за ним, позволяя иногда не выходящие за рамки дозволенного крошечные послабления.

Борис еще немного посидел и, наконец, поднявшись из-за стола, направился к шефу.

Марии Поликарповны в приемной не было, зато на столе его ждала чашка только что сваренного кофе. Он осторожно взял ее за самые края, чтобы не обжечься и, не останавливаясь, вошел в кабинет.

Полковник Кривцов, заложив руки за спину, смотрел в приоткрытое окно, из которого не смолкая доносился монотонный гул улицы. Он обернулся на вошедшего Бориса и, брезгливо скривившись, несколько мгновений разглядывал его. Поджатые губы, заложенные за спину руки говорили Борису, что произошло что-то из ряда вон. Но самоуважение и неоценимые заслуги перед родным отделом научили его держаться уверенно и прямо. Поэтому он со стоическим спокойствием выдержал на себе тяжелый, долгий взгляд шефа и, усевшись в кресло напротив его стола, осторожно отпил из чашки.

— Слушай, Борис, — сдержанно начал Константин Львович, явно преодолевая в себе желание наорать на вальяжно раскинувшегося в кресле подчиненного, — ты хоть представляешь, как сложно мне отмазывать тебя у начальства? Что ты опять вчера устроил? Все как с цепи сорвались. Мылили мне шею с самого утра, — он несколько раз для наглядности ударил себя по затылку ребром ладони и, едва сдерживаясь, отвернулся к окну, снова заложив руки за спину.

Борис отставил чашку на широкий деревянный подлокотник, тем не менее слушал шефа молча, не оттягивая эти предсмертные судороги строгого выговора своими никчёмными объяснениями.

Словно что-то для себя решив, полковник снова развернулся к Борису и уверенно подытожил:

— Короче так, либо ты работаешь с напарником, либо пиши заявление. Меня достали неконтролируемые сотрудники в моем отделе.

Борис глубоко вздохнул, хлопнув себя по коленям, медленно поднялся из кресла и направился в сторону двери.

— Черт тебя подери, Бисаев, — выпалил ему в спину шеф, — сядь! Сядь, я сказал, — уже спокойно, но твердо повторил Константин Львович и тоже сел за стол. — Меня уже достали твои выкрутасы. Ты хороший сыскарь. Я и так иду тебе на уступки. Надеюсь, ты это понимаешь. Но сегодня меня поставили перед фактом: либо ты берешь себя в руки, либо…

Он замолчал, многозначительно глядя на вернувшегося на свое место Бориса. Встал из-за стола и, обогнув его, присел на угол, наклонившись к майору. — Думаешь, я ничего не понимаю? Заканчивай уже эту отсебятину. У тебя свои методы, но ты не волк-одиночка, ты работаешь в команде. Я просто хочу, чтобы ты об этом помнил.

— Я смотрю, тебя хорошо обработали, — на полном серьезе ответил Борис, глядя на помягчевшего шефа.

— Да целый час меня… — шеф изобразил отталкивающегося двумя палками лыжника, а затем махнул рукой и снова вернулся за стол. — Ну не усложняй жизнь ни себе, ни мне. Ты ж понимаешь, они не дадут тебе работать.

Выждав паузу, Кривцов добавил:

— Он хороший парень, только из академии. С красным дипломом, между прочим. Если хочешь, рассматривай его как личного секретаря. Ну а что? С компьютером ты не дружишь, с бумагами у тебя бардак, — заискивающе понижая голос, предложил Константин Львович.

— Личный секретарь, говоришь? — вздохнул, вставая Борис. — Ладно, где он?

— Ну вот и славно, — полковник тоже поднялся и направился вместе с Борисом к двери. — Да, снова девочка пропала. Я знаю, ты заинтересуешься. Дело я пока никому не отдал. Съезди к ней, поговори с родителями. Не мне тебя учить.

— Так что по девочке? — выходя в дверь, поинтересовался Борис, оборачиваясь через плечо к Кривцову.

— А вот он тебе и расскажет. Все у него, — кивнул шеф в сторону подскочившего со стула высокого худощавого юноши.

Тот сделал несколько быстрых пружинистых шагов им навстречу и протянул Борису руку.

— Андрей. Юдин, — добавил он после короткой паузы. — Очень рад знакомству. Очень много о вас слышал. Для меня честь…

Борис, поморщившись, жестом остановил стажера.

— Я понял, — мрачно протянул он, медленно направляясь в сторону своего кабинета под одобрительным взглядом полковника Кривцова.

До кабинета шли молча. Андрей много раз слышал о прозорливости и профессионализме майора Бисаева, впрочем, как о его пьянстве и скверном характере. Он хотел показать себя с лучшей стороны, и сейчас его распирали энергия и жажда действия. Юдин семенил рядом с Борисом, заглядывая ему в лицо, надеясь на беседу, но угрюмый вид патрона удерживал его от необдуманного шага.

— И где мое место? — Андрей медленно прошел до середины кабинета и остановился.

В настежь открытое окно врывался назойливый шум улицы, разбавляя прокуренный воздух удушливым запахом выхлопных газов. Кабинет казался лишенным всякого уюта. От всех вещей за версту несло казенщиной. Большой шкаф для одежды на входе, пара разномастных шкафов для бумаг, металлический шкаф для документов в углу и стол, над которым висел черно-белый портрет Дзержинского — все было словно с чужого плеча, словно натаскано из разных кабинетов, владельцам которых эти вещи оказались не нужны.

— Да хоть вот здесь, — Борис прикурил и указал рукой с дымящейся в ней сигаретой на подоконник, рядом с которым стоял плохонький стул со стопкой бумаг. — Заодно и дела в порядок приведешь, — пояснил он, проследив за взглядом напарника.

— Но это унизительно, вы не находите? — совершенно растерявшись, ответил Андрей.

— Согласен, — Борис затянулся и, выпустив в открытое окно струю дыма, воткнул окурок поверх других, плотно набитых в большую стеклянную пепельницу. — Ты же на испытательном сроке? И потом, ты же сыщик, зачем тебе стол? Жопу просиживать? Ладно, ты пока устраивайся, я сейчас, — и вышел.

Без хозяина, наполненный недружественным шумом улицы и горьким табачным дымом, кабинет стал казаться совсем чужим и холодным. Андрей невольно почувствовал себя сиротой. Та удача, которую он не раз за сегодняшний день поблагодарил, стремительно оборачивалась для него усмешкой судьбы. Ведь чтобы попасть именно к Бисаеву, ему пришлось надавить на отца, чего он категорически себе не позволял. Путь назад отрезан, значит, нужно идти вперед. Парень опустил на пол свою сумку и не без опаски осмотрел гору документов, занимающих единственный свободный стул. Он аккуратно примостил их к стене рядом с батареей. Освободив себе место, Андрей наконец сел и, сиротливо ежась, еще раз окинул взглядом кабинет.

— Ну, что там по девочке? — спросил вернувшийся Борис.

Он уселся за стол и поднял глаза на стажера.

Андрей наклонился к своей сумке, вытащил из нее тоненькую пластиковую папку.

— Пострадавшая Николаева Светлана, пятнадцать лет.

— Юдин. А не тот ли это Юдин, что нашего Кривцова друг закадычный? — беспардонно перебил его Бисаев.

Андрей опустил руку с листком на колени и поднял на майора упрямый взгляд.

— Вы правы, генерал Юдин — мой отец, — коротко ответил он, пытаясь поскорее вернуться к делу, но Борис снова прервал его:

— Понятно.

— Что вам понятно? — сам того не ожидая, вспылил Андрей и тут же уткнулся в заявление, чувствуя, как жаркая волна заливает его щеки и ключицы. Тонкий листок в его руке дрожал от напряжения, чем явно наслаждался внимательно изучающий его Бисаев. — Простите, — вымученно произнес он, когда в голове перестало шуметь.

— Ладно, сыщик, поехали, — усмехнулся Борис и, прихватив сигареты и куртку, направился к двери. Туда же, вскочив со стула, устремился Андрей.