Однажды в деревне. Сборник рассказов

Наталья Владимировна Мозилова, 2018

Сборник "Однажды в деревне" окунёт вас в мир русского села: противоречивый, очаровательный, уютный. Автор книги постарался показать щемящую радость прошлого и парадоксальность настоящего. Период повествования – начало 90-х – наши дни. Если у вас было деревенское детство, если ваши бабушки там живут до сих пор, если вам хочется на мгновение вырваться из обыденного мира и вспомнить вкус парного молока – эта книга ваш верный путеводитель. Для широкого круга читателей.

ОДНАЖДЫ В ДЕРЕВНЕ

I.

Новогодние каникулы получились весёлыми. Мужики «отдыхали» с двадцать пятого декабря до девятого января, как говорят, не просыхая. В пьяном угаре практически незамеченной произошла смена лет. Михалыч только помнил, как Паша-леший, вытаскивал его из-за печки, чтобы выпить «вместе с президентом». У них в деревне это так называлось. Володя употреблял не больше их, но и не убавлял. После тоста «За Путина! За хорошую жизнь!», он сбегал к себе за припрятанной «сливянкой» и банкой огурцов, их закатывала ещё его благоверная.

Изба, где гуляли деревенские холостяки, стояла на отшибе, но их песни были слышны далеко за пределы Борисцева. Весёлая жизнь продолжалась до восьмого. Восьмого Володе стало плохо. Он пожаловался Паше-лешему на сердце, но его товарищ только сказал: «Слабак!», и подал с холодильника таблетку валидола. На следующий день Володе стало ещё хуже. Он сказал: «Братцы, помираю, вызовите мне «скорую»!». Мужики напугались, губы заболевшего были синими. С горем пополам, Михалыч на мобильном набрал местных медиков.

— У нас тут человек умирает, сердце, синеть начал.

— Да, ладно, пить надо меньше, алкоголики проклятые

— Аллё! Вы что, говорю вам, человек умирает! Жаловаться буду!

— Много вас сейчас таких «болящих». Ладно, давай, где умирает.

— Деревня Борисцево, последний дом в улице

— Чё? Деревня? А у вас хоть дороги-то чищены? Как ты представляешь, фельдшер к вам будет добираться? По сугробам три-то километра от трассы?

— Говорю вам, умирает! Вы обязаны! — срывался на крик Михалыч.

— Не ори на меня! Сейчас сообщу, если фельдшер пойдёт, то ждите. Пока дайте ему что-нибудь. Есть таблетки-то?

— Да, давали уже…

— Дайте «нитроглицерина» ещё… Лёжа, пусть примет, — сказала женщина и повесила трубку.

Михалыч, уже почти протрезвевший от страха и гнева на эту барышню, посмотрел на Володю. Тому лучше не становилось.

— Эх, дружище, держись, они это, приедут… Паш, беги к Таньке, скажи, таблетки от сердца нужны!

Через десять минут Паша-леший прибежал с горстью различных лекарств, среди которых нашёлся и «нитроглицерин». Володе под ноги, по совету соседки, положили свёрнутую фуфайку, под язык дали таблетку. Минут через двадцать Володя сказал:

— Мужики, позвоните ещё раз, что там, едут? В груди жжёт. Скажите, всё, помираю…

Михалыч, предварительно выпив рюмку самогона — для смелости — набрал «ноль три».

— Это снова из Борисцева. Что там фельдшер, скоро ли будет?

— Ох, неугомонные. Скоро, скоро. Выезжают они. Ты, это самое, скажи, где там к вам пройти?

— Передайте, от указателя там тропа «вершённая», пусть по ней прямо.

— Хорошо, передам. Оно, конечно, лучше бы было, если бы встретили…

— Это да, да, сейчас прибежим. Только пусть они быстрее, плох он…, — уже почти умоляя, произнёс Михалыч.

— Хорошо. Пип-пип-пип… — заговорил с ним электронный голос.

Михалыч был знаком с Володей последние пять лет. С тех пор, как бывший учитель истории поселился с женой в деревне. Супружницу его прибрало три года назад, какая-то онкология, Володя не любил про это говорить. Сам же учитель с тех пор крепко запил, что интеллектуально разнообразило компанию Михалыча и Паши-лешего. Нашёлся — третий. Они всегда рассуждали о политике, истории, роли человека в России и мире, почему развалилась деревня. То ругали, то хвалили власти — это зависело от размера прибавки к пенсии, вместе ходили по грибы и варили самогон. Иными словами — были друзьями. И сейчас Михалыча сильно потрясло происходящее. Он не хотел верить, что Володя умрёт, тот почти никогда не жаловался на здоровье, а хамское отношение «скорой» пробуждали в мужчине дух «воина».

— Ух, я им! Они у меня попляшут! Володь, ты это, держись… только держись… Как от таблетки? Полегче?

— Неа. Что-то мне совсем худо, Михалыч. Говорила мне покойница, не пей. Вот, сегодня опять от неё то же выслушаю. Помру, скажет мне укоризненно: «Я же тебе говорила!». Михалыч… похоронные-то мои в шкафу, в коробке из-под обуви. Там должно хватить…И пиджак мой там же, найдёшь…

— Тьфу, ты! Не помрёшь, едут врачи. Давай-ка, Пашка, сбегай, встреть фельдшерицу, а то не найдут дорогу. Наши медики могут.

Пашка, не застёгивая тулуп, быстрым шагом вышел из дома.

— Володь, держись! Сейчас мы…

Но Володя, хоть и хотел держаться, не мог. Ещё минут десять он стонал. Потом захрапел и отдал Богу душу. Михалыч долго тряс усопшего: «Володя! Вовка! Ну, что ты! Ты это брось!», — но тот почему-то не хотел оживать. Через полтора часа Паша-леший привёл фельдшера. Он нёс чемодан, а женщина, шла следом, поминая нехорошим погоду, мужиков-алкоголиков и президента, устроившего такие длинные каникулы.

— Ох, знал бы, как вы мне надоели. Пьют — и мрут, пьют — и мрут… Каждый Божий день… Он опился — а ты беги, по этим сугробам, по морозу…

— Ладно, гундеть-то… Ты за это деньги получаешь, — довольно смело высказался Паша, ведь фельдшер ему в дочери годилась.

— А ты мои деньги не считай!

— А ты жить не учи. Не от хорошей жизни пьём…

Войдя в избу, Паша и фельдшер увидели Михалыча, сидящего на полу, утирающего слёзы. Володя лежал на кровати в неестественной позе, с перекошенным лицом.

— Пооомееер…, — выл Михалыч. — Что ж вы, суки, так долгооо…

Женщина подошла, потрогала пульс.

— Умер. Давно? — равнодушно спросила фельдшер.

Ответа не последовало. Женщина у Паши-лешего спросила имя покойного, чтобы оформить вызов, что-то записала в своей книге.

— Ну, вот и всё. Ты меня проводишь? — обратилась она к Паше.

— Сама дойдёшь, стерва, — с сердца сказал Михалыч.

— Алкаши! — крикнула фельдшер и хлопнула дверью.

II.

Через час в доме Паши-лешего собрались женщины. Они причитали, ругались и ругали. В избе пахло самогоном, закисшими огурцами и сырыми стенами. Суеверные чувствовали запах смерти, но отгоняли эту мысль прочь. Самая активная — Татьяна, некогда работавшая ветеринаром на ныне развалившейся ферме, руководила селянами.

— Так, воду погрели? Где тазы? Пашк, тряпки неси!

Бабы суетились, нужно быстрее обмыть тело, пока оно не окоченело. Михалыч принёс костюм и рубашку с галстуком. В них когда-то Володя вещал школьникам про крепостное право и Великую Отечественную. Потрепанные ботинки мужчина нашёл в той же коробке, где и «похоронные». Двадцать тысяч. Этого должно было хватить на гроб, пару венков и помин доброго товарища. Единственную дочь Володи задавила машина, когда ей было двадцать пять. Внуков не было. Близких родственников — тоже. Но, чтобы очистить совесть, Михалыч взял мобильный и зарядник учителя: изучить список контактов. Уже у ворот мужчина озадаченно остановился. На него кинулся с лаем Снежок.

Конец ознакомительного фрагмента.