Мы тебя ждали! Жизнь обычная. Ребенок приемный

Наталия Доброжан

Книга о современной семье, в которой появляется приемный ребенок. О радости и боли, о страхе, разочаровании и преодолении – в новой жизни, которая уже не будет прежней; в центре повествования – мама, решившая принять в семью вторую дочь, и ее дети.

Глава 1. Жили-были мы и ты

Смысл жизни в том, на что она потрачена

— Мальчик! Сын! Наташааааа! Ты будешь такая мама для мальчика! Они такие нежные! Ты не представляешь, как они привязаны к мамам! Они обожают мам! И они очень трепетные! Это будет такой прелестный контраст с твоей Лалёной! А ей как здорово будет, ты только представь! Она сразу станет нежнее, ведь это такая прелесть — мальчики! Вот ты попробуй, и тебе обязательно понравится! Мальчик, только мальчик! — в один голос друзья.

Это все настолько убедительно, что я потратила еще неделю, только чтобы написать запрос в опеку и мне официально добавили «ребенка обоего пола» в заключении. На всякий случай.

Я, в удивлении, подруге Наташе:

— И что? Почему все говорят, что с мальчиком нам хорошо будет? И на ШПР то же самое: у вас девочка, надо мальчика. Я же девочку сразу думала, а тут — мальчик! А я вообще не представляю… это все равно как я хочу девочку, а мне говорят… ну, я не знаю… ну — «Слушай, деревья — это такая классная штука! возьми лучше дерево! тебе понравится»!

Подруга Наташа:

— Мальчики, они потрясающие. Они обожают мам, они трепетные и нежные. Но знаешь что, Наташа, бери девочку. А деревья будешь брать, когда у тебя свой сад появится.

Исчерпывающе.

Девочка.

Я получаю заключение о возможности принять ребенка первого июня — два года назад, в 2016 году. Дважды съездив через полстраны — и так и не забрав девочку, которая мне очень нравилась, я совершенно разбитая приезжаю домой. А в сентябре рассматриваю фотографии заново — и на меня невероятными глазами, полными света, смотрит Даша. Легкий, распахнутый взгляд, улыбка и ожидание. Я нахожу ее видеоанкету на «Измени одну жизнь». Разные дети, разные анкеты. Девочка, с которой я знакомилась — три тысячи просмотров. У Даши — двести… Чудесный ребенок, стихи читает. Строго смотрит в экран, серьезно и внимательно пишет что-то в тетрадке, собранная, грустная…. А на ранней съемке! Это же просто невыразимо прекрасная девочка! Сияет вся, крошечная, кругленькая, так мило отнекивается — видно, что ее уговаривают из-за стула выйти, а она прикрывает глазки и смеется, качает головой из стороны в сторону… и вот в итоге — двести просмотров.

Я смотрю в сияющие Дашины глаза и решаю звонить и узнавать. Лали прыгает перед экраном: «Вот эту, вот эту, мама, вот эту мы возьмем обязательно девочку!»

Я дозваниваюсь. Обозначились трудности со здоровьем и бабушка, которая навещает и собирается Дашу забирать. И я с какой-то тяжестью решила — ну нет, если еще и бабушка, и в семью ребенку не надо… как рвать по-живому и на чем-то настаивать? Я совершенно к этому не готова.

И ладно.

Уже спустя полгода, наверное, когда стало понятно, что с другими детьми по разным причинам как-то не складывается, я решила еще раз позвонить. Приятный молодой человек, подумав, сказал, что у бабушки Дашу забрать не получается и ребенку ищется семья.

Смотрю снова Дашины видеоролики — там, где она маленькая, сразу ощущение чего-то очень своего: милая круглая мордашка, коротенькие черные волосы. Даша улыбается так, что у меня замирает сердце.

Съемка, где повзрослевшая худенькая Даша, строгая, сухонькая, читает стихи, приводит меня в затруднение — у нас очень шумная и деятельная семья, понравится ли ребенку у нас? Не будем ли мы ей в тягость и изумление с нашим вечным раскардашем? Честно говоря, я очень боялась, что Даша не надумает к нам ехать — такой это сознательный и важный был ребенок, что от нее всего можно было ожидать. В конце концов я решаю, что мы такие, какие есть и на всяк пирожок есть своя тарелочка — едем.

Мы празднуем Лалин день рождения двенадцатого марта и выезжаем за Дашей на следующее утро. В сумке одежда, игрушки и книжки — и Лали в дорогу, потому что едем мы поездом, и подарки Даше.

Подъезжая к Иркутску, мы звоним Ольге Викторовне — директору центра, где находится Даша, и составляем план: если мы быстро успеваем к региональному оператору, то после обеда уже увидимся с Дашей.

В Иркутске солнечно и тепло, красиво и очень похоже на мою родную Башкирию. С деревьев свисают коричневые послезимние петушки — я их сто лет не видела. Иркутск большой, все далеко, мы едем на такси. Я настолько нервничаю, что замечаю происходящее как через пелену. Лали вертит головой во все стороны.

Региональный оператор выдает направление на знакомство с Дашей. Женщина, сидящая сбоку, посмотрев на нас с Лали, на то, как она играет с дочкой сотрудницы из соседнего кабинета, вдруг ни с того ни с сего сокрушенно говорит:

— Вы Дашу не заберете. Я ее видела. Она совершенно другая, не такая, как на видео. Вы же понимаете, их снимают так, что они все хорошие… и она совсем ведь на вас не похожа.

У меня падает сердце. Я уже видела ребенка, который вживую совершенно не похож на себя самого на видео… Я давлю внутри себя что-то тоскливое и безнадежное и понимаю, что приехали мы с дочерью, и она очень ждет встречи с «девочкой Дашей», и не заберем мы Дашу в одном случае — если только она сама категорически не захочет к нам.

— Заберем, — говорю я женщине, сидящей сбоку. Она пожимает плечами и склоняется над своими бумагами.

Мы приезжаем с дочерью в Центр помощи семье и детям. Здание выглядит как обычная многоэтажка. Сразу за ним — большой и красивый храм, в котором, как мы узнаем позже, крестили Дашу, и школа, в которой она учится в первом классе.

Солнце льется в окна, на первом этаже аквариум, к которому Лали прилипает носом, высокие сводчатые двери совершенно не напоминают казенное страшное учреждение, где содержатся дети. Мы ждем. Сначала директора, потом специалиста по социальной работе, потом врача. Разговариваем с ними, я слушаю грустную Дашину историю, диагнозы, которых уже не боюсь, в конце концов нам обещают привести Дашу и мы поднимаемся наверх.

Наверху, в отделении, где живут дети, еще больше солнца, тишина и одиночество. Даши нет очень долго. Мы вдвоем с Лали в кабинете, уже устали от ожидания. Лалёна проявила инициативу, сбегала куда-то узнать, что ж так долго, и приходит с объяснением, что Дашу готовят. Ну хорошо, ждем… И наконец мы слышим шаги и разговоры в коридоре. Мы с Лалёной прячемся за дверью, из-за двери выглядывает только собачка, которую подарила моя сестра будущей племяннице и Золушка-малышка — кукла в голубом платье.

Заходит Даша и игрушки тянутся к ней и машут ручками-лапками:

— Привет, Даша!

И Даша смеется от неожиданности и говорит хриплым, низким, гортанным голосом:

— Привет!

И переводит на меня бездонный взгляд. И все разом встает на свои места. И мое упавшее сердце тоже встает на свое обычное место. И если говорят, что любви к приемному ребенку с первой минуты не бывает… Бывает. И с первой секунды тоже.

— Привет, Даша! — говорю я, — мы к тебе… Мы за тобой приехали. Поедешь с нами? Будешь с нами жить?

— Да! — сразу кивает Даша.

Нас фотографируют вместе с девочками, я плачу, размахиваю руками и спрашиваю:

— Где что нужно подписать? Давайте я что-нибудь скорее подпишу…

Мне еще не верится, что, наконец, все так, как мне и хотелось. Уже вместе с Лали и Дашей мы делаем браслеты обеим девочкам — из разноцветных бусин.

Даша очень естественная на этой встрече — она отрицательно вертит головой, когда ее спрашивают, любит ли она школу, и добавляет тихо:

— Физкультуру только.

— Как тебе лучше меня звать? — разговариваем мы с ней позже, — мамой, наверное, непривычно, ведь ты маму хорошо помнишь? Давай пока — Наташей, а там — как проще будет.

Даша не против, и почти на год я становлюсь ей Наташей — то ли тетей, то ли старшей сестрой, то ли воспитателем.

От поездки у меня до сих пор осталось ощущение тепла, уважительности и внимания к нашему желанию — со стороны всех, с кем мы обсуждали решение забрать Дашу. Бесконечного изумления по поводу того, что обстоятельства могут складываться еще и так — я буду забирать приемного ребенка из рук бабушки и дяди… Бабушка, полная тезка Даши — Дарья Ивановна, приходит к директору на беседу со мной, чтобы познакомиться. Они очень похожи с Дашей — и прежде всего, манерой разговора — бабушка сдержанна и доброжелательна в целом, и неожиданно звонко смеется. Я рассказываю ей, что мы с Лалёной — обычная семья, и Даше можем обещать не золотые горы, но все наше внимание и бережность.

Сразу же после разговора с Дарьей Ивановной едем в опеку. Пока мы оформляем документы, Лали доходит до полного изнеможения. Она ползает на животе по кабинетам опеки, заглядывает из-под столов наверх к сотрудникам и хохочет, не в состоянии успокоиться. Ей начинают выдавать листочки и ручки, маркеры и степлеры, и в результате у нее в руках оказывается полноценная автобиография — стараниями сердобольных сотрудников опеки туда вписаны все родственники Ла, и даже «деда Шкаф» и «баба Чайник» — уже ее собственными усилиями. Нам обещают поскорее оформить документы — я очень прошу по возможности не затягивать оформление бумаг. Мы обедаем с Лали в Доме кино и, когда выходим оттуда, нам звонят, что постановление об опеке готово. Мы мчимся за постановлением и в аэропорт — за билетами. Билет на Дашу я покупаю по копии ее свидетельства о рождении, которую мне дали в опеке.

Можно выдохнуть. Я звоню директору детского дома сообщить о том, что, оказывается, мы можем забрать Дашу хоть сейчас. Но Даша с ночевкой у бабушки — прощается с семьей.

Что ж, есть немного времени. Едем в КомсоМолл, находим верхнюю одежду девочкам. Меня не остановить — я скупаю все, что вижу, подозреваю, что от стресса. С пакетами и сумками едем в гостиницу. Гостиница — «Добрый кот», тихое и красивое заведение, в котором мы переночуем с Дашей, когда заберем ее. Родные и знакомые требуют отчета — что и как, когда уже и каким транспортом… Всем пишем, что все нормально, а детали будут уже завтра. У меня нет «первой фотографии вместе» — остается только ждать фото от сотрудников, снимавших нашу встречу, и эти кадры нам позже прислали.

Мы забираем Дашу через день — с Дашей прощается не только семья, но и дедушка, который находится в доме престарелых. Дедушка не видит.

Год спустя Даша расскажет, что дедушка говорил ей:

— Не уезжай, если ты уедешь, я умру. У меня и так жизни мало осталось, сказали врачи, а тут еще и ты уезжаешь…

— Господи, доча, — пугаюсь я, — и как же ты поехала после этого?

Даша поднимает на меня спокойные взрослые глаза:

— Он просто очень не хотел, чтобы я уезжала.

…Рано утром девятнадцатого марта я иду в парикмахерскую в соседнем с гостиницей доме.

— Что делаем? — спрашивает мастер.

— Надо, чтобы красиво, — говорю я.

— О, у вас что-то важное намечается? — улыбается мастер, глядя на меня в зеркале.

Я, подумав, решаюсь:

— Да, важное. Мы забираем девочку, она в детском доме. Мы забираем ее в Сургут.

— Как это? — спрашивает девушка в веселом изумлении, — вы берете ребенка из детского дома, просто так? Ого, как здорово!

— Ну да, наверное, здорово. Правда, это проект с открытым финалом… Просто так.

— Ну тогда вам надо быть очень красивой, — решительно говорит парикмахер и мы смеемся. Я рассказываю, какая чудесная Даша, и понимаю, что могу говорить про нее бесконечно.

Я выхожу из парикмахерской, вдохновленная пожеланиями всех-всех-всех возможных благ и радости с нашей новой девочкой!

Утро длится. Мы с Лаленой приезжаем за Дашей. Пока мы дожидаемся ее и бабушку, отдаем торты сотрудникам. Бабушка привозит Дашу, Даша бегает прощаться с девочками в комнату, где она жила. Мы получаем документы, вещи и, собственно, саму Дашу. Обеим девочкам накладывают сумку карандашей, фломастеров, красок и альбомов:

— Берите, это вам на двоих! Не обижайте друг друга и играйте вместе!

И наконец мы выходим на улицу… и все вместе едем на Байкал с бабушкой и дядей Даши.

День очень большой. Мы приезжаем, обедаем в кафе и выходим гулять. Мне не очень хорошо, я с трудом переношу поездки в легковых машинах, но Даше и Лали поездка в радость. Мы были в музейном комплексе на Листвянке, аквариуме, Лалёна наизумлялась на нерп. Нафотографировались и нагулялись по замерзшему Байкалу, на обратном пути заехали в развлекательный центр.

Когда приезжаем в гостиницу, устало пьем чай и укладываемся спать. Я отношу Дашу в ванную перед сном, и мне кажется, что она весит не на треть меньше Лали, а в три раза меньше.

Я сушу Даше волосы феном. Черный шелк растекается у нее по плечам, скрывает всю ее, сидящую на кровати, и Лали говорит в изумлении:

— Мама, это такие волосы у нее?

— Да, доча, представляешь, бывают такие волосы.

…Рано утром, еще почти ночью Дарья Ивановна и дядя Ваня везут нас в аэропорт.

К тому моменту, когда мы улетали из Иркутска, я, наверное, раз пять слышала от разных людей:

— Но вы же СОВЕРШЕННО не похожи!

Вот вообще не так ни разу. Более похожего на меня и более близкого мне по духу ребенка, чем Даша, сложно представить. Она любопытная, выдержанная, тактичная и сумасбродная — она чудесная. Она более мягкая и воспитанная, чем моя суматошная младшая дочь. Она более терпеливая, чем я. И да, она не такая, как на видео. Мы так и не нашли, к сожалению, ту съемку, где Даша, строгая, серьезная, читает стих о том, как она стала первоклассницей. На самом деле она очень смешливая. У нее потрясающее чувство юмора. И ослепительная улыбка.

Отступление

Мы живем в Сургуте. У нас холодно — и зимой и летом, снежно и практически нет детей на усыновление и под опеку — как правило, их привозят из других регионов.

У меня неполная семья. Дочке Лали было пять лет, когда мы решили взять в семью ребенка. Моя работа всегда была связана с психологией — я долго была психологом в социальном центре помощи семье и детям. Сейчас я работаю в «Золотом сердце» — чаще это медицинское учреждение называют хосписом.

Ощущение несомненности, что у меня будут приемные дети, было со мной очень давно. Мне кажется, всегда и было. У каждого приемного родителя, наверное, есть история ребенка, с которого все начиналось — такая история, даже несколько, есть и у меня.

Я была в летнем лагере. Лагерь был в Башкирии, в Стерлитамаке, там очень красиво, и лагерь хороший — в зеленом густом лесу, с походами на речку и «Зарницей», и вафлями на полдник, и с кефиром перед сном. А! и с дискотеками — Юра Шатунов и «Белые розы»… И вот среди беззаботности и летнего шума были еще и дети из детского дома. Маленькие стриженые девочки, разбитные пацаны лет семи-восьми с нахальными глазами и лысыми макушками… Почему-то они почти все были в одинаковых футболках, а некоторые в школьных формах. Девочка Оля очень от них отличалась — улыбчивая, с прозрачными серыми глазами, тоненькая и очень сообразительная. Часто смотрю на ее фотографию — очень хотела бы узнать, как сложилась ее жизнь… И еще я работала в шестнадцать лет в Доме ребенка в том же Стерлитамаке, няней. До сих пор помню Будулая, маленького пухленького цыгана, про которого все няни и воспитатели говорили — придет мать, заберет, как работник понадобится… Молчаливую крошечную Антонину, которую нам дали на выходные домой и которую моя мама уложила спать, когда мы с сестрой не справились… У детей в группе половина комнаты была отгорожена, и там стояли фигурки игрушек в национальных костюмах, целая композиция — настолько яркие, настолько притягательные — детей туда не пускали. Они постоянно пытались проникнуть за стульчики, которыми отгородили игрушки — детей выпроваживали, тащили за руку и ругали. Я работала в группе двух-трехлетних малышей — не говорил у нас ни один ребенок.

В группе новорожденных, где я подменяла няню, когда детей укачивали, они засыпали долго, пеленки были к засыпанию мокрые — так и укладывали, их иначе «не напереодеваешься». И они засыпали. Памперсов тогда еще не было вовсе. Я ничего не могла для них сделать — не позволяло ни материальное положение, ни возраст.

И уже когда у меня была Лалёна, и была она совсем маленькая, я увидела в Сургуте ее ровесницу — Лену, девочку с расщелиной неба — почитала про ее диагнозы и поняла, что ребенка, которому нужны несколько операций, взять я не смогу — оставить Лалёну на время операций Лены я бы не сумела. Я помню, как горевала, думала об этой девочке, а когда додумалась, что нужно узнать, чем еще ей можно помочь, Лены в базе уже не было.

После моего декретного отпуска прошло еще немного времени и я поняла, что не хочу больше откладывать появление ребенка. Сложнее всего оказалось оформлять бумаги на уже принятую к нам в семью Дашу — а прохождение ШПР, сбор документов и оформление заключения о приеме ребенка в семью — это все было незаметно. Всего на оформления разрешения быть приемным родителем ушло два с половиной месяца — самым долгим было прохождение ШПР. Медицинскую комиссию я прошла за пять дней.

Я разговаривала с близкими, с друзьями, и реакция на мое желание была совершенно разной — от «Благословляю» до «Только не это». Меня огорчало насмешливое и ироничное отношение. Мне казалось, мои стремления настолько понятны, что… как можно меня не поддержать?

Саму Школу приемных родителей я проходила в три приема. Та, в которой я начала обучение, относилась к району, в ней очень удобно было заниматься по скайпу. Меня перевели в городскую школу приемных родителей, так как жила я в городе и занятия для нас, городских жителей, должны были проходить здесь. После ее окончания я оказалась по приглашению Татьяны Губиной в заочной школе — ее уроки запомнились и оказались наиболее полезны. Непредвзятое отношение к происхождению и истории жизни детей в детских домах, внимательное отношение к участникам, сама атмосфера общения с усыновителями из разных регионов и стран была очень живой и прочувствованной.

Я работаю в хосписе больше трех лет. То, что я прожила там… оно и сейчас длится — это ощущение стремительности и хрупкости жизни — привело к ощущению: все, что хочется, нужно делать сейчас. Жизнь нужно наполнять тем смыслом, которым хочется ее наполнить.

Читая блоги некоторых приемных мам, я удивляюсь планам, грандиозным целям и амбициям: «Мой сын понял, что его био — абы что», «Мне нужно, чтобы ребенку было понятно, какого уровня даны ему возможности в нашей семье…», «Моим детям будет полезно рождение моего кровного ребенка…», «Тебе повезло, я твоя мама…», «Мы даем шанс моим детям стать в будущем другими людьми….полноценно строить свою судьбу…».

У меня немного другое отношение к происходящему. Мне просто было ощутимо больно за детей, которым приходится жить не в родных семьях. Мне не очень нравилась (если не сказать сильнее), атмосфера в детских садах, где мне довелось работать воспитателем, у меня в силу постоянных переездов нашей семьи было шесть школ — и я видела много сложного и противоречивого в тех детских общностях, где я была. Возможно, если бы я не пережила травлю в школе из-за банальной причины — высокого роста, я бы проще относилась к возникающим у детей трудностям в общении и душевном развитии… Но если я, девочка-отличница и умница-разумница, с трудом могла отстоять свое право на своеобразие, отличие и спокойную жизнь среди подростков — что говорить о детях, предоставленных самим себе? О детях, у которых намного больше затруднений и особенностей, чем необычайно высокий рост или переезды вслед за семьей.

Не уверена, что смогу столь же уверенно заявить, что обеспечиваю своему ребенку полезные переживания и стабильное будущее, все же наша с Дашей жизнь — это проект с открытым финалом — скорее сейчас, здесь, в настоящем я живу так, как мне хочется и с теми ценностями, которые для меня важны — и делюсь ими с моими детьми.

У меня не было и нет особого апломба по отношению к тому, что я делала и делаю для Даши. Просто живем вместе, рядом, и я стараюсь все время придерживать себя в своей восторженности по отношению к дочерям — цыплят ведь по осени считают, но мне этой осени трудно дождаться. Я считаю, что с девочками мне немыслимо повезло!

Мы ссоримся, дружим, сталкиваемся с противоречиями и решаем их по мере сил (и не всегда успешно). Более того, я очень благодарна судьбе за то, что Даша у нас появилась — мне сам процесс воспитания детей доставляет удовольствие. Воспитывать такого ребенка, как Даша — один сплошной интеллектуальный квест с непредсказуемыми поворотами, и даже в самые тяжелые моменты я думаю о том, где взять силы для восстановления, а не пропитываюсь сожалениями, что я сделала что-то не то, взяв Дашу, или негодованием по поводу того, что ребенок не ценит меня. Бывает, и не ценит. Вопит, возмущается, рявкает в ответ и хоть тресни.

Даша приехала, и наша семья в итоге стала еще более суматошной, веселой и непредсказуемой. Это принесло в нашу жизнь много света. И трудностей тоже — и они преодолимы.

Хочу добавить, что прием Даши в нашу семью должен был состояться и произошел не благодаря моим значительным возможностям, а скорее вопреки определенным ограничениям и с пониманием, как распорядиться скромными ресурсами — временными, материальными, организационными. У меня на данный момент обычный среднестатистический доход, не очень большая квартира, не слишком много желания включать в нашу жизнь различные службы поддержки, и я изначально не рассчитывала на нянь, друзей и бабушек-дедушек (хотя было так, что приходилось обращаться и к ним, и все помогали по мере сил). В моем распоряжении было немного времени для поездки за Дашей и не слишком большой отрезок времени для того, чтобы в период предполагаемой адаптации постоянно быть дома. Взять малыша или подростка, ребенка с более сложным прошлым или с более серьезным отставанием в развитии я объективно не могла. Поэтому в нашей жизни могла появиться и появилась именно такая девочка, как Даша — подросшая, сохранная, с посильными для меня диагнозами… и невероятно красивая, хочется добавить!

Каким-то чудесным образом так получилось, что девочка, одна из первых увиденных мной в базе данных, спустя немало времени стала моей дочерью — и решающим оказались не досконально просчитанные доводы «за и против», здесь скорее было много сомнений… а эмоциональное принятие, симпатия к ней и ощущение «своего» ребенка, то самое «ёкнуло».

Вот так и появилась у нас Даша.