Принц полуночи. Книга 1

Наталья Игнатова, 2007

У мира под названием Саэти есть два смертельных врага: драконы и демоны. И тех, и других принято убивать без раздумий, без предварительных переговоров. Не подозревающий об этом дракон, включил Саэти в список пунктов своей увеселительной прогулки. А ничего не знающий о других мирах демон, вообще не думал о том, куда попадёт – он просто искал выход из преисподней. Их пути пересеклись во враждебном к ним мире, перед ними встала задача выжить. А перед обитателями Саэти встал вопрос гораздо более сложный: может ли гениальность стать оправданием беспросветному злу? Имеют ли право на жизнь враги всего живого, одарённые уникальными талантами? И если нет, кто возьмёт на себя ответственность их уничтожить?

Оглавление

  • Книга первая. Пыль небес
Из серии: Зверь

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Принц полуночи. Книга 1 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Книга первая

Пыль небес

Ich lebe! Я всё-таки жив.

Не пепел. Волчонок. Нет, Волк.

В пасть смерти слепой положив

Чужое посмертье, я смог

Уйти от огня, раствориться

В пронзительном небе, и вот

Бескрылая хищная птица

С крылатой душой свой полёт

Готова начать. Ад не властен,

Раз стрелкой болида вдали

Расчерчено небо, и каста

Пилотов здесь рвётся с земли.

Я жду чужих жизней и боли,

Тягучей, густой, словно мёд, —

Я вновь вырываюсь на волю!

Я снова живой! Жизнь — на взлёт!

Александра Шеянова

Способность всегда и на любом уровне приспосабливаться к новым условиям свидетельствует о моральной и эмоциональной неразвитости. За этой способностью скрывается отсутствие иерархии ценностей и такая жизненная позиция, которая не содержит в себе элементов, необходимых для развития личности.

Л.Т. Баранская

История первая

Заказ с предоплатой

Глава 1

Я прошёл этот путь,

я испил свою чашу до дна.

Габриэль

Казимир вывалился из портала. Хотел, разумеется, выйти или хотя бы выпрыгнуть с лёгкостью и изяществом, подобающими светлому князю Мелецкому, однако портал открылся слишком высоко над поверхностью.

Казимир успел сгруппироваться и ловко перекатился по земле, смягчив падение. Ругнулся. Огляделся. Никого не увидел и встал, отряхиваясь.

Место, куда он выпал, оказалось приятным во всех отношениях. Тёплая, светло-коричневая грунтовая дорога. По обе стороны её — корабельные сосны. Между высокими стволами ведут перестрелку солнечные лучи, а среди усыпавших землю хвоинок тут и там проглядывают цветы земляники.

Тихо. Тепло. Ароматно.

Казимир улыбнулся, глубоко вдохнув нагретый солнцем воздух. Он любил, приходя в новый мир, оказываться для начала в каком-нибудь безлюдном, но непременно хорошем месте, чтобы первое впечатление скрашивало грядущие неприятности и добавляло прелести предстоящим удовольствиям.

Выдохнуть светлый князь не успел. Над дорогой распахнулось окно ещё одного портала; оттуда, как из домны, дохнуло жаром, вырвались языки огня и, едва не выплёскиваясь в мир, совсем близко к краю поднялась багровая лава.

Казимир отскочил подальше от гудящего пламени, одной рукой выхватывая брон, второй рисуя в воздухе охраняющий знак. Очень вовремя. Лавовая поверхность выгнулась — что-то вырастало, выходило из неё, и жидкий огонь постепенно обрисовывал очертания человеческой фигуры. Голову, плечи, руки — с пальцев, как сироп, тянулись огненные нити.

Выбирая стрелять или подождать, Казимир смотрел, как демон по колено в лаве бредёт к выходу из портала. Неохотно и вязко, как болотная топь, пламя отпускало своё порождение, и уже видно было, что демон очень похож на человека. Словно и впрямь чья-то грешная душа сгорала в адском огне и возрождалась, чтобы снова сгореть. Несколько раз Казимиру даже показалось, что он разглядел лицо, но плоть моментально обугливалась, вспыхивали волосы, скалился дурной ухмылкой череп, а через миг подобие человеческого облика вновь мелькало в алых и оранжевых бликах лавы.

Демон добрался до выхода. Обугленные руки схватили пустоту за краем портала. Секундная заминка… чёрные кости обтянулись чистой смуглой кожей… а потом рывок, будто бы демон сумел ухватиться за воздух, и человеческое тело, неловко перевалившись через край, грохнулось на прогретую солнцем тропинку.

Со стонущим всхлипом окно в ад захлопнулось.

Казимир убрал брон в кобуру. Принюхался. Пахло хвоей, горячей землёй и… палёной кожей — задники высоких ботинок демона всё ещё дымились.

Скинув рюкзак, Казимир начал было разыскивать флягу с водой, но, поразмыслив, решил, что в подобной ситуации сам он предпочёл бы что-нибудь покрепче, и достал из кармана плоскую фляжку с коньяком:

— Эй, демон… Ты как?

Не получив ответа, он обошёл неподвижное тело и присел рядом на корточки. Некоторое время молча разглядывал коротко остриженный затылок и руку, вцепившуюся в землю так, что под ногтями выступила кровь. Демон облачён был в камуфляжный костюм с незнакомыми нашивками, быстро менявший расцветку с «сумерек» на «хвойный лес». Довольно странная одёжка для жителя Преисподней, ну да кто их, в конце концов, знает, что они там носят. Казимир осторожно коснулся узкой ладони:

— Эй… ты живой?

Плечи адского гостя судорожно вздрогнули. Сероволосая голова поднялась, и светлый князь невольно поёжился под взглядом чёрных, страшных, равнодушных, как у гадюки, глаз.

— Ich lebe[1], — скрипучим голосом ответил демон. Что-то было в этих словах, что-то большее, чем просто ответ на вопрос. Утверждение? Вызов? «Я живой!» Как будто кто-то мог усомниться в этом. Казимир подумал, что, будь он сам человеком, он не хотел бы оказаться на месте усомнившегося. Однако наваждение прошло, как только демон поднялся, сначала на колени, потом — на ноги и принялся оглядываться по сторонам.

Он оказался маленьким и хрупким, на полголовы ниже Казимира и с виду килограммов на двадцать легче. Если бы не глаза с вертикальными узкими зрачками, так и вовсе ничего демонического не было бы ни в облике, ни в поведении. Глядя в небо, демон сделал несколько шагов по тропинке, протянул руку и коснулся ствола ближайшей сосны. Пальцами раздавил потёк смолы на коре, раздул ноздри, принюхиваясь, и обернулся к Казимиру:

— Что это за место?

— А я не знаю. — Светлый князь качнул фляжкой, булькнул коньяк. — Выпить хочешь?

— Нет.

И после паузы:

–…благодарю.

— Я из другого мира, — объяснил Казимир, не дожидаясь вопроса, — только что прибыл. Честно говоря, я думал, ты знаешь, куда идёшь. Или вы там, у себя, тоже наугад бродите?

Узкие длинные глаза смотрели на него не моргая. Красивое лицо было неподвижно, как вылепленное из воска. После затянувшегося молчания, когда Казимир пытался понять, что же он не так сказал, демон наконец-то изрёк своим скрипучим голосом:

— Где?

— В аду, — чуть удивлённо ответил светлый князь.

— Я не… — что-то живое промелькнуло наконец-то во взгляде и в движении чёрных бровей, — из ада, — пробормотал демон на чистейшем русском, брезгливо удвоив «з», — я не из ада, — повторил он, вновь заговорив на немецком, — я… из другого мира. Наверное. Да. Я шёл наугад.

— Плохую ты выбрал дорожку, — с сочувствием заметил Казимир, — может, всё-таки выпьешь? Ну хоть за знакомство. Моё имя Казимир Мелецкий.

— Я Тир[2], — сказал демон по-русски, — я не пью. И я не демон.

— Что, совсем? — не поверил Казимир.

Вновь пауза. А потом губы Тира шевельнулись в намёке на улыбку:

— Да.

И вертикальные зрачки сжались в точки, чтоб через секунду стать обычными, человеческими.

— Ладно, — светлый князь пожал плечами и сам глотнул из фляжки, — нет так нет. Но тогда почему ты горел?

— Разве люди не горят?

— Только один раз, — Казимир подхватил свой рюкзак, — впрочем, я слышал, что грешники в аду сгорают бесконечно. Твой случай?

Тир неопределённо пожал плечами.

— Расскажешь при случае, как выбрался? — спросил Казимир.

— Вряд ли.

Чувство ответственности за других было свойственно князю Мелецкому в полной мере. Любой правитель, даже самый задрипанный помещик, в распоряжении которого пара деревень и от силы полторы сотни душ крестьян, обязан заботиться о своих людях больше, чем о себе самом, ибо люди — основа его благосостояния. Что уж говорить о правителе восьмисоттысячного города и окрестностей, где проживает ещё миллион? Поэтому Тира, или как там его зовут на самом деле, Казимир взял под свою опеку не задумываясь. Тем более что по тому с одного взгляда было ясно: брось его — пропадёт. Даже в этом светлом лесу, на утоптанной дорожке, совсем, может быть, близко от человеческого жилья. Равнодушие в чёрных глазах не таяло. Жуткая безмятежность — такого человека можно убивать, на куски живьём резать, а он пальцем не шевельнёт.

Казимир не мог знать наверняка, но с большой долей вероятности предположил, что спутник его до сих пор не верит в своё спасение.

Адово пламя осталось позади, однако понять это сразу непросто. Человеческая психика — штука гибкая, но памятливая. Сильные потрясения, плохие или хорошие, слишком опасны для рассудка, и потому осознание нового приходит постепенно. Так сестра милосердия по чайной ложке поит бульоном пережившего длительный голод.

Непонятно было лишь, каким чудом Тир не рехнулся, будучи в преисподней. Хотя кто его знает? Казимир не смог бы, не покривив душой, сказать, что его новый знакомец пребывает в здравом уме.

Они не успели уйти далеко от места высадки, когда позади, за поворотом, затопотало, фыркнуло, и Тир, шагавший чуть впереди Казимира, обернулся, раздувая точёные ноздри:

— Лошадь. Боится. Будут стрелять…

От равнодушной обречённости, с которой он произнёс последние слова, Казимиру захотелось как следует дать ему в ухо.

Может, встряхнётся слегка?

Светлый князь решительно развернулся, мимоходом отодвинув Тира за спину. Хотел сказать что-нибудь ободряющее, но не успел — из-за поворота показалась взбрыкивающая лошадь, за ней — телега, а на телеге, намотав вожжи на левую руку, сидел бородатый мужичина. В правой руке, используя колено в качестве упора, он держал маленький арбалет.

Арбалет был непрост. Очень не понравилось светлому князю, как блестит и переливается стальной шарик в неглубоком жёлобе.

Мужик крикнул что-то. Не угрожающе, скорее, вопросительно. Не поняв ни слова, Казимир молча развёл руками. Бородач нехорошо нахмурился…

Тир молча выскользнул из-за спины Казимира.

Угловатая неловкость движений сменилась плавной грациозностью. Неспешно, но как-то сразу сероволосый беглец из преисподней оказался рядом с лошадиной мордой, поднёс к страшным оскаленным зубам, к фыркающим ноздрям раскрытую ладонь:

— Не бойся…

Как по волшебству из разъярённого чудовища лошадь превратилась в дружелюбную скотинку, и столь же чудесная метаморфоза произошла с богатырём на телеге. Он отложил арбалет, наклонился вперёд и вновь спросил что-то.

— Не понимаю, — беспомощно ответил Казимир.

Бросил взгляд на Тира: может, он?

Но спутник его проявил интерес разве что к телеге. Он рассеяно гладил лошадь по шее и разглядывал деревянные, обитые металлом колёса.

Бородач повторил вопрос, для доступности ткнув в Тира пальцем.

Казимир пожал плечами.

Мужик тяжело вздохнул и похлопал ладонью по доскам позади себя: садитесь, мол. Подвезу.

— Спасибо, — сказал Казимир, — Тир, поехали.

— Ни шин, ни рессор. Лошадь. Арбалет… — Тир подошёл к телеге, оглядев по пути её бородатого хозяина. Вздохнул: — Одежда домотканая. Сапоги кустарной работы и причёска под горшок.

— Ну и что? — не понял Казимир.

Телега тронулась, и светлый князь с удовольствием поболтал ногами в воздухе:

— Нормальная телега. Зато едем, а не идём. Ты, кстати, ещё какие-нибудь языки кроме немецкого и русского знаешь?

— Плюс-минус, — лаконично ответил Тир.

— Возможно, мы с тобой из одного мира. Или из схожих. У вас есть такой учёный Станислав Мелецкий?

Пожатие плеч в ответ.

— Значит, нет, — сделал вывод Казимир, — был бы, ты бы знал. Это гений… Вроде Эйнштейна, только всё больше по искусственному разуму. А что вообще у вас есть? Какие государства? Языки? Компьютеры, кстати…Есть у вас разумные машины?

Чёрные равнодушные глаза. Но тонкие пальцы сжимаются в кулаки до белизны на костяшках. Проняло. Если бы ещё понимать, чем именно проняло, что пробило глухую стену безразличия?

— Извини, если обидел, — попросил Казимир, — на будущее, если я скажу что-то не то, ты просто сразу скажи, что тема тебе неприятна. Я ведь не знаю…

— Ты не обидел, — ровно ответил Тир. — Все машины разумны. И компьютеры там есть. И в космос там летают.

— В космос?!

— А у вас нет?

— Да у нас и на Земле дел предостаточно. Одного океана сколько! А ещё информационные поля открыли и альтернативные источники энергии, клонированием всерьёз занялись, телепортацией… я не учёный, но это то, о чём все знают.

— Но в атмосфере-то летаете?

— Смеёшься? Зачем?

— Как это?

Ага! Опять проняло. Машины и полёты… Странный набор. Казимир честно попытался найти связь между этими двумя понятиями, но быстро оставил попытки. Чужая душа — потёмки, а уж душа человека, полчаса назад вырвавшегося из адского пламени, и вовсе тьма-тьмущая.

— Мой отец летает, — сообщил он, чтоб не молчать, — ну и я немного умею. Всерьёз никогда не занимался. Так, если из дому надо было ночью удрать, а мама запрещала. Но это отец и я, а вообще-то никто не летает. Нет, Тир, в самом деле, зачем?

— Из пункта А в пункт Б, — обронил Тир, — по воздуху быстрее.

— Чем на пневмокаре? Не думаю. Полторы тысячи километров — разве в воздухе разовьёшь такую скорость?

Тир не ответил. Он потерял интерес к разговору, улёгся на присыпанные соломой доски и принялся глядеть в высокое небо. Светло-голубое, с редкими перьями облаков.

Казимир был терпелив. Терпение, так же как и ответственность, — обязательное качество настоящего правителя. Но, ей же богу, сейчас он был в отпуске и вообще-то намеревался от правления как следует отдохнуть. Запасы терпения не безграничны, даже Христос, помнится, время от времени позволял себе расслабиться, а Казимиру до сына Божьего было далеко. Хамство же Тира могло вывести из себя и более терпеливого человека.

Смертные на удивление редко способны проявлять подлинную благодарность. Спасаешь их, нянчишься, порой жизнью рискуешь ради их никчёмной безопасности, а в ответ — полное безразличие. Не хочешь разговаривать — так и скажи. Но вежливо. Что за манера просто заткнуться и игнорировать собеседника? Настоящее свинство…

Не додумав, Казимир подскочил от удивления, когда понял, что его недовольство испаряется, как спирт из открытой бутылки. Испаряется?.. И светлый князь сделал наконец то, с чего следует начинать знакомство с любым новым миром и тем более с новым человеком. Он огляделся истинным зрением, с замиранием сердца ожидая увидеть то, о чём доводилось только читать: чёрную воронку, жадно всасывающую чужие мысли и чувства… его мысли и чувства.

И не увидел.

Абориген на передке телеги — удивительно тихий, кстати, абориген, даже не попытавшийся завязать с чужаками хотя бы знакомство, — окружён был обычной человеческой аурой. Аура же Тира была ослепительно-синей с оттенком ультрамарина, ровной, прозрачной, без единого тёмного пятнышка. Ни о чём подобном Казимир никогда не читал и не слышал, и конечно же у человека такой ауры быть не могло, хотя бы потому, что живые организмы неярки и многоцветны.

— Тир?

Тот молчал. Не щурясь, смотрел в небо, яркое от переползающего через юг на запад солнышка. Казимир поднял голову, человеческим взглядом всмотрелся в точку, быстро летящую наперерез солнцу. Слишком крупная для птицы. Крыльями не машет. Да и высоко — птице так не взлететь.

В неудобной позе быстро затекла шея. Светлый князь опустил голову, снова взглянул на молчаливого спутника… и остатки раздражения смыло тёплой волной.

Тир улыбался.

И это была такая улыбка, какую ангелы столетиями отрабатывают перед зеркалом. Специальная небесная улыбка для Благовещенья. Изумлённая детская улыбка при виде рождественской ёлки, волшебным образом выросшей в гостиной. Счастливая улыбка грешника, узревшего Ад, но милостью Божьей удостоившегося Небес.

Встретившись с Казимиром глазами, Тир попытался вернуть лицу серьёзность, особого успеха не добился и сел, смущённо мотнув головой:

— Летает.

Услышав его голос, абориген оживился, обернулся, уставился вопросительным взглядом и вновь что-то спросил.

— Нет, — Тир подарил бородачу ещё одну ослепительную улыбку, — не понимаем.

И указал наверх, на чёрную точку в синем небе:

— Что это?

Абориген коротко глянул вверх, улыбнулся в ответ, продемонстрировав на удивление хорошие зубы, и отчётливо произнёс:

— Болид.

— Болид, — повторил Тир и даже глаза прикрыл от наслаждения, как будто катал на языке что-то необыкновенно вкусное, — да. Болид.

…Следующие два часа, пока лошадка бодрой рысью везла телегу к пункту назначения, Казимир наблюдал Тира, резко отличающегося от равнодушного ко всему выходца из преисподней, которого встретил у портала. Этот новый был улыбчив и обаятелен, хоть и по-прежнему молчалив. Зато как он слушал! Так вдумчиво, так внимательно, что говорить с ним, точнее — говорить для него, было редким и изысканным удовольствием.

Причём удовольствие получал не только Казимир — в разговоре активно участвовал бородатый богатырь, и, несмотря на то что объясняться с ним приходилось преимущественно жестами и междометиями, все трое попутчиков очень скоро преисполнились друг к другу искренней симпатией.

Из карманов куртки Тир извлёк карандаш и блокнот. Рисовал он великолепно, очень быстро и точно, так что скоро их с князем словарный запас обогатился несколькими десятками необходимых для беседы слов и выражений. Заодно выяснилось имя аборигена. Звали того, как Казимир почему-то и ожидал, Медведем.

Его легка задевало то, что Медведь относился к Тиру с куда большим интересом, нежели к светлому князю Мелецкому. Титул, конечно, на лбу не написан, а врождённый аристократизм манер в иных мирах может показаться и невоспитанностью, но Казимир склонен был полагать, что впечатление на жителя этих лесных земель произвёл фокус, который проделал Тир с испуганной лошадью.

И вот что интересно: кого же испугалась лошадка? Хищников, прятавшихся в лесу, или их двоих? И кто так беззастенчиво, не скрываясь, высасывал у Казимира его недовольство и раздражение? И… и вообще, многовато вопросов даже для неизвестного мира.

Казимир не был таким опытным путешественником, каким пытался представить себя как в собственных глазах, так и во мнении окружающих. Этот мир был для него третьим. Если первым считать родную Землю, а вторым — сказочную Иллу, в которой он, кажется, оставил по себе не лучшие воспоминания. Возможно, посещение новых земель всегда подсовывает множество загадок, однако настораживало то, что в самом мире и в бородатом его представителе Казимир ничего загадочного не находил. Загадкой был Тир. Почти земляк, уроженец той же цепочки реальностей, что и светлый князь Мелецкий. Беглец из преисподней. За какие, интересно, грехи столь юное существо оказалось приговорённым к такому ужасному наказанию?

Об этом стоило спросить. Но не сейчас. Позже.

А Тир уже знал, как называется крепость, в которую они едут. Драгана. Судя по объяснениям Медведя, драганами называли самок драконов. Во всяком случае, Тир именно так растолковал Казимиру изумительные по своей образности знаки и жесты бородача, который описал и хвост, и рога, и лапы с когтями, и гребень на спине, и даже потрясающих размеров бюст. Казимир представил себе такой, и у него голова закружилась. Местность же, где располагалась крепость, называлась Пристепьем, а государство — Радзимой.

Ещё Казимир старался запомнить множество обиходных слов, из которых самым первым, если не считать болида, было слово «небо». Далось оно Тиру! Рождённые ползать почему-то так и рвутся летать. В то время как существа крылатые по природе своей совсем не стремятся в воздушные просторы. Зачем? Люди ведь, умея ходить, не посвящают этому всё своё время. Ну ходят, когда надо. А по возможности всё-таки ездят. В лифтах, автомобилях и пневмокарах.

Сын дракона, настоящего дракона, а не той громадной ящерицы, которую описал бородатый хозяин телеги, Казимир относился к стремлению смертных в небеса с приличествующим его положению снисхождением. Тир сказал, что в его мире люди поднялись в небо. Что ж, молодцы. Светлый князь уверен был, что небо покорилось людям так же, как океан на его родной Земле. И в небесах, и в глубинах человек остаётся гостем. Гостем незваным, нежеланным, до крайности уязвимым. Отец учил уважать чужие мечты, какими бы нелепыми они ни казались. Казимир научился не смеяться и справедливо считал, что этого вполне достаточно.

А уважать мечту о небе? Увольте! Что могут знать о полёте существа, лишённые крыльев?

Глава 2

Зуб за зуб, хвост за хвост.

Но между костью и злостью я выбираю злость.

Из этой игры может выйти толк.

Но прошу учесть один факт — я не пёс. Я Волк!

Дэн Назгул

Драгана произвела на обоих самое благоприятное впечатление. Деревянная крепостица, возведённая на расчищенном от леса холме, казалась игрушечной. Очень ладная, светлая, вкусно пахнущая потёкшей на солнце смолой. Внутри Драгана оказалась больше, чем снаружи, — обычное дело для военных укреплений — и тоже как бы игрушечной, такой порядок царил на узких улочках. Привратная стража, к величайшему удивлению и Казимира, и Тира, одета была в камуфляжные костюмы, характерные, как определил светлый князь, для армий его родного мира конца двадцатого столетия. Значки на форме были, естественно, незнакомы. На облачённых схожим образом гостей стражники почти не обратили внимания, лишь попросили обождать в караульном помещении, зато Медведя расспросили строго и въедливо и только потом, видимо, удовлетворённые ответами, разрешили проехать.

Сидеть в караулке пришлось недолго. Казимир даже не успел заскучать, а Тир как забился в угол, так и не пошевелился ни разу. Сидел, закостенев, молча глядя в пол, пока в комнатку не вошёл человек. Большой, как Медведь или стражники в воротах, одетый в камуфляж, усатый и безбородый.

Незнакомец остановился в дверях, внимательно разглядывая гостей или пленников — Казимир ещё не успел определиться с их статусом. Потом сделал приглашающий жест и снова вышел на улицу.

Молча, не обменявшись ни единым словом, дошли они до трехэтажного, высокого по здешним меркам дома. Выстроенный как маленькая крепость, он, похоже, служил административным зданием, а заодно и местом последней битвы, если внешние укрепления падут. На стенах и крыше стояли зачехлённые машины, как показалось Казимиру, самой примитивной конструкции: что-то вроде нацеленных в зенит больших арбалетов. Тир же к убогой технике проявил неподдельный интерес и разглядывал всё, что можно было увидеть из-под чехлов, с напряжённым вниманием. Как будто машинерия угрожала ему лично.

Усатый провёл их по узким коридорам и лестницам через несколько дверей, в которых даже Тиру пришлось склонять голову, на второй этаж, в просторную, с низкими потолками комнату. Из мебели там был длинный стол да несколько табуретов. На них усатый и кивнул: садитесь, мол, где удобно. Сам уселся во главе стола и задумчиво уставился опять-таки на Тира. Определённо, сероволосый красавчик был в этом мире ненормально популярен.

— Интересные творятся дела, — заявил усатый, наглядевшись.

Казимир сумел сохранить лицо, а вот Тир, услышав русский язык, вздрогнул и воззрился на усатого, как на говорящую обезьяну.

— Мне доложили, — продолжил тот, — что Медведь встретил в лесу двух чужеземцев, один из которых здорово похож на степняцкого ведуна. С той лишь разницей, что большинство степняков умеют говорить на радзимском или на галадском. А кто не говорит, те хотя бы понимают. Доложили мне, что ведун назвался непонятным прозвищем, а имя его спутника выдаёт чужеземца, обитателя каких-то очень дальних краёв. И что, возможно, степной мудрец подобрал где-то иномирянина, которого и ведёт сейчас к хану в обход радзимских властей, притворяясь, будто не знает здешнего языка. Притворяясь, будто он не знает про добрую договорённость между нами о том, что на чьей земле иномирянин нашёлся, того он и будет.

— Что вы имеете в виду? — уточнил Казимир.

— Я имею в виду, — хмуро ответствовал усатый, который, похоже, просто сделал паузу в речи и был недоволен тем, что его перебили, — что первым побеседовать с пришельцем из иного мира имеет право владыка той земли, где пришелец был найден. Но что же я вижу? — Он склонил голову и в упор уставился на Тира. — Вижу я, что залетела к нам интересная птица. Уж до того интересная… дивная птица, никем не званная. Зачем ты явился сюда, Чёрный?

К удивлению Казимира, Тир подобным обращением нисколько не возмутился. Лишь вздохнул:

— Я же ничего не сделал.

— Сделаешь, — уверенно заявил усатый, — если только я не поступлю с тобой так, как должно.

— И что я должен сделать? — спросил Тир.

Спросил, на взгляд Казимира, абсолютно невпопад, однако усатый прекрасно его понял и кивнул уже с некоторой благосклонностью:

— Что ж, возможно, я не замечу то, что так бросается в глаза. Или замечу не сразу. Кто этот человек с тобой?

— Он не со мной, — Тир мотнул головой, — мы встретились уже здесь. Случайно. Он ни при чём, даже не знает, кто я.

— Моё имя Казимир Мелецкий, — встрял Казимир, — я иномирянин и хотел бы побеседовать с правителем этой земли, раз ты говоришь, что таков установленный порядок.

Светлые внимательные глаза оглядели его с головы до пояса. Поднялись и опустились усы.

— Рад, что мы поняли друг друга, Казимир Мелецкий. Меня зовут Рысь, думаю, великому князю будет интересно встретиться с тобой. Я прикажу завтра же доставить тебя в столицу. А пока будь гостем в Драгане.

Неясно было, что он сделал, нажал ли на потайную кнопку или воспользовался каким-нибудь заклинанием, однако в узких дверях возник с поклоном мальчик лет десяти.

— Он проводит тебя в гостевые покои, Казимир Мелецкий, — сообщил Рысь.

Мальчик поклонился вновь. Рысь выжидающе взглянул на Казимира…

— Я хотел бы, — спокойно произнёс тот, — присутствовать при вашей беседе с Тиром.

Он выдержал хмурый взгляд светлых глаз. Чуть улыбнулся в ответ на удивление в глазах чёрных. Князь Мелецкий не бросит спутника в беде, а человек его спутник или демон — не имеет ни малейшего значения.

— Я не понимаю, зачем тебе это, — заметил Рысь, — но если желаешь, слушай. — Он взмахнул рукой, и мальчик, в третий раз поклонившись, исчез за дверью. — Ты, — Рысь вновь повернулся к Тиру, — знаешь не хуже меня, что пребывать среди людей не имеешь права. Однако ты явился к нам и уже не сможешь убраться туда, откуда пришёл, потому что в наш мир можно только войти. Выйти отсюда нельзя.

«Вот как?» — Казимир сделал в памяти пометку, намереваясь, как только представится возможность, побольше разузнать об этом суеверии.

— Я не злодей, — продолжил между тем Рысь, — и понимаю, что даже таким, как ты, Чёрный, хочется жить. Поэтому я предлагаю тебе заключить сделку с этим миром. Купить себе место здесь. Жизнь в обмен на жизнь. Что скажешь?

— Договорились. — Поза Тира изменилась, он расслабился, повёл плечами, как будто не на табурете сидел, а в любимом кресле. Он чуть улыбался — этой улыбки Казимир ещё не видел. — Когда? Кого? Где?

— Как только будешь готов, — щедро позволил Рысь, — тебе нужно побольше узнать о мире, так что осваивайся, привыкай. Карты, книги и толмач — всё в твоём распоряжении. Скажу сразу, что убить ты должен колдуна, знающегося с Навью, способного взывать к злым духам и поднимать мертвецов. Там, откуда ты явился, давно хотят заполучить его душу. А живёт он на берегу Акульего моря, в Измитских землях. Это далеко от Радзимы, другой край материка, однако на шлиссдарке[3], по воздуху, ты доберёшься туда за несколько дней.

— Чем ты готов платить за его смерть?

Услышав об оплате, Рысь недовольно встопорщил усы, однако Тир проигнорировал недовольство.

— Ты знаешь не хуже меня, — слово в слово процитировал он, — что я ничего не делаю бесплатно.

— Тебе недостаточно жизни? — неубедительно спросил Рысь.

Тир смотрел на него молча, и улыбка его полна была глубокого сочувствия:

— Мы, конечно, ещё не заключили сделки, — сказал он, слегка растягивая слова, — но на твоём месте, Рысь, я бы не шёл на попятную. Ты обещал мне жизнь, это хорошо, но жизнь мне отдаст тот колдун, а чем заплатишь ты? — Он выдержал паузу, улыбаясь, не разжимая губ, отчего лицо его приобрело выражение крайне неприятное, и продолжил с лёгким вздохом: — Ладно, Рысь, ты действительно оказываешь мне услугу, так что я согласен принять плату деньгами. Это символическая оплата, поэтому не обязательно расплачиваться слитками, я возьму и монеты. Две тысячи олов меня вполне устроят. Половину я хочу получить заранее. Такие, как я, — он мечтательно прикрыл красивые глаза, — любят не только кровь, но и золото. Об этом ты, безусловно, знаешь тоже.

… — Так кто ты всё-таки? — спросил Казимир, закуривая и старательно выдыхая дым подальше от Тира. О том, что загадочный его приятель не любит запаха табака, он уже знал.

Радзимское гостеприимство оказалось утомительным для аристократической души князя Мелецкого. Он слегка потерялся в суматохе, поднявшейся вокруг них с Тиром, когда, закончив переговоры с Рысью, они попали в лапы здешней прислуги. События стали сменять друг друга с головокружительной быстротой: сначала баня, затем обед не менее чем с пятнадцатью сменой блюд — за пятнадцать светлый князь был уверен, а потом сбился со счёта под извинения прислуживавшего паренька. Извинялся тот за то, что ввиду летнего времени стол небогат и что осенью господин Мелецкий, конечно же, встретил бы совсем иной приём.

Потом, презрев народную мудрость о сытом брюхе, которое совершенно невосприимчиво к ученью, их ознакомили со здешней библиотекой и вручили каждому по «толмачу» — оправленной в золото жемчужине, «подсказывавшей» звучание букв в книгах, а заодно и названия всех предметов, на которых сосредотачивался взгляд.

Казимир управляться с «толмачом» научился быстро. Ментальная магия, пусть и в виде артефакта, была делом привычным, и состояния правильного сосредоточения он научился достигать буквально с третьей попытки. А вот Тир, тоже в общем-то без всяких проблем разобравшийся, как именно нужно «смотреть» на слово или предмет, сам принцип работы «толмача» признавать отказался.

— Нету здесь ни микросхем, ни электроники, ни… вообще ни хрена, — он вертел в тонких пальцах матовую жемчужину, ковыряя оправу узким ногтем, — а раз ни хрена, то как оно может работать?

— Это же магия, — удивился Казимир.

— Угу, — Тир, похоже, слегка обиделся, — конечно.

— Интересно, — сказал Казимир, — а откуда ты знаешь, что там нет микросхем? Ты же её не вскрывал. Внутрь не заглядывал.

Ответом ему был равнодушный взгляд.

— Я знаю, — ответил Тир. — И магия тут ни при чём.

Собственно, вот это самое «магия ни при чём» и подвигло светлого князя на то, чтобы вечером, уже в глубоких сумерках, когда местные жители отправились спать, а бодрствовать остались лишь караульные, завести с Тиром разговор по душам.

Тем более что и голова, порядком натрудившаяся за день, к вечеру, после сытного ужина, слегка полегчала. А может, сказалось местное пиво, светлое, вкусное и почти не пьянящее.

Тир на простой вопрос о том, кто он такой, ответить почему-то не спешил. Молча созерцал серое небо, и узкие глаза его были непроницаемы, как застывшая чёрная смола. Потом обтянутое камуфлированной тканью плечо шевельнулось:

— Идеальный убийца. Наверное, так.

Ещё днём Казимир в ответ на подобное заявление не удержался бы от улыбки. Меньше всего его маленький подопечный походил на убийцу, тем более — идеального. Но разговор с Рысью многое изменил. И пусть сейчас Тир ничем не напоминал себя тогдашнего — самоуверенного и голодного демона, играющего, как кошка с попавшейся в лапы жертвой, — Казимир всё равно помнил. И улыбку помнил. И взгляд. И голос, лениво растягивающий слова: «Жизнь мне отдаст колдун, а чем заплатишь ты

— Мне кажется, ты не в первый раз заключаешь подобную сделку? — заметил он.

— Твоя наблюдательность, светлый князь, достойна восхищения, — Тир допустил улыбку от губ к уголкам глаз, — я «подобными сделками» зарабатываю хлеб свой насущный. Зарабатывал.

— Я думал, ты был солдатом.

— Одно другому не мешает…

Он смотрел выжидающе, но Казимир не мог понять, чего именно от него ждут. Поэтому сказал то, о чём думал:

— Если ты действительно хорошо умеешь убивать, ты и здесь можешь неплохо устроиться. Убийцы всегда нужны. Профессия редкая…

— А уж какая текучка кадров, — подхватил Тир, — вакантных мест полно.

Некий внутренний голос, а может, та самая отмеченная Тиром наблюдательность подсказала Казимиру, что тему разговора стоит сменить. Бог весть почему. Ничего особенного сказано вроде бы не было.

— А чем тебе не понравилась здешняя магия?

— Издеваешься? — уточнил Тир.

— Нет. Мне интересно, что здесь с твоей точки зрения не так. Может быть, излучение местных артефактов плохо влияет на тебя? Или оно просто не похоже на то, с чем ты сталкивался. Мне приходилось видеть разных… ну ладно, не демонов, просто очень странных созданий, и хотелось бы понять, на кого ты похож.

Тир поднял руки:

— Всё. Сдаюсь. Если ты шутишь, то я не улавливаю, в чём соль. Если нет… Не знаю. Я — человек. Я умею убивать других людей. Ничего больше. Или ты о Рыси?

— Скорее уж о том, что ты ему сказал.

— Ну да. Понимаю. Казимир, ты в покер играешь? Есть на твоей Земле карты?

— Да.

— Слово «блеф» ты когда-нибудь слышал?

— Н-ну. И при чём тут… Подожди, — Казимир забыл затянуться, — хочешь сказать, что ты ему врал? Притворялся? Ни за что потребовал две тысячи золотых монет?

— Золотые монеты называются олы, — напомнил Тир, — авансом мы получили только одну тысячу. И я её отработаю.

— Между прочим, я тоже кое-что могу, — Казимир щелчком выбросил окурок, — возьмёшь в долю?

Тир мгновенно перестал улыбаться. Серьёзно спросил:

— Ты готов убить совершенно незнакомого человека? Просто так? Ни за что?

— Ну да, ни за что, — Казимир рассмеялся, — тысяча олов по меркам этого мира «ни за что» основательное. Ты, кстати, когда цену называл, откуда знал, сколько запрашивать?

— С Медведем побеседовали, — рассеянно ответил Тир. — Ты это серьёзно? Насчёт денег?

— Что именно?

— Что готов убить за них. Ты действительно готов?

— Ну да, — Казимир слегка растерялся, — а почему нет?

— Ты когда-нибудь убивал?

— Пф-ф… — светлый князь расправил плечи. — Я давно сбился со счёта. Если ты хочешь сказать, что я не представляю себе всех сложностей процесса, то могу тебя заверить: представляю, и ещё как. Хотя должен признаться, что в первый раз это и вправду было несколько… болезненно. — Он задумался, вспоминая. Кивнул сам себе: — Я очень переживал. Потом. Но мне было тогда всего шестнадцать или семнадцать лет, и убил я случайно, просто потому что сильно разозлился. А дальше стало проще. С каждым разом. Правда, мне никогда ещё не приходилось убивать за деньги… Думаю, разница небольшая, да?

— Конечно, — ответил Тир, — кровь всегда кровь.

* * *

Тёмной ночью существо, которое называло себя Тиром, вытянулось на своей кровати, закинув руки за голову и глубоко вдохнув прохладный, пахнущий смолистым деревом и травой ночной воздух.

Оболочка — тонкие кости, смуглая кожа, стальные канаты жил. Маленькое и хрупкое вместилище тёмной силы. Чёрные глаза чуть заметно блестят в темноте.

Тир не спал. Он не нуждался в отдыхе этой ночью. Тир не думал — ему не о чем было думать. Тир становился собой. И этот процесс требовал всего его — без остатка.

Душа как комок сгоревшей бумаги. Лёгкий шуршащий комок, готовый рассыпаться от малейшего прикосновения. В ночной прохладе, в тишине, нарушаемой лишь писком летучих мышей, в темноте, погружённый в густую тень, этот комок казался большим, чем был на самом деле. Он словно бы шевелился — может быть, ночной ветер, странно и тревожно пахнущий ветер, покачивал его, а может быть, это тени играли в слабом свете звёзд.

Шуршание. Шелестит зола. И вот уже нет сгоревшей бумаги. Есть волчонок, маленький серый щенок, свернувшийся клубком. Он слеп. Закрыты глаза. А шкурка кажется плюшевой — до того она мягкая, нежная, беззащитная. Волчонок поднимает голову. Нет, он не слеп, он лишь казался слепым. Прозрачные глаза с вертикальными щелями зрачков смотрят во тьму. Кошачьи глаза на лобастой щенячьей морде.

Ветер. Стих.

Больное сердце, искалеченное, израненное, в шрамах от ожогов, сердце это почувствовало прикосновение мягкой щенячьей шерсти.

А волчонок поднялся на лапы, ловкий и собранный, не знающий трогательной щенячьей неуклюжести, не щенок — волк-подросток. Белые зубы за чёрными губами. Жёлтые глаза. Чёрные щели зрачков.

— Я живой, — прошептало существо, которое называло себя Тиром, — я…

Оболочка больше не была пустой. Кости, и кожа, и жилы — сталь, гибкая, как плоть, плоть, прочная, как сталь. Волк, с шерстью серой и густой, повёл низко опущенной головой, нюхая воздух. И прыгнул. Молча и бесшумно, лишь щели зрачков сверкнули не отражённым — собственным светом.

— Я живой.

Тир рывком сел на постели.

Комок нервов, обнажённая, чуткая, как у птицы, душа, глаза, как чёрные дыры, и волосы цвета серебра. Человек, которого звали Зверем, молча смеялся, глядя в звёздное небо. Он любил жить. Сейчас он вспомнил об этом. Он любил убивать — и об этом он вспомнил тоже. Жизнь ждала его впереди, чужая жизнь, сладкая, как боль. И боль, чужая боль, густая, как мёд. И небо. И рассекающие небесную плоть стрелы болидов. Чужой страх, своё могущество, загадки и тайны, люди, машины. Мир.

Новый и неведомый. Мир живых, ещё не знающий о том, что смерть пришла в него во плоти.

Когда прошла эйфория и прикосновение воздуха к коже перестало вызывать приступы беспричинного смеха, а вид звёзд в узком окне не кружил больше голову, Тир заставил себя сосредоточиться на делах мирских.

Реальность окружающего мира уже не вызывала сомнений. Адский огонь остался позади, и в это приходилось поверить. Он верил уже не раз. И каждый раз сила, с которой нельзя было спорить, возвращала его обратно.

В огонь.

Всего лишь одна из пыток — ад многогранен, многолик и не лишён чувства юмора. И не было здесь, в этом мире, ничего, доказывающего его реальность. Ничего, кроме возродившейся из золы волчьей души. И кроме болидов. Ад бессилен там, где люди дотянулись до неба.

Однако довольно лирики. Суровые будни — такая же неотъемлемая составляющая реальности, как синие сполохи звёзд в фиолетовом небе. Вот о буднях и стоит подумать. О предстоящей работе, о работодателе и о светлом князе Мелецком, заявившем себя путешественником между мирами.

Со светлым князем, впрочем, всё было понятно. Душа его просматривалась насквозь, чистая, как дистиллированная вода. Несчастливое детство, моральная травма в юности и осознание своей особости — коктейль столь же обыденный в человеческих душах, как «Маргарита» — в барах. Излишне умные и начитанные типы, неосознанно стремящиеся быть «плохими», даже «очень плохими», встречались Тиру куда чаще, чем люди, умеющие или хотя бы пытающиеся быть «хорошими». Они были неинтересны и предсказуемы, зато не опасны, а порой даже и полезны, как вот может стать полезным Казимир Мелецкий.

Он должен полагать, будто Тир нуждается опеке. Должен верить своим однажды сделанным выводам и своему однажды сформированному представлению. Это несложно. Достаточно говорить Казимиру правду, быть откровенным и серьёзным. Граница между правдой, которую можно говорить, и правдой, о которой нужно молчать, достаточно широка, чтобы идти по ней с закрытыми глазами.

Да. Казимир не будет мешать, Казимир с радостью поможет, и, в конце концов, Казимир послужит пищей. Сам дурак, знал ведь, с кем связался.

С Рысью, к сожалению, всё далеко не так просто.

Тир встал с кровати и гибко потянулся, с удовольствием ощущая в себе каждую жилку, каждый напрягшийся мускул. Вытянул руки, разглядывая пальцы, ладони.

Живой.

Ни следа ожогов на коже, и тело послушно, как раньше. Как раньше подвижно. Огонь не повредил ему. Говорят, что адское пламя жжёт душу, но это смешно.

Что такое душа? Это память, мысли или чувства?

Память — это что-то вроде ящика с инструментами, а мысли — те самые инструменты, что хранятся в ящике-памяти. Чувства же… их вообще следует оставлять за скобками. Так что такое душа? Нет её.

Рысь. Рысь…

Тир подошёл к узкому окну. Не окно — бойница. Кошке — в самый раз, человеку — ни в жизнь не протиснуться. Поднял руку, ловя пальцами прохладный ночной ветер. И замер так. Что-то… чутьё? предупредило: не надо. Нельзя пересекать границу стен. Насторожённо опустив голову, Тир принюхался, поискал, закрыв глаза, датчики сигнализации, невидимые обычным зрением лучи лазера, видеокамеры, наконец… Дом был напичкан магией. «Не дом, — услужливо подсказала память, — башня. А всё вокруг, внутри стен, называется детинец. Или более привычно — кремль». Насчёт же магии… здесь память сдавалась, а мысли сворачивались в колечки, как садовые улитки. Медальон-толмач, в услугах которого Тир уже не нуждался, охотно напомнил бы сейчас, что такое магия, где она используется и каким образом обращаться с простейшими волшебными предметами, которых хватает в любом приличном доме. Или в башне. Толку, однако, с его напоминаний.

Казимира нисколько не насторожило то, что выданные им приборы использовали для перевода их же собственный языковой багаж, оставалось только догадываться, встроены ли языки Земли в память «толмачей» или медальоны каким-то непостижимым образом считывали информацию из памяти владельцев? Возможно, Казимир об этом даже не задумался. А Тир задумался сразу. И утвердился в своих подозрениях, когда понял, что его переводчик постоянно сбивается на разные языки, тяготея, впрочем, к немецкому и русскому.

Тир избавился бы от неведомо как функционирующего устройства, не будь оно неживым. Неживое же было неспособно на злокозненность в его отношении, значит, «толмач» заслуживал доверия. И действительно, уже через несколько минут совместной работы Тир почувствовал исходящую от приборчика доброжелательность. Неживое, тонкое и сложное устройство — такие не подводят, магия там или не магия.

Тир рассерженно фыркнул. Как ни крути, а придётся пользоваться здешней терминологией, пока не подберёшь более подходящую. Итак, башня напичкана магией. Проследить токи энергии, места, где энергия собирается в узлы, а также предположить, каким образом она может быть использована, труда не составляло, но вот понять, что же это за сила, определить её характер Тир не мог.

Ерунда, впрочем. Не всё сразу. Пока достаточно того, что есть. А есть…

По-прежнему не открывая глаз, Тир провёл рукой по краю оконного проёма. Пальцы зажили своей жизнью, длинные, гибкие, подвижные, как паучьи лапы, они скользили по дереву, очерчивая незаметный взгляду, умело замаскированный под естественный узор древесины, но явно человеческими руками сделанный рисунок.

Непонятно. Какие-то значки. Руны, что ли? Вот уж с чем никогда не приходилось иметь дела. Однако главное ясно. Каким-то образом рисунок влияет на подсознание, создаёт иллюзию опасности для того, кто захочет выйти через это окно. Ничего особенного, видывали и не такое. Непонятно лишь, кого же собирались удерживать в этой комнате? Карлика? Какого-нибудь лилипута, или как они там называются… хоббита? Кто ещё может выбраться через узкую бойницу? И, главное, зачем? Этаж-то не первый.

«Ты такой умный! — похвалил Тир сам себя. — А сам что хочешь сделать?»

Он уже не хотел. Передумал. Может быть, странные значки были тому причиной, а может, переменилось настроение, без повода, просто так. Хотел выбраться наружу, спуститься по стене, пройтись по ночному городку, оглядываясь, осматриваясь, избегая стражи, и вернуться обратно так же тихо и незаметно. Хотел. И расхотел. Комната, куда его поместили, была призвана не выпускать таких, как он. Подобных ему. Чёрных, как сказал бы Рысь. Рысь, с первого взгляда определивший, кто перед ним.

Определивший не точно. Рысь ошибся: разглядел в облике человека незамутнённое зло, но не увидел за этим злом обычнейшего уязвимого, смертного тела.

Он опасен? Да, безусловно. Он знает куда больше, чем знает Тир, и нельзя сказать, когда он раскроет обман, разглядит бессовестный блеф, догадается, что Тир вовсе не так страшен, как пытается выглядеть. А ещё он наверняка не один такой видящий и знающий. Экстрасенс, мать его етить! Один экстрасенс заказывает киллеру другого экстрасенса. Нет, не может быть, чтобы всё упиралось в разборки двух ненормальных! Уж не тянут ли тебя, парень, за уши в политику? Чтобы по выполнении работы отрезать, как водится, эти самые уши вместе с головой?

Так оно, скорее всего, и было. И если в обычных условиях Тир не счёл бы ситуацию хоть сколько-нибудь сложной, то здесь и сейчас он чувствовал себя неуютно. Рысь, Рысь, чтоб ему. Разглядел, увидел, даже не приглядываясь, то, что видеть не полагалось. То, что невозможно было увидеть.

«Ещё скажи: то, чего нет! — Тир был полон язвительности. — Можно не верить в магию, но уж в себя-то поверить придётся».

Однако пока выбирать не из чего, нужно действовать так, как действовал бы в родном мире. Быстро. Аккуратно. И по возможности непредсказуемо.

Главное — объяснить светлому князю Мелецкому, кто командует, и научить эти команды выполнять.

Глава 3

Всё своё время я ношу всегда с собой.

То, что не видно глазами, для меня уже мир иной.

В моём пространстве все живущие единицы

Имеют имя, назначение, пол и лица.

Михаил Башаков

До утра он ещё не раз прогнал в памяти всю информацию, которую удалось получить относительно предстоящей работы.

Страна — Измит (столица — Салбыкта. Мусульманство).

Город — Эрниди. Порт на берегу Акульего моря. Несмотря на то что морские перевозки с появлением воздушного транспорта сошли на нет, в Эрниди традиционно хватает чужеземцев, и появление ещё парочки не вызовет интереса.

Работая на Земле, Тир в любом государстве первым делом становился неотличим от местных жителей, однако здесь не просто другая страна, здесь другой мир. Здесь недостаточно информации, полученной из книг или видеозаписей, чтобы в полной мере понять и почувствовать, каково это — быть, скажем, измитцем. Или радзимцем. Или вальденцем. Кем угодно. Дома, кроме всего прочего, было ещё и некое внутреннее знание. Обычно до смешного неконкретное, что-нибудь вроде «в Египте не любят израильтян, ацтеки думают, что это они построили пирамиды, а в Америке убиваются за демократию». Но это если выражать словами. А если без слов, то на подобное чутьё можно было полагаться ничуть не меньше, чем на самые надёжные источники информации. Как будто в самом воздухе Земли было что-то, какие-то частички знаний обо всех странах и народах. Единый организм: плоть от плоти своей планеты, ты поневоле родственен любому её обитателю, начиная с людей и заканчивая бактериями. А здесь всё чужое. И лучше даже не скрывать, что ты чужак. Надёжней выйдет.

Клиент — Моюм Назар, известнейший в Эрниди астролог, математик, врач, словом, колдун.

— Дом его ты найдёшь легко, — объяснял Рысь, — Моюм живёт в квартале Звездочётов, через два двора на юг от мечети. Мечеть на квартал одна, так что не заблудишься. А квартал Звездочётов от лётного поля — четвёртый. Первый, ясное дело, складской да рыночный. Второй — ремесленный, ткачи там живут. Третий — это уж золотых дел мастера. Ну а четвёртый Зведочетов и есть. Дальше него только стена крепостная, за которой дворец эйра, да мазары всякие.

Тир к такому не привык. Точнее, привык он ко всему, но не любил Тир такого. Он предпочитал иметь о клиенте как можно более подробные и точные сведения, уж во всяком случае не «второй от мечети дом в четвёртом квартале от лётного поля». А распорядок дня? Привычки? Охрана? Пропускная система? Приём посетителей? Где бывает, с кем, в какие дни и часы? Посещает ли культурные мероприятия и всякого рода сборища светские и не очень? Что же его, прямо в доме убивать, Моюма этого? Но даже если и так. Тогда где же план дома, количество и расположение дверей, окон, дымоходов, схема вентиляции и подвальных помещений? Сколько в этом доме прислуги, сколько прислуги боеспособной, где и какая установлена сигнализация?

На Земле Тир мог собрать всю необходимую информацию сам, потому что знал, где искать и как искать, представлял себе, как работает вся сложная система вольных и невольных осведомителей, держал в руках немало ниточек, при необходимости обрывал одни и натягивал другие.

А здесь? Когда даже о планете не известно практически ничего!

Он не стал выказывать своего недовольства. Не дурак всё-таки. Ясно было, что Рысь знает куда больше, чем рассказывает, и терпеливо ожидает вопросов. Вопросов, которые дали бы понять: залётный гость вовсе не такая страшная птица, какой хочет себя представить.

Рысь не дождался.

Теперь Тир мог быть относительно спокоен за свою жизнь. По крайней мере, до убийства Моюма ему ничего не грозит. Дальше… Дальше будет плохо. Но вот кому — это покажет время.

…Дверь тихонько приоткрылась.

Тир скользнул от окна к стене, в глубокую тень. На улице уже светало, но узкое окно пропускало немного серенького света.

Высокая девушка с подносом, накрытым вышитым полотенцем, вошла в комнату, и раскосые глаза Тира стали круглыми, когда он увидел, как над головой девушки вспыхнул и поплыл в воздухе, освещая путь, неяркий белый огонёк. А секунду спустя и девушка увидела Тира:

— С утречком, господин ведун, — она слегка поклонилась, поставила поднос на стол, — как почивать изволили?

— Что? — Ещё минуту назад такой умный, аж самому страшно делалось, сейчас Тир почувствовал себя идиотом. Слово «почивать» толмач перевёл как «почивать». То есть слово было русским, но что оно означало?!

К счастью, видимо, поняв его замешательство, девушка улыбнулась и заговорила вдруг на хорошем монгольском:

— Я спросила, как тебе спалось, шаман. Надеюсь, ты видел добрые сны. Меня зовут Алеся. В детинце никто из служанок не знает языка Великой Степи, только я, поэтому воевода распорядился, чтобы я тебе и служила. Для меня это честь. Ты почётный гость, воевода приказал мне стараться изо всех сил. Вот твой завтрак, откушай, если голоден.

— В Великой Степи говорят на монгольском? — уточнил Тир по-монгольски же.

— Не знаю, что значит «монгольский», в Великой Степи живут халха, значит, язык халхасский, — Алеся перекинула на грудь толстую русую косу. — Я думала, ты старый и уродливый: шаманы такие умные, что красивых среди них не бывает. А ты хорош собой, как будто и не шаман вовсе. Если тебе нужно что-нибудь ещё кроме завтрака, я рада буду услужить.

Ему не нужно было. Ему и завтрак-то был не нужен. Такой, во всяком случае, каким потчевали в драганском кремле: столько жирной и тяжёлой пищи Тир и за весь день не съел бы, не то что за одно утро. Тем более не нужна была женщина.

Кажется.

Сколько времени прошло с тех пор, как?..

— А ещё я думала, что шаманы решительнее, — заметила Алеся, скромно опустив глаза.

Судя по всему, «с тех пор, как…» времени прошло ну очень много. Да и, в конце-то концов, что может быть лучше, чем начать день со здорового утреннего секса? Может быть, с зарядки? Да ну её к чёрту, в самом деле!

Алеся протянула руку и одним прикосновением погасила волшебный огонёк над головой.

… — Удивительные нравы, — бормотал Казимир по дороге к арсеналу, — я о таком раньше только читал. Ты можешь себе представить, с утра приходит такая… брюнеточка, куколка, кошка сиамская, и… ты знаешь, ну абсолютно без комплексов. Две минуты лёгкого флирта и три часа непрерывной любви.

Тир бросил взгляд на солнце. Алеся пришла в пять утра, сейчас было шесть. Либо к Казимиру его «куколка» явилась ещё среди ночи, либо светлый князь потерял счёт времени.

Вообще интересно получается. Алеся — блондинка, как принято было говорить на Земле, «спортивного телосложения», ненамного ниже Тира и пожалуй что потяжелее. С тех самых пор, как перестали ему нравиться хрупкие брюнетки, он однозначно предпочитал женщин именно такого прямо противоположного хрупким брюнеткам типа. А Казимир, похоже, западает на маленьких, чёрненьких и страстных. Это ради бога. Непонятно только, откуда те, кто женщин подсылал, проведали о предпочтениях гостей.

Странное место эта крепость Драгана. Но зато в Измит отсюда они отправятся по воздуху. Одно только осознание этого заставляло отвлечься от всех странностей, пренебречь опасностями, устремиться всей душой на окраину городка, к лётному полю, к ожидающему их с Казимиром шлиссдарку. Взлететь. Пусть пассажиром, как угодно, хоть балластом в трюме, главное — вверх. В небо.

Тир усилием воли погасил нетерпение. Сначала — в арсенал, выбрать оружие. И выбирать надо с умом, не поддаваясь опасному желанию поспешить, взять не глядя первое, что попадётся под руку, лишь бы поскорее закончить сборы.

Однако в арсенале все посторонние мысли вылетели из головы сами. Такого убожества не доводилось видеть даже в кошмарных снах.

Что угодно для души: мечи, топоры, копья, алебарды… Настоящие алебарды, каждая как два Тира высотой. Это почему-то добило. Тир остановился в дверях и стал молча, грустно разглядывать оружейное богатство.

Казимир же, восхищённо присвистнув, пошёл вдоль стоек. Он крутил в руках, пробовал на вес, прикидывал балансировку, оценивал качество стали, он разбирался в этом, он чувствовал себя в родной стихии; время от времени светлый князь окликал Тира, призывая оценить достоинства или недостатки очередной железяки. Тир уныло кивал и спрашивал себя, а чего он, собственно, ожидал?ы Или решил, что драганский кремль — дело рук свихнувшихся реконструкторов, а в арсенале у них непременно должно храниться настоящее оружие? Ведь знал же, что угораздило попасть в средневековье, мечту эскаписта с рыцарями, лошадьми, робингудами, мечами и, будь они неладны, алебардами. Ладно хоть чисто здесь. А вообще, из чего они, интересно, стреляют?

«Боженька, пожалуйста, сделай так, чтобы не из луков! — взмолился Тир, подняв взгляд к потолочным балкам. — Это ты, гад, меня в огонь отправил, так сделай теперь что-нибудь доброе!»

Стоит, пожалуй, порадоваться уже тому, что ушёл с Земли в тамошнем обмундировании и даже с ножом. Хорошим, между прочим, ножом…

— Тир, — позвал Казимир из соседнего зала, — тебе вообще что нужно? Тут даже сарбакан есть.

— Кто? — грустно спросил Тир, помянув про себя боженьку незлым тихим словом.

— Сарбакан. Да иди сюда, что ты там встал?

Тир пошёл. И по дороге вспомнил, что такое сарбаканы. Знал ведь всегда, даже пользоваться когда-то выучился, просто память отшибло от потрясения. Слегка ободрившись, он перешагнул порог зала со стрелковым оружием и, облегчённо вздохнув, безошибочно направился к висящему на стене арбалету. Одному из многих, но в чём-то неуловимо от них отличному. В чём суть отличия, Тир пока не вникал. Просто подошёл и снял оружие с крюка.

— Разбираешься! — одобрил Казимир. — Я уже посмотрел, он здесь один такой. — Светлый князь протянул Тиру кожаную сумку с короткими металлическими стрелками. — Обрати внимание, спусковое устройство похоже на дойч винд, но посложнее. Такие, если не ошибаюсь, у нас делали в Нюрнберге веке в шестнадцатом. Видишь, как ложе раздуто?

— Угу, — Тир кивнул, — вижу.

Покосился на безучастных стражников, взвесил арбалет в руках:

— Идём к завхозу. Пусть накладную выпишет.

Рано или поздно, с экипировкой было покончено. Смущённый дикостью и варварством окружающей обстановки, Тир тем не менее позаботился обо всём, начиная с оружия и документов и заканчивая мелочами вроде аптечки и средств личной гигиены. Список, раз и навсегда разложенный по полочкам памяти, пришлось серьёзно пересмотреть, и настроения это не улучшило, однако в том или ином виде Драгана предоставила всё необходимое. А то, что в числе необходимого арбалет вместо винтовки и опасная бритва вместо депиляторов, так чьи это проблемы? Уж никак не Драганы.

И никакой магии! Убивая колдуна, избегай колдовства, если только ты не уверен, что колдуешь лучше. Вся натура Тира возмущалась подобным подходом. Не то чтобы он стремился использовать магию — наоборот, чем меньше о ней слышишь, тем лучше себя чувствуешь. Его сам факт того, что о магии в этом мире рассуждают вполне серьёзно и даже пишут научные труды, приводил в состояние агрессивного изумления. И, однако, местным знатокам виднее, как правильно расправляться с колдунами.

— Разве ты, Чёрный, не лучший из колдунов? — невзначай поинтересовался Рысь, взявшийся лично присмотреть, чтобы гостей экипировали как должно. — Среди людей уж, я думаю, равных тебе не найдётся. Так зачем тебе оружие?

— Чтобы убивать, — ответил Тир, улыбнувшись одной из редко пользуемых, но весьма эффектных улыбок.

Ответная волна эмоций была достаточно красноречивой. Сработала улыбка. Надолго ли? Думать об этом в присутствии драганского воеводы Тир не стал. В телепатию он не верил… Ну так он и в магию не верил, а лучше всё-таки поберечься.

— Удачи не желаю, — буркнул Рысь напоследок, — сделаешь — возвращайся, остаток денег выплачу, глядишь, ещё о чём договоримся.

…Тир с Казимиром миновали охрану в воротах, прошли вдоль цепочки лавок и закусочных, и вот оно — лётное поле. Небольшое, если сравнивать с привычными по Земле аэродромами. В окружении густого леса. По периметру расставлены зенитные орудия. Магия разлита в воздухе, как напряжение перед грозой. Магией несёт от земли: лес под поле вырубали — или вырезали? — словом, расчищали площади магическими средствами. Магией несёт от зениток. И ещё как несёт! Магия разливается от сооружения посреди поля. От шлиссдарка. Вот, значит, какой он. И что же? Это может летать?

Громадная: в ширину метров пятьдесят, а в длину — больше сотни, частью металлическая, частью деревянная площадка. На э-э… фюзеляже?.. надпись «Борзды», что означает «Быстрый».

Название? Имя? Имя, пожалуй.

И с виду ничем не похоже на корабль. Сооружение ровное, как стол. Только на носу (если это нос, а не хвост) возвышение вроде капитанского мостика с двумя креслами. Для пилота и штурмана? Или для второго пилота? Под мостиком ещё восемь кресел — места экипажа, да в четыре ряда сорок отгороженных друг от друга шторами отсеков на палубе. Это для пассажиров. А всё остальное немаленькое пространство занято брёвнами. С виду даже не скреплёнными ничем, вот и гадай, как они удерживаются друг на друге такими ровными рядами. Гадай, пока не разглядишь блики силовых полей, мало чем отличающихся на взгляд от обычной силовой защиты, что применялась на Земле. Дома.

Вообще-то, если придется задержаться здесь надолго, неплохо было бы научиться отличать одну магию от другой, полагаясь на чутьё, а не на зрение. Генераторы полей — от оружия, а погодные установки — от медицинской техники. Если верить книгам, это возможно. Правда, книги не говорят, где такому учат.

Но это на будущее. А пока…

— Взлетаем через две минуты, — бросил высокий, загорелый, одетый в кожаный костюм мужчина, — занимайте места.

Шестеро других членов экипажа обходили с последней проверкой бортовые орудия. А трое, стоящие под капитанским мостиком, даже не обернулись к пассажирам. Поглядывая вверх, они негромко обсуждали что-то, наверное, сугубо профессиональное. Один чистил ногти длинным ножом. Двое курили.

Весь их облик, их равнодушие, полное отсутствие интереса к поднявшимся на борт людям громко заявляли: мы — каста. Мы летаем в небе, а вы, землеходы, лишь изредка, лишь нашей милостью имеете право прикоснуться к полёту.

Тиру даже вслушиваться не нужно было, чтобы увидеть: они все такие, пилоты, небожители. Они носят вот эти вот странные кожаные одежды — лёгкие доспехи, они гладко бреются и особым образом стригут волосы — очень коротко, армейским «ёжиком». Они узнают друг друга по специфическому загару, по осанке и по глазам, в которых небо.

И небо их настолько отличалась от того, к какому он привык, что Тир даже злости не почувствовал. Ничего не шевельнулось в душе в ответ на нескрываемое высокомерие.

— Стюард, — шепнул Казимир, имея в виду человека, снизошедшего бросить им несколько слов.

— Стюардесса, — буркнул Тир, усаживаясь в удобное кресло.

Казимир хихикнул. Поймал равнодушный взгляд «стюарда» и рассмеялся, уже не скрываясь.

Так они и взлетели. Не озаботившись даже тем, чтобы пристегнуться к креслам. К чему? Шлиссдарк двигался настолько мягко и незаметно и был так велик, что его и ураган раскачал бы не вдруг. Разве что при нападении пиратов пилот мог начать манёвры, но пираты представляли опасность значительно южнее, над Великой Степью, а не в спокойном небе спокойной Радзимы.

Впереди тридцать часов полёта. На юг. Сначала степи, потом государство под названием Альбия (столица — Немесри, христианство), а затем отделённый от материка горной грядой, которую измитцы называют Гинсафад, а обитающие в горах гномы — Граничным кряжем, полуостров Аллакултак. На нём-то и расположен Измит. Вольготно там живётся. Восемьсот тысяч квадратных километров райского климата. С трех сторон море и только с одной — враги. Да ещё через Язык Лжеца — так поэтично называется глубокий залив к западу от Аллакултака — приходят иногда пираты. Из Хамаяла (столица — Рашада, мусульманство).

Названия, имена, кажущиеся знакомыми из-за созвучности языков, но чужие настолько, что просыпается давным-давно потерянное детское ощущение манящей новизны. Сродни тому, что бывало, когда, разглядывая огромный глобус, читал удивительные слова: Реджо-ди-Калабрия, Руб-эль-Хали, Мансанильо… Дальние моря, неведомые земли, приключения, сказки. Когда это было? В прошлой жизни? В позапрошлой? Едва лишь появилась возможность путешествовать, пропала всякая охота. Чужие страны — это в первую очередь люди. А зачем они? Только мешают. Но сейчас, наверное, оттого, что земля — внизу, а вокруг чистое небо, так легко получалось забыть о людях и думать — отвлечённо, не всерьёз — о загадках и тайнах. Об опасных тайнах и страшных загадках. Других не бывает. Все они грозят смертью, однако и он, Тир, летит на далёкий Аллакултак, чтобы убить.

Это ли не справедливость, та высокая, невидимая с земли?

…Внизу была степь. Ползли назад, медленно скрываясь из вида, одинаковые жёлтые на макушках, зелёные у подножия холмы. Изредка ловил глаз проблеск крохотной степной речки, ещё не выпитой жарким солнцем. Несколько раз под шлиссдарком показывались становища степняков: белые и чёрные юрты, серая дымка от горящих очагов, похожие на заплаты стада овец и коз.

— Скучно, — Казимир сидел рядом с Тиром на краю палубы, курил, стряхивая пепел в карманную пепельницу, — медленно очень.

— Двести километров.

Тир смотрел вниз. Ему не было скучно. Он много раз наблюдал подобные пейзажи, разве что вместо юрт — складные домики, а вместо очагов электропечи, но ему не было скучно. Двести километров в час. Не так уж мало. Если бы не силовые поля, светлого князя основательно продуло бы на открытой палубе. Тогда, глядишь, и он бы не заскучал.

Тир когда-то летал много быстрее, но здесь следовало радоваться уже тому, что вообще удалось подняться в небо. А кроме того…

Оторвавшись от созерцания степи, Тир посмотрел на Казимира. Красивый мужик, сразу видно: князь. Чёрные локоны до лопаток, осанка, подбородок вперёд, на губах улыбочка. А взгляд какой! Чтобы надменность эту скопировать, не один месяц тренироваться надо. Тиру — тренироваться, а у Казимира врождённое, надо думать. Вот о таких и пишут в дамских романах. Порочный аристократ, а в душе безнадёжный и трогательный романтик.

— Ты романтик, Казимир? — поинтересовался Тир.

— А как же, — ответил тот без заминки, — ещё какой!

— Тогда должен понимать, — Тир ладонью провёл по палубе, — уже то, что он вообще летит, — это само по себе чудо.

— Какое там чудо? Магия. Мне очень интересно, куда смотрят местные боги, как допустили, что люди научились такому могучему волшебству? Вообще-то смертным не позволяют выходить за раз и навсегда определённые границы.

— Почему?

— Ну, — Казимир пожал плечами, — так принято. О вас есть кому позаботиться. К тому же вы прекрасно обходитесь без магии, одним только колдовством да фантазией. Изобретательностью. У нас в семье, — он сунул окурок в пепельницу, нажал кнопку, и внутри негромко щёлкнул встроенный утилизатор, — принято с уважением относиться к людям и к тому, что они делают. Меня вот даже пытались вырастить в человеческом обществе. Но не сложилось. А потом, уже на Илле, я узнал людей поближе и полюбил их. Это странно: кто вы и кто я, но мне нашлось чему поучиться, и наука пошла впрок.

— Человеческая женщина, — кивнул Тир, — она умерла?

— Да.

— Обычное дело. Но ты хотя бы не сам убил её?

— Трудно сказать. Надеюсь, что нет.

Вот так. И остаётся только посочувствовать светлому князю. Убивать любимую женщину — последнее дело. Этому трудно найти оправдание, и можно от переживаний даже возненавидеть себя или начать жалеть. Да ко всему ещё элементарно по ней, по убитой, скучаешь. Любовь — это привязанность, от неё не отделаешься, просто пожелав: хочу забыть! Что же, Казимир, жалеешь ты себя? Ненавидишь? Скучаешь по ушедшей любви?

Жалеешь. Ну и правильно. Кого ещё жалеть, как не себя? Да и любить, если уж на то пошло.

Думалось о необычном. Глядя на землю, Тир перебирал файлы из не так давно заведённого в памяти каталога, озаглавленного для простоты тремя вопросительными знаками. Он сам был необычным, весь от пяток до макушки, но к этому давно привык и не слишком интересовался, откуда что взялось.

Увы, на этот счёт его просветили ясно и недвусмысленно, причём в особо извращённой форме. Ну и ладно. Плюнуть и… нет, не забыть. Запомнить.

А то, что здесь называют магией, то, что называет магией Казимир, — это всего лишь явления, для которых нет пока объяснений. Точно так же на Земле считанные тысячи людей понимали, как работает техника, которую они, не задумываясь, использовали повсеместно. Любая техника, начиная с пылесосов и заканчивая навигационными компьютерами. Зато все знали, что это физика, электроника, химия. Слова. Такие же, как магия, волшебство, колдовство. «Обычное», то самое, которое, по уверению Казимира, только и может быть доступно «смертным».

У них там не летают, в том мире, откуда он явился. И никогда, наверное, не мечтали победить гравитацию. А здесь — летают. И громаду шлиссдарка подняли в воздух антигравитационные установки. Покажи такие в мире Казимира, и люди скажут: это магия. Покажи их на Земле, люди скажут: опять физики намудрили. И в чём разница? Нет разницы.

Опять же о людях и нелюдях. Если горцы, обитающие в пещерах Гинсафада, все как один невелики ростом и в традициях у них носить бороды, а топоры давно стали элементом национального костюма, так почему бы другим народам, внешне резко отличным, не считать этих горцев гномами? Негров на Земле очень долго считали то демонами, то животными, то ещё какой нечистью, но никак не людьми. И что? Кому это мешало, кроме, собственно, негров?

Казимир утверждает, что он не человек, что он божественного происхождения, и не трудно понять, что «смертные» для него, при всём заявленном уважении, — существа даже не второго сорта, а просто неликвид. Прекрасно. Вспомним сказки про египетских фараонов. В чём разница? Нет разницы. К тому же надо делать поправку на то, что отец у светлого князя — большой учёный, значит, скорее всего, шизофреник, а это дело такое: и детям, и внукам, и правнукам — всем достанется. Да и аристократическое происхождение тоже повод задуматься. О вырождении великих родов на Земле знает любой продвинутый школьник, не говоря уж о людях, сведущих в генетике. Сколько психов приходится на десять аристократов? Девять с половиной. Ну и о чём тут говорить?

Глава 4

Нас ожидает боевая удача,

Один в поле не воин, но ведь мы же вдвоём.

Михаил Башаков

Воздушный порт Эрниди резко отличался от лётного поля под Драганой. И не только размерами, хотя, конечно, на Эрнидском поле драганских поместился бы не один десяток. Отличался порт в первую очередь оживлённостью. После полутора суток в небесной тишине, в пустоте, насквозь промороженной ветрами, обилие людей подействовало как кружка кофе ранним утром. На палубу, толкаясь локтями, кинулись какие-то дядьки, все разом громко крича, размахивая руками и требуя капитана. Пока обходили их, пробираясь к невысокому трапу, Тир успел понять, что все эти люди претендуют на груз радзимского дерева. Капитан же отговаривается контрактом, заключённым ранее с совершенно конкретным купцом.

Сложная у них тут жизнь. Климат-то райский, конечно, но хорошего леса, видимо, не густо.

— Ну, займёмся рекогносцировкой, — бодро распорядился Казимир.

— Расписанием шлиссдарков займёмся, — уточнил Тир. — Прежде чем нападать, неплохо посмотреть, куда отступать будем.

— Отступать, — обрадовался Казимир. — Отступать — это правильно. — И, улыбнувшись на доброе с утра солнышко, негромко напел:

Когда выходим на рать мы биться,

Кольчуги, латы не берём:

Уж коль победа у нас случится —

Всё у врагов мы отберём.

А если всё же беда случилась

И враг числом нас превзошёл,

Скажу как орк, бывавший в деле:

Бежать удобней нагишом…[4]

— Как кто? — уточнил Тир.

— Как орк. Это народ такой.

Ознакомительные книжки, в которых помимо другой ценной информации были ещё и сведения о населяющих планету народах, читали вчера оба. Но на Тира это чтение не произвело такого впечатления, чтобы складывать песни.

— Да это не я сложил, — отмахнулся Казимир, — это из книжки какой-то, я её ещё на Земле читал. В детстве.

— Не помню я там такой песенки, — пробормотал Тир, за свою жизнь на Земле прочитавший одну-единственную книжку про орков. Правда, в трех томах…

— Расписание, — объявил светлый князь, — и даже часы. Интересно, они ходят правильно?

— А зачем бы иначе их тут повесили?

Казимир сделал значительное лицо:

— Намерения, особенно благие, далеко не всегда приводят к нужному результату.

Тир не оценил глубины мысли и не уловил аллюзий. Он пожал плечами и посмотрел на светлого князя как на младенца:

— Это часы, Казимир. Их назначение — показывать правильное время. А намерения ни при чём.

— Мы такие разные, — пробормотал Казимир, — нам никогда не понять друг друга.

* * *

Эрниди был полон мечетей. В каждом квартале возносились к небу башенки минаретов — разной высоты, разной степени изукрашенности. Небо было синим и жарким, башни — разноцветными, много выше всех остальных домов, они, казалось, вот-вот оторвутся от земли и устремятся вверх.

А сам город словно закрыл глаза, на самые брови натянул черепичный бурнус и знать не желал, что происходит на его улицах. Горячие мостовые, горячие белые стены домов, ажурные решётки множества галерей, призванных создавать тень, без которой здесь, наверное, умереть можно было бы. С утра улицы кишели людьми: невысокими, светлоглазыми, предположительно светловолосыми. Предположительно, потому что мужчины брились наголо и носили чалмы, бурнусы, фески — или как их там, Казимир в этом не разбирался, — а женщины вообще закутывали всю голову в тёмные шёлковые платки.

Всё шло гладко. Очень гладко. До того гладко, что к середине дня Казимир начал беспокоиться. Исходил он из очевидных соображений: когда всё хорошо, что-то обязательно будет плохо. Правда, воспринимая происходящее, скорее, как забавную игру, князь Мелецкий не возражал против неприятностей. Они оживили бы события, прогнав подбирающуюся потихонечку скуку. Убийство — занятие, конечно, интересное. Но методы у них с Тиром были очень уж разные. Казимир за себя никогда не боялся. Вот и здесь он, скорее всего, пошёл бы напролом, полагаясь на собственные силы, необыкновенную скорость и боевое умение. Он готов был поручиться, что в мире Саэти, или, как говорил Тир, «на этой планете», равных ему бойцов не было, как не было их на Земле, как не нашлось их на Илле.

Тир осторожничал. И битых четыре часа они с Казимиром шлялись по людным улицам Эрниди, всего один раз пройдя мимо искомого дома.

Пути отступления! От кого убегать, если можно всех убить?

Улицы Тира не устраивали. Он приглядывался и принюхивался, выискивая магию, оценивал охранные системы соседних домов, количество стражи и собак, высоту глиняных оград, усыпанных по верху осколками стекла.

Впрочем, намеченная им дорога Казимиру понравилась. Предстоял этакий паркур, бег с препятствиями по сильно пересечённой местности.

Князь уже успел оценить вооружение здешней стражи и пришёл к выводу, что Тир не так уж и не прав. Если на прямой облачённые в кольчуги, вооружённые луками и ятаганами стражники ещё имели шанс хотя бы выстрелом догнать убегающих, то по-кошачьи скакать по заборам и крышам — нет, это не для них.

В завершение прогулки, уже почти в полдень, когда народ стал исчезать с узких улиц, прячась в тени деревьев и под навесами дукканов, Тир перехватил в переулке совершенно незнакомую женщину в синей чадре.

— Пойдём, — сказал он ей.

И она пошла. Ни слова не говоря, ни единого вопроса не задав. Заговорила, только когда добрались они втроём до небольшого пустыря, судя по всему — остатков недавнего пожарища. И здесь женщина стала отвечать на вопросы. Она оказалась старшей служанкой в доме Моюма, первой помощницей ключника, и хотя номинально отвечала только за женскую часть дома, в действительности знала, кажется, всё и обо всём.

Во всяком случае, всё, что нужно было Тиру.

Казимир и представить не мог, сколько всего считает необходимым выяснить его подельник, прежде чем приступить к собственно убийству. Он вникал — это было интересно. Внимательно слушал вопросы и ответы. И к концу беседы стал довольно отчётливо представлять себе, где и как придётся работать. План дома, входы и выходы, двор, расположение стражи.

— Есть у тебя вопросы? — поинтересовался Тир.

— Есть. Как ты с ней договорился?

К ней вопросы есть?

«К ней» вопросов не было.

— Иди, — сказал Тир женщине, спокойной, как будто не она только что выболтала всё, что можно, и всё, что нельзя, — забудь о встрече и о разговоре. Ты никогда не видела нас.

— Да, господин. — Она поклонилась и ушла семенящей походкой. Тут все женщины семенили. Всё-таки неудобная у них одежда.

А Тир, значит, ещё и гипнотизёр. Казимир никогда не видел гипноза в действии, теперь увидел. Решил, что не мешало бы научиться.

— Ну вот, — подытожил Тир по-русски, — главное мы выяснили: из дома Моюм Назар не выходит. Разве что по приглашению эйра. А чтобы подделать приглашение, нам нужны люди, которые набили на этом руку. Выходов на таких людей у нас нет. Какой отсюда вывод, Казимир?

— Надо самим идти к Моюму.

— Молодец. Но для начала мы пойдём в тень, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Значит, слушай сюда, светлый князь, внутрь дома я пойду один…

* * *

Он всё рассчитал верно. «Колдун, способный взывать к злым духам» уж, наверное, не удивится, если злой дух заявится к нему без вызова. Испугается — да, может быть. Но это маловероятно. Не испугался же Рысь. Точнее, испугался, но не сразу. Рыси Тир угрожал. Угрожать Моюму он не собирался.

Поздно ночью он, не скрываясь, подошёл к дому звездочёта и громко постучал в ворота. Знал, что охрана не удивится гостю: когда только не ходили к Моюму Назару посетители с самыми разными нуждами.

Сейчас, в четвёртом часу утра, колдун уже укладывался спать. Самое время для визита. Получасом позже, и не впустят — спит хозяин. Получасом раньше, и хозяин, ещё не настроившийся на сон, будет слишком бодр для того, чтобы убийство прошло быстро и безопасно.

В ворота Тира впустили, не задавая вопросов. Моюм Назар не держал гостей на улице подолгу. К нему приходили только по делам, а о делах говорят в доме, подальше от чужих ушей и чужих любопытных глаз.

За спиной, громко щёлкнув автоматическим замком, захлопнулась калитка. Вместе с щелчком замка затянулась брешь в силовом контуре непонятного назначения, окружающем дом. Пламя факела, закреплённого возле воротных петель — слишком близко, по мнению Тира, — метнулось, как от сквозняка, и стало синим.

В этом синем свете мрачным и зловещим показался узкий коридор, начинавшийся сразу от ворот. Чёрными пятнами стали ковры на стенах, низко нависли потолочные балки. Охранник с длинным ножом на поясе, впустивший Тира внутрь, тоже стоял слишком близко, загораживая путь. Но это было как раз неплохо.

— Пропусти меня к хозяину, — приказал Тир, поймав взгляд чёрных внимательных глаз.

Он почувствовал сопротивление. Человек не спешил выполнить его приказ. Человек колебался.

Он не должен был колебаться…

— Пропусти меня к хозяину, — повторил Тир.

— Оружие… — медленно и трудно произнёс охранник, протягивая руку. — К господину нельзя с оружием…

— У меня нет оружия, — сказал Тир.

Вот это сработало. Человек отступил в сторону.

Тир прошёл мимо, чувствуя себя тем спокойнее, чем дальше от него становился факел.

Коридор заканчивался небольшой квадратной комнатой, в которой всегда находились двое охранников и откуда можно было продолжить путь в двух направлениях: направо — к хозяину и прямо — в зал, выходящий окнами во внутренний двор. В этом зале полагалось дожидаться появления Моюма, вести себя смирно и по возможности не скучать.

Именно сюда, если следовать правилам, о которых рассказала пойманная днём служанка, должен был проводить Тира один из охранников. Тир обошёлся без провожатого и в зале ожидать не собирался, но был неприятно удивлён тем фактом, что в комнате не оказалось ни одного человека. Он, однако, ни на секунду не поколебавшись, пошёл направо, самоуверенный и наглый. Злой дух в своём праве — это не тать в ночи, надо понимать разницу! Тир разницу понимал. Синее пламя в факелах, взбесившиеся тени, мечущиеся вне зависимости от расположения источника света, невесть откуда взявшиеся сквозняки — дом давал знать хозяину, что прибыл недобрый гость. Дома всегда себя так вели — настоящие дома, те, которые «моя крепость». На Земле было точно так же. Только на Земле немного нашлось бы людей, способных правильно истолковать предупреждения своего дома.

А Моюм истолковал правильно.

Вооружённая охрана нужна была ему для защиты от людей. От злых духов звездочёт способен был защитить себя сам. Потому и приказал охранникам убраться подальше с пути незваного гостя — берёг своих слуг. Потому и не вышел навстречу, ожидая, пока злой дух сам придёт к нему. В его лабораторию — в место силы, или как там оно называется, Тир был не силён в оккультной терминологии.

Он отодвинул тяжёлую занавесь на входе в хозяйскую часть дома. Вдохнул пахнущий благовониями воздух.

Магия была здесь повсюду: даже мебель, даже серебряная посуда и драпировки на стенах — всё излучало, и всё по-разному. Впрочем, Тир в этой обстановке чувствовал себя комфортно. Потоки энергии были хороши и «на ощупь», и на вкус… Моюм Назар, похоже, не стеснялся при случае и зарезать кого. Прямо в доме. Да и резал не просто так. Отголоски чужих страданий Тир впитывал кожей, и это было несказанно приятно. Всё равно как очутиться рядом с жертвенником, где ещё не остыла кровь.

Звездочёт оказался высоким и мощным, этакий экзотично одетый тяжелоатлет в самом расцвете сил. Он сидел в центре круглой комнаты, неподвижный, величественный и спокойный. Макушку прикрывала бархатная шапочка. Длинные чёрные волосы лились по темно-синему с алой вышивкой шёлковому облачению, а руки, сложенные на коленях, терялись в широких рукавах.

Измитцы были преимущественно русыми и сероглазыми, и Моюму, так резко отличающемуся от земляков, с его-то волосами, смуглой кожей, горбатым большим носом, сам бог велел податься в колдуны. Причём — в настоящие.

Стены комнаты были украшены впечатляющим дисгармоничным орнаментом. Узор, разумеется, тоже нёс в себе магию. Или магии. Воздух гудел, как возле трансформаторной будки, а кожу покалывало электричеством.

Моюм даже не встал навстречу Тиру. Взгляд встретил взглядом. Бестрепетным и властным. И приказал:

— Остановись, Чёрный!

Останавливаться Тир не собирался.

Всё так же не двигаясь с места, Моюм ровным голосом стал произносить слова, вызвавшие у Тира уважение к дикции хозяина дома. Сам бы он в стрессовой ситуации не взялся перечислять такие зубодробительные имена с таким количеством ударений в каждом.

Имена сил, способных остановить демона.

Тир был человеком.

Он быстро пересёк комнату и свернул колдуну шею.

Тяжёлое тело дёрнулось в его руках, чужая боль искрой пробежала по позвонкам, посмертный дар согрел ладони.

Тир судорожно вздохнул и не удержал тихий нервный смешок. Он и подумать не мог, что это будет так хорошо. Быстро, но… насыщенно. Мощный короткий импульс боли и силы.

Вот так.

Похоже, посмертный дар колдуна стоит полутора, а то и двух жизней обычных людей. Ну, может, не любого колдуна. Но вот этого — точно.

Из комнаты было два выхода. Через один Тир вошёл, а второй вёл в жилые покои Моюма. Там были окна — такие, какие приняты в Измите. Достаточно узкие, чтобы обычные люди даже и не заподозрили, будто сквозь эту щель может протиснуться существо крупнее семилетнего ребёнка.

Ни одно из окон не выходило на улицу, только на внутренний двор, но это обстоятельство Тира не смущало. Он просочился в окно, чувствуя себя почти бесплотным. Безжалостно и быстро задавил проснувшееся было воспоминание о том, как в последний раз пришлось пролезать сквозь щель почти такую же узкую…

Об этом вспоминать нельзя.

Всё прошло гладко, и Казимиру, занявшему со своим оружием позицию на плоской крыше дома, не пришлось стрелять. Тир перемахнул с дерева в саду прямо на крышу, а оттуда — на улицу. Злой дух, что возьмёшь? Испарился, знаете ли. Сожрал Моюма, и — фюить.

…Они без помех добрались до воздушного порта. Прошли в ворота, уплатив положенную мзду, а тут и муэдзин с минарета закричал, подавая сигналы точного времени: до взлёта намеченного шлиссдарка «Хаттый» оставалась пять минут.

И под этот вопль Тира скрутило.

По-настоящему скрутило — швырнуло на землю, дикой болью стиснув все мышцы. Он прикусил руку, чтобы не заорать. Теряя сознание, в полубреду увидел каких-то чудовищ с крыльями и огненными мечами. Они бежали к нему, они спешили. Пламя обожгло…

Опять?! Снова в ад?!

Но ужасающий крик с минарета смолк, и вместе с ним исчезли чудища. Тир почувствовал, как его хватают и швыряют, прокатился по земле, задохнулся от пыли, вскочил на ноги, готовый драться с любой тварью. И увидел.

Казимир вёл в воротах страшный и прекрасный танец, отбиваясь сразу от троих стражников с мечами, мимоходом, с необыкновенной, нечеловеческой грацией отбивая летящие в него стрелы. Светлый князь, драконий сын! Не ты ли, Тир, считал его сумасшедшим?

На то чтобы взвести арбалет, ушли мгновения. К счастью, в караулке, расположенной у ворот порта, было всего около десятка солдат.

Всего?!!

Сломав челюсть последнему, Казимир развернулся к Тиру:

— Ты как?

— Пойдём, — ответил тот, — время.

И они пошли. Побежали. «Хаттый» уходил в Акигардам, царство кертов, и был приписан к кертской столице Арксвем, следовательно, на его территорию законы Измита не распространялись. Там преследователей можно было не опасаться.

— Интересные дела творятся в Саэти. В одночасье к нам явились Дракон и Чёрный. Непонятно, как их пропустили.

— Эй, Оскил, да не всё ли равно, как их пропустили? Может, мы их сразу — того. Что думать-то?

— Легко сказать, Эртугул. А кто сделает?

— Насколько я помню, барон де Лонгви не гнушается убийством. Даже безоружных.

— Благодарю за доверие, геер Вуриг. Если бы я не гнушался ещё и убийством Мечников, в Саэти давно стало бы на одного меньше.

— Вы бы не выделывались, геер Вуриг, а то не все здесь так щепетильны, как мой бывший муж.

— Спасибо, Хелед.

— Да пошёл ты!

— Взаимно.

— Не будь я Бакром, если это не образец семейного счастья… ой, Хелед, ты здесь отку… Помогите!!!

— Дети, дети, уймитесь. Эртугул прав: Драконам и Чёрным не место в Саэти. Однако у нас, в Степи, сейчас ночь, а халха не выносят приговоров под покровом тьмы. Прав и Оскил: мы не знаем, почему этих двоих пропустили в мир, и, пока не узнаем, не сможем решить их судьбу справедливо. Толга, ты согласен со мной?

— Да. Что скажет Енги-хан?

— Решать Ильрису. Он знает о Чёрных больше нашего. Да и о Драконах тоже.

— Ильрис?

— Хм… Опять я? Приглядеть, конечно, стоит, но глубокая вера в человечество подсказывает мне, что с ними и без нас разберутся. Если нет, я убью Чёрного, как только он даст повод.

— А Дракона?

— А к Драконам у меня ничего нет.

— Ну тогда будем присматривать за ними. Ильрис…

— Да?

— Не ищи повода сам, хорошо?

— Посмотрим.

Глава 5

А что пилоту нужно? Пилоту нужно мало,

Поверьте, очень мало, чтоб полный был порядок.

Пилоту нужно только, чтоб точно совпадало

Количество взлётов с количеством посадок.

Игорь Шаферан

В полдень они миновали южную границу Альбии, пролетев над заставой — маленькой, но, наверное, внушительной крепостью. Сверху, впрочем, ничего внушительного в ней не было. Открытый для обстрела двор, орудия на стенах смотрят не в небо, а на юго-запад, в голую степь. Где-то там живут панголины, ещё один народ. Относительно их у Тира не было никаких объяснений, потому что панголины на людей не походили даже с очень большой натяжкой. Крылья для планирования, хвосты и чешуя… Нет, как ни крути, а здесь рассудительным «да люди они, просто так выглядят» не отделаешься.

С одной стороны, посмотреть на панголинов довелось только на картинках в библиотеке Драганы, с другой, не из головы же их выдумали. Гарнизон хотя бы вот этой крепости, одной из многих, наверняка не раз видел ящеров живьём. Панголины доставляют Южной Альбии немало неприятностей.

А пассажиров в Эрниди поднялось на борт куда больше, чем в Драгане. Пятнадцать кресел из сорока оказались заняты. Появление на борту Казимира с Тиром произвело изрядный переполох и вызвало совершенно ненужное любопытство. За боем князя, за их бешеным рывком к взлетающему шлиссдарку наблюдало три десятка глаз. Это не считая команды, которая, конечно же, была выше происходящего на земле.

Команда «Хаттыя», кстати, была человеческой, а не кертской. А жаль. Тир хотел бы взглянуть на настоящего керта, просто чтобы сравнить с книжным описанием.

Казимир не преминул воспользоваться произведённым эффектом — сразу выбрал среди прочих красивую брюнетку и уселся рядом с ней, вежливо посоветовав её соседу пересесть «в другой конец салона». Девушка посмеялась, пококетничала, всё в меру. Потом представилась Дарой. Она была действительно красива: Тир определил в её чертах сочетание монголоидной и семитской крови, дающее иногда удивительные результаты. Здесь говорят: сочетание крови халха и абшада. Но результат от этого хуже не становится.

В Альбийском городе Нокес все, кроме Дары и Казимира с Тиром, сошли на землю. Порт Нокеса был большой перевалочной базой, ещё более оживлённой, чем Эрниди. Следуя странной закономерности: порт Эрниди больше порта Драганы, порт Нокеса больше порта Эрниди, можно было предположить, что порт при Арксвеме, конечный пункт маршрута «Хаттыя», окажется сам по себе размером с город.

Получасовая стоянка — и снова в небо. Теперь курс — на северо-запад. Через Эстрейское море, над Оскландом (столица — Зеестер. Христианство).

Ещё один повод задуматься, раз уж раньше времени не выбрал: откуда в чужом мире взялись земные религии? И — что куда более странно — откуда здесь халха? Судя по описаниям, такие же точно халха, как те, что населяют Монголию. Да, повод задуматься есть, но и сейчас — не время. Третий день на планете, а впутаться успел в такое количество неприятностей, что даже осмыслить их не успеваешь.

Крик муэдзина, взывающего к Аллаху, подействовал странным образом. Странным — это если сильно смягчать выражения, памятуя о том, что избыток эмоций не доводит до добра. За день призыв к намазу слышали дважды, и оба раза не обратили никакого внимания. А на третий… что это было? Бред, спровоцированный недавним убийством? Или таков постэффект от временного признания себя демоном, а не человеком? Призрачные чудовища с кривыми огненными мечами похожи на джиннов. Те, как известно, бывают злые и добрые, первые теоретически ничего плохого Тиру не желают, зато вторые, верные слуги Аллаха, вполне могли повести себя агрессивно в отношении злого духа, или Чёрного, как назвали его Рысь и покойный Моюм.

Дичь несусветная. Но своими глазами понаблюдав преисподнюю, хочешь не хочешь, а поверишь и в джиннов, и в ангелов, и в любую другую нечисть. В драконов, например.

Вон он сидит, Казимир Мелецкий. Время от времени отвлекается от своей дамы, бросает на Тира насторожённые взгляды. Искренне беспокоится: всё ли в порядке с подельником. Переживает, даже несмотря на то что полностью поглощён красавицей Дарой. Знал бы он, что Тир его пристрелить намеревался, чтобы запас сил пополнить, наверное, меньше бы беспокоился. Или больше. Но не за Тира.

В порту, если бы не Казимир, конец бы пришёл: в землю в том месте, с которого князь Тира отшвырнул, сразу пяток стрел воткнулось. Стреляли стражники в «шайтана». Быстро сообразили, как будто специально их на шайтанов натаскивают. Другой бы не сразу сопоставил крик с минарета и то, что с человеком вдруг судороги сделались, а эти, если Казимиру верить, даже не задумывались. И, казалось бы, ну что взять со средневековья? На Земле веке в четырнадцатом за невинную ладанку могли в Сибирь сослать, а уж если б с кем-то удар случился, когда в церквях колокола звонят, — сожгли бы без суда. Всё так, многое можно списать на суеверия, кроме того, что вопли муэдзина действительно оказали неожиданный эффект и стражники не ошиблись, стреляя, а Казимир, когда добежали до шлиссдарка, кувырком закатившись под защитный купол, бросил, запыхавшись:

— Эти с мечами — кто такие? Они за тобой пришли?

Видел их Казимир. Добрых джиннов.

На «Хаттый» напали ближе к вечеру, когда силовой купол над пассажирской зоной потемнел, защищая от света заходящего солнца.

…Болиды Тир почувствовал раньше, чем увидел. Отдельно воспринял машины, прекрасные и удивительные машины, летящие навстречу с запада, со стороны солнца. Отдельно учуял людей. Люди намеревались убить его. И Казимира, кстати, тоже.

Внизу было Эстрейское море. Впереди и внизу — солнце. И болиды.

— Казимир, Дара, пристегнитесь.

Тир выпрямился в кресле, пытаясь разглядеть, что происходит на капитанском мостике. Пилот ещё не видел болидов, а Тир прекрасно понимал, что атакующим не составит труда просто перестрелять всех на шлиссдарке к чёртовой матери. Силовые поля защищают от встречного ветра, а не от выстрелов.

И что прикажете делать?

— Проблемы? — поинтересовался светлый князь, галантно помогая Даре разобраться в системе пристяжных ремней.

— Не то слово…

Ну вот же они. Вот. Уже совсем близко!

Пилот наконец-то разглядел врага. Под крик: «Пираты!» команда разбежалась к орудиям, шлиссдарк быстро начал набирать высоту.

С местными правилами ведения боя Тир знаком не был. Он не знал даже, каким образом отличают пиратов от обычных патрулей. С учётом царящего в небе Саэти раздолья, больше похожего на беспредел, грабителем мог оказаться кто угодно, от офицера ВВС до штатского авиалюбителя.

Тяжёлый шлиссдарк шёл вверх. Тир, набирая высоту, поставил бы «Хаттый» вертикально, благо гравитационные установки позволяли сделать это, не доставив пассажирам особого дискомфорта, однако из такого положения невозможно было бы использовать орудия. Куда более могучие, чем установленные на болидах шарикометатели.

Первый залп ушёл в пустоту. Тир не видел этого, но безошибочно понял, что ни один из болидов не попал под удар. Почти сразу — второй залп. И снова впустую. На капитанском мостике чёрной бранью сыпал пилот. Он уводил машину всё выше, днищем защищаясь от выстрелов противника, но сколько он собирается набирать высоту? Понятия «потолок» здесь не существует: лети хоть в стратосферу, если задохнуться не боишься. А болиды быстрее. Они обгонят, когда подниматься станет уже некуда.

— Постреляем, потом подерёмся. — Казимир достал сигареты, предложил Даре. Она с недоумением повертела в руках пахучую белую палочку. Оба ничуть не волновались.

— Пираты высадятся при первой возможности, — объяснила Дара, с любопытством наблюдая, как Казимир закуривает, — им самим не выгодно сильно повреждать корабль. Те из команды, кто уцелеет, дадут бой. Я намерена драться, надеюсь, что и вы, Казимир, не собираетесь сдаваться без боя. А с вашим искусством у нас серьёзные шансы на победу. Главное, не подпустить пиратов обратно к болидам. Им нужен шлиссдарк с грузом, а нам и команде совсем не помешают деньги, которые можно выручить с продажи боевых машин. Интересно, сколько их там?

— Шесть звеньев, — сказал Тир, которого никто не спрашивал, — восемнадцать.

И они не пираты!

Он сорвался с места и взлетел по лестнице на капитанский мостик раньше, чем его успели остановить.

Вот они, россыпь цветных полосок, похожих на ярко раскрашенные патроны к КПВТ, к которым зачем-то приделали стабилизаторы. Вот они вздрогнули, все разом, как рыбы в стае, разлетелись в стороны, пропуская очередной залп с «Хаттыя», не нарушив строя, сохраняя равные интервалы между машинами.

Ничего себе пираты! Это что, пиратская выучка?!

Тир поймал взгляд пилота, взгляд ошеломлённый и злой, без интереса пропустил сквозь себя поток удивления и ярости:

— Пересядь. Быстро!

Пилот молча расстегнул ремни, перелез в соседнее кресло.

— Пристегнись, — бросил Тир, усаживаясь на его место, — скажи своим, что всё в порядке.

— Всем оставаться на местах! — приказал пилот.

Динамики эхом повторили его слова, и команда, устремившаяся было к капитанскому мостику, вернулась к орудиям. Тир слышал их недоумение. Отдельно, более ярко, ярче даже, чем чувства пилота, ощущал эмоции Казимира. Хоть бы одна сволочь испугалась, чтоб забрать себе страх. Нет. Не боится никто. Никто понять ничего не может. Ну и ладно.

Так. Управление. Угу. Здесь всё просто. Это?.. Ага!

Болиды мчались вперёд и вверх, обгоняя громаду «Хаттыя». Тир позволил команде сделать ещё один залп в пустоту. Полюбовался слаженными действиями противника. Можно было попытаться включить в сферу восприятия не только двигатели корабля, но и сложные — сплошь из узелков и ниточек магии — механизмы орудий. Ещё было время озадачить нападающих парой скоординированных залпов. Но Тир предпочёл не выделываться.

— Прикажи им сесть в кресла и пристегнуться!

Пилот выкрикнул команду.

— Ну, — Тир судорожно вздохнул, нервная улыбка растягивала губы, — теперь потанцуем.

Вектор носовых гравитационных установок — резко вверх.

Хвостовых — вниз.

Задний ход.

Корма ухнула вниз. Тяжко застонало дерево.

Тир всем сердцем почувствовал каждую из шести секунд, ушедших на то, чтобы шлиссдарк встал вертикально. Такой медленный. До того неповоротливый, что хочется, помогая двигателям, самому бежать на корму, собственным весом подтолкнуть к земле.

Не ругай корабль, парень, лучше похвали себя: здесь шесть секунд на поворот — молниеносный манёвр. А теперь вниз. Вниз!

Повернув к болидам непробиваемое днище, машина строго по прямой неслась к земле. К морю.

— Господи Иису… — начал было пилот, с трудом шевеля губами.

— Заткнись! — рявкнул Тир, сразу вспомнив недоброй памяти муэдзина.

Он не оглядывался. И так знал, сколько ещё осталось до твёрдой на такой скорости поверхности воды. Он смотрел вперёд. Вверх. Ждал. И как только — не увидел — почуял, что враг обходит шлиссдарк с носа и бортов, перевернул машину днищем вверх, переключая направление ходовых двигателей, как на фортепиано играя на кнопках маневровых.

Показалось, что позвонки ссыпались в черепную коробку. Рядом задёргался в натянувшихся ремнях пилот.

Ничего, коллега. Это ещё цветочки.

Летя вниз головой над самыми волнами, Тир играл в салочки с преследователями. Восемнадцать пытались засалить одного. И не могли. И это было совершенно нормально, с его, Тира, точки зрения. Жаль лишь, что не осталось никого у орудий. Пару раз, когда «Хаттый» грузно покачивался с борта на борт, предоставлялась прекрасная возможность засадить фитиля особо рьяным ловцам.

Тир не сразу догадался переключить гравитацию в пассажирской зоне так, чтобы палуба стала «низом», а не «верхом». Мимоходом восхитился сложной в исполнении, но гениально простой в действии идее гравитационных установок.

— Кто ты? — Лицо пилота постепенно приобретало нормальный оттенок. — Где ты учился?

— Они будут гнать нас до берега, — Тир не услышал вопросов, — надеются, что над землёй я поднимусь выше.

— И поднимешься, — твёрдо произнёс пилот.

Тир его зауважал. Немногие люди осмелились бы спорить с ним после агрессивного воздействия на психику. Поэтому сказал честно:

— Нет.

— Мальчик, — проникновенно возразил пилот, — ты отлично летаешь, ты летаешь лучше всех, кого я знаю, но там, где ты учился, тебе наверняка объясняли, что летать над землёй намного сложнее, чем над морем. Шлиссдарк — не болид, он не так маневрен. Мы разобьёмся о первый же холм.

— И что, много там холмов? — поинтересовался Тир. — У тебя карта есть?

— Топографическая?

— Естественно!

— Нет.

— Зашибись! Сколько до оскландского побережья?

— На такой скорости? До Крепостного мыса два часа. Это уже Оскланд, только…

— Понял. Так есть там холмы?

— Только вдоль берега. А дальше равнина до самого Зеестера!

— Вот и славно. Теперь помолчи. И не вздумай молиться!

Пилот умолк, и Тир тут же забыл о его существовании. В мире остались он, «Хаттый» и шесть звеньев болидов, кружащих рядом, как рассерженные осы, норовящих ужалить, но не способных обойти защищённое днище.

И только когда впереди показался берег, Тир склонился к микрофону:

— Казимир, поднимись, пожалуйста, на мостик.

Светлый князь явился не сразу. Как выяснилось, он затруднился определить, где на шлиссдарке мостик.

— Следовало бы сказать: спустись, — заметил он, остановившись за спиной у Тира и с любопытством разглядывая море над головой. — Ты знаешь, возвращаясь к разговору о полётах, мне кажется, пневмокар как-то больше приспособлен для путешествий. Я тебя слушаю.

— Боезапас у болидов не вечный. — «Хаттый» рыскнул ещё ниже, не позволяя нападающим нырнуть между ним и волнами. — Я немножко поиграю с ними на берегу, и, когда скомандую, нам с тобой придётся десантироваться. Ты, — Тир взглянул на пилота, — полетишь дальше, как умеешь. Они погонятся за тобой: дотянешь до Зеестера, считай, и груз спас, и людей сберёг. Не дотянешь — тебе же хуже.

— Ты думаешь, — уточнил Казимир, — что охотятся персонально за нами?

— Уверен.

— Тогда кто помешает ему, — во взгляде, брошенном светлым князем на пилота, отразилось всё холодное недовольство аристократа, столкнувшегося с чужим высокомерием и получившего возможность поквитаться, — кто помешает этому сдаться сразу, как только мы выпрыгнем, и выдать нас с головой?

— Инерция.

— Инерция чего?

— Да уж не мышления. Чтобы сдаться, надо сначала остановиться и перевернуть шлиссдарк, а он тяжёлый. К тому же от грабежа наша смерть всё равно не спасёт.

— Где тебя учили? — зло выплюнул пилот. — Орки поганые — и те закон чтят, а щенки вроде вас знать ничего не хотят. Христиане, а хуже язычников.

— Ишь как, — только и хмыкнул Тир. — Казимир, будь готов через полчаса.

Эти полчаса оба провели с максимальной отдачей. Казимир уговаривался с Дарой о том, чтоб непременно встретиться, как только представится такая возможность. Тир «играл» с болидами и немножко светлому князю завидовал. Тот или не понимал, что сейчас происходит, или был настолько смел, что не беспокоился ни о чём, кроме новой встречи с красивой женщиной.

Вот пилот, от которого толчками расходились ужас и восторг, он понимал. И команда, закаменевшая в креслах там, в пассажирской зоне, — они тоже все всё понимали. Пилоты болидов не сразу поняли. Не поверили, что огромный шлиссдарк пойдёт так низко над землёй, над скалами. Ринулись все разом, пёстрой блестящей стайкой, как пираньи на плывущего через реку быка. Тир потомил их, совсем чуть-чуть, какие-то секунды. Затем позволил самым быстрым нырнуть под «Хаттый». И резко взял вверх, почти задев головой оскаленный камнями выступ.

Он успел. Болиды — нет. Их стало на два меньше, но это, скорее, баловство, чем способ разделаться с противником. Будь его машина поманевренней, ну хоть самую чуточку, и среди прибрежных скал можно было бы затеять такую весёлую чехарду, что долго бы потом смеялись те, кто её переживёт. Долго. До судорог. А так…

Крепостной мыс прикрывает морские подступы к Зеестеру, самому восточному порту Оскланда. Мыс потому и назван так, что стоит на нём старая могучая крепость под названием Кабо. Давно заброшенная крепость. С появлением воздушных кораблей надобность в морских отпала. Отпала и надобность в цитадели. Гарнизон перевели, коменданта отправили на пенсию. Остались только рыбаки, когда-то жившие под защитой Кабо, ныне прекрасно обходящиеся без неё и, может быть, приспособившие заброшенные залы под свои нужды.

— Казимир!

Через минуту светлый князь уже был на мостике. Он улыбался, глядя на камни, проносящиеся почти вплотную над головой:

— Что, пора?

— Я скажу когда. Надо за что-то зацепиться.

— Подпрыгнуть и повиснуть на дереве? — Князь прищурился, глядя вперёд, наклонился к Тиру. — Не бойся, — произнёс негромко, — не расшибёмся.

Тир от неожиданности чуть не врезался в скалу.

— Я летать умею, — напомнил Казимир.

«Хаттый» влетел в ложбину, ограждённую скалами с юга и голыми холмами с севера. Каменистое дно густо поросло кустарником, кривыми деревцами и жёсткой травой.

Сейчас. Потом будет поздно: за мысом нет ни скал, ни холмов — равнина, к тому же мелиорированная до полной потери естественного вида.

— Бери управление. — Тир поднялся из кресла, и пилот моментально оказался на его месте.

Ну! Ну… хотя бы куст попрочнее. Вон тот вполне сойдёт. Не куст, не дерево — падать невысоко.

— Вперёд!..

…Они лежали в колючей траве, боясь пошевелиться, даже друг друга не видели: камуфляжные костюмы что у того, что у другого были «хамелеонами» и лучше хозяев знали, как надо прятаться. Потом, когда исчез за грядой холмов шлиссдарк, когда растаяли в вечернем небе цветные мазки болидов, Казимир с Тиром ползком двинулись обратно на юг. К скалам. К крепости. К побережью, где были рыбаки и рыбацкие лодки.

И только оказавшись под надёжной защитой камней, прикрытые сверху широким скальным карнизом, смогли наконец облегчённо вздохнуть. Точнее, это Тир вздохнул, а Казимир рассмеялся:

— С тобой не соскучишься. Ты и на Земле так жил?

И снова Тир погасил вспышку памяти.

Нельзя вспоминать, как завершилась его земная жизнь. Незачем.

— Спасибо, — сказал он.

— Да ладно, — отмахнулся Казимир, — забудь. Лучше расскажи мне, что ты затеял. Но, пожалуйста, по порядку и от начала до конца. Ты вовсе не собирался возвращаться к Рыси, не так ли?

— Так.

— Почему?

— Он убил бы нас.

— Да он же тебя испугался!

— Вот именно. А после смерти Моюма стал бы бояться ещё больше. Работа, подобная той, за которую мы взялись, всегда оплачивается одинаково, потому я и требую аванс.

— Ну и что мы делаем дальше?

— Идём к морю, — Тир взглянул на небо, — находим рыбаков и лодку, добираемся до ближайшего города, а оттуда — в Саронт. Там принимают всех, кто может оказаться полезен. А мы можем. И даже если нас официально объявят в международный розыск, или как это здесь называется, саронтский герцог — надёжная крыша. С ним ссориться не станут.

— Откуда ты знаешь?

— Мы с тобой разные книжки читали в Драгане, — Тир улыбнулся, — ты — все подряд, а я искал, куда смыться. Повезло. Мог не найти.

— Нам вообще везёт, — рассудительно заметил светлый князь, — я бы назвал такое везение настораживающим.

— Пока тихо. — Тир поднялся на ноги и снова посмотрел вверх. Никогда раньше не боялся неба, родного и надёжного, а сейчас, вынужденный прижиматься к земле, поглядывал с тревогой. — Пойдём. Слушай, а как ты летаешь? И дерёшься, кстати. Как это получается?

— Вот так, — Казимир, не сбившись с шага, поднялся над землёй на ладонь, потом ещё сантиметров на двадцать, — это не полёт, это… больше похоже на медленный, затяжной прыжок. Если прыгать сверху, можно улететь довольно далеко, а если с земли, то я пролечу метров десять, не больше.

— Чтоб с «Хаттыя» убраться — в самый раз.

— Просто спрыгнуть у меня не хватило духу. Если бы я не умел летать, ни за что не решился бы. И, замечу сразу, что я не «дерусь».

— Да? — Тир сделал паузу, снизу вверх заглянул в лицо спутника и серьёзно сказал: — Объясни.

— «Когда движения танца смерти становятся совершенными, ты больше не принадлежишь тварному миру, ибо в нём совершенства нет и не может быть. Подобно ангелам и демонам твоя душа, облечённая плотью, ускользает в слои тончайших сплетений пространства и времени, и уже там ты ведёшь свой танец дальше, вперёд, к победе и смерти». Это искусство, — чуточку смущённо сказал Казимир, — оно не для людей — или для особых людей, отмеченных Драконом. Не столько бой, сколько состояние духа. И поражаю я не тела, то есть не только тела… Нет, это объяснить невозможно.

Тир молча кивнул.

Они шли бок о бок по старой дороге, когда-то бывшей единственным прямым путём от крепости Кабо к Зеестеру. Тир думал о том, что ему снова выпало сомнительное везение столкнуться с человеком… не-человеком, во многом превосходящим его самого. И снова он ошибся, с самого начала неверно оценив Казимира.

Казимир тоже думал. О Тире. О том, что вновь пришлось взвалить на себя заботу о смертном, но теперь-то уж он сделает всё, чтобы не погубить доверившегося ему. Может, хоть в этот раз получится?

А внизу, у подножия скал, на галечном пляже, что начинался от стен крепости и уходил на запад, к рыбацкому посёлку, поджидал их, сидя на тёплом камушке, отшельник. Не проявляя нетерпения, он, однако, с искренним интересом поглядывал на уходящую вверх дорогу, время от времени приговаривая с мягкой настойчивостью:

— Нет, Озирока, нет. Будь любезен, оставайся дома. Ты напугаешь их, а они и так изрядно напуганы.

Глава 6

Каждый ангел ужасен. И всё же — увы! —

Я вас воспеваю, великие птицы души, несущие смерть.

Рейнер Мария Рильке

— Человек, — сказал Тир, выйдя из-за поворота.

— Монах, — уточнил Казимир с лёгкой брезгливостью.

— Не любишь их?

— А за что их любить?

Пожав плечами, Тир пошёл вперёд, пробираясь между большими камнями и перепрыгивая через маленькие. Вопли муэдзина были хорошей школой, но христианские монахи просто так не орут, да и вообще, если шарахаться от любого служителя культа, жить станет довольно трудно.

Тиру не понравилось то, что монах поднялся им навстречу. Не понравилось то, что выглядел монах не по-монашески: был молод, высок, широкоплеч. А когда он улыбнулся, во рту сверкнули, несмотря на густые сумерки, такие клыки, что Тир чуть не повернул обратно.

Хотел увидеть настоящего керта, да? Ну вот. Увидел. Легче тебе стало?

— Мир вам, путники, — прозвучал дружелюбный спокойный голос, — да пребудет с вами если не милость, то хотя бы терпение Господа.

Тир остановился. Казимир, удостоив монаха едва заметным кивком, взаимно, мол, слегка подтолкнул спутника:

— Ну?

— Подожди, — сказал Тир, — вы кто?

— Моё имя Грэй И'Слэх. Впрочем, можно и отец Грэй, так, наверное, будет удобнее и для меня и для вас. Хотя вам, Чёрный, я не отец и, конечно же, не святой, а вы, сын мой, — взгляд неярких, странного цвета глаз обратился к Казимиру, — вижу, без сердечной любви пребываете в лоне матери нашей церкви. Однако вы спасаетесь от опасности, ищете надёжного убежища, я же могу предложить вам крышу над головой на эту ночь и на любое время, какое вы сочтёте нужным пользоваться моим гостеприимством. Не отказывайтесь, — произнёс он с властной мягкостью, — возможно, я смогу помочь вам.

— Ещё и священник, — прокомментировал Казимир. — Спасибо, — отрезал он решительно, — мы лучше пойдём.

— Спасибо, — задумчиво произнёс Тир.

Он смотрел на отца Грэя, пытаясь, как обычно, разглядеть за внешностью, нет, не душу, конечно, и не мысли, но увидеть эмоции. Это легко: люди, такие разные, во многом весьма схожи.

Он смотрел, но видел лишь внимательные глаза. Серые? Синие? И свет. Золотистый и тёплый, мягкий, как огни паникадила, уставленного сотнями восковых свечей.

— Спасибо, — повторил Тир, — нам действительно нужна помощь.

— Что ж, милости прошу. — Отец Грэй сделал приглашающий жест. — Обитель моя не столь скромна, как подобало бы смиренному отшельнику, я расположился в Кабо, но, с другой стороны, в случае необходимости там меня намного проще отыскать тем, кто приходит за утешением и советом.

— Ты что, в самом деле собрался… — начал было Казимир, мешая русские слова с немецкими.

— Да. Он нам не враг. Даже мне.

— Он — священник.

— Это не преступление.

— Это и в самом деле не преступление. — Отец Грэй, уже ушедший на несколько шагов вперёд, остановился, терпеливо ожидая, пока его гости решатся двинуться с места. — Я знаю русский язык, сын мой, но, увы, до сих пор не знаю вашего имени.

— Светлый князь Казимир Мелецкий. — Слова прозвучали как хрустальные молоточки, бьющие в хрустальный гонг, чисто, светло и высокомерно.

— Рад знакомству, — невозмутимо кивнул священник, — желаете ли представиться вы, Чёрный?

В этом его обращении близко не было ничего от агрессивного страха Рыси, от самодовольного отвращения Моюма. Чёрный — что-то вроде имени, которое всем известно. И странно, как это отец Грэй вообще допускает, что у «Чёрного» может быть и своё, настоящее имя.

— Меня называют Тир.

— Что ж, подходяще. — Снова странный свет в странных глазах. Пробегает по радужке фосфоресцирующий голубоватый проблеск.

Ты не боишься его?

— Пойдём, — сказал Тир Казимиру, — не съедят тебя.

— Уверен? — спросил князь вполне серьёзно.

— Нет, — признался Тир.

Отец Грэй улыбнулся, тускло блеснув страшенными клыками.

… — Признаться, когда ваш шлиссдарк прошёл над Кабо, я испытал изрядное смущение, — рассказывал он по дороге к крепости, — ничего подобного мне доселе видеть не доводилось. Я родом из Лонгви, поэтому смыслю кое-что и в полётах, и в управлении летающими кораблями и не мог не отдать должного мастерству… нет, пожалуй, даже искусству того, кто управлял машиной. Но каково же было моё удивление, — отец Грэй покачал головой, словно переживая события заново, — когда в ослепительном сиянии чистого небесного света я увидел вдруг непроницаемую тьму. Увидел вас, Тир. Возможно ли такое? — спросил я себя. Возможно ли, чтобы красота и совершенство были доступны воплощённому мраку? Разумеется, за прошедший час я не сумел отыскать ответа. Но теперь к темам для размышлений у меня прибавится ещё и эта. А мы пришли, — он распахнул калитку во вросших в землю воротах из тёмного, обшитого металлом дерева, — я занял квартиру бывшего коменданта, там довольно просторно, можно без стеснения принять хоть десяток гостей. Водопровод исправен. Ужин, хоть и постный, вкусен, к тому же постная пища полезнее не только для духа, но и для бренной плоти. Проходите, располагайтесь. Здесь вы в полной безопасности.

И словно решив разом опровергнуть его слова, чёрными тенями метнулись из-под крыши башни десятки летучих мышей. Тир скривился от их пронзительного писка. А тёплый тёплый воздух рассекла молния, полоса серебряного света, стремительная и гибкая.

Змея! Летучая змея?!

— Ух ты! — вырвалось у Казимира.

— Озирока! — укоризненно и ласково воскликнул отец Грэй. — Я же просил тебя оставаться дома!

Змея, нет, змей, бескрылый летающий серебряный змей, отнёсся к словам священника с залихватским пренебрежением. Он встал на хвост, изящно выгнув верхнюю треть тела, блестя чешуёй и по очереди оглядел Казимира и Тира огромными фасеточными глазами.

— Он не опасен, — торопливо сообщил отец Грэй, — Озирока разумен и добр, просто иногда забывает о дисциплине.

Он мог бы не говорить этого. То, что змей разумен, то, что он не опасен, и да, что он действительно по-своему добр, — это видно было хотя бы по весёлому разноцветному взгляду, по бликам лун на серебряных чешуйках, по мгновенным просверкам длинного раздвоенного языка. Да по всему!

— Маленький брат, — тихо сказал Казимир.

И, протянув руку, коснулся змеиной головы кончиками пальцев.

Фасеточные глаза ответили на ласку перламутровым переливом всех оттенков зелёного.

«А ты? — услышал Тир безмолвный вопрос. — Ты, в чёрной чешуе, разве не брат мне?»

— Озирока! — Отец Грэй покачал головой, слегка толкнул змея кулаком в сияющее брюхо. — Оставь гостей в покое. Чёрный тебе очень, очень дальняя родня. Не обращайте на него внимания, Тир, он чувствует в вас зло, и он, как ни крути, всё-таки змей, а посему отчасти тяготеет к мраку. Простите, если вас задевает моя прямота.

— Нет. — Тиру сейчас интереснее всего было понять, как же Озирока — три метра мускулов в серебряной броне — ухитряется летать. — И не заденет, пока вы не скажете ничего нового.

— Там посмотрим, — неопределённо пообещал отец Грэй, — и, однако, пойдёмте же в дом. Других экзотических тварей здесь не прячется, это я вам обещаю. Если кто и был, Озирока давно всех слопал.

…Ужин, с точки зрения Тира, был идеальным: вода, сыр и фрукты. Никакого хлеба, никакого мяса, никакой соли, словом, ничего ядовитого, тяжёлого или способного помешать здоровому сну. Нет, Тир не был вегетарианцем, отнюдь, но считал, что гораздо лучше лечь спать голодным, чем наедаться на ночь.

Благословляя трапезу, отец Грэй присовокупил к молитве смиренную просьбу о том, чтобы Господь обошёл своим вниманием пищу, кою будет вкушать создание адово. Если же Господу угодно покарать порождение бездны, то пусть это случится не в доме служителя Божьего, ибо не хотелось бы ему, отцу Грэю, пусть и невольно, стать причиной того, что тёмная душа отправится на муки в преисподнюю.

— Милость Его бесконечна, — сообщил священник разом насторожившемуся Тиру, — и я склонен думать, что Он не станет карать вас сейчас, раз уж позволил явиться в наш мир. Кто знает, каковы Его планы относительно вас и вам подобных и чего Он ждёт от вашего присутствия в Саэти? Случайностей не бывает, и я неспроста оказался на вашем пути, и вы доверились мне только с попустительства божьего. Возможно, эта наша встреча выльется во что-то большее, чем просто вечерняя беседа двух путников с неразумным монахом.

Казимир с кривой улыбочкой чистил яблоки, тонкими пластинками резал белый ноздреватый сыр. Чистая вода в кувшине вызвала на лице светлого князя гримасу лёгкой брезгливости. Недовольство, появившееся в его эмоциях после того, как решено было принять приглашение отца Грэя, исчезло после знакомства с Озирокой. Зато появилась некая насмешливая снисходительность.

Природа этого чувства была Тиру хорошо знакома: он сам так же относился к христианам вообще и к священникам в частности. Но так ли важно, во что верит и чем занимается человек, от чистого сердца предложивший тебе пищу и кров? И, опять-таки, появись вдруг такое желание, Тир не остановился бы перед тем, чтобы убить их странного хозяина. Просто так. Просто потому, что захотелось. Но пока такого желания не возникало, он испытывал к отцу Грэю замешанную на любопытстве благодарность и предпочёл бы, чтоб и Казимир проявил к священнику хоть капельку уважения.

— Ну а теперь, может быть, вы расскажете мне, кто преследовал вас? — спросил отец Грэй. — Я не спрашиваю за что, ибо ответ очевиден.

— Да? — удивился Казимир. — Тогда просветите на сей счёт и меня.

— Вами совершено преступление, — спокойно ответил отец Грэй, — кровь на вас обоих. Но если Тиру сама природа его велит оставлять за собой кровавый след, то вам, сын мой, не будь вы столь свирепым противником собственной веры, я советовал бы покаяться. Как только придёте в нужное состояние духа, разумеется, и поймёте, что готовы искренне просить у Господа прощения за грех человекоубийства. Боюсь, случится это не скоро. Но вернёмся к делу. У преследовавших вас пилотов была, насколько я могу судить, серьёзная подготовка, да и количество болидов наводит на мысли о том, что погоня организована не частными лицами, и, однако, я не смог опознать расцветку фюзеляжа, поэтому затрудняюсь сказать, какому государству, какой армии принадлежат машины. Очень надеюсь узнать об этом от вас.

— Мы без понятия, — пожал плечами светлый князь.

— А это имеет значение? — поинтересовался Тир. — Не для нас, разумеется, а для вас, господин И'Слэх.

— Конечно, — кивнул священник, — от того, где вы убили, зависит, где вам лучше прятаться. А я намереваюсь помочь вам в поиске надёжного убежища. Видите ли, в чём дело, господин Тир, вы больше похожи на чёрную дыру, чем на человека, и в Саэти нет подобных вам существ ни среди Божьих созданий, ни среди тварей Врага, которые, увы, всё ещё обитают бок о бок с людьми. Я мало знаю о таких, как вы, — слава Богу, первое и последнее подобное вам чудовище приходило в Саэти задолго до моего рождения, — но Зло, или, если хотите, Мрак, я изучаю тщательнейшим образом. Это враг, которого нужно узнавать в любом обличье. Так вот, опираясь на свои знания и поверив, что такие, как вы, действительно существуют, что это не страшная сказка из далёкого прошлого, я смогу отыскать вас в любой точке планеты, а может быть, даже и на Айчобане или Кораи. И я знаю людей, способных найти вас где угодно в пределах нашего мира. Думаю, впрочем, что эти люди уже знают о вашем присутствии, и коль скоро они не предприняли ничего необратимого, следовательно, ими по вашему поводу занята та же позиция, которую занял и Господь. Это всего лишь моё скромное предположение, но оно вселяет надежду, что вы не умрёте в самые ближайшие дни или даже часы. Те же, кто умеет видеть Мрак так, как вижу я, — не обязательно священники, это могут быть учёные или колдуны, — потеряют вас, когда вы окажетесь в месте, до отказа переполненном магией. Есть несколько городов, где вы могли бы затеряться, несмотря на свой ужасающий ореол: Орен в Ниторей, Вежаград и Свитан в Радзиме, Звёздное Остриё в герцогстве Наллия, конунгаты Ям Собаки и Лонгви. Выбирать Лонгви я вам сразу отсоветую: у тамошнего барона свои счёты с Чёрными, и барон платит по счетам. А среди прочих государств нужно выбрать такое, которое не пойдёт навстречу поискам, ведущимся вашими врагами. Поэтому я и спрашиваю, кого вы убили и кто ищет вашей крови?

Некоторое время Тир размышлял, колеблясь, и пристальный взгляд Казимира убеждал его в том, что колебания не беспочвенны. Открывать имя убитого кому бы то ни было кроме заказчика — несусветная глупость, и убийцы, позволяющие себе такую ошибку, не выполняют больше одного заказа. Однако в их ситуации, в ситуации, когда мир вокруг мало того что враждебен, так ещё и практически незнаком, следовало, как ни парадоксально это звучит, верить тем, кто предлагает помощь. Хотя бы потому, что настоящих врагов вокруг предостаточно, и оттого, что отец Грэй узнает чуть больше, чем ему уже известно, обстоятельства не ухудшатся.

— Этого человека звали Моюм Назар, — произнёс он наконец, — астролог из Эрниди…

— Звездочёт эйра Эрниди, — подхватил отец Грэй, — сатанист и колдун. Позвольте узнать, Тир, Моюм вызвал вас из Мрака и что-то напутал в заклинаниях или вас специально откомандировали по его душу?

Так неожиданно было обнаружить в рассудительном священнике веру в страшные сказки, что Тир лишь озадаченно улыбнулся:

— Нет. Я же не демон.

— Ну да, ну да, разумеется. Надеюсь, вы простите мой неуместный вопрос? — Молодое, с резкими чертами лицо в первый раз отразило какие-то чувства, кроме мягкого внимания к гостям. — Видите ли, сношения мира живых с инфернальными сферами представляют для нас, смертных, интерес куда больший, чем принято думать. Но с тех пор как факультет демонологии и некромантии в институте Вотаншилла был закрыт, а все результаты его работы уничтожены, церковь вновь оказалась в положении вооружённого слепца. Кое-что мы знаем, но по преимуществу располагаем лишь сказками да суевериями — плохим подспорьем в борьбе с Врагом.

Он замолчал, ненадолго погрузившись в невесёлые размышления. Тир подумал, что им с Казимиром довелось наблюдать редкий экземпляр священника, признающего необходимость научного подхода к вопросам веры.

— Однако, возвращаясь к Моюму, — вновь заговорил отец Грэй, — должен заметить, что вы совершили благое дело, возможно, и не желая того. Убей этого человека простой смертный, и убийство легло бы тяжким грехом на бессмертную душу, в вашем же лице мы в определённой степени имеем дело с промыслом Божьим. И я рад, что Господь вершит справедливость, не искушая при этом своих детей. Но, с другой стороны, этим убийством вы поставили себя в крайне сложное положение. Да и господину Мелецкому, хоть он виновен лишь косвенно, тоже грозит опасность. Моюм Назар был высшим чином в иерархии раиминов, секты, отрицающей Бога. Они не поклоняются дьяволу в том смысле, какой привыкли вкладывать в эти слова христиане, скорее уж они склоняются перед знанием. Не наукой, заметьте, а знанием, путь к нему не имеет значения. Если наши сатанисты, как бы они не заблуждались, всё же признают власть Господа, то секта, которую возглавлял Моюм, вообще не оставляет в душах места ни для Творца, ни для его Врага. — Отец Грэй не то удивлённо, не то укоризненно покачал головой. — Впрочем, для вас из всего, что мне известно об этом, интерес представляет лишь тот факт, что раимины известны как некроманты, шпионы и убийцы, а за покушения на себя они платят сторицей. И, разумеется, в их распоряжении более чем достаточно колдунов, способных выяснить ваше местонахождение. Прийти сюда они не посмеют, но за пределами моей скромной… — хмыкнув, отец Грэй оглядел высокие своды, украшенные резьбой потолочные балки, старые, но роскошные гобелены на стенах, — скромной обители, — продолжил священник с лёгким сомнением, — они вновь встанут на ваш след.

Тяжело вздохнув, он задумался снова. Озирока, всё время ужина висевший под потолком, спланировал вниз, встал на хвост поодаль от стола.

Тир молчал. Молчал и Казимир.

Последний, по всему судя, был нимало не встревожен открывшимися перспективами. Его не пугали ни магия, ни колдовство, ни живые враги. И в том, и в другом, и в третьем светлый князь на голову превосходил любых противников. По крайней мере, он был в этом уверен.

Тир поморщился от зависти: когда-то и он мог похвастаться подобной уверенностью. Куда что делось? Не выдержало столкновения с действительностью?

— Ну что же, господа, — снова заговорил отец Грэй, — нам остаётся полагаться на Всевышнего. Пока я не вижу для вас выхода, но непременно постараюсь его отыскать. Ночь пройдёт, утро присоветует, как говорят в Радзиме. А посему могу лишь пожелать вам спокойного сна. Вам же, господин Мелецкий, снова советую покаяться. Возможность очиститься от греха — драгоценный дар Творца. Тир наверняка может подтвердить это.

— Но не хочет, — Тир встал, — спасибо, господин И'Слэх.

…В спальню он не пошёл — отдохнул, пока летели. Выспался с запасом. Шутка ли — тридцать часов в одну сторону да восемь (пока не встретились с раиминами) — в другую.

Портьера, занавешивающая вход в столовую, с шорохом опустилась за спиной. Сунув руки в карманы, Тир направился к выходу. Он сутулился, рассеяно поддавал носком ботинка подвернувшуюся под ноги длинную пробку от винной бутылки и ничуть не походил на того себя, самоуверенного и обаятельного, какого успешно изображал для Казимира уже в течение трех дней.

Надоело! Сколько, в самом деле, можно изображать? Сегодняшняя встряска — не полёт — три часа воздушной чехарды, скорее, удовольствие, чем напряжение нервов, а прыжок с «Хаттыя» вниз головой, в какой-то несерьёзный куст (сейчас — в памяти — куст этот казался ещё менее серьёзным, чем в действительности), — вымотала донельзя. Да, спать не хотелось. Но не хотелось и ничего другого.

Тир поднялся на стену, уселся между зубцами, спиной упёршись в один, ногами — в другой. Подумал равнодушно, что для полноты картины недостаёт ему сейчас флейты или лютни и берета с пером белой цапли. Всего пара деталей — и готово полотно «Грустящий трубадур».

Трубадура этого можно пристрелить, даже не целясь. Но болиды дадут знать о себе раньше, чем подлетят на расстояние выстрела. А снизу никто не подберётся, внизу шумит и плещется море. Только голову повернуть, и вот они — серые волны без конца, и стекает в них фиолетовое небо.

Чёрный? Ну и пусть. Сейчас — всё равно. Отец Грей прав: стоит подождать утра, хотя бы одну ночь прожить спокойно. Не убегая и никого не боясь.

Озирока блестящей лентой скользнул сверху и застыл в отдалении. В пасти змей сжимал летучую мышь. Глядел на Тира. А Тир — на него. Помедлив, Озирока двинул челюстями, сглотнул мышь и несколькими судорожными телодвижениями протолкнул её в желудок.

Тир поневоле улыбнулся. С одной стороны, змей странным образом напомнил ему кормящегося страуса, с другой — Озирока был слишком красив, чтобы казаться смешным.

— Возможно ли предположить, — произнёс отец Грэй, указывая на неподвижно застывшего змея, — что такое красивое существо создано было, чтобы убивать?

Тир умудрился не вздрогнуть и не вывалился из бойницы — и вообще сумел сделать вид, что давно услышал приближение отца Грея, а посему в его появлении на стене нет ничего неожиданного.

— А ведь таких, как Озирока, выводили специально для войны, — продолжил священник, — ничуть не задумываясь о том, что истинное назначение этих прекраснейших созданий — радовать взгляд и душу своим совершенством. Вы нигде не найдёте убежища, Тир. Я взвесил все варианты… Господин Мелецкий мог бы скрыться в Саронте: на землю герцогства не ступит нога ни единого сатаниста, но, к сожалению, к таким, как вы, Тир это тоже относится. Герцог Саронтский — чистокровный халха, а халха называют подобных вам «грязью» и относятся соответственно. Грязи не должно быть. Все другие города недостаточно надёжны. Против совокупной мощи колдунов-раиминов — нет. Остаётся Лонгви, почти верная смерть, если только… — фосфоресцирующие глаза священника вновь остановились на Озироке, — если только барон не разглядит в вас света.

Интересно, это он о чём? Какой ещё свет? Чёрный есть Чёрный, и весь разговор.

— Всё же я задел вас, хоть и всей душой не желал этого, — отец Грей развёл руками, — простите, я должен был понять, что вы не привыкли к подобному отношению. К тому, что вас считают нечистым. Я должен сказать вам ещё кое-что, и, мне кажется, князю Мелецкому слышать это ни к чему. Какой бы чёрной ни была ваша душа, вы несёте в себе нечто большее, чем чистое зло. Тот самый свет, который ослепил меня, когда я смотрел, как летит над скалами ваш шлиссдарк. Как я уже сказал: это тема для долгих размышлений. Однако барона Лонгвийского я постараюсь убедить. Он… тяжёлый человек, но иногда прислушивается ко мне.

…Рано утром отец Грэй вывел из высокого каменного сарая — то ли конюшни в прошлом, то ли ещё какой хозяйственной постройки — спарку нескромной бело-золотой расцветки. Озирока нырнул в кабину, не дожидаясь приглашения. Уверенно свернул кольца в пассажирском кресле, а хвост расположил почти во всём салоне, оставив ровно столько места, чтобы втиснуться его немаленькому хозяину.

— Я надеюсь вернуться к вечеру, — сообщил отец Грэй Тиру, зачарованно взирающему на машину, — но если даже и задержусь, это не повод для беспокойства. В Лонгви, увы, даже для смиренного отшельника находится много дел. А вы чувствуйте себя как дома. И господину Мелецкому, когда он проснётся, передайте, что замок, в том числе и часовня, в полном его распоряжении. Всего доброго, Тир.

— До свидания.

Когда колпак кабины захлопнулся, Озирока, нетерпеливо дёргающий кончиком хвоста, весь подобрался и даже пасть приоткрыл в ожидании взлёта. Зубы впечатляли, и Тир от души позавидовал. Не зубам, разумеется. Просто он и сам много дал бы, чтоб хоть попробовать, каково это — летать на лёгкой машине, оснащённой антигравитационными установками.

Болид стремительно и бесшумно взмыл в светлое, в утренней дымке, небо.

Итак, целый, хочется верить, что спокойный день впереди.

Казимир, проснувшись, изволил выразить сдержанное недовольство:

— Я что-то не понимаю нашего дорого хозяина: то он говорит, что в Лонгви нельзя, то выясняется, что только туда и можно. А тебя я не понимаю вдвойне. С твоей-то профессией можно ли верить совершенно незнакомому человеку? У тебя есть гарантии, что он не направился в ближайший офис раиминов, чтобы выдать нас за скромное вознаграждение?

Гарантий не было. Выбора не было тоже. К тому же не настолько плохо знал Тир людей, чтобы не понимать: Казимир недоволен, скорее, тем, что впереди много часов бездействия. Опасность же предательства со стороны отца Грэя была не более чем предлогом, хоть сколько-нибудь приемлемым с точки зрения логики поводом заявить о своём недовольстве.

Есть над чем подумать.

Тир оставил светлого князя и направился в ангар посмотреть, в каких условиях обитают болиды в этом престранном мире.

Люди такие разные, вот и с Казимиром всё непонятно или слишком понятно. Слишком просто для такого, как он. Незамысловатый коктейль, действительно незамысловатый. Но ведь это же неправильно. Казимир просто обязан быть сложнее. Как получилось, что сверхъестественный боец не умеет терпеливо и спокойно ждать, ждать, получая удовлетворение от каждой секунды покоя? Куда он спешит? Каких таких приключений ищет на свою задницу, неужели мало того, что уже наскрёб?

Вчерашнее уважение к светлому князю смешивалось сейчас с вежливым удивлением. Целый день впереди, минимум двенадцать часов относительной безопасности, когда можно ослабить натянутые струны осторожности и положиться на обычные внимательность и чуткость. Радоваться надо такой передышке. Особенно после вчерашнего прыжка.

Хотя для Казимира прыжок как раз таки прошёл незаметно.

А в ангаре и точно была когда-то конюшня, правда, давно уже переоборудованная и перестроенная изнутри до полной неузнаваемости. Запах за много лет выветрился почти полностью, но чуткие ноздри Тира уловили резковатый осадок. Кроме запаха были выбоины от подков на каменном полу. И труднообъяснимое ощущение, какое всегда бывает в месте, где содержится или содержалось много животных. В цирковом ли зверинце, в зоопарке или вот в большой конюшне.

Ещё псарни бывают. Но туда не дай бог забрести.

Никаких специальных приспособлений для обслуживания и мелкого ремонта машин Тир в ангаре не обнаружил. Не было там даже обычного набора инструментов, тех, что от века не менялись на Земле, становясь разве что чуть более удобными. Ничего не было, что ожидаешь увидеть в ангаре ли, гараже, да даже в обычной кладовой у любого мужика. Только стойка для болида типа «козлы», выполненная в несколько неожиданной для столь простого приспособления манере: в цвет машины, со вкусом украшенная позолоченными накладками.

«Мастерские Юлиуса Цуммера. Лонгви» — прочёл Тир на маленькой медной табличке.

Красиво. У работников Юлиуса Цуммера, по всему видно, и руки откуда надо растут, и чувство прекрасного наличествует.

Глава 7

Великое искусство — выжидать.

Кто может в нем со мною состязаться?

Ведь я умею только убивать,

Я совершенно не умею драться.

Светлана Покатилова

Барон де Лонгви изволил гневаться. Он принял отца Грэя в своей резиденции, в одной из непарадных гостиных, что было признаком особой баронской милости, но на этом милость и закончилась. Выслушав просьбу священника, барон удивлённо взрыкнул и уточнил:

— Вы это всерьёз?

— Разумеется, ваша милость, — отец Грэй смело встретил взгляд правителя, — этим молодым людям нужна защита, предоставить которую может только Лонгви.

— Чёрному здесь не место, — отрезал барон, раскатисто грассируя «р». — Я убью его, как только он сюда явится. И сделаю это с большим удовольствием.

— Не убивайте его, ваша милость.

Сидеть на низком креслице, по сути на нескольких толстых подушках, было очень неудобно. Но ради возможности неофициально побеседовать с Лонгвийцем неудобство приходилось терпеть. В резиденции предостаточно было помещений, обставленных нормальной мебелью, однако в той части дворца, которая считалась личными покоями барона, царил экзотический стиль то ли Великой Степи, то ли Измита. Сюда бы Озироку, из его колец получается отличное кресло, но змей отправился проведать свою сестрицу Саути, живущую в Лонгви, и вряд ли вернётся засветло.

Отец Грэй попытался, подражая Лонгвийцу, скрестить ноги и одновременно выпрямиться.

— Не убивайте его, Эльрик. Хотя бы до тех пор, пока он не даст вам повод.

Злые алые глаза без зрачков вперились в священника как-то особенно пронзительно.

— Вы сговорились? — непонятно поинтересовался барон Лонгвийский. — Узман уже посоветовал мне не искать повода самому, а теперь ещё и вы. Штез эльфе… неужели непонятно, появление Чёрного в Лонгви — само по себе повод. Отец Грэй, вам, может, сидеть неудобно, что вы всё возитесь?

— Конечно, мне неудобно, — спокойно ответил отец Грэй, — но странно, что вы это заметили.

Рядом с ним немедленно появилось внушительных размеров кресло. Спустя несколько секунд возле кресла возник круглый каменный столик, на который плавно воспарила бутылка с вином и бокал отца Грэя.

— Садитесь, — проворчал Лонгвиец, — и объясните, почему я должен щадить всякую погань?

Отец Грэй уселся в кресло, и затёкшие мышцы, кажется, застонали от удовольствия.

— Не могу я ничего объяснить, — сказал священник, наливая себе вина, — я сам ничего пока не понимаю. Вы либо без меня разберётесь, почему стоит дать этому юноше шанс, либо… не разберётесь. В этом случае я нижайше прошу вас прислушаться к моей просьбе.

— Нижайше, — барон взглянул на отца Грэя снизу вверх и снова рыкнул, на сей раз уже задумчиво. — Я ничего не обещал Узману, но раз уж и вы с ним заодно… ладно. Я не убью Чёрного до тех пор, пока он не даст мне повод. Но предупредите его, отец Грэй, что поводом я могу счесть что угодно.

— Разумеется, ваша милость, — кивнул священник, — всем известно, что вы жестокий и беспощадный самодур.

— Похоже, что не всем, — недовольно заметил барон. — Чёрный может жить в Лонгви столько, сколько ему понадобится, чтобы найти себе другое убежище. Либо столько, на сколько у него хватит денег. В его интересах как можно быстрее найти себе покровителя. Ещё что-нибудь?

— Да, ваша милость. Нужно отправить письмо в Зеестер. Кому-нибудь из лонгвийских капитанов, направляющихся завтра в Лонгви. Пусть сделают остановку на побережье у Кабо и примут на борт ещё двух пассажиров.

— Я вашему Чёрному ещё и транспорт обеспечить должен? — недоверчиво уточнил Лонгвиец.

— Это не мой Чёрный, — отец Грэй развёл руками. — Теперь это ваш Чёрный. Вы согласились пощадить его, по сравнению с этим письмо капитану шлиссдарка — сущий пустяк.

* * *

Казимир изо всех сил пытался приспособиться к новому ритму жизни. Этот ритм: сутки безделья, пятиминутный адреналиновый всплеск, и ещё сутки безделья, и ещё пять минут, перенасыщенных событиями, — однозначно этот ритм Казимиру не нравился. Светлый князь ненавидел бездельничать.

Он попытался как-то занять себя. Забрёл в библиотеку, но, поскольку богословские книги презирал, христианская философия вызывала у него зевоту, а для чтения здешних астрономических трактатов требовалась изрядная начальная подготовка, больше чем на полчаса князя Мелецкого не хватило.

Он взялся было исследовать замок, но быстро пришёл к выводу, что ничего необычного в Кабо нет: крепость как крепость. Ещё и полузаброшенная, а следовательно, пыльная, замусоренная, полная змей и пауков.

Змеи и пауки оказались чуть интереснее, поскольку перемещались. Перемещались, на первый взгляд, хаотично, но внимательный наблюдатель, каковым от скуки заделался Казимир, мог бы заметить — и заметил, — что в перемещениях есть определённый порядок. Пауки из своих тёмных подвалов и змеи — с открытых, прогретых солнцем террас двигались в одном направлении.

На крышу замка.

Казимир отправился туда же, время от времени стряхивая то ли падающих, то ли зачем-то прыгающих ему на голову пауков. Пауков князь Мелецкий не боялся, но мало приятного, когда восьминогая кусачая тварь запутывается в волосах.

До крыши он не дошёл. На последнем этаже, в маленькой комнате с узким окном, выходящим на юг, обнаружил Тира. Тот сидел у восточной стены, смотрел в пустоту, а пол вокруг него аж шевелился: столько было там пауков. Разнообразные змеи, чёрные, и серые, и жёлтые в крапинку, свивались на потолочных балках, ползали по остаткам мебели, одна особо длинная разлеглась у Тира на плечах. Паукам и змеям было, похоже, хорошо и уютно. А Тиру… Казимир, не входя в комнату, всмотрелся в лицо своего подопечного и решил, что ему — никак. И неизвестно, здесь ли он вообще.

Нахмурясь, он велел змеям убраться подальше. Те послушно потянулись в дверной проём, по возможности дальше держась от драконьего сына. Носками ботинок отпинывая с дороги пауков, Казимир вошёл в комнату и присел напротив Тира.

— Это хорошо, — сказал тот.

— Что? — не понял Казимир.

— Что ты не стал их давить.

Тир опустил ладонь на пол, и пауки побежали по его пальцам, по рукам, на плечи. Живой, мохнатый, многоногий ковёр. Жуткое зрелище. Или мерзкое? Казимир передёрнул плечами и нервно попросил:

— Прогони их.

Тир кивнул. Пауки отхлынули от него, как вода, разбежались из комнаты, живая дорожка — к дверям, серый шелестящий ручей — в узкую бойницу. Раз — и нет их.

— Ты не человек, — сказал Казимир, — люди так не умеют.

— Я не человек, — повторил Тир, — но я не демон, или за кого там меня принимают.

— Не Чёрный? — спросил Казимир.

Тир молча пожал плечами.

— Тогда почему… — Казимир поискал слова, — почему ты не объяснишь им? Рысь тебя банально шантажировал, этот И'Слэх… тоже не лучше. Какого чёрта, тебе угрожают, а ты молчишь?

— Мне не угрожают, — сказал Тир.

Казимир сердито стукнул себя кулаком по колену.

У него на глазах с Тиром происходила очередная метаморфоза: возвращалось то выгоревшее изнутри, ко всему равнодушное существо, которое встретил Казимир в лесу под Драганой. Плохо дело. Светлый князь понимал, что сделал что-то не так, но не мог понять, что именно.

— А как это называется? — спросил он наконец, смягчив тон, давая понять, что погорячился и надавил слишком сильно. — Если это не угрозы, то что? Если ты не Чёрный, за что тебя убивать? Ты же сам… ты сам сначала сказал Рыси, что ничего не сделал.

— Разве для того чтобы тебя убили, обязательно нужно что-то сделать?

— Естественно!

— И что же сделал нам Моюм?

— Это другое дело. Нам его заказали и заплатили аванс.

— А, — Тир кивнул, — ну тогда считай, что за меня уже выплачена вся сумма.

Казимир замолчал.

Надолго.

Сидел на пятках, поза не самая привычная для европейца, и Тир лениво отметил для себя, что светлый князь не испытывает неудобства.

Зачем он пришёл?

Не зачем, а почему. Потому что не знает, чем заняться.

Задаёт дурацкие вопросы. Понятно уже, что то, от чего бежал с Земли, здесь не догнало, а встретило. Это справедливо. Это резонно. Но от ненужных вопросов начинает казаться, будто сил на то, чтобы драться за себя, уже не осталось.

А это неправда. Силы есть. Есть посмертный дар Моюма, стоящий двух чужих жизней. Есть болиды…

Тир улыбнулся, но улыбка не коснулась ни губ, ни глаз. Засветилась и погасла где-то у сердца.

На Земле тоже были болиды, но смыслом жизни там в конечном итоге стало бегство, бесконечное, безнадёжное бегство вслепую, в попытке спасти свою жизнь.

Пусть его, Казимира Мелецкого. Не убудет от его вопросов.

Тир вернулся к тому, чем был занят с полудня.

Он чистил файлы памяти. Занятие это требовало скрупулёзности и тонкости, ведь удалять лишнее нужно так, чтобы в процессе удаления не вспомнить ненароком то, что хочешь забыть. А это не так-то просто, когда имеешь дело с собственными воспоминаниями.

Тир справлялся. Сегодня он мог себе позволить никуда не спешить и не оглядываться по сторонам, поэтому погрузился в процесс очистки памяти целиком, почти не уделяя внимания окружающему. На тот маловероятный случай, если кто-то недобрый всё-таки потревожит его покой, рядом были змеи и пауки — отличные сторожа. Ну, сейчас ни змей, ни пауков в комнате нет, зато есть князь Мелецкий. Тоже ничего.

Покровитель, хм, опекун и защитник. Удобное подспорье в работе, не будь он при этом ещё и разумным и чересчур уж деятельным. Болтает о том, о чём стоило бы помолчать, зато не удивляется тому, что у людей на Земле вызывало как минимум недоумение.

Впору самому начать его расспрашивать. О себе.

Тир знал кое-что, знал даже больше, чем хотелось бы, но не совсем то, что было нужно. Ладно, сейчас не это важно. Пока всё идёт к тому, что, если он сумеет выжить в новом мире, он найдёт и ответы на свои вопросы. Рысь и отец Грэй уже рассказали достаточно, чтобы сделать паузу и начать осмысливать услышанное.

Но сначала… стереть последние файлы. Последнюю память о том, о чём помнить нельзя. О том, о ком нужно забыть раз и навсегда. Чтобы не поддаться импульсу, чтобы не вернуться. Туда. Домой.

Потому что возвращение — это смерть. Не только для Тира. Для того, другого, такого же, другого… такого же… смерть. И огонь.

Прежде чем огонь опалил его память, Тир успел в последний раз ввести команду «Удалить». И нажал «Ввод».

* * *

Казимир ждал уже полчаса. Тир не возвращался из своих неведомых далей, был вроде бы здесь, а на самом деле — непонятно где. Казимиру это не нравилось: где бы ни блуждал сейчас маленький демон, это было явно плохое место. И он не сразу заметил, что чёрные узкие глаза глядят прямо на него, с интересом и лёгкой насмешкой.

— Сколько ещё ты собирался так сидеть? — спросил Тир.

— Я собирался дать тебе пинка, — ответил Казимир, вставая, — медитации — это хорошо, но ты не медитировал.

— Пойдём. — Тир тоже поднялся, бросил взгляд в окно. — И'Слэх — пилот, здесь должны быть карты. Хотя бы звёздного неба. Ты заметил, у них нет никаких приборов, кроме компасов и высотомеров?

— У кого?

— У шлиссдарков. Не знаю, как насчёт болидов. Но карты здесь должны быть обязательно, нельзя летать без ничего, пилоту нужны ориентиры… — Он озадаченно взглянул на Казимира. — Или можно, а? Как думаешь?

— В библиотеке множество карт, — ответил светлый князь. — А пилот здесь ты, тебе виднее.

В библиотеке действительно было множество карт. Ими были увешаны все стены, ещё какое-то количество лежало на полках, свёрнутое в длинные рулоны, а ещё больше было встроено в книги в виде крупных кристаллов.

Казимир решил, что уже достаточно хорошо знает Тира, и поспорил сам с собой, что больше всего тот заинтересуется кристаллами. В споре он победил. Пяти минут не прошло, а Тир уже научился разворачивать трехмерные изображения земной поверхности, менять масштаб, подсвечивать указатели высоты и глубины и увлечённо начал прокладывать курс на Лонгви.

Оставив его изучать карты, Казимир пошёл на кухню за какой-нибудь едой, размышляя по пути о том, что в кои-то веки ему повезло с подопечным. Способность интуитивно пользоваться незнакомыми магическими устройствами, а тем более понимать принцип их действия — дар редкий и очень ценный. Будет жаль, если и Тира тоже убьют. Будет особенно жаль, если его убьют по вине или из-за недосмотра Казимира. Интересно, как он умудрялся выживать раньше, как умудрялся сочетать свою профессию и свою безрассудную доверчивость?

«Плохо он выживал, — дошло до Казимира, когда тот возвращался в библиотеку, прихватив с собой корзинку с немудрящей снедью, — совсем никудышно, раз в аду очутился».

— Как тебя угораздило? — спросил он, вручив Тиру большое красно-жёлтое яблоко.

— Хм? — рассеянно отозвался тот, не отрываясь от изучения рельефа длинной горной гряды.

«Варигбаг» — прочёл Казимир на странице с комментариями.

Содрогнулся и дальше читать не стал.

— Я хочу сказать, — он пощёлкал пальцами, чтобы привлечь к себе внимание, — как ты попал в ад?

— А. — Тир поднял на него задумчивый взгляд. — Меня кто-то убил.

— Кто?

— Кто-то… — произнёс Тир медленно, сосредоточенно, снова погружаясь в себя. — Слушай, а я не помню. Странное дело. Раньше я ничего не забывал.

— Это стресс, — сказал Казимир со знанием дела.

— И'Слэх возвращается, — Тир с хрустом откусил от яблока, — пойдём во двор. Кончилась передышка.

Глава 8

Слева по борту рай.

Олег Медведев

Передышка закончилась, но до возникновения новых проблем по расчётам Тира ещё оставалось чуть больше часа. Примерно час до подхода шлиссдарка, который должен принять на борт их с Казимиром, и минут десять до нападения на этот шлиссдарк болидов, ошивающихся в окрестностях Крепостного мыса.

Кстати, от Кабо до Лонгви на максимальной скорости было девять часов полёта и, соответственно, столько же обратно. Отец Грэй вернулся всего через одиннадцать часов…

И объяснил эту странность сразу, как только выпрыгнул из болида.

— Барон отправил меня обратно с помощью магии. Надеюсь, он не пытался таким способом дать мне понять, что хочет поскорей от меня отделаться. — Глядя, как многоцветным, искрящимся шлангом выползает из машины Озирока, отец Грэй добавил: — Я кардинал Лонгви. По мнению церкви, бароны не должны отделываться от кардиналов. Кстати, я захватил с собой, решил, что вам пригодится… вот, возьмите.

Он вручил Тиру и Казимиру по плоскому параллелепипеду размером примерно с сигаретную пачку.

— Это дгирмиш. Устройство для считывания информации с кристаллов. Такие выдают каждому прибывающему в Лонгви туристу. Почти такие: в туристические дгирмиши кристалл встроен и заменить его нельзя, а с помощью этих вы сможете прочесть любой. Сейчас там кристалл с путеводителем по Лонгви. Пока мы ждём шлиссдарк, самое время поужинать, а я постараюсь рассказать вам то, что сам знаю о городе. То, что может вас заинтересовать.

С точки зрения отца Грэя, заинтересовать их могла лонгвийская Лётная Академия. Да, пилотов там готовили в академии, ни больше ни меньше.

— Таков Лонгви, — объяснил отец Грэй, — в нашем городе необычные порядки, но там и люди живут необычные. Пилоты, как и купцы, и финансисты, и ремесленники, — это не только профессия. Это лицо Лонгви. Поэтому им недостаточно уметь летать, считать деньги или создавать вещи. Вам сейчас нужно знать, что вступительные испытания начнутся через два месяца, десятого рефраса. Уверен, что у вас, Тир, не возникнет никаких сложностей — заявите сразу, что умеете управлять шлиссдарком, докажите это на тренажёре, и вам ещё и стипендию назначат. А вам, сын мой, — он взглянул на Казимира, — придётся готовиться к экзаменам, если вы тоже решите получить образование в Лонгви, или подтверждать свои профессиональные навыки.

— Профессиональных навыков? — с лёгким раздражением переспросил Казимир. — Кому тут нужен программист?

— Им, — Тир пальцем постучал по лежащему на столе дгирмишу, — тем, кто делает такие штуки. И тем, кто делает для них кристаллы. Но учиться тебе всё-таки придётся. Академическое образование — лучший способ в максимальном объёме получить абсолютно бесполезные знания.

— Издеваешься? — уточнил Казимир.

— В мыслях не имею. Нам с тобой эти знания необходимы. Мы здесь чужие, не забыл?

— С дипломом лонгвийской Лётной академии вы легко сможете найти себе покровителя, — добавил отец Грэй. — В Саэти это общепринятая практика. Так, например, моя семья находится под защитой Лонгвийца ещё с тех времён, когда мой отец бежал из Арксвема, облыжно обвинённый в убийстве.

— Покровительство, — протянул Казимир, — личное покровительство. По-моему, это довольно-таки противно.

— Я могу быть полезным, — сухо отрезал Тир.

На Земле это тоже было обычной практикой. Для него — обычной. Личный покровитель, которому ты оказываешь разного рода услуги. Он действительно мог быть полезным — идеальный убийца, киллер с интересным набором дополнительных умений. Отец Грэй прав: диплом нужен. Нужен для того, чтобы создать видимую ценность, ценность первого плана. Для того, чтобы новый хозяин мог скрывать, в каких целях использует его на самом деле.

Выглядит неплохо. До тех пор, пока хозяин не предаст, или не попробует перепродать кому-нибудь другому, или не испугается настолько, что попытается сам избавиться от него…

Всё это уже было. Но выбирать пока не из чего.

А когда дойдёт до предательства, продажи или убийства, бежать придётся снова. Но к тому времени планета перестанет быть чужой.

Да к тому же, если речь зайдёт о перепродаже, там, возможно, и бежать не понадобится. Новый хозяин может оказаться не хуже старого.

И вообще, первым пунктом в повестке вечера — болиды раиминов, поджидающие в холмах на западе.

* * *

Проблему с болидами решать не пришлось.

Когда Тир с Казимиром поднялись на борт бело-золотого шлиссдарка, над палубой разбежалось бликами силовое поле на порядок мощнее того, что прикрывало пассажиров «Борзды» и «Хаттыя».

Раимины попытались атаковать, когда Кабо скрылся из виду. Их орудиям недостало сил пробить магическую защиту, но какое-то время болиды не отставали, вились вокруг, так и этак подбираясь к шлиссдарку.

Казимир, как и остальные пассажиры, с интересом наблюдал за односторонним воздушным боем. Краем глаза поглядывал на Тира, а тот сидел неподвижно, смотрел прямо перед собой — эта его способность в любой момент отключаться от происходящего уже начинала слегка раздражать — и думал о чём-то постороннем, как будто вокруг корабля не носилась стая врагов. Явившаяся, между прочим, за их головами.

Но когда по поверхности поля разлилось жидкое пламя, Тир побелел, и подлокотники кресла хрустнули под напрягшимися пальцами. Мигом перестав злиться, Казимир встряхнул его за плечи и, глядя в глаза, сказал весомо и строго:

— Всё в порядке. Нашим защитам огонь не повредит. Вообще ничего не повредит.

Насчёт последнего он, правда, сомневался. Но насчёт огня был уверен.

Тир в ответ на проявленную заботу высказался матерно. Не в адрес Казимира, а вообще. Прозвучало неубедительно, потому что без энтузиазма и почти шёпотом, но, по крайней мере, додушивать подлокотники он не стал. И зрачки снова стали человеческими.

Пирофобия — это нормально для того, кто прошёл через адское пламя. Интересно, в Лонгви принято топить камины? И если да, не создаст ли это дополнительных проблем?

…Тир о каминах не думал. О том, что Казимир ему только что попытался помочь, он не думал тоже. Светлый князь решил для себя, что будет защищать спутника, вот и защищает, как умеет. Пирофобия стала какой-то ненормально острой — это плохо. А с учётом того, что она и раньше была ненормально острой, а теперь ещё и усилилась — это совсем хреново.

Бой вот-вот должен закончиться. Сейчас раимины перегруппируются, чтобы атаковать корабль на встречном ходу и в одной точке — разумное решение, так у них действительно появится шанс пробить защиту, — и стрелки шлиссдарка уничтожат их одним или двумя залпами. На этом корабле управление орудиями выведено на главную панель управления. Раимины либо не знают об этом, либо подзабыли, увлёкшись атаками. Они не видят людей у баллист и воображают, будто могут действовать безнаказанно.

— Смотри, — сказал Тир, — сейчас…

И поморщился, когда слаженный залп носовых орудий буквально смёл с неба две трети болидов. Машины, вооружённые зажигательными снарядами, взорвались, расцветив ночь кричащим от боли фейерверком. Шлиссдарк совершил стремительный манёвр, выстрелил с левого борта и с равнодушным величием прошёл сквозь рушащиеся с небес обломки.

Только сейчас орудийные расчёты отправились по своим местам, чтобы перезарядить баллисты.

К этому нужно будет привыкнуть. К тому, что убивать можно не только людей, но и машины. Привыкнуть нужно, однако не факт, что этим придётся заниматься. Хозяин, кем бы он ни был, станет использовать Тира по назначению, а его назначение отнюдь не в том, чтобы вести воздушные бои.

Но Лонгви, город, где делают дгирмиши — и не только дгирмиши…

Тир улыбнулся. Этот город уже начинал ему нравиться.

* * *

На туристическом кристалле не было городских видов. Ни одного. Карта была, были схемы маршрутов городского транспорта, была адресная база гостиниц, ресторанов, посольств и отделений городской стражи, были шон-коды («номера телефонов» — перевёл «толмач», и Тир в который раз умилился старательности приборчика), словом, было много всего, но ни одной завалящей картинки с хоть какой-нибудь завалящей достопримечательностью.

Это показалось странным.

И это казалось странным до двух часов ночи.

А в два часа шлиссдарк совершил разворот, повернувшись к земле правым бортом, и пассажиры увидели Лонгви. Феерию света, море огней, сверкающий драгоценный камень в чёрной оправе скал Варигбага.

У Казимира вырвался какой-то нечленораздельный эмоциональный возглас, потонувший в единодушном восхищённом вздохе остальных пассажиров.

— Ага, — кивнул Тир. — Почти идеальный круг диаметром пятьдесят километров. Население — два миллиона. С пригородами — три миллиона. Плюс полная электрификация всего баронства.

Про электрификацию — это он уже от себя добавил. Остальное было прямой цитатой из путеводителя. Правда, там размеры города указывались не в километрах, а харрдарках, и было их не пятьдесят, а двадцать. Но это уже особенности перевода.

Для князя Мелецкого, как и для Тира, числа не были пустым звуком, и вроде бы он должен был заранее представить себе, что им предстоит увидеть.

Хотя, конечно, в полной мере этого не представлял и сам Тир.

Теперь они разглядели пригороды — озера неяркого света на тёмной земле. Промышленные и сельскохозяйственные центры, от которых зависело существование огромного города. Здесь использовали магию. Здесь её было больше, чем на всей остальной планете. Ещё одна странность Саэти, с которой, видимо, тоже придётся разбираться: почему другие государства не перенимают опыт Лонгви? Что мешает повсеместно использовать имеющиеся технологии?

А город, приблизившись, из сверкающего бриллианта превратился в тончайшее кружево золотой и серебряной проволоки, в морозный узор на стекле, в ледяную розу с каплями росы на прозрачно-хрупких лепестках.

— Снежинка, — произнёс Казимир, стараясь говорить как можно небрежнее.

У него не получилось.

А сравнение было удачным. И правда — снежинка, нерукотворный шедевр. Сходство усиливалось тонкой вязью мостов и ажурных галерей, связывающих между собой разные ярусы Лонгви. Опалесцирующие, матово сияющие здания парили в воздухе, серебряные нити удерживали их, не позволяя улететь. В полукилометре над городом медленно вращался вокруг своей оси дворцовый комплекс…

Тиру потребовалось сосредоточиться на тексте путеводителя, чтобы стряхнуть очарование и сообразить, что это не дворец, а клиника Самата Гахса. Ещё одного керта, кстати. А теперь самое время вспомнить, что главный архитектор Лонгви, творец этого чуда, носит имя И'Слэх. Исхар И'Слэх, отец Грэя И'Слэха, кардинала Лонгви.

В городе что, действует кертская мафия? Или барон питает слабость к кертам?

Скорее второе. Поскольку клиника обладает правом экстерриториальности и находится под защитой — личной защитой — всё того же барона Лонгвийского. Дались ему керты!

А многоярусный сияющий город уже предстал во всей своей запредельной красоте. От вершины купола над летучей клиникой Гахса до небоскрёбов, стоящих на земле, но тоже рвущихся в небо. Великолепные башни, не из стекла и бетона — из хрусталя и мрамора, и ещё шпили и купола храмов, тёмные парки вокруг спящих особняков, мосты над паутиной каналов, и редкие в этот час, похожие на светящихся ос болиды, и медленные, грузные, как майские жуки, летающие автобусы.

Как бишь они называются по-лонгвийски?.. Анлэтхе — «круглобокие». Подходящее название.

Сделав посолонь круг над городом, шлиссдарк перевернулся на брюхо и направился в сторону лётного поля.

Это была традиция — пассажиры должны взглянуть на Лонгви с неба, увидеть его целиком, воспринять — насколько хватит восприятия. И восхититься.

— Увидеть Лонгви и умереть, — продекламировал Мелецкий, с трудом отводя взгляд от зарева по правому борту.

— Может, и так, — сказал Тир.

История вторая

Слово барона Лонгвийского

Глава 1

Здесь мы можем летать бескрылыми.

Михаил Башаков

Лонгви. 2550 год эпохи людей. Месяц зорвальд

Этот город не переставал восхищать его. Прекрасный Лонгви, не просто стремящийся в небо — взлетевший туда. Город, существующий в четырех измерениях: в трех пространственных и ещё в одном — идеальном, в измерении полёта. И дело было даже не в парящих в небе зданиях, дело было в том, что в Лонгви жили люди, умеющие летать. Летать в том понимании, которое Тир вкладывал в это слово. Разумеется, такими были не все лонгвийцы, далеко не все, и тем не менее, бродя по городским улицам, он наслаждался обманчивым ощущением, будто для Лонгви гениальность — это норма, а не исключение из правил.

Сначала, в первые недели жизни здесь, слова «в Лонгви всё должно быть самым лучшим» вызывали только насмешку. Теперь, к исходу третьего месяца, Тир знал: в Лонгви всё — самое лучшее.

Другого здесь не потерпят.

К людям это, конечно же, не относилось. Людям почему-то всегда и везде делаются поблажки. Но лонгвийцы хотя бы стремились к идеалу. Перфекционизм был естественным состоянием души любого аборигена.

За прошедшее время Тир разобрался в некоторых правилах, определяющих жизнь Саэти. В частности, понял ситуацию с магией и магами.

Когда-то магов было много. Их учили в Вотаншилльском институте магии. Учили как обычных студентов: раз в году набирали пятьдесят человек, через пять лет выпускали профессиональных магов. Те же полсотни, поскольку оставлять мага недоучкой нельзя, лучше уж сразу убить. Такая система практиковалась целое столетие, магия стала обычным делом, применяясь в первую очередь, разумеется, в военном деле. Во вторую — в быту. После нескольких эксцессов правители большинства государств подписали конвенцию, запрещающую применение магии в военных действиях. И воинское дело стремительно скатилось назад, к мечам, арбалетам и прочим алебардам. Оно того, пожалуй, стоило, поскольку следствием одного из эксцессов стало появление на карте мира нового внутреннего моря.

Тир отыскал древние карты, на которых моря ещё не было, а были населённые орками земли. Прикинул количество жертв… уважительно кивнул. Не Хиросима, конечно, к тому же никакого вреда для будущих поколений, но размах акции впечатлял.

Условия конвенции тоже удостоились его одобрения. Государство или государства, нарушившие правила, уничтожались остальными участниками конвенции. Уничтожались незамысловато и очень быстро: запрещённого к применению, но не запрещённого к разработке и хранению оружия в арсеналах было предостаточно, и вся его мощь обрушилась бы на нарушителей в течение нескольких часов.

Несколько позже в Саэти появились болиды — чистой воды магия, начиная с антигравитационных установок и заканчивая двигателями. И болиды стали исключением из правил. По взаимному согласию. Ни у кого не хватило сил отказаться от возможности подняться в небо, воевать в небе. Убивать…

Для чего ещё нужны боевые машины, если не для убийства? Для чего вообще воевать, если не для того, чтобы убивать людей?

Тир знал, что у самих людей другие взгляды на проблему войны, и знал, что люди ошибаются. Достаточно один раз увидеть, что такое война, чтобы убедиться — это повод для человека поддаться самому человеческому из инстинктов: бессмысленной жестокости.

Как бы там ни было, на болидах позволили летать и даже разрешили установить на них магическое бортовое вооружение. Но — с серьёзными ограничениями по энергоёмкости, скорострельности и разрушительной силе.

Тир, ознакомившись с разработками, два дня ходил злой и, понимая, что поддался эмоциям, всё равно отвязывался на Казимире и на всех, кто подворачивался под руку.

Через два дня он смирился. Использующиеся в настоящее время ШМГ — шарикометатели Геллета — были всё же лучше, чем какие-нибудь баллисты или что-то ещё, до чего могла додуматься здешняя техническая мысль. Покрытые специальным составом шарики загорались от трения, а их начальная скорость напрямую зависела от скорости машины. Наибольшую убойную силу имели выстрелы пилотов, достаточно умелых, чтобы летать и маневрировать на самых высоких скоростях, так что можно было не чувствовать себя несправедливо обиженным. Если, конечно, не вспоминать о том, какое вооружение могло бы стоять на болидах, а вместо этого лежало законсервированное в арсеналах, ожидая своего часа, который мог никогда и не наступить.

В тренировочных боях вместо боевых шариков применялись так называемые «маркёры». Тоже, разумеется, магия. Маркёры неплохо имитировали попадания разной степени тяжести, временно выводили из строя двигатели, лишали подвижности пилота. Срабатывали они только в том случае, если машины были оснащены соответствующими датчиками. Датчики стоили денег. Маркёры — не стоили почти ничего. Это был редкий для Саэти случай, когда цены на магическое оборудование не оказались завышены в несколько десятков раз.

О завышенных ценах Тир мог судить, опираясь исключительно на лонгвийские источники. Ну и на то, что каждый день наблюдал на улицах: в Лонгви магия использовалась повсеместно, и никого это пока не разорило. Жизнь в городе и во всём баронстве была дороже, чем в других государствах Вальдена, но не настолько, чтобы компенсировать затраты на магическое оборудование, если бы Лонгви закупал их по общемировым ценам.

Эти самые общемировые цены, устанавливаемые производственным центром Вотаншилльского института магии, и стали второй причиной того, что применение магии не только в войне, но и в мирной жизни постепенно сходило на нет. Институт был монополистом и творил, что хотел, отговариваясь, когда считал нужным отговариваться, одним и тем же аргументом: у нас не хватает людей.

Аргумент навяз на зубах, но был правдив. Людей — магов, способных работать на производстве, — действительно не хватало.

К сожалению — по крайней мере, Тир об этом пожалел, — на запрете магии в военных действиях в Саэти не остановились. И в конце концов запретили самих магов. Точнее… сочли, что ставить их производство на поток неэтично. Чёрт их поймёт почему. Библиотека, в которой Тир черпал сведения, тоже была лонгвийской, большинство авторов, писавших о проблемах магии в Саэти, были лонгвийцами, и взгляд их на проблему был односторонним и резко негативным.

Мнение лонгвийцев никого в Вотаншилле не интересовало. Упирая на трансцендентность, возвышенность и запредельность своего знания, маги настаивали на том, что не могут, просто не имеют права создавать ремесленников. Магия — это искусство, и другие точки зрения невозможны. А искусство подразумевало обучение один на один, от ученика к учителю, в течение многих лет. С тем, чтобы конечный результат на голову превосходил любого или почти любого из прежних массовых выпусков.

Результат действительно превосходил. Только вместо пятидесяти магов за год в мир выходили пять магов за десятилетие. Тут уж не до массового производства бытовой техники. Выпускники института были нарасхват при дворах и придирчиво копались в предложениях, исходящих от правителей разной степени могущества. Конкурентов они не боялись. За конкурентов могли бы сойти керты, но область применения кертской магии ограничивалась границами кертского царства. За конкурентов могли бы сойти жители далёкого острова Хиту, которым наплевать было на материковые законы, но на Хиту до идеи о том, что каждый маг бесценен и уникален, додумались примерно на тысячу лет раньше, чем в Вотаншилле.

Эльфийские маги предпочитали не иметь дела с людьми. Орки людей убивали. Шефанго… о, эти с людьми активно сотрудничали. Но даже шефанго не учили людей магии. Для этого шефанго создали в Вотаншилле институт…

Здесь круг замыкался.

Книги, которые читал Тир, были полны стона и скрежета зубовного и тихого, бессильного, но злого недоумения. Тир не злился — он уже отбесился своё, когда понял, какого оружия лишился из-за конвенции, — но отношение авторов разделял. Что мешало Вотаншилльскому институту создавать двух суперменов в пятилетку, выпуская при этом каждый год полсотни нормальных, крепких профессионалов?

Трансцендентальность, не иначе. А что ещё? Она, родимая, и ничего кроме.

Но как же в таком случае сам Лонгви? В условиях, когда любая магическая вещь — это предмет искусства, имеющий соответственную цену, на какие средства обеспечивает себя необходимым магическим оборудованием город, целиком и полностью зависящий от магии?

А на свои собственные. Барон Лонгвийский когда-то давно основал институт в Вотаншилле, а когда тамошние маги осознали своё высокое предназначение и отказались набирать студентов, пожал плечами и создал в Лонгви целый комплекс профессионально-технических училищ.

Да, безусловно, их выпускникам далеко было до магов с высшим образованием, даже до тех, кого когда-то обучали поточным методом. Но лонгвийских магов хватало на создание необходимого городу оборудования, а также на рационализацию и редкие открытия. А большего от них и не требовалось. В Лонгви знали истинную цену магическим предметам. В Лонгви повсеместно пользовались ими. И не покупали в Вотаншилле ничего, кроме болидов. Даже медлительные анлэтхе — которые при необходимости легко было переоборудовать в хорошо бронированные бомбардировщики — изготавливались на заводе в одном из многочисленных пригородов.

Лонгви не конкурировал с Вотаншиллом. Магические предметы, изготовленные в здешних мастерских, не продавали в другие государства. Но себя город обеспечивал полностью, всем, начиная с самого необходимого и заканчивая предметами роскоши.

Рай на земле, не иначе.

Похоже, что так. Только не для Чёрных.

* * *

… — Ты сегодня занят? — Лика застенчиво улыбнулась. — Может быть, у тебя найдётся пара часов?

— Я всегда занят, — Тир кивнул, приглашая девушку войти, — что нужно?

— Мы собираемся в «Ноты». Мирон хочет купить себе новую скрипку. То есть старую… в смысле, другую. Вот. — Лика тряхнула головой, как всегда, когда от спешки запутывалась в словах. — Без тебя мы точно купим что-нибудь не то.

— Мирону нужно купить себе другие руки, — сказал Тир. — И другие уши. А вам всем нужен другой Мирон.

Лика вздохнула и постаралась сделать взгляд жалобным. Попытка удалась, но на Тира такие штучки не действовали.

«Ноты», а точнее — «Семь нот», было название лавки, торгующей нотными списками и подержанными музыкальными инструментами. Своеобразный обменник, услугами которого пользовались студенты лонгвийской консерватории чуть ли не со времён её, консерватории, основания. В «Нотах» нельзя было купить ничего выдающегося или хотя бы просто высококачественного, но это только если не искать. Или не уметь искать.

Тир искать умел и умел выбирать.

Это относилось не только к музыкальным инструментам, и за три месяца жизни в Студенческом квартале он успел заработать репутацию мага-самородка. В Лонгви хватало таких — людей с магическими способностями, интуитивно научившихся пользоваться малой частью своих возможностей.

С Ликой Сапи и музыкантами её арры — на Земле сказали бы «группы» — они познакомились почти сразу, как закончились вступительные испытания в Лётной академии. Казимир, тоже успешно выдержавший испытания, хоть и не заслуживший стипендии, настоял на том, что поступление нужно отметить. Мест, предназначенных для подобного рода мероприятий, в Студенческом квартале было предостаточно — на взгляд Тира, даже больше, чем нужно. Ну а в кабачке, выбранном Казимиром, в тот вечер выступала арра, вокалисткой в которой и была демазель Сапи.

Называлась арра «Оранжевые скелеты», и Тир считал, что оправданием названию может служить только смешанный состав. В конце концов, если сходятся вместе студенты консерватории и студенты института при клинике Гахса, надо быть готовым к самым неожиданным эффектам.

Однако это всё лирика. Важно было то, что жизнь в Студенческом квартале диктовала свои правила. Важно было то, что Тир предпочитал следовать правилам, пока обстоятельства не вынуждали от них отступать. А самым важным было то, что, очень быстро став своим в школярско-богемной коммуне, Тир приучил окружающих относиться к нему с уважением, не приставать по пустякам и прислушиваться к его пожеланиям.

Всё перечисленное гармонично сочеталось с неизменно дружелюбным к нему отношением, на что Казимир как-то раз философски заметил, мол, люди — они как собаки: чем больше их бьёшь, тем сильней они тебя любят.

Казимир преувеличил: Тир никого не обижал просто так. И то, что его любили, было естественным явлением — он ведь ничего не предпринял к тому, чтобы его перестали любить.

— У Мирона неплохая скрипка, — сказал он. — Я могу помочь с покупкой, но не вижу в ней смысла.

— Хочешь напомнить о том, что ты педант и зануда? — уточнила Лика. — Извини, но над этим придётся ещё поработать. Пока неубедительно.

Тир пожал плечами и выглянул в окно.

— Холодает. Ладно, пойдём.

— Зорвальд, — напомнила Лика, — девятый месяц года.

— Почти зима, — согласился Тир, надевая куртку. — И что?

— А то, что в это время даже в Ниторэй уже холодно.

Остальные «скелеты» поджидали их на крыльце парадного. Вся арра в полном составе. В сумке у Пелоса, гитариста, при резких движениях стеклянно позвякивало. Однако, несмотря на близость и доступность вина, никому в голову не пришло откупорить хотя бы одну бутылку — Тир не любил не только пьяных, а даже слегка выпивших, и «скелетам» было прекрасно об этом известно.

— Поход за скрипкой — это общественное мероприятие? — уточнил Тир, когда закончилась церемония взаимных приветствий.

— Деньги же общие, — объяснил Пелос. — Всей аррой скидывались.

— Я хочу хороший инструмент, — Мирон покачал футляром со скрипкой, — лучший, какой можно купить в «Нотах». Эту мы, понятно, попробуем оставить там, но я сомневаюсь, что её возьмут. Разве что на дрова.

— Я так и не понял, что тебя не устраивает.

— Да всё, — сказал Мирон.

— Последние два выступления… — Пелос закатил глаза.

— Последние два позорища, — поправила его флейтистка Ири, — Тир, это было так, как будто мы играем вместе в первый раз в жизни. И в последний, — добавила она, подумав. — Потому что порядочные люди такой опыт не повторяют.

— Ну-ка, дай сюда. — Тир требовательно протянул руку к скрипичному футляру.

— Зачем? — спросил Мирон, но отдал футляр без возражений.

…Казимир, вывернувший из-за угла, без интереса наблюдал сцену у парадного.

«Тир и люди» — картина маслом.

Всё как всегда. Окружили и в рот заглядывают, вели он им сейчас сплясать — спляшут, ещё и подыграют сами себе. Интересно, как этот недомерок умудряется создавать впечатление, будто он выше всех на голову?

Насчёт «недомерка», правда, Казимир думал не всерьёз. Рост не главное, главное — умение себя подать.

Его заметили не сразу. Но, когда заметили, поприветствовали с искренней теплотой, позвали пойти в «Семь Нот», а оттуда — на квартиру к Мирону, обмыть покупку нового инструмента.

Тир, тот Казимира проигнорировал, он достал из футляра скрипку и рассматривал её с внимательностью коллекционера или реставратора.

Нормальная лонгвийская скрипка — копия эльфийской, с длинной шейкой, без подбородника, с большим, чем у ниторэйских или эстремадских, натяжением струн… Казимир много знал о скрипках. Равно как о гитарах, виолончелях, разнообразных барабанах и прочих флейтах. Пообщайся-ка со «скелетами» хотя бы раз в неделю, поневоле станешь специалистом.

Положив скрипку на плечо, Тир нахмурился и провёл по струнам смычком, сыграв простенькую гамму. Хороший чистый звук. Что ему не нравится?

Конец ознакомительного фрагмента.

Оглавление

  • Книга первая. Пыль небес
Из серии: Зверь

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Принц полуночи. Книга 1 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

1

Я живой (нем.)

2

Зверь (нем.)

3

Шлиссдарк (зароллаш) — летающий корабль.

4

Ленар Рахматуллин.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я