Либелломания

Наталья Мар, 2021

После пяти лет чудовищного рабства пауки едва уживаются бок о бок с насекомыми. В мире, свободном пока только на бумаге. Насекомые заняли города, пауки изгнаны в отшельфы. Кайнорт Бритц не изменяет стилю: опальный авантюрист, отец-одиночка и породистый аристократ с биполярным расстройством обуви. Он держит бордель в центре города, но в пику здравому смыслу принимает на грязную работу только насекомых. Поэтому его ненавидят и свои, и чужие. Эмбер Лау плохо прячется и жива только потому, что Кайнорт плохо ищет. Но Урьюи грозит новая катастрофа, а насекомые в ответе за тех, кого захватили. Между «Либеллофобией» и «Либелломанией» хронологически происходят события дилогии «Железный Аспид». И этим объясняются некоторые изменения в жизни пауков и насекомых, которые могут несколько удивить на первый взгляд.

Глава 3. Урок, не предусмотренный расписанием

На другом краю Миргизы двух-трёхэтажные домики толклись без просветов и соревновались между собой в миниатюрности, цветении садовых люминесцентов и постоянстве надписей «Тараканы, убирайтесь вон!» мелом по забору. К чести тараканов, мел стирали каждую ночь. К чести пауков, надписи возникали на прежнем месте, как пятна крови в замке с привидением.

В частном пансионе минори Олеа в тупике Аргиопы, дом 7, просыпались с первыми лучами. Двенадцать гнёздышек должны были опустеть к четырём утра и ни секундой позже. Иначе — аэрографеновые розги. Минори Олеа гордилась хрестоматийным воспитанием чистокровных аристократов буквально с пелёнок. Её воспитанникам было от года до семи: в пансионе жили сироты до первой линьки, пока им ещё не требовалась кровь. В год они бывали величиной с раскрытую ладонь, а к семи вырастали впятеро. Но до тех пор занимали мало места, скромно питались, не снашивали горы одёжек, не стаптывали обуви, не болтали, не кричали и не приставали с вопросами. Потому что ещё не умели превращаться в человека и говорить вслух. Хозяйка была похожа на сушёную цикаду в своём неизменном тёмно-зелёном платье и с такой тонкой талией, что обзавидовались бы осы. Худобу Олеа подчёркивал мачтовый рост. На желтоватом пергаменте лица особенно выделялся нос: с двумя горбинками, длиной чуть ниже верхней губы. Ещё немного, и он коснулся бы вздёрнутого подбородка.

Утро начиналось с дюжины одинаковых ванночек с водой, специально охлаждённой до температуры ниже нуля. На рассвете лучшие представители породы должны были успеть умыться прежде, чем от их прикосновений вода кристаллизуется и станет льдом. К ванночкам подпускали строго в порядке иерархии ветвей минори. Первыми летели протагоны-пчёлы, их было всего две в пансионе, медоносная и шмель. После них мылись дейтерагоны: стрекозы и разные шелкопряды. Затем — цикады и сверчки из ветви триагонов. И последними купались бескрылые ульторы. Муравьи. Им, парадоксально, везло больше остальных, потому что вода нередко успевала нагреться до комнатной температуры. Минори Олеа ходила вдоль ванночек, шуршала матовыми юбками, окунала дрожащих малышей в лёд и повторяла ежеутреннее назидание, что истинные аристократы должны быть скоры и выносливы.

Потом был завтрак. Те, кто имел крылья, звенели по полу золотыми цепочками, привязанными к задней лапке. Детей надлежало оберегать, направлять и контролировать, поэтому няни-минори при каждом удобном случае нажимали на брелок, и намагниченная цепочка свободным концом цеплялась к браслету или поясу взрослого.

За завтраком подавали скромные белковые шарики, сбрызнутые глюкозой. Минори Олеа в этот час по обыкновению внушала воспитанникам, что истинные аристократы должны быть сдержанны во всём, начиная с еды и заканчивая воздухом вокруг. А если ты не сыт ощущением собственного превосходства, то какой же из тебя минори.

Занятия с гувернёрами длились без перерыва до самого ужина, который накрывался на закате. На жалобное жужжание директриса отвечала неизменным контрмонологом об истинных аристократах, кои должны быть в первую очередь всесторонне образованны и воспитанны. А уже потом всё остальное. На «всё остальное» у малышей было полчаса в день, когда на прогулке няни монотонно зачитывали им научно-популярные очерки на дипломатическом, бранианском, немножко на ибрионском и даже на октавиаре. Минори Олеа взяла на себя смелость обучать подопечных языку вероятного противника и наречию рабов. Потому что истинный аристократ должен быть на шаг впереди тех, кто его ненавидит.

Этим утром минори Олеа сама вывела на прогулку малышей триагонов. К её талии крепились три золотые цепочки. Рядом по траве скакали два примерных сверчка, а над шляпкой директрисы порхала цикада. Цепочки деликатно звякали. В конце аллеи щёлкнул замок, и Олеа по-солдатски резко растрясла зелёные юбки. Явился посетитель.

— А, минори Бритц! Это вы, — она растянула губы, отчего верхняя уползла под нос, и изобразила книксен. — Я получила ваше письмо уже ночью, но мы очень рады. Добро пожаловать.

Абсолютно все в ассамблее знали Бритца как великого предателя, но соблюдение формального почтения низшей ветви к высшей было вшито в гены минори.

— Доброе утро. У вас здесь чудесный тупичок.

— Прежде формальность. Мы ведь не можем полагаться только на имя и дату рождения. Будьте добры… — Олеа протянула ему капсулу мини-тестера ДНК.

Бритц сжал капсулу и почувствовал слабый укол. Прозрачная полость наполнилась кровью наполовину. Олеа забрала тестер, намотала на запястье цепочку и, притянув к себе цикаду, уколола ей лапку. Другая половина капсулы наполнилась белой гемолимфой.

— Что ж! — оживилась директриса и развернула в воздухе отчёт мини-тестера. — Вне всяких сомнений, вы отец Миаша.

Она открепила с пояса золотую цепочку и вручила Кайнорту цикаду, словно воздушный шарик на ниточке.

— Так какие у вас на него планы?

— Сказать по правде… — тянул Бритц, с большим трудом расставляя слова в нужном порядке, — …я сейчас не готов взять на себя такую ответственность, минори Олеа. Я узнал о сыне меньше суток назад. И в некотором роде не располагаю возможностью, а в некотором даже представляю опасность.

Не признаваться же, в самом деле, что нельзя доверять ребёнка папаше-психопаше. Накануне выяснилось, что такого не только к паукам нельзя подпускать, но и к эзерам. Теперь он в самом деле не собирался задерживаться на Урьюи дольше, чем потребует оформление опекунства на брата.

— Я лишь хотел проверить, что с Миашем всё в порядке, и оставить средства для достойного содержания в пансионе, пока он не подрастёт.

— Понимаю, минори, — поклонилась Олеа. — Прошу в дом. Проясним финансовую сторону вопроса.

Они шли по тенистым дорожкам из кварцевой гальки и лунного камня. Листья кустарника по периметру садика испускали слабый розоватый, а кора — голубоватый свет. Всё-таки Урьюи даже в самых диких тупиках была волшебна. За углом послышалось жужжание. Наперерез Бритцу и Олеа летел шерстяной комок, цепочка тянула его вниз и звенела по гальке. А за комком вприпрыжку, роняя брелоки, торопилась молоденькая няня.

— Юфи, стой! Юфьелле! Минори Олеа, ну она опять, опять!

Миаш вырвал конец своей цепочки из руки Бритца и полетел следом за Юфи. Он изловил конец её шнурка в кустах. И оба они, покорные как по волшебству, вернулись назад. Няня выхватила у Миаша поводок. И так рванула на себя, что шерстяной комок покатился по дорожке, как меховой мяч, взлетел и уцепился за колено Кайнорта. Это оказалась обыкновенная пчела.

— Простите, это наша головная боль, — спохватилась Олеа, оторвала пчелу от брючины гостя и швырнула няне. — Она умственно отсталая. Может и укусить.

— Какая… пушистая.

— Прямо шмель! Только с Миашем и ладит, примерно его возраста. Бедняжка вообще-то. Её подкинули без сопроводительных документов.

Пчела выделывала восьмёрки в воздухе над няней, а та держала цепочку двумя руками.

— На вид обычный ребёнок.

— Она глухонемая. Если и усваивает уроки, то нам об этом неизвестно. Знаете, не будь Юфи пчелой, протагоном минори, я бы не стала и связываться… Да и Миаш этот ваш — мальчик очень бойкий и беспокойный, — Олеа многозначительно высморкалась в зелёный платок. — Я бы даже сказала, хулиган.

— Ему ведь только два.

— Да, и к нему пришлось приставить двух гувернёров, а на будущий год, боюсь, и тремя не обойдёмся. Прошу в холл и направо.

В холле цикада уселась на подставленную руку. Миаш Бритц занимал всё предплечье отца. Он был зелёный, как платье Олеа, и с ободранными по краям крылышками. Одно никак не складывалось и торчало, словно у помятого бумажного самолётика. Кайнорт поправил его, уложив как следует. Крыло было атласным на ощупь. Любопытные усики Миаша пощекотали рукав отца, забрались в карман жилета и обследовали электронную сигарету.

— Гиперактивный и непослушный ребёнок, — продолжала Олеа, провожая их в гостиную пансиона. — Хотя тесты обнаружили высокий интеллект для его возраста. Сообразительный сорванец. Но не без странностей. Вы знаете, он…

Директриса делала свою работу: набивала цену. Бритц слушал невнимательно, потому что и так планировал оставить здесь всё, что имел, да ещё миллион Верманда в придачу, если тот не передумал. Он рассеянно ждал, как далеко зайдёт Олеа, распинаясь о трудностях воспитательной работы с отпрыском двух ненормальных. В разгар беседы ему на кед заползла пушистая пчела. За ней по полу тянулись внутренности какого-то электроприбора.

— Ой, Юфи, — улыбнулся Кайнорт, а пчела принялась мусолить его шнурки. Ворс у девочки был яркий и богатый, но местами свалялся, а на полосках не хватало клочков.

— Минори Олеа, ну она опять, опять! И ещё сломала уборщика!

Пчелу дёрнули за цепочку.

— Дорогуша, в пятый карцер, будьте любезны, — прощебетала директриса. — Ещё раз прошу нас извинить, минори Бритц.

— Сколько же у вас всего карцеров?

— По одному на воспитанника. Но вы ведь не считаете меня извергом? Это всего лишь чулан, и мы не оставляем их без ужина слишком часто. Согласитесь, минори не были бы столь изысканны и утончённы, если бы не знали чулана и розги. Нас нельзя баловать. Если почва слишком питательна, деревце пустит все соки в листья и погибнет при первых морозах.

— Не думал, что есть связь между толщиной розги и утончённостью натуры.

— Никто ещё не упрекал Олеа! А ведь я держала пансион ещё на Эзерминори. Но если вы не хотите оставлять Миаша на моё попечение, подпишите отказ от родительских прав. Многие минори испытывают трудности с деторождением. Я мигом… пристрою его в дом без чулана.

— Не обижайтесь, бесценная Олеа, — Бритц перехватил Миаша на руки и подался ближе к директрисе. — Мне нужно время, чтобы подготовить деньги. Скажем, дней десять. Я улечу кое-что уладить и вернусь, чтобы заключить договор. На два миллиона для начала. Идёт?

Её как подожгли:

— Да! То есть как вам будет угодно, минори Бритц.

— А могу я взглянуть на личное дело Юфьелле? Из профессионального интереса.

— Ерунда. Там пара строк. Имя, вес. Пометка от акушера и всё. Даже фамилии нет.

— А экспертиза? Тесты? Осмотр у психиатра? Вы сказали, у неё проблемы.

— Проблема Юфьелле в том, что она ни с кем не идёт на контакт, — отрезала Олеа. — И абсолютно неуправляема. Дерётся, не даётся грумеру, рвётся за забор. Развинтила всех роботов-полотёров. Вероятно, отклик тяжёлых родов. Хорошо, что Миаш останется здесь: они не разлей вода и, по крайней мере, он не даст ей удрать и попасть под орникоптер. Юфьелле никого не слушает, а значит, не слышит. Я исчерпывающе разъяснила?

— Исчерпывающе, — кивнул Бритц. — Спасибо. До свидания.

На обратном пути через садик доносилось жалобное:

— Минори Олеа, ну она опять, опять!

* * *

Уладить упомянутое «кое-что» Кайнорт так скоро не планировал. Ладно бы ещё через год, когда набрался бы сил. Но понял, что всего через десять дней он уже будет не вправе так собой рисковать.

— А мной, значит, можно! — протестовал Нахель и мерил бар полутораметровыми шажищами. — Неспроста мне почудилось, как только вы вошли сюда, что за мной явилась Смерть. Туда не летают. Не. Летают.

За Нахелем, то есть за его бокалом, летала рыжая барная тучка, подливала ему токсидрового дождя и сыпала крупный град, чтобы охладить напиток.

— Я же не прошу тебя садиться на планетоид. Повисишь на орбите. Пожалуйста.

— О как! Вашим пожалуйстом и будем гранитные кольца разгонять. Нормально.

Нахель обиделся и сел, отвернувшись и тряся сапогом. Кайнорт жестом подозвал зелёную тучку и попросил повторить стрихито. Над его бокалом взвился шейкер: крошечный смерч из мятного рома и орешков чилибухи. Планетоид О/28-85 состоял из комка диаметром в тысячу километров и узких колец, нет, КОЛЕЦ из гранитной крошки, которые занимали собой всю систему. Смотрелось так, будто вокруг солнца летает гигантская пластинка. Местная звезда потихоньку пожирала кольца, но это только добавляло проблем пилотам. Кайнорт задумчиво изучал бар сквозь бокал:

— Заметь, я же тебя не шантажирую выкриком фамилии на весь бар.

— Пф-ф, — фыркнули за столиком с целым небом разноцветных тучек. — Поздновато опомнились. Он продул её уж с полгода тому, вроде Рыжему Шишу. Эй, Нахель Пшолл, твоё здоровье!

— А по матери? — уточнил Бритц.

Нахель взвился:

— Почему я, а не Крус? Он ведь тоже пилотирует!

— Крус занят, он шпионит за императором. Да он ещё проболтается Пенелопе, Пенелопа нажалуется Верманду, а Верманда хватит удар ещё до того, как Крус размажет нас о кольца. А ты, Нахель, лучший пилот во вселенной.

— Потому что я, не побоюсь этого слова, трус.

— В лучшем смысле.

Окатив бар и барные тучки, нового лидмейстера, старого лидмейстера, ассамблею, налоги и напоследок вообще всех в Миргизе, кроме собственной мамы, целым глоссарием неописуемой брани, Нахель отобрал у Кайнорта стрихито и решительно опрокинул в себя.

— Заключим сделку. Слышал, вы согласились работать с Альдой в кротовой норе. Вот что, привезите мне оттуда бранианскую кошку.

— Кого? — не поверил Бритц. — Ты хоть знаешь, как оно выглядит?

— Нет. Но кошки милые на всех планетах, где они водятся.

— Кошки кошкам рознь. А если она величиной с бизувия и рыгает кислотой?

— Ну, маленького котёночка.

Бритц вздохнул и заказал ещё стрихито. Это был, может быть, последний шанс, чтобы славно надраться и славно умереть, но близилась полночь, а он всё ещё был трезв.

— Договорились, Нахель, но убирать за ним будешь сам.

— Ладно, поехали. А чего вы забыли на О/28-85?

— Месть, — лицо Кайнорта осталось спокойным и серьёзным.

* * *

Через семьдесят часов Нахель оседлал орбиту вокруг О/28-85.

— Топлива хватит пару дней всего провисеть, минори, а потом если что, не обессудьте.

Кайнорт активировал хромосфен и настроил челнок на спуск.

Ветры на планетоиде носились неимоверные. Пучки острой, как ежи, травы царапали редкие камни. Стелились по земле плоские змеи, а если встречались, немедленно поедали друг друга. Атмосфера на одну седьмую состояла из кислорода и на шесть седьмых из инертных газов и всякой дряни. И почти вся она умещалась в гигантской рытвине метеоритного кратера, куда её сбивало с поверхности. Жизни в рытвине было немного. Она то появлялась, то исчезала, не успевая толком эволюционировать. Об этом месте не слыхали уважаемые граждане. Не знали беглые рабы, даже разбойники. Только двое до этого дня.

И один из них стоял посреди пустоши, наблюдая, как садится челнок.

Слишком долго он осторожничал. Прятался среди плоских змей и ждал подходящего момента для возвращения в Прайд. И вот ты подумай, из карминского ада выпустили дьявола. Жаль, в самом деле жаль, он не хотел его убивать. Бритц — идиот. В одиночку на Контриция Прайда, он ведь не всерьёз? После того, как два года не пил крови, был манекеном для отработки ударов, ходил под себя и питался через трубочку? Инфер вколол себе ещё антигипоксидной сыворотки, чтобы переполнить кровь кислородом. Фигура в сером хромосфене спрыгнула с трапа и направилась навстречу хромосфену чёрному.

— Кайнорт, остановись! Смотри, я безоружен!

Он показал глоустер и бросил на землю. Но Бритц молча бросился вперёд, и двое покатились в овраг. Клубок из серо-чёрных туманов давил желеобразных червей и слизней в жухлых колючках. Визжали керамбиты, снаряды шоркали по складкам хромосфена, хрустели рёбра. Инфер пнул противника в грудь и выиграл секунду для второй попытки:

— Кайнорт, я не хочу тебя убивать! Ты ослаб и не можешь драться как прежде!

Серая Смерть кувыркнулась, поднимаясь на ноги, и набросилась с новой силой. Берграй прострелил ему фильтр и оторвал половину маски-черепа. Но с половинчатой гравитацией О/28-85 у Бритца оказалось преимущество в прыжках перед тем, кто провёл здесь два года.

— Перестань! — рычал Берграй. — Твоему хромосфену конец, ну! Давай поговорим! Как близкие лю…

Инфер увёл горло от лезвия и понял наконец, что Бритц явился убить или умереть, но без болтовни. И что дурь и ненависть заменили ему крылья и мускулы. Тогда Берграй превратился в осу и ужалил.

* * *

Спустя минуту Кайнорт, содрогаясь в конвульсиях, зубами откупорил узкий футляр и вытряхнул длинную седую иглу. Подарок Ёрля. Бритц отсчитал рёбра и вонзил её Берграю в сердце, а кончик отломил и выбросил. Инфер лежал со свёрнутой шеей.

Бритц упал рядом, животом на камни, по которым струились черви и змеи, и лежал так целые сутки. В жаре и ознобе, в корчах и приступах хриплого крика от чудовищной боли, в бреду гипоксии и тумане земляничных снов, пока организм, ещё не забывший вкуса ботулатте, не победил яд осы-палача.

Берграй ошибся: Кайнорт явился не убить или умереть. Просто. Убить. И оставить инкарнировать и подыхать раз за разом веки вечные. Это и была — месть.

* * *

В холодном кабинете минори Олеа, где свет давал лишь один тусклый сателлюкс, поздний посетитель казался привидением. Директриса поёжилась. Десять дней назад этот взгляд напротив не был таким неуютным и колким.

— Вы нездоровы, минори Бритц? — вырвалось у неё. — К чему этот полуночный визит?

— Я хочу забрать Миаша.

— В каком смысле забрать? То есть насовсем?

— Насовсем. Видите ли, рано утром я покидаю Урьюи по долгу службы.

Только теперь Олеа разглядела, что Бритц подстрижен по-новому, на строгий военный манер.

— Но мы так не договаривались, — директриса занервничала и прибрала волосы, распушённые ото сна. — Тогда надлежит собрать документы… Есть правила!

— Вам не о чем беспокоиться, минори Олеа. Вот. Медкарта, автобиография, выписка из банка, заявление, копия заявления, копия копии, — Бритц жестом посылал файлы на комм директрисы. — Справка с места работы.

— Но она оформлена послезавтрашним днём.

— Потому что я приступаю послезавтра, — улыбнулся Кайнорт и выкинул в воздух ещё лист: — А это заключение психолого-психиатрической экспертизы. Там написано: «Здоров». Но это формальности.

— Это-то я вижу, — пробормотала Олеа.

— И Юфьелле я тоже хочу забрать.

— Её?! Зачем вам глухонемая пчела?

— Хочу преподать им с Миашем особенный урок, единственный, которого нет в Вашем расписании.

— Это какой же?

— О том, что минори своих не бросают.

Директриса потупила взгляд. Вообще она… могла понять. Если бы не ходатайство ассамблеи, Кайнорт Бритц до сих пор валялся бы прикованный к кирпичам казематов Граная. Минори не бросали своих, на этом зиждилось их величие. Олеа сцепила пальцы в замок и вздохнула:

— Вы поймите, пчела… С ними тяжело. Пчёлы ведь умирают, если ужалят.

— Я знаю.

— С Юфьелле уже был один такой эпизод. Укус пчелы — всегда переполох. Драчливая девочка… Досталось от неё щедрому благодетелю пансиона, кузену моему, триагону.

— У вас ещё много благодетелей, минори Олеа, — возразил Бритц, — а инкарнаций у эзера до второй линьки только три. Юфи будет лучше под моим присмотром.

— Но пчёлы относятся к протагонам, эта ветвь аристократии выше, чем ваша. Мне нужно время, чтобы всё устроить, и…

— И три миллиона зерпий.

— Что?..

— Ой, что я говорю… или три миллиона зерпий, — улыбнулся призрак, рассыпая в воздухе цветные виртуальные чеки. — Это четыреста новых золотых поводков, триста тысяч ванночек со льдом или сто миллионов розог. Скажем, я буду вашим новым кузеном-благодетелем.

Целую минуту нос минори Олеа покрывался аристократичной испариной. Неизвестно, в какие ценности директриса мысленно переводила последние сбережения династии Бритц, но всё-таки сдалась и приказала готовить детей к отъезду.

— Вы их избалуете, — шёпотом причитала она, поднимаясь с Кайнортом в детскую. — Вы их избалуете и пустите на ветер всю мою работу.

— Не волнуйтесь, минори Олеа, я сниму дом с двумя чуланами. Даже с тремя.

* * *

Через час два сонных малыша жмурились на заднем сиденье орникоптера. Кайнорту пришлось выпустить все лапы, чтобы удерживать взволнованных детей. Они в жизни ещё толком не видели ничего, кроме сада в тупике Аргиопы, дом 7, и теперь расползались по салону. Крус то и дело оборачивался. Он был традиционно небрит.

— Два, Кай? Сразу два? У них там что, какая-то акция?

— Смотри, пожалуйста, на дорогу.

— А она правда глухонемая?

— Да.

— Да?!

— И да и нет, — туманно ответил Бритц. — Это редкий дефект. Случается, что их имаго общаются на частоте, недоступной большинству насекомых. Я, например, слышу Юфи, а она меня нет. После первой линьки она тоже будет слышать, но только в обличии человека.

— Допустим. Но зачем ты тащишь их с собой?

— Я сто лет назад уже оставил сына дома на Эзерминори. Всего на неделю с дедушкой, чтобы слетать за рабами, что могло случиться?

Действительно, что? Кроме карательной миссии Железного Аспида.

— Жаль, — посочувствовал Крус. — Мне повезло. Наша семья тогда кочевала по военным базам в других системах, а у Пенни по научным спутникам. А Верманд не может за ними приглядеть?

Кайнорт представил, как Миаш стрекочет с заката до рассвета, а Юфи молчаливо и сосредоточенно развинчивает и трепанирует всю технику в доме названого дяди.

— Во-первых, я не могу взваливать на него сразу двоих. Верманд и так работает в дурдоме. А во-вторых, зная его везение, Урьюи разнесёт на кусочки, лишь только я закрою за собой дверь.

— Но Брана… это ведь другая галактика. Это кротовина и чёрт вообще знает какая дыра. Там хоть установлены хроноэквайлеры?

— Да, время они синхронизируют. Всё будет хорошо, Крус. Главное, не подпускать ко мне диастимагов.

Под стрекот цикады на коленях и с пчелой на плече, Кайнорт откинулся назад и закрыл глаза. Он так устал, что на мгновение подумал, что умирает, и даже не нашёл сил, чтобы испугаться. К нему на сиденье что-то упало.

— Держи, это твой старый комм, — разбудил его Крус. — Ты забыл его в каюте тогда. Ещё работает. Там поначалу приходили какие-то сообщения, а потом всё. Если что, я не читал.

Кайнорт машинально сбросил банковскую чепуху и перестал дышать:

813 дней назад, 00:00:

«если ты вдруг вернёшься: это была я»

806 дней назад, 02:13:

«мне очень жаль»

805 дней назад, 03:25:

«ОЧЕНЬ ОЧЕНЬ ОЧЕНЬ ОЧЕНЬ ОЧЕНЬ ЖАЛЬ!»

776 дней назад, 05:15:

«страшно ибольно»

Её стиль. Не фразы толком, а обрывочный концентрат терзаний, которые не поместились в объём одной девчонки и плеснули через край на экран его комма. И почему четвёртое — тоже ему? Через два месяца после Кармина, почему? Чёрное холодное ничто опять заворочалось внутри, и Кайнорта затошнило. Он вычислил, что ему писала Эмбер, ещё в тот вечер на Кармине, когда пил Шмелье руж и показывал карминскую фигурку. Он отправил сообщение, а у неё блеснул комм. Она слишком нервничала, чтобы заметить, что он заметил.

— Крус?

— А?

— Помнишь, после нападения имперцев на Эзерминори я просил тебя пошпионить за его величеством?

— Ну.

— Приоритет этой задачи временно понижен. Есть кое-что поважнее. Догадываешься, почему я просил тебя приехать без Пенелопы?

— Хочешь, чтобы я нашёл Эмбер Лау.

— Да.

Орникоптер оторвался от проводов и спланировал к гостинице, где жил Бритц. Крус обернулся и терпеливо ждал, когда тот продолжит.

— Говорят, у неё хватило дури вернуться на Урьюи, — помолчав, сказал Кайнорт. — Я буду компенсировать все твои расходы на то, чтобы стать её тенью.

— Понял. Не говорить Пенелопе?

— Не говори.

— Понял. Куда высылать данные?

— Никуда. Хранить на видном месте под небезопасным паролем.

— А теперь не понял.

— Если я сам попрошу Пенелопу спрятать от меня Эмбер, она не воспримет угрозу всерьёз, — Кайнорт говорил через силу, будто наперекор желанию. — А если обнаружит, что ты ведёшь слежку, испугается и сделает всё возможное, чтобы мы с чёрной вдовой никогда не встретились. Я не могу надеяться на тебя одного. Дело не в способностях, просто тот, кто прячет, должен быть мотивирован сильнее того, кто ищет. А ты первым делом спокойно спросил, куда высылать данные.

— Я же не знал.

— Только имей в виду: если об этом разговоре узнает Пенелопа, и я доберусь до Эмбер раньше неё, Пенелопа будет несчастна, а тебя загложет чувство вины.

— А если она заставит меня прекратить?

— Не заставит, — возразил Кайнорт. — Чтобы хорошо прятать, нужно хорошо искать. Пенелопа попросит тебя помогать ей, а ты не упирайся долго.

— Понял. Ты играешь нами против себя.

— Причём в поддавки.

— А если паучиха сама тебя ищет? А если случайно столкнётесь?

— Посмотри мне в глаза, Крус. Видишь? Это пробелы в моих планах.

Он удалил её сообщения наутро. Если Эмбер и правда вернулась домой, тогда она — самый сильный и потрясающий из его врагов. Ведь её ужас был ужаснее, чем его, потому что, когда случился Кармин, ей не было и двадцати. Но надо же, выбралась, дала сдачи. И сохранила рассудок, хотя за последнее он не ручался. Кайнорт вспоминал об этом всякий раз, как ему резали крылья наживую, чтобы продать. Имя паучихи стало анестетиком. Так неужели Эмбер сильнее? Нет. Нет, они станут вровень. Кайнорт знал, что эта мысль способна вытащить его из любой пропасти.

А пока он бежал с Урьюи, которую вырвал у пауков с корнем, с мясом. И прятался в самую глубокую нору. Потому что не мог вынести столько чужого света и воздуха.