Анти-Авелин

Наталия Земская, 2015

Книга рассчитана на читателя с философским взглядом на историю и человеческую жизнь. В ней поднимаются вопросы развития человеческого разума, понятий добра и любви, их связь с историей человечества, рассматриваются вопросы ожившего во многих странах мира национализма, связь этого явления с фашизмом середины прошлого века. Сюжет романа занимателен, основан на реальных исторических событиях, не лишен мистики и будет интересен самому широкому кругу читателей.

Правило мещанина

Мила сидела перед телевизором за чашкой утреннего кофе. Ощущение было такое, что по ней проехались катком. Новости по «Первому» рассказывали о небывалом для марта снежном урагане:

— Облачность опустилась так низко, что, по свидетельству очевидцев, закрыла собой купол Газпрома, расположенного на улице Наметкина, — рассказывала диктор.

На душе было тревожно.

Перед выходом Мила пытливо посмотрела на Нюсю — та лежала на диване с видом полного пренебрежения к происходящему.

— Веди себя прилично, — порекомендовала Мила кошке.

Нюся зевнула и, повернувшись на спину, раскинула лапы в разные стороны.

— Чтоб тебя! — ругнулась Мила, захлопнув входную дверь.

Работать не хотелось. Стол с каждым часом зарастал дурацкими подарочками по случаю надвигающегося праздника 8 Марта.

Поиски по инету начались с успокоительных средств, и как-то незаметно переключились на Авелин Дангон, но безрезультатно. А вот Клод Дангон действительно оказался известным ткачом. Только тот ли это был Дангон — неизвестно.

Начитавшись про старинные трабули и улочки Лиона, Мила приняла решение обязательно съездить туда.

После обеда бухгалтерия перестала доставать своими счетами, а секретарша — дурацкими вопросами. Офис возбужденно гудел, обсуждая планы на праздничные выходные.

Настроение улучшилось. Все было хорошо, пока не раздался Катькин звонок:

— Ты готова?

— К чему?

— К встрече!

— С кем?

— Мать, ну, ты чо? Хочешь, чтобы я тебя поколотила! С Ильей Андреевичем. Не со мной же!

— Кать, я бы с тобой предпочла.

Катерина выругалась.

— Значит, так. Я договорилась о вашем свидании в 19.00 в итальянском ресторане на Профсоюзной. Специально позаботилась, чтобы это было рядом с твоим домом. Сейчас руки в ноги и домой! Будем готовиться. Я раскрою тебе такие тайны обольщения, всю жизнь «спасибо» говорить мне будешь! — И бросила трубку.

В других обстоятельствах Мила даже с места не сдвинулась бы, но усталость после странной ночи и желание побыстрее вернуться домой сделали свое дело. Под предлогом — не разочаровать свою подругу, она разрешила себе пораньше уйти с работы.

Подобрать наряд Катька позволила Миле самостоятельно. Обещанное обольщение содержалось во флакончике, торжественно водруженном на кухонный стол.

— Вот, — указав на флакончик пальцем, произнесла сияющая подруга.

— Что это? — Мила нагнулась, чтобы лучше рассмотреть.

— Сейчас объясню. Это амбра из паховых желез кита.

— Фу! — Мила отпрянула назад.

— Без «фу», пожалуйста! Слушай сюда. Про связь половых центров с органами зрения и слуха я тебе уже рассказала. Существует еще один орган сексуальных чувств — обоняние.

— Я об этом слышала.

— Ничего ты об этом не слышала! Не перебивай. Их у человека два. Один существует для распознания запахов, а второй исключительно для определения сексуальных приоритетов. Находится он на хрящике носа, а нерв от него отходит в тот же древний отдел мозга, о котором мы с тобой говорили. Его задача уловить половые феромоны, которые вырабатываются под мышками и в паховой области человека, и несут информацию об иммунитете, болезнях, возрасте и прочих особенностях организма. Из мозга обработанный сигнал подается в эндокринную систему, которая вырабатывает половые гормоны, и человек начинает испытывать или влечение, или отвращение, или получает сигнал — не придавать никакого значения. К примеру, известны случаи, когда люди, сделавшие пластическую операцию на нос, становились абсолютно фригидными.

— Ну, надо же, как все просто, — сказала Мила и замерла, вспомнив ночного гостя.

— Еще проще, чем ты думаешь, — продолжала Катька. — Женские феромоны универсальны, и их уже давно научились подделывать. Самая лучшая подделка стоит на твоем столе. А вот мужские феромоны индивидуальны, и их подделывать еще не научились.

— Опять мы на коне.

— Да. Здесь снова владычица ситуации — женщина. Добавляешь амбру в любимые духи, и с вдыхаемым ароматом мужик получает такое количество гормонов в кровь, что практически зомбируется. То есть рассудочная часть мозга отключается, — Катька торжествовала.

— А что делать, когда действие амбры закончиться?

— Ты уже взрослая девочка… сама придумаешь.

— Ну, он помнить-то меня хотя бы будет?

— Мил, ты тупая, да? Я для тебя наизнанку вывернулась, доставая эту амбру, а ты издеваешься!

— Ну, хорошо, хорошо, — Мила взяла со стола флакончик и стала его разглядывать на свет. — Кать, а кит твой был здоров? А то знаешь, вдруг у него болезнь была какая-нибудь рыбная, и станет твой Илья Андреевич импотентом.

— Нет, я больше так не могу, — давясь от смеха, взвыла Катька. — Кит — это не рыба. Иди уже на свидание.

Мила отправилась в прихожую надевать пальто.

— Кать.

— Что еще?

— Амбру когда надо капать? Сейчас или лучше потом? А то приду в ресторан уже не одна.

Хохоча и толкаясь попами, подружки дошли до лифта.

— Ну, с Богом! — сказала Катька уже на полном серьезе, когда лифт доехал до первого этажа. — Как вернешься — звони, я прибегу.

Маленький, уютный ресторанчик с кусачими ценами, Миле был знаком очень хорошо. Она, не заглядывая в меню, могла сделать заказ любого блюда, но из уважения к Илье Андреевичу старательно изображала внимательное изучение кожаной книги, принесенной официантом.

Илья Андреевич, большой и харизматичный человек, произвел на Милу благоприятное впечатление. Темные волосы с проседью, зеленовато-карие глаза, обаятельная улыбка. Заказ сделал правильный — и не дорогой, и не дешевый. В нем вообще все было правильно. Поначалу Милу это никак не напрягло.

— Людмила Николаевна, расскажите о себе, — подчеркнуто ласково попросил Илья Андреевич.

Мила почувствовала себя как на экзамене:

— А что про меня можно рассказать… все очень банально. Разведена. Взрослый сын. Работа — дом, дом — работа. Есть, правда, любимые увлечения, — Мила набрала воздуха в легкие, чтобы с удовольствием предаться повествованию о любимом хобби.

— Расскажите про работу, — улыбнулся Илья Андреевич.

Мила выдохнула: «Он что, издевается?»

В ресторане в это время было людно, и заказ задерживался на кухне. Надо было дотянуть время до аперитива.

— Про работу? Ну-у… Я отлучусь на секундочку и вернусь, — извинилась Мила.

Она схватила сумку и направилась к туалету в конце зала. В кабинке уборной извлекла из кармашка флакончик с амброй, капнула на запястье, как учила Катерина, сверху спрыснула духами, и еще амброй, для верности.

Войдя в зал, обнаружила скучающего сомелье. К счастью, Илья Андреевич сидел спиной к входу.

— «Кьянти Классик». Только быстро! — прошипела Мила в ухо сомелье, ухватив его за рукав пиджака.

— Будет сделано, — понимающе отреагировал знаток вин.

Мила, как ни в чем не бывало, прошла к своему столику.

— Прошу прощения за прерванный разговор, — и томно взглянула на собеседника.

Илья Андреевич галантно пододвинул стул.

— Мы, кажется, остановились на работе, — начала Мила, взмахнув руками с амброй, — для лучшего результата.

Ей очень захотелось рассказать о зануде главном бухгалтере, о бестолковой секретарше, но подсознательное ей подсказывало, что Илья Андреевич не предназначен для подобных разговоров.

— Я руководящий работник, на хорошем счету у более высокого руководства, имею соответствующее высшее образование, — Мила сама себе не верила, что рассказывает о себе подобным образом, но Илье Андреевичу это, как ни странно, нравилось.

— А сын у вас чем занимается? — поинтересовался жених.

Пока Мила вспоминала анкетные данные своего мальчика, принесли спасительную бутылку Кьянти.

— Я вино не буду, — отрезал Илья Андреевич.

— Я буду, — переключила на себя внимание официанта Мила.

— Хорошее вино? Я спиртное не потребляю вообще, — похвастался он.

— Сочувствую, — не поддержала она. — Моя подружка называет это вино «червивкой», а мне оно нравится.

Сделав три глотка и опустив бокал, Мила встретилась с тревожным взглядом Ильи Андреевича.

— А расскажите о себе, — вдруг осенило ее.

Илья Андреевич как будто ждал этого. Многозначительно облокотившись на стол, он начал:

— Вам Екатерина Олеговна наверняка про меня уже в общих чертах рассказала. Для начала, я хотел бы изложить вам свои жизненные правила. Они достаточно ясны и просты, как это бывает у человека, который точно знает, чего он хочет от этой жизни. Мне хотелось бы создать семью, наладить свой быт, но я не терплю случайных людей. Жить надо среди «своих». Мне очень важно, что человек из себя представляет. Я не буду садиться за стол, с кем попало. В моей семье принято считать свой дом своей крепостью.

«Он же мещанин», — догадалась Мила, и с Ильей Андреевичем ей сразу стало все понятно.

Собеседник продолжал извергать из себя жизненные правила — правильной и квадратной формы, выкладывая их в ровные ряды и воздвигая из них между собой и Милой непреодолимую стену.

Вино расслабило, закружило голову и погрузило в легкую эйфорию. Милу потянуло философствовать:

«Мещанство — неприятное явление. Мещане всегда живут под правильными лозунгами, только люди почему-то с неприязнью отворачиваются от них.

Мещанам всегда кажется, что они лучшие представители человечества, в связи с чем у них есть право смотреть на людей свысока. На самом деле, они просто не умеют уважать индивидуальность человека. И по вселенскому закону: «мир — это зеркало твоей души», получают отраженную неприязнь окружающих. Так и живут эти бедолаги — презирая всех и презираемые всеми.

Один знакомый священник, к слову о мещанах, сказал: «Это люди, которым кажется, что они могут гордиться, что живут иначе, чем другие. Вот если бы они внимательно читали Житие Святых, в котором описано смирение и скромность людей, куда более высоко духовных, то они, — то есть мещане, — устыдились бы своей гордыни. Жалеть таких людей надо».

А как таких людей жалеть? Ведь произрастает всегда мещанство на благодатной почве материального достатка…»

Вино в бокале быстро кончилось. Мила нашла взглядом своего официанта, который, с видом вспотевшего зайца, перепрыгивал от одного стола к другому, и решила не усугублять его положения. Взяла бутылку Кьянти и налила себе вина.

— Может, я помогу? — дернулся Илья Андреевич.

— Не стоит. Я привыкла все делать сама, — грубо нарушив этикет, Мила тонко намекнула о своем отношении к происходящему.

Она почувствовала, что кто-то прижался к ее спине, и подвинулась ближе к столику, продолжая свои рассуждения:

«Еще одна отличительная черта мещан — они не живут сердцем. Нет, не то чтобы его у них его нет, просто вместо душевности они выбрали правила. Главные пункты правил у мещан касаются любви и счастья, но только к себе и четко ограниченному кругу лиц. А ведь любовь и счастье, на самом деле, это величина абсолютная. В большом сердце эти величины разместиться могут, а вот в правилах — никак. Однако мещанам это неведомо, и они активно работают над своим жизненным фасадом. Любовь для мещанина — это такой же обязательный атрибут, как белоснежная отглаженная тюль под шторки. Может быть, делается все это из лучших побуждений, только окружающих воротит от этой фальши. Показное счастье, сдобренное елейностью, выглядит настолько неприятно, что люди придумали ему специальное название — прекраснодушие…»

— И еще я не понимаю людей, которые держат в доме животных.

Сказанное Ильей Андреевичем дошло до сознания Милы.

— Надо же. Жаль. У меня дома живет кошка… и еще собака, — приврала она.

— От них грязь и запахи, — неуверенно напомнил он.

— Радость и удовольствие, — парировала она.

Илья Андреевич перевел разговор на другую тему, а Мила вернулась к своим размышлениям:

«А как понять определение: любовь и счастье — величина абсолютная?

Если мать уверяет себя, что любит свое дитя, и при этом пренебрежительно относится к другим детям, то она не любит и своего ребенка. Она будет испытывать в отношении своего чада чувство ревности, гордости, тревоги и еще много других сильных эмоций, но они не будут составляющими любви.

Если сын говорит, что любит своих родителей, и при этом неуважительно относится к пожилым людям, то он не любит и своих родителей. Он будет преклоняться перед достижениями отца, испытывать чувство благодарности за помощь матери, выполнять требования и традиции своей семьи, но испытывать к родителям нежность он не будет никогда, а в тяжелых жизненных ситуациях сможет даже предать их.

Человек не может быть счастлив только в определенном месте, с определенным человеком, и при этом испытывать неприязнь к окружающему миру. Если с ним такое происходит, то, скорее всего, он жертва болезненного самовнушения или идолопоклонничества по отношению к своему объекту обожания. Счастливый человек счастлив во всем.

Когда между мужчиной и женщиной рождается любовь, они не могут не любить весь мир, и все, что их окружает. Человек, наполненный этим чувством, наполнен желанием созидать. Но там, где есть только жадное желание быть боготворимым, рождается эгоистичное отторжение всего, за исключением обожателя. И тогда возникает замкнутое друг на друге самолюбование — антипод любви.

Мы не можем иметь такое же сердце, как у Христа, ведь мы не такие, как он, но мы всю жизнь должны стремиться приблизиться к нему. Ну, хотя бы понимать, что надо впускать людей в свое сердце, зная, что будет больно, обидно, тяжело. Будет много разочарований, но гораздо больше будет радости общения и сотрудничества, и ради этого надо уметь прощать. Там, где нет душевной щедрости, все достоинства человека превращаются в мещанство. И через все правила мещанина проходит красной нитью только одна аксиома: служить верой и правдой своему быту и не выходить за пределы своей повседневности…»

— Как твое имя, королева? — кто-то с жаром пыхнул Миле в ухо.

Она обернулась. Вполоборота на стуле, за спиной Милы, сидел тощий мужичок с пьяной улыбкой на лице.

— Как вам не стыдно, мужчина? Я здесь не одна! — не без удовольствия подчеркнула она и придвинулась ближе к своему столику.

— Не отталкивай. Я искал тебя всю жизнь, — не унимался Тощий.

— Это кто? Ваш знакомый? — забеспокоился Илья Андреевич.

— Нет. Не обращайте внимания, — гордо поправив волосы, приосанилась Мила.

— Что же ты со мной делаешь? — запричитал Тощий.

Илья Андреевич начал бычиться, вероятно, в нем просыпалось военное прошлое:

— Так вы знаете этого человека или нет? Почему он к вам пристает?

— Знаю… то есть, нет… то есть, он только сегодня пристает… — Мила пыталась спасти Тощего, чувствуя свою вину перед ним.

Илья Андреевич и Тощий были в разных весовых категориях, и первый мог легко переломить второго двумя пальцами.

— Как это «только сегодня пристает»? — удивился Илья Андреевич.

В этот момент Тощий изловчился и впился губами в ухо Милы.

— Что вы себе позволяете, мужчина! — закричала Мила и чуть не свалилась со стула.

Илья Андреевич рванул с места и, нависнув над Тощим, схватил его за руку. Но тот оказался цепким малым и, ухватившись за спинку стула Милы, не отпускал его.

— Отпустите мой стул! — требовала Мила, пытаясь отогнуть пальцы Тощего от спинки.

— Я люблю тебя, — стонал Тощий.

Илья Андреевич перехватил Тощего за ноги и тянул его, как репку. Мила тоже перешла к решительным действиям и встала со стула. Стул выскочил из-под нее и, увлекаемый борющимися мужчинами, прямо по траектории сбил с ног официанта с заказом на подносе, как назло подошедшего к столику именно в этот момент.

Илья Андреевич и Тощий, круша на своем пути столы и стулья, повалились на пол. Официант, придавленный стулом, упал рядом и не подавал признаков жизни.

— Убили! — истошно закричал кто-то в зале.

Но, к счастью, официант зашевелился и, извиняясь, как заводной, начал собирать осколки тарелок и поднимать стулья.

Вечер был испорчен и, похоже, всем.

Когда притихшего Тощего забрал подоспевший наряд полиции, а Илья Андреевич расплатился с администратором за учиненный разгром, Мила, допивая остатки вина, уже не очень хорошо ориентировалась в происходящем. Спустившись в гардероб ресторана, она сначала долго искала номерок, потом долго пыталась попасть в рукава пальто и, наконец, одевшись, вышла на улицу.

— Я деньги вам отдам прямо сейчас, — и полезла в сумку. — Я не стала это делать при всех, чтобы никого не обидеть… — Мила пыталась говорить с Ильей Андреевичем не заплетающимся языком.

— Не надо, я не возьму. Вас до дома подвезти?

— Пешком будет быстрее. Провожать не надо.

— Тогда всего доброго, — он повернулся спиной и пошел к машине.

«Хороший мужик, — с грустью подумала Мила. — Подумаешь, мещанин. Может, у него совсем неглубокие мировоззренческие ошибки? Подкорректировала бы чуток, и жила бы счастливо. А может, и не надо. Найдет себе такую же надменную гусыню, как и он сам, и объединится с ней в совместном презрении к человечеству».

На сердце было тяжело. Захотелось заглянуть Илье Андреевичу в глаза, обнаружить там много хорошего и достойного, рассказать ему какой он интересный человек, но было уже поздно.