Привет. Это я

Наталья Костина

Наталью Костину недаром называют «украинской Анной Гавальдой». Ее новый роман «Привет. Это я» – остросюжетное психологическое полотно, повествующее о том, можно ли встретить настоящую любовь в социальных сетях – или же они являются сетью, ловушкой в прямом смысле этого слова? Пять историй любви, отношений, рвущихся и вновь возникающих связей между людьми; пять переплетающихся в одно целое сюжетных линий и неожиданный финал – все это ждет читателя в новой книге Натальи Костиной, которая читается буквально на одном дыхании. В 2013 году роман номинировался на международном литературном конкурсе «Русская премия», и вошел в лонг-лист.

Линия 2

Вы ведь обожаете такие вещи. Обожаете, когда вам щекочут сердечко, хлебом вас не корми, дай почитать про многообещающие свидания и про мужчин — разумеется, неженатых и не вполне счастливых в личной жизни.

Анна Гавальда «Мне бы хотелось, чтобы меня кто-нибудь где-нибудь ждал»

— Ты куда?

— Не спится что-то… пойду валерьянки выпью…

Муж грузно поворачивается на другой бок, а я нашариваю тапки, тихонько прикрываю дверь и, стараясь не хлопать каблуками по лестнице, по-мышиному пробираюсь в кухню. На всякий случай я не включаю люстру — огромная стеклянная стена кухни полукругом выходит в сад, а оттуда свет легко можно заметить через такие же, сплошь стеклянные от пола до потолка окна второго этажа. Идиотская планировка — помимо того, что свет мешает спать, зимой у нас вечно холодно, а летом, если не включать на полную мощность систему кондеев — нестерпимо жарко, словно в огромной оранжерее. Но мужу нравится — современно, модно, красиво — и не так как у всех. Конечно, это не он стоит у плиты в самое пекло!

С ночного неба на меня равнодушно взирает тусклый обломок луны. Толку от его присутствия никакого, и я распахиваю дверцу микроволновки. При свете ее лампочки достаю из заранее оставленного здесь портфеля ноутбук, и нетерпеливо втыкаю его в розетку. Мои руки дрожат. Я целый вечер притворялась такой, какой была последние десять лет нашего брака: уравновешенной, спокойной и рассудительной. То есть вполне неживой.

«привет, зайка. где ты была? уже вечность тебя жду»

Пальцы бегают по клавишам почти так же быстро, как произносятся слова:

«не могла вырваться»

«ты сейчас где?»

«дома»

«на кухне?»

«откуда ты знаешь?»

«я про тебя все знаю. тяжелый был день?»

«так себе»

«давай я тебя обниму»

Мои щеки вспыхивают, а губы расплываются в улыбке.

«ну обними» — разрешаю я.

Меня уже сто лет никто не обнимал. Не обнимал так, как я этого хочу. Оказывается, я еще умею хотеть. Может быть, я даже мечтать не разучилась? Когда-то мы с Сашкой… А что мы с Сашкой? Сашка плюс Наташка равняется… Ничему это уже не равняется. Наши отношения скатились к нулю. Мы давно уже ничего не хотим относительно друг друга. Делаем вид, что у нас все путем, ходим вместе в гости, совершаем все общепринятые ритуальные танцы: улыбки, проходы под ручку, и синхронные демонстрации «а у нас с Наташкой до сих пор любовь». Однако на самом деле… Нашему браку недавно стукнуло двадцать. Это человек в двадцать молод и полон сил, а браки, они как домашние животные — редко какое дотягивает до такого преклонного возраста. И, как двадцатилетняя псина, наша личная жизнь не прыгает, не скачет, и не бросается с визгом встречать друга с работы, а, отвернув морду в сторону, тихо лежит на своей подстилке. Все давным-давно превратилось в рутину. Поэтому когда руки мужа касаются меня, я ничего не чувствую. То есть осязание у меня работает. Как и все остальные органы чувств. Но и только. Я ем, говорю, хожу, смотрю… слушаю музыку в машине и на работе — и даже иногда подпеваю… Болтаю по телефону, сплю… Я, по всей видимости, живая. Однако я не живу. Я просто существую. Функционирую. Как не новый, но вполне исправный механизм. Старый телевизор, например. С утра я отправляюсь на службу, потом являюсь домой и там занимаюсь тем, чего все от меня ждут: готовлю еду, обсуждаю новости, или просто валяюсь на диване, разбирая пасьянс. Однако в последнее время я стала задумываться: что, собственно, происходит с людьми после двадцати лет брака? И не просто брака, а удачного брака! Когда твоя жизнь и твой муж, несмотря на выросший живот и убавившиеся волосы на голове — все еще предмет зависти подруг? И сегодня для других он привлекателен даже больше, чем во времена вашей молодости, потому как у вас то, что называется все люксы: новый дом, две машины, маленький, но вполне процветающий бизнес, и даже сын вроде бы не оболтус. И муж на пару секунд довольно нежно прижимает тебя к себе после того, как вы только что занимались сексом. Именно сексом, а не любовью — потому что невозможно называть любовью ЭТО действо: безвкусные поцелуи, и унылые двухминутные дежурные кульбиты под одеялом раз в неделю… или раз в две недели? Оказывается, я уже и не помню… но, в общем, где-то так. Нет, я вовсе не требую, чтобы Сашка устраивал мне кинематографические прелюдии с цветами, шампанским и лепестками роз на простынях, но… наша личная жизнь все сильнее и сильнее отдает суррогатом. Дешевыми блинчиками, которые, как утверждает реклама, нужно только разогреть — и все. А мы даже и не разогреваемся… к чему? Он и так знает, что у него все получится, а я… Мне кажется, уже все равно — потому что так же, как и эти грошовые кулинарные изделия, наши поцелуи и секс отдают дешевым эрзацем. У всего этого привкус бумаги и вываренного белья… Утешаться тем, что у других и этого нет? Слабый аргумент. У меня две близкие подруги — и обе не замужем. От них свои ночные отношения на сайте знакомств я скрываю даже тщательнее, чем от мужа. В самом деле, сказали бы они, какого рожна мне не хватает?!

«а теперь я тебя поцелую»

«нет»

«почему нет? ты не любишь целоваться?»

Обычно мои собеседники ограничивались двумя-тремя дежурными фразами, и наш диалог быстро иссякал, но с Юрием я общаюсь уже неделю. Честно говоря, я влезла сюда только лишь из любопытства — да еще от этого проклятого дурацкого чувства, что в моей жизни что-то идет не так… Но я не думала докатиться до побегов из супружеской постели и ночных посиделок в кухне, чтобы неизвестно кто виртуально целовал меня… Почему неизвестно кто? Потому что пока мы ни разу не виделись вживую. И я не горю желанием это сделать. Подумав, я пишу:

«я люблю целоваться»

«я так и думал))))))) ты не похожа на холодную женщину»

Я вообще уже ни на что не похожа. Мне сорок пять. Несмотря на обилие модной и дорогой одежды, у меня морщины, складки на животе, бока как у коровы и закрашенная седина. Но на фотографии я вроде еще ничего… правда, это фото пятилетней давности. И ко мне вполне применим анекдот: возраст женщины можно определить по тому, в чем она больше нравится мужчинам: в туфлях, платье и очках, или только в очках и туфлях… и свое платье я снимаю, отвернувшись от зеркала. Я пробовала сидеть на диетах, но ни одна на меня не действует. В лучшем случае я ничего не набираю, а в худшем… все равно вес потихоньку прибавляется, и при этом мне постоянно жестоко хочется жрать, плюс бесплатный бонус — плохое настроение. Я знаю, что и нынешняя ситуация выглядит совершенно по-дурацки: я сижу в халате и тапочках в темноте, спрятавшись за холодильником, и пишу глупости неизвестно кому, но… мне нравится это делать! Нравится, черт возьми! Я хочу писать все это и получать в ответ:

«я тихонько подхожу сзади и целую тебя в шейку».

Я вздрагиваю и воровато выглядываю из свого убежища. В доме по-прежнему тихо — над моей головой в нашей спальне спит муж, а в самой дальней комнате — сын. Внезапно я задумываюсь над тем, что у моих незамужних подруг, которых я всю жизнь жалела именно потому, что у них была неустроенная личная жизнь, всегда были романы. В то время когда я спокойно мыла посуду, пекла пироги и пылесосила, они с горящими глазами бегали на свидания, плакали, смеялись… целовались где-то подворотнях, парках… пусть даже и в чужих замусоренных подъездах, словно малолетки! Ну, а что же делала я? Влачила полусонное состояние, которое гордо именовала «у меня все удалось»? И что, интересно, у меня особенного удалось? У меня лично? Дом в престижном поселке в пригороде? Так он принадлежит не мне, а мужу — и это действительно так, я лично не вложила в него ни копейки и ни на что не претендую. Это он заработал деньги на участок и этот дурацкий модерновый особняк, вкалывая по шестнадцать часов в сутки в своей деревообрабатывающей мастерской наравне с нанятыми работягами, и даже больше. Потому что если бы мы продолжали жить на две свои чахлые бюджетные зарплаты, то до сих пор ютились в доставшейся нам от Сашкиных родителей, а тем — в подарок от Хрущова конуре, выстроенной еще в те доисторические времена, когда легендарный генсек сеял кукурузу и грозился штиблетом капиталистам. Теперь у нас двухэтажный дом — это не считая огромного гаража и кучи подсобных помещений в цоколе, и у каждого — по машине. Если честно, моя мне и на фиг не нужна — я боялась ее водить, но Сашка настоял. Это же так шикарно — подарить своей жене машину… особенно новую. Зачем? А чтоб была! И пусть она большую часть времени стоит в гараже, потому что я все-таки опасаюсь ездить по городу в этой громоздкой, и совсем не женской штуке, и выезжаю на ней в лучшем случае в ближайший магазин, а на работу добираюсь на маршрутке, или же он сам меня подвозит — однако факт наличия двух машин приятно греет Сашкино эго. Иногда мне кажется, что эти проклятые железяки, громоздящиеся в гараже как два бегемота, он как раз и любит… они вполне успешно заменили ему меня. Ладно, с нашим материальным положением все ясно — это заслуга мужа. А вот сыном я действительно могу гордиться по праву — Сашке заниматься его воспитанием было некогда. Заколачивать деньгу — непросто… но кто скажет, что легче вырастить нормального ребенка? Пусть даже и одного? Наше чадо не шляется, не колется, и пока никто — тьфу, тьфу, тьфу! — от него не залетел. Учится на бюджете, что сейчас редкость…

«дай мне свои губы»

«нет!»

Я снова озираюсь, и краснею так, что даже становится жарко. Я понимаю, что это — большей частью игра, но…

«:-)) ты меня боишься?»

«я никого не боюсь»

«тогда почему?»

У меня наворачиваются слезы. Я хочу сказать, что я старая, толстая, и скоро перейду в разряд бабушек… но вместо этого пишу:

«я замужем»

Очень умно — отгородиться тем, что давно сквозит сплошными дырами…

«я понимаю. не бойся. я не из тех, кто разрушает. я просто буду рядом, хорошо?»

Вот теперь я плачу. Я не хочу плакать вот так — ночью, на кухне, когда нельзя даже включить свет и достать пузырек с валерьянкой из аптечки… потому что в темноте непременно что-то грохнется об пол… на нем сразу все бьется вдребезги, на нашем замечательном плиточном полу с подогревом. Сашка всю душу вложил в этот стеклянно-каменный дворец… а на меня у него уже ничего не осталось. Может быть, я сама в этом повинна? Но я знаю, что моей вины здесь нет… я старалась… соответствовала… терпела… подавляла в себе все инстинкты… не позволяла даже невинного флирта… да, наверное, все-таки я сама во всем виновата! Если бы я хоть раз реализовала упущенные когда-то возможности, то сейчас у меня был бы иммунитет. И к реальным, и к виртуальным поцелуям. Но я, дура, гордилась такой правильной и чистой собой… и чем все это закончилось? Я старалась быть во всем и всегда идеалом, а оказалась у разбитого корыта. Развалившегося на части от того, что я слишком много времени уделяла семье… готовила… убирала…. Вылизывала каждый уголок… воспитывала ребенка сама, не доверяя бабушкам, няням и всяким там малограмотным воспитательницам. И, вместо того, чтобы как мои подруги, уделять больше внимания своей личной жизни и внешности, я играла с сыном в развивающие игры, а потом проходила с ним заново почти всю школьную программу. И я ни о чем не жалею… или же все-таки жалею?

Я знаю, что завтра утром у меня будут заплывшие глаза, омерзительные мешки под ними, и набрякшие веки… но мне уже все равно… все равно! И я плачу… реву отчаянно… слезы капают на халат, и в вырез, где под ночной рубашкой находится все то, что уже не соблазняет мужа, когда мы занимаемся любовью… нет — какой там любовью! Просто спариваемся, как животные… или как говорит моя подруга — проводим постельный тренинг — для здоровья — и в темноте. Конечно, зачем ему нужна моя грудь — она уже изрядно провисла; или трехъярусный живот, которого я стесняюсь даже в собственном саду, и стараюсь прикрыть футболкой. Они не могут конкурировать с блестящей «тойотой», которую он так любовно оглаживает тряпочкой, что даже смотреть не хочется! Мне кажется, если бы еда и чистые рубашки появлялись в нашем доме каким-то волшебным образом, никто бы и не заметил моего отсутствия… я им не нужна… ни Сашке, ни даже сыну… давно не нужна…

Мои слезы из сладких, любовных, давно стали горькими… ядовитыми… они словно прожигают дорожки на коже. Я судорожно запахиваю ворот и уже откровенно рыдаю… не заботясь о том, чтобы никого не разбудить. И мне плевать, что сцена появившемуся зрителю покажется очень странной: почему я так горестно плачу здесь, в углу, ночью, с ноутбуком, на темной кухне? Но никто не приходит, никто не задает никаких вопросов. Никто не утешает. А я сейчас действительно нуждаюсь в утешении. У меня такое чувство, что только помани…только пообещай мне настоящее, и я сорвусь. Я могла бы выйти из дому прямо сейчас, поймать машину, и поехать… или даже пойти пешком к этому самому Юре… и пусть бы все случилось прямо сейчас! Однако он, скорее всего, врет, что одинок. Он сам сидит с компом на кухне, а за панельной перегородкой спит жена. Такая же точно как я. Или даже хуже. Толстая баба с небритыми подмышками и отвисшими щеками, постаревшая раньше времени от базаров, абортов, стирок и огородов, которые все почему-то гордо именуют дачами… Она храпит, как уработавшаяся за день коняга, а он сидит и пишет… «давай я тебя обниму»! И, скорее всего, я у него не одна, такая дурища… Я утираюсь поднятым с пола и давным-давно завалившимся в этот угол кухонным полотенцем, отвратительно пахнущим прогорклым маслом, и, мысленно схватив себя, идиотку, за шиворот, выхожу из Сети. Я не прощаюсь. Мне так больно, что я даю себе слово — завтра меня здесь не будет.

Завтра наступило. Оно было точным повторением вчера. Только, может быть, за исключением того, что я не плакала. И, когда прощалась, написала «целую».