Поговори со мной

Наталья Костина

Молодая жена бизнесмена Марата Алиса похищена. Мужчина всеми силами старается собрать деньги на выкуп и разыскать жену, несмотря на риск и угрозы со стороны преступников. Марат знает, что согласно статистике семьдесят процентов жертв похищений убивают, причем даже тогда, когда за них внесен выкуп. Поэтому он решает осторожно разыскать место, где прячут Алису. В этом ему помогает бывший полицейский Костяев. В расследовании и поисках участвуют не только те, кто делает это профессионально, но и девушки-подростки: дочь Марата Александра и дочь сыщика Костяева Лиза. С каждой главой напряжение растет, и роман буквально закручивается как пружина. Украшением и изюминкой произведения можно считать также то, что повествование последовательно ведется и освещается с неожиданных сторон от лиц главных героев: похищенной Алисы, Марата, его сестры-близнеца Марты и Александры.

Александра, падчерица Алисы

— Александра, это Алиса! Алиса, это Александра. Моя дочь, и… моя жена. Прошу любить, и… не жаловаться!

Это он так пошутил. В смысле пошутил — не жаловаться. Жена, встречавшая нашу троицу в аэропорту, оказалась ею на полном серьезе. С самым что ни на есть кольцом на наманикюренном тонком пальчике. Наверное, видос у меня был еще тот: я, ахнув об пол пожитками, остолбенело пялилась на небесное создание с белыми волосами до попы, и прозрачными ясными глазками. Эфирная дива, Лорелея и Снегурочка в одном флаконе! ЭТО тут же прижалось к боку моего собственного отца, дыша ему в шею, жеманясь и трепеща ресничками, а я стояла, забыв подобрать с пола челюсть. Хмурая Марта маячила на заднем плане: не одобряла. Ни Марата, ни Алисы, ни того, что, судя по всему, мне о событии не было велено докладывать аж до сегодняшнего дня: сю-ю-у-урпри-и-из! Да уж… и сюрприз, и суперприз… Моих выпученных глаз по восемь с половиной копеек тетка, разумеется, тоже не одобряла. Марте вообще трудно угодить. Она всегда к чему-нибудь да прицепится. Но сегодня я явно была с ней солидарна.

Домой поехали все вместе: Марат с Мартой впереди, а я с новообретенной мачехой на заднем сиденье. Наверное, это должно было послужить быстрейшему сближению, а также пробудить родственные чувства. На самом деле мы исподтишка разглядывали друг друга: я пялилась на обручальное кольцо с бриллиантом размером с кирпич, а она — на мои обгрызенные ногти и грубые ботинки, с рубленых подошв которых еще не обсыпался прах чужбины.

Дома меня также ждали всяческие подарки: наверное, Марат думал, что меня должно утешать и примирять. Однако в этом не было нужды — потому что на самом деле я не такой уж и монстр. Я не собиралась наезжать на родного отца и обвинять его в том, что всего за каких-то двенадцать лет он забыл свою первую любовь. К тому же та, что была когда-то моей дорогой мамочкой, спилась задолго до того, как я научилась произносить ее заковыристое имя. И мои детские воспоминания не хранили никаких раритетов, типа теплой материнской груди или того дивного дня, когда меня, взявши за ручку, впервые повели в школу. Этим, кстати, занималась Марта — и моей школой, и моими уроками, и даже моими первыми месячными. Матери я совсем почти и не помню — хотя должна была, наверное… И только сегодня, внезапно, вдруг я задалась вопросом: почему все-таки я ее не помню? Не любила? Боялась? Но дети всегда терпимо относятся к пьяным… они кажутся им скорее забавными, чем страшными. Или четыре года — слишком рано для настоящей памяти?

Всю сознательную жизнь со мной рядом была многотерпеливая Марта: учила писать крючочки и палочки, надевать колготки с мыска и прятала от меня любые спиртные напитки, включая даже сироп от кашля — хотя в этом не было особой нужды: я всегда питала к ним отвращение. Всосанное с ядовитым молоком матери, наверное. Которая еще кормя меня грудью, с утра успевала опохмелиться ловко спрятанной порцией дешевого пойла, какое она явно предпочитала всему остальному, в том числе и мне. Марата в детстве, кстати, я тоже совсем не помню — да оно и понятно: помимо активного зарабатывания стартового капитала у него была вечно поддатая жена, за которой тоже был нужен глаз и глаз.

После водворения обратно в дом, милый дом, Марат то юлил, прикидываясь этаким старшим братом, а то вдруг становился занудой-педантом, распекал за каждую мелочь, и устраивал мне щенячьи выволочки прямо на глазах у изумленной публики: новенькой жены со свежими ямочками на щеках и Марты — своего близнеца, истинной второй половины и альтер эго. Однако после английской погоды меня было не устрашить ничем — тем более Мартой, которой снова был поручен усиленный надзор за мной. Но Марта вела себя весьма лояльно: она явно перешла на мою сторону — и, возможно, ей действительно целый год меня не хватало? Теперь она меня только что не облизывала, а все закидоны списывала на трудный возраст и перемены в семье. А перемены были, чего уж греха таить, но совсем не с той стороны, с которой ожидались. Уж я-то видела, что страдала и ревновала именно Марта — ну, а я… я совершенно по-свински оставляла ту, что когда-то практически заменила мне мать и при каждом удобном случае смывалась к Дэну. Что касается Алисы — то поначалу она даже лоббировала, если выражаться языком Марата, интересы своей нежданно-негаданно обретенной падчерицы. Алиска пыталась устраивать то девичьи шушуканья под попсу, которую я тихо ненавидела, то походы по магазинам, которые я терпела чуть дольше чем ля-ля-и-опля. Наверное, у Алисы были не совсем верные представления о том, чем должны заниматься дочери богатых папиков — но я упорно не делала никаких телодвижений ей навстречу, которые помогли бы прозреть истину; скорее я просто тихо злорадствовала и не слишком воспитанно забавлялась. Каюсь, иногда мне даже было жаль растерянную Алиску, потому как характер у меня, как утверждает Марта, отнюдь не сахар — и ей, знающей меня лучше остальных, приходится верить. По части внутреннего устройства я пошла неизвестно в кого — во всяком случае, любви к изящной словесности в нашей семье потомственных технарей и экономистов раньше не наблюдалось. Иногда Марта в сердцах заявляет что я — вылитый Марат, но это вряд ли: конечно, я способна на спонтанные поступки и мгновенные решения (я отнюдь не намекаю на его скоропалительную женитьбу) — но меня легко уговорить сначала попробовать воспользоваться мозгами. Что касается внешности — то и тут я не удалась ни в Марту, ни в Марата, ни в свою непутевую, но прелестную покойную мать, которая до того как в совершенно невменяемом состоянии умудрилась утонуть просто дома в ванне, могла обаять кого угодно, хоть гипсового пионера в парке культуры и отдыха. Впрочем, одна черта характера у меня действительно отцовская: давить на меня бесполезно. Чуть что не по мне, я тут же поднимаю колючки дыбом, и становлюсь похожа на ежа — причем даже не на одного, а на целое ежиное стадо. Если перечисленного вам мало, то помножьте все еще и на юношеский максимализм, которым меня постоянно попрекает все та же Марта — несомненная идеальная тетка, сестра и золовка.

Нельзя сказать, что мы с Алисой не сошлись характерами — просто она постепенно отошла в сторону, заняв наблюдательную позицию — и в этом была своя логика. Нашей молодой женушке нужно было строить личные отношения, и ей надоело амплуа то ли сестры, то ли молодой мамочки. Решение было на редкость верным, потому как задерживаться в отцовском доме я не собиралась. Алиса считала что я пофокусничаю тут еще год-два, поморочу голову всему семейству, доведу до белого каления тетку и отца, а потом фьюить! — и выйду замуж. И только они меня и видели. А Алиса останется молодой хозяйкой — да еще и при Марте, которая все знает, все умеет, и особо не отсвечивает. Так что Алиса все рассчитала правильно — кроме моего предполагаемого замужества, разумеется. Да, мне не терпится покинуть семейное гнездо, но замуж за кого бы то ни было — хотя бы и за Дэна, я не собираюсь. Если вы спросите моего личного мнения — то я вам его озвучу: замужество как институт умерло. И даже уже плохо попахивает. Так что приближаться к нему я не собираюсь и на пушечный выстрел. Что касается отношений… я хочу быть только равноправным и равнозначным партнером — и ничего больше. Идти рядом. Заниматься своими делами и при этом посильно интересоваться чужими. Путешествовать по миру (б-р-р-р, только не Англия!).

В конце концов мы с Алисой плавно и незаметно отдалились друг от друга на безопасное расстояние — благо, пространство позволяло. Все последнее время мы общались только на уровне «да-нет-привет-уже уходишь?» — и, наверное, это было правильным. Она осваивалась в мире розовых кабриолетов, белого золота, черных джипов и такого же цвета бриллиантов, шуб и холодильников для шуб. Марат, в свою очередь, тешился ею, как любимой игрушкой: баловал и гордо выставлял напоказ — даже в тех случаях, когда присутствие Алисы было совершенно не обязательным. Поэтому неудивительно, что похитили как раз ее, а не меня, или, скажем, Марту: молодая красавица жена была куда более соблазнительной мишенью, чем никому не нужная невзрачная падчерица, или ее тетка — синий чулок, она же дама с дворняжкой.

Нет, не подумайте, что я тихо ненавидела красавицу Алису: для ненависти нужны веские основания, а я ее и узнать-то толком не успела! И потом: как бы ты не относился к человеку, но любые насильственные действия в отношении кого бы то ни было — это ужасно. При одной мысли, что на меня могли напасть где-то в городе, связать, а потом увезти в неизвестном направлении, по коже снова продрал мороз. Я очень надеюсь, что Алиса вернется домой целой и невредимой. И мне очень хотелось бы, чтобы это случилось скоро.