Ложная красота

Наталья Кочетова, 2022

Взглянув на Полину сейчас, вы бы не узнали в ней девушку, обладающую репутацией избалованной высокомерной стервы. Взглянув на мрачного одиночку Игната сейчас, вы бы не узнали в нем беззаботного тусовщика-сорвиголову. Встреться они год назад, они бы даже не взглянули друг на друга, но теперь всё иначе. Оба не ждут от жизни ничего хорошего, но однажды их цели пересекутся. Цикл "Во лжи". Книга вторая. Содержит нецензурную брань.

Глава 1.

-Так и будем молчать? — Тихий голос оторвал меня от созерцания картины, на которой был изображен смутно угадывающийся в многообразии ломаных линий женский силуэт. Я так долго вглядывалась в эту странную геометрию, что, кажется, даже забыла о том, что я в этом кабинете не одна.

Переведя взгляд на мужчину-психолога, сидящего напротив, я неопределенно пожала плечами.

— Мне нечего сказать. — Отозвалась хриплым от долгого молчания голосом.

Мужчина вздохнул и, положив локти на стол и сцепив их в замок, с задумчивым видом упер указательные пальцы обеих рук в подбородок.

— Зачем тогда ты сюда приходишь? — Вкрадчиво спросил мужчина.

Теперь вздох сорвался с моих губ. Я сложила руки на груди, и почувствовала, как начала нервно подергиваться нога. Мне не нравилось то, как этот мужчина изучающе смотрел на меня, так, будто все обо мне знал и без меня, и просто насмехался, пытаясь разговорить.

— Мама… убедительно просила. — Ответила я, поджимая губы и отводя глаза. — Я ей пообещала.

— Да, да… — Тут же отозвался мужчина. — И, выходит, свое обещание ты выполняешь. Не придраться… Но тебе не жаль ее денег? Она ведь платит за терапию… А ее нет… Уже третья встреча…

— Нет, мне не жаль. Я ее об этом не просила. — Прервала я мужчину, усаживаясь на стуле ровнее. Как-то вся подобралась и сцепила руки в замок, чтобы скрыть их все сильнее нарастающее нервное дрожание. Мне не нравилось, что мы начали так много говорить.

— Ты злишься на нее?

— Нет. — Ответила, не задумываясь. — Я не злюсь.

— Она желает тебе добра…

— Я знаю. — Резко оборвала я мужчину. Этот разговор меня нервировал. Очень сильно. Я начинала терять контроль над своим телом. По шее распространялся противный зуд, и я сильнее сжала руки, чтобы не дать им волю унять это мерзкое ощущение покалывания на коже, лишь покрутила головой и повела плечами, чтобы облегчить свое состояние трением одежды о кожу. Мое тело, объятое этими мерзкими электрическими импульсами, сигнализировало мне о чем-то понятном только ему, оно просило движения, действий, оно хотело сбежать от того, что считало угрозой.

Мужчина заметил мои манипуляции и внимательно посмотрел на меня. Нет сомнений, ему было все обо мне известно. Заботливая мама наверняка выложила ему всю мою подноготную.

— Ты могла бы избавиться от этого… — Кивая в мою сторону, как бы намекая на те странности, что происходили с моим телом, тихо сказал психолог.

— Меня ничего не беспокоит. — Возразила я быстро, так, будто была уверена в своих словах но тем не менее отвела глаза в сторону.

— Это не так, Полина. Ты и сама это понимаешь. Твои телесные реакции происходят в такой форме, будто ты все еще находишься в условиях серьезной угрозы, и так будет пока ты…

— Что вы от меня хотите? — Оборвала я речь мужчины, устало опираясь на спинку стула. Честное слово, лучше бы мы продолжали молчать. Этот короткий диалог высосал из меня все силы. Я хотела уйти. Я хотела домой. Я не хотела слушать его заумные речи и что-то отвечать.

— Я? — Мужчина хмыкнул и посмотрел на меня с ласковым снисхождением. — Я ничего от тебя не хочу. — Затем встал из-за стола, вздохнул, и медленно направился к двери. — Но знаешь, в таких ситуациях я очень расстраиваюсь. Прямо очень. Сегодня день рождения моей жены, а я приду, и вместо подготовки красивого праздничного тоста, весь вечер буду думать о тебе. Когда происходит что-то подобное, — неопределенно махнув руками в мою сторону, продолжил мужчина, — когда я точно знаю, что смогу помочь своему пациенту, но не делаю этого, из-за недостатка мотивации у него, я, знаешь ли, очень расстраиваюсь.

Пока мужчина толкал свою проникновенную речь, он успел дойти до двери и распахнуть ее настежь.

— На этом наши встречи заканчиваются, Полина. Не смею тебя больше задерживать. — В заключение сказал психолог и демонстративно указал мне рукой на выход, глядя на меня с нечитаемым выражением лица.

Я несколько секунд недоуменно похлопала глазами, а затем медленно встала и вышла из кабинета.

Не благодаря и не прощаясь, я ушла. Я была удивлена. Если не сказать, изумлена. Я была уверена, что наши молчаливые встречи будут продолжаться столько долго, насколько хватит денег у моих родителей. Мне казалось, нас обоих все устраивает. Он получал свою оплату, я получала мамино спокойствие и ее надежду на искупление своего чувства вины.

Говоря откровенно, я не понимала, почему она чувствовала себя виноватой настолько сильно, но я так устала от этого. Я устала видеть ее несчастный вид, устала повторять ей, что она хорошая мать и не виновата в том, что ей досталась такая отстойная дочь.

Она винила себя в том, что уехала в тот день. Она была убеждена, что останься она дома, или возьми меня с собой, ничего бы не случилось. Но это не так. Рано или поздно это все равно случилось бы. Возможно в другом месте, при других обстоятельствах, но это произошло бы. Справедливость рано или поздно настигает каждого.

Я повторяла ей ежедневно, что она ни в чем не виновата, а она продолжала кормить меня своим чувством вины каждое утро на завтрак.

Я старалась делать вид, что со мной все в порядке, а она продолжала плакать ночами в подушку.

Продолжала смотреть на меня с жалостью и сожалением.

Продолжала ждать, когда я вернусь к нормальной жизни.

Она плакала и причитала, умоляя меня начать ходить к психологу.

И наконец, чуть ли не впала в истерику, уже настоятельно требуя начать терапию, когда однажды утром войдя в мою комнату, увидела мой новый рисунок. На нем была изображена девушка, лежащая на полу, укутанная в облаке своих длинных светлых волос, вокруг нее были разбросаны исписанные листы бумаги, а из правого запястья медленно вытекала темно-красная кровь. Я не проецировала на этот рисунок на себя. Я даже не думала о себе, рисуя девушку, но мама сделала какие-то свои выводы.

Она так кричала и плакала. Я думала, у нее будет очередной нервный срыв.

Я так устала от ее слез и истерик. Чувство вины, с которым она не могла справиться, не оставило мне выбора. Я пошла на поводу у ее манипуляций, мне пришлось. Я начала ходить к психологу и все казались довольными.

Но чертов доктор сегодня повел себя непредсказуемо, и теперь я не знала, чего ожидать.

Я спустилась по лестнице и вышла из здания, прямо на противный промозглый ветер, разносящий по улице опавшие желтые листья. Укутавшись в пальто поплотнее, медленно пошла к машине, где ожидала меня мама. Уселась на пассажирское сидение, осторожно поглядывая в ее сторону.

— Что-то вы сегодня рано… Ну… как все прошло? — Надев на лицо вымученную улыбку, спросила мама.

— Все отлично. — Ответила я, неуверенно косясь в ее сторону.

Мама не расспрашивала. Никогда не расспрашивала подробностей моей терапии. Боялась меня ранить.

Судя по ее виду, несколько уставшему и уже привычно удрученному, доктор не стал ей докладывать об окончании наших встреч. Мне была дана отсрочка. Но ведь рано или поздно он скажет? Я боялась даже представить, что она устроит мне после.

А она устроит. Это неизбежно. Однако сейчас она снова натянуто улыбалась мне, не скрывая буквально приросшей к ее глазам жалости, затем завела машину и, тронувшись, сосредоточила внимание на дороге.

Я понемногу расслабилась, решая не накручивать себя раньше времени, а решать проблемы по мере их поступления. Мы в спокойном молчании добрались домой. Мама отправилась на кухню, готовить ужин, я — сразу же пошла в свою комнату. Даже не переодеваясь, схватилась за кисти и краски, и сразу же почувствовала себя лучше.

Это была моя территория, мой мир, моя медитация, мой дзен.

Стоило лишь коснуться кистью холста, как все вокруг исчезло.

Я рисовала, не задумываясь о конечном результате. Мне это было нужно. Я это любила. В этом было мое спасение.

Просто дала рукам волю. Позволила мягкому ворсу кисточки скользить по полотну, лишь изредка меняя цвет. Отключила разум и чувства, полностью поглощенная буйством красок и плавными изгибами линий, я быстро выпала из реальности. Забыла где я, кто я, кем я была, и кем теперь являлась. Позволила себе забыть обо всем. Рисовала свою реальность здесь и сейчас, строила ее сама, своими руками, полностью контролируя процесс. Эту реальность создавали мои руки, и только от меня зависело то, какой она будет. Будет это серое мрачное затянутое тучами грозовое небо, синяя глубина бушующего моря, ярко алый закат или таинственный темно-зеленый лес.

Я так глубоко погрузилась в создание этой реальности, что время и пространство перестало для меня существовать. И потому я не сразу заметила гневный нетерпеливый стук в дверь своей комнаты, а затем и резкий ее рывок.

— Поля, как ты могла?! — Закричала мама, ворвавшись в мою комнату. В ее глазах блестели слезы, а руки ходили ходуном от возмущения.

— Мам… — Успокаивающим тоном начала я, откладывая кисть и морально готовясь к ее очередной истерике. Я уже понимала, что произошло.

— Что «мам»? Что «мам», Полина? — Взвизгнула мама, и из глаз брызнули одна за другой крупные слезинки. — Зачем ты отказалась от терапии?

— Мам, она мне не нужна, я в порядке. — Обходя мольберт, я направилась в сторону мамы. Хотела обнять ее, но она оттолкнула мои руки.

— Нет, Полина, ты не в порядке. Ты совсем не в порядке. Ты бросила учебу, ты живешь затворником, ты отказалась от своих друзей. — Перечисляла мои грехи мама, пылая глазами.

— Нет, мам. — Возразила я, но мама не слышала.

–… Ты загоняешь себя в могилу в восемнадцать лет! — Продолжала напирать она. — Ты не хочешь жить, не хочешь выбираться из своей раковины. Сейчас ты только рисуешь… такое… а потом?… К чему все это ведет? К тому, что рано или поздно ты наложишь на себя руки??? — Кричала мама, обливаясь слезами. На последней фразе не выдержала: упала в кресло, хватаясь за сердце, и стала реветь уже в голос.

Я, немного помешкав, опустилась на колени рядом с ней. Я не знала, что делать и как себя вести, когда она в таком состоянии, просто осторожно протянула руку и неловко погладила ее по спине, стараясь говорить как можно более мягко:

— Все будет хорошо, мам. Я обещаю. Я ничего с собой не сделаю. Если не сделала сразу, то сейчас уже точно нет…

Мама громко судорожно всхлипнула, слыша мои последние слова, и зарыдала еще горше. Я поджала губы и отвернулась в сторону, лихорадочно стараясь сообразить, что сказать, чтобы не испортить все больше. И только я открыла рот, как мамина истерика вдруг прекратилась. Она вытерла лицо руками, как-то резко становясь собранной и решительной.

— Нет, Полина. Так не пойдет. Так больше не будет. — Мама встала с пола, шмыгнула носом, резкими злыми движениями вытерла со щек остатки слез, и, глядя на меня сверху вниз, безапелляционно заявила. — Если ты не согласна на добровольную терапию, я отправлю тебя в психоневрологический диспансер.

Ба-бах. Ее слова были сродни удару электрошока. Я не просто опешила, я впала в ступор.

— Что? — Тупо переспросила я, неверяще хлопая глазами.

— Да. Я не буду больше верить твоим обещаниям и заверениям, что с тобой все в порядке. Это не так. Я не позволю тебе и дальше гробить свою жизнь. Выбирай: лечение добровольное или принудительное.

Наградив меня последним категоричным взглядом, мама вышла из комнаты, громко хлопнув дверью. Оставляя меня с тем выбором, что она дала мне. Но на самом деле, не оставляя мне никакого выбора. Снова не оставляя того, чем я могла бы управлять. Лишая меня очередной точки контроля.

Я обхватила колени руками и уткнулась в них головой, громко обреченно застонав, продолжая сидеть на полу и позволяя полному осознанию своего положения захватить меня в свой плен.

Ну вот и все. У меня больше не осталось ничего моего. Я не распоряжалась своим временем, я не контролировала свое тело, я не управляла своими эмоциями, теперь мне не принадлежали даже мои воспоминания и тайны. Их достанут, вскроют как гнойную рану, разложат на молекулы, заставят их мусолить, пережевывая раз за разом, пока чего-то там не поймут и не найдут способ мне помочь.

Помочь… Почему же никто не слышит, что я не хочу помощи? Она мне не нужна. Я ее не хочу. Тем более такую.

Ненавижу психологов. Ненавижу терапию. Ненавижу воспоминания. Ненавижу то, что я ничего не могу изменить.

Я хотела бы что-то предпринять, как-то противостоять но… эта реальность была мне неподвластна.