Однажды летним днем

Наталия Антонова, 2021

Пытаясь сорвать свадьбу своего бывшего возлюбленного Филиппа с богатой невестой, Виолетта угодила в полицию. А вскоре после этого инцидента его нашли мертвым! И кто теперь поверит, что не Виолетта застрелила Филиппа, над телом которого ее застали с пистолетом в руке? Напрасно девушка твердит о своей невиновности: следователь не хочет ее слушать и торопится передать дело в суд. К счастью, у Виолетты есть неравнодушные бабушки, которые находят контакты частного детектива Мирославы Волгиной…

Глава 4

За несколько дней до этих событий Виолетта подкараулила в коридоре Филиппа Окунева.

— Фил, — сказала она, — ты не можешь жениться на Майе! — в глазах девушки стояли слёзы.

— Это ещё почему? — промямлил он, отводя глаза в сторону.

— Потому что я люблю тебя! И ты любишь меня! Ведь ты говорил мне об этом!

— Виолетта, пойми, — он коснулся рукой её плеча, — любовь тут совсем ни при чём.

— Как это ни при чём? — она стряхнула его руку. — Я беременна!

— Майка тоже, — вздохнул он.

— Как — тоже?! Ты что, и с ней спал?

— Так получилось, — он пожал плечами.

— Как это так получилось?! — Глаза Виолетты запылали от ярости.

— Да очень просто! — начал раздражаться Филипп. — Отец в категоричной форме велел мне жениться! Сказал, что этот вопрос вообще не обсуждается!

— Ты же мог отказаться!

— И остаться без гроша?! Отец сказал, что если я не женюсь на Лоскутовой, то не получу от него и ломаного гроша!

— Но мы можем сами зарабатывать! — топнула ногой Виолетта.

— Сами? — он иронически усмехнулся. — Моя нянька мне когда-то говорила, что трудом праведным не наживёшь палат каменных.

— А где сейчас твоя нянька? — тихо спросила Виолетта.

— На родину уехала.

— На родину? Она что, нерусская?

— Почему нерусская? — удивился Филипп. — Русская, вернее, украинка она.

— Понятно. Но как ты мог сразу же с Майкой?

— Я не нарочно, — начал оправдываться Окунев, — просто разругался с отцом, пошёл в ночной клуб, там Майку встретил, напился. Я даже не помню, как у нас всё это произошло. Но она вчера сказала мне, что беременна.

— А как же я?

— Срок у тебя ещё маленький, я деньги возьму у отца, и ты избавишься от ребёнка.

— Дебил!

— Сама ты дебилка! Если хочешь, рожай, я тебе алименты платить буду.

— Ненавижу! — закричала Виолетта. — Я всё равно сорву твою свадьбу! Вот увидишь!

— И не вздумай, — ответил он, — тебе же самой будет хуже. А мой отец никогда не отступает от задуманных планов.

— А ты знаешь, — неожиданно спросила Виолетта, — что в мае жениться нельзя?

— Это ещё почему? — удивился он.

— Всю жизнь маяться будете!

— Что ж, с деньгами и маяться приятнее, чем всю жизнь с голым задом от счастья прыгать, — усмехнулся он.

Если бы у Виолетты в этот момент было под рукой что-нибудь тяжёлое, она непременно ударила бы Филиппа прямо в лоб. Но у неё ничего не было, поэтому она только облила его взглядом, полным презрения, и ушла.

«Глупая девчонка», — думал Филипп, глядя ей вслед с некоторым сожалением. Она нравилась ему, ему было с ней хорошо. Но идти против воли отца он не мог и не хотел. Филипп вообще не был создан для того, чтобы идти против течения. Ему хотелось только комфорта и удовольствий. Предстоящая женитьба на Лоскутовой, мягко говоря, не особо радовала его. Майя вообще была не в его вкусе. Ему не нравилась её внешность, он даже не мог представить свою супружескую жизнь с ней. Но ведь у них уже что-то было… Правда, он тогда был пьян до такой степени, что мог бы, наверное, переспать и с бегемотихой. Не нравилось Филиппу в Майе и то, что, по его представлению, она не была умна. Хотя он и сам не семи пядей во лбу. «Ладно, — думал он, — стерпится — слюбится». Угрозу Виолетты сорвать их с Майкой свадьбу он, конечно, не воспринял всерьёз. И поэтому буквально остолбенел, впрочем, как и все присутствующие на торжестве, когда в зал вошла девушка в траурном гипюровом платье, в чёрной фате и с букетом темных лилий в руках. Она прямиком направилась к невесте и произнесла леденящим душу шёпотом, но так, что слышали все, кто стоял рядом:

— Счастья я тебе, Майя, не желаю! Пусть жизнь преподаст тебе урок! И навсегда отучит воровать чужих женихов!

— Я никого не воровала, — отозвалась невеста слабеющим голосом. Лицо её при этом по цвету сравнялось с белизной её подвенечного платья. А потом она и вовсе упала в обморок.

И тут только гости ожили и стали кричать:

— Хватайте её! Хулиганка! Террористка!

Виолетту, а это была она, схватили, вызвали полицию, был составлен документ о её задержании, и полицейский автомобиль увёз её в отделение.

Окунев-старший первым делом набросился на охранников, зачем они пропустили во Дворец бракосочетания девушку в чёрном.

— Сколько вам заплатили? — орал Окунев-старший, брызгая слюной из перекошенного от злости рта.

Охранники оправдывались, разводили руками, говорили, что они никого в чёрном, кроме жениха, не пропускали. Ситуация разъяснилась, когда возле одной из колонн обнаружился длинный плащ с капюшоном — пыльник кремового цвета. Все поняли, что девушка вошла именно в нём, а потом, сбросив маскировку, направилась к невесте.

Возле Майи суетился врач. Она умоляла отца отложить свадьбу, тем более что врач подтвердил, что стресс ей теперь ни к чему, существует угроза выкидыша. Но отцы жениха и невесты, посовещавшись, решили свадьбу не отменять. Они были уверены, что Майя девушка молодая, крепкая, выдюжит. Молодых расписали, и все отправились в ресторан, который сняли родители молодых. Гулять предполагалось до утра и весь следующий день.

Но в шесть часов вечера невеста повторно упала в обморок, и её увезли в больницу. Жених провёл первую брачную ночь наедине с бутылкой коньяка. Сидеть в коридоре возле палаты невесты он не захотел. Отца Майи Лоскутовой там тоже не было, впрочем, как и матери. Родители молодых вместе с гостями праздновали бракосочетание своих детей.

Невеста вышла из больницы через неделю. Чувствовала она себя всё ещё не очень хорошо, и свадебное путешествие было решено отложить на год.

Подполковник, как и обещал, отпустил Виолетту, хотя над ним и нависла угроза неприятностей. Но, к счастью, Лоскутов не вспомнил об обидчице своей дочери и не стал интересоваться её судьбой. Скорее всего, и банкир, и владелец супермаркета опасались раздувания скандала и широкого освещения его в местной прессе. Не дай бог, в процессе поднявшейся шумихи выплывет нечто совсем уж неудобоваримое из всего того, что имелось в их прошлом.

Начальник отделения перед тем, как отпустить Виолетту, по-отечески пожурил её, укорил за то, что она довела невесту до больницы.

Виолетта шмыгала носом и неустанно повторяла:

— А зачем она увела у меня жениха? А зачем она спала с моим Филиппом?

— Так ведь твой Филипп не бык на верёвочке, чтобы его уводили. Значит, он сам захотел уйти! — не выдержал Пётр Иванович, стукнул кулаком по столу.

— Ничего он не хотел! Его папашка пинками в стойло загнал!

— Так вот с папашкой бы и выясняла отношения! — вырвалось машинально у подполковника, но он тут же опомнился, сплюнул через плечо и грозным голосом произнёс: — Послушайте, барышня! Выбросьте из головы все ваши глупости! И учтите, если бы не ваша тётя!

— Какая тётя? — захлопала золотистыми ресницами Виолетта.

— Леокадия Львовна!

— Она не тётя, а бабушка, — поправила его Виолетта.

«Всем бы такую бабушку!» — мечтательно подумал начальник отделения, а на несносную девчонку сердито прикрикнул:

— Такая женщина не может быть бабушкой!

Виолетта прыснула со смеха, и Пётр Иванович погрозил ей пальцем, а потом сказал:

— Немедленно выметайтесь, барышня, вон! И чтобы глаза мои вас больше не видели!

Девушка не заставила себя ждать и опрометью кинулась к двери, но голос подполковника её остановил:

— Впрочем, постойте.

— Что ещё? — недовольно спросила Виолетта.

— Куда вы пойдёте в таком виде, — он указал взглядом на её платье.

— А что в нём особенного, — возмутилась девушка, — может, у меня траур!

— Какой ещё траур? — проворчал подполковник.

— По утраченным иллюзиям!

Но Пётр Иванович уже куда-то позвонил, и вскоре в кабинете появился молодой лейтенант.

— Отвезёшь эту девицу домой, — распорядился он, — передашь из рук в руки её бабушке и возьмёшь расписку, что она доставлена в целости и сохранности!

— Я что, бандероль?! — обиделась Виолетта.

— А вас, барышня, никто не спрашивал! — прицыкнул на неё подполковник, и Виолетта смирилась. Она покорно последовала за своим сопровождающим, забралась в полицейскую машину, но всю дорогу сидела насупленная. Правда, время от времени она бросала на лейтенанта вопрошающие взгляды. Но он молча вёл машину и не обращал на неё никакого внимания. Остановив автомобиль возле дома Виолетты, он велел ей набрать по домофону номер её квартиры, но поговорить с бабушкой не позволил, отстранил и сухо произнёс: — Гражданка Потапова Людмила Павловна?

— Да, это я, — испуганно отозвалась бабушка Виолетты.

— Ваша внучка по приказанию подполковника доставлена, откройте дверь.

В домофоне радостно пискнули, и дверь подъезда отворилась. А когда лейтенант и Виолетта поднялись на площадку, на пороге квартиры стояли Мила, Андриана и Лео. Впереди всех сидел Тишка.

— Кто из вас Людмила Павловна? — растерянно спросил лейтенант.

— Я! — подняла руку Мила, точно примерная ученица, сидящая за партой в школе.

— Вот ваша внучка, — сказал лейтенант, подталкивая Виолетту к двери, — и вот здесь распишитесь, пожалуйста.

— Расписаться? — недоумённо переспросила Мила.

— Да, в том, что внучка вам передана.

— Расписывайся уже, — толкнула подругу локтем в бок Лео, — не задерживай человека. Он на службе. — И, уже обращаясь к лейтенанту, проговорила: — Спасибо вам большое, товарищ лейтенант! И передайте нашу искреннюю благодарность Петру Ивановичу.

— Обязательно передам, — заверил лейтенант.

— И кланяйтесь ему от нас! — успела вставить Андриана. За что тотчас получила тычок локтем в бок от Леокадии.

Оглянувшийся лейтенант обвёл их недоумённым взглядом, но обворожительная улыбка Лео смела его удивление и подарила искорку неведомо откуда взявшейся радости. И он, весело помахав им рукой, почти что вприпрыжку, точно мальчишка, сбежал вниз по лестнице.

Виолетта хмыкнула, и острый локоть Леокадии теперь врезался под её рёбра.

— Бабушка Лео! — недовольно воскликнула девушка.

— Иди, иди, — грозным голосом проговорила Леокадия.

— Не ругай её, девочка и так расстроена, — попыталась вступиться за внучку Мила.

— Её не ругать, а бить нужно! — сердито отозвалась Лео.

— А по-моему, нужно попросить Виолетту объяснить свой поступок, — постаралась остаться рассудительной Андриана.

— Ну, пусть разъяснит, — согласилась Лео.

Вскоре все они сидели в гостиной — бабушки на диване, Виолетта на стуле напротив, и Тишка у входа в комнату.

— Что вы на меня так смотрите, как будто я подсудимая, а вы судьи, — не выдержала Виолетта, — и даже охранник есть, — девушка кивнула на Тишку.

— Мы тебе не судьи, — сказала Андриана, — просто мы хотим понять, почему ты, взрослая девушка, ведёшь себя как малолетняя шкода.

— Это я от отчаяния! — внезапно расплакалась девушка. — Бабушки, простите меня! — Она бросилась на диван в объятия всех троих. Тишка, не желая остаться в стороне от всеобщего примирения, тоже запрыгнул на диван. И началась куча-мала! Женщины обнимались, плакали, произносили бессвязные слова прощения и утешения, Тишка взвизгивал и лизал всех четверых.

Наконец, успокоившись, бабушки и внучка сели пить чай с испечёнными Милой пирогами. Тишка получил полную миску рисовой каши с большим куском мяса.

Лео, размешивая сахар в чашке с чаем, задумчиво проговорила:

— Я одного не могу понять.

— Чего? — спросила Виолетта с полным ртом.

— Майя Лоскутова тоже влюблена в Филиппа Окунева?

— Какой там! — отмахнулась Виолетта. — Она по уши влюблена в Мишку Одинцова!

— Они с ним встречались?

— Целый год!

— Так почему же она не вышла замуж за Одинцова?

— Потому что он ботан!

— В смысле ботаник? — не поняла Андриана.

— Можно и так сказать, — рассмеялась Виолетта, — притом потомственный!

— То есть?

— Мать у него в школе биологию преподаёт, отец тоже биолог, но в НИИ.

— И что в этом плохого? — недоумённо спросила Андриана.

— Ничего, бабушка Анри, только Майкиному отцу ботаны не нужны! У них же, у богатеньких буратин, всё теперь как?

— Как?

— Деньги к деньгам.

— И Майя сразу согласилась выйти за Филиппа?

— Её подруга, Светка Лимонова, говорит, что не сразу, поломалась, отцу истерики закатывала, но это ей не помогло. И Майка согласилась.

— Выходит, что Майя тоже жертва? — спросила Леокадия.

— Никакая она не жертва! — возмутилась Виолетта и даже есть перестала. — Она моего Филиппа соблазнила прямо в ночном клубе!

— Что ты такое говоришь, глупенькая, — попыталась урезонить внучку Мила. — Где же она там могла соблазнить Филиппа? Он тебе наплёл, а ты и поверила.

— Где, где! Да хоть бы и в туалете!

— В туалете?! — ахнули в один голос Мила и Андриана.

Леокадия возвела руки к потолку и проговорила:

— Спасибо тебе, Господи, что наша молодость пришлась на иные времена.

— Так ты, бабушка Лео, и теперь своего не упускаешь, — съязвила Виолетта и тотчас получила шлепок.

— Как тебе не стыдно! — воскликнула Мила.

Андриана ограничилась укоризненным взглядом.

— Чего я такого особенного сказала, — попыталась обиженно оправдаться Виолетта.

— Лично я уверена, — категорично заявила Лео, — что твой Филипп сам соблазнил девушку, стараясь угодить отцу, тебе он наврал с три короба. А ты набросилась на ни в чём не повинную девушку и довела её до больничной койки! Совести у тебя нет!

— Ну и оставили бы меня тогда в каземате, — совсем как бабушка Мила, мрачно заявила внучка.

— Жалко нам тебя, дурынду, — за всех ответила Лео, — всё-таки ты наша родная кровиночка.

Виолетта уже совсем было собралась напомнить, что родная она только бабушке Миле, но вовремя прикусила язык, чем избавила себя от многих неприятностей.

На этом партийное собрание, как назвала его про себя Виолетта, было закончено. Подруги разъехались по домам, а бабушка с внучкой убрали со стола, перемыли посуду и легли спать. Тишка удобно устроился в ногах у Милы.

Утром снова ярко сияло солнце, доцветали в садах плодовые деревья, на улицах города разливалась волнами сирень и роняли белые лепестки ирга и черёмуха. Во дворах, заросших деревьями, рассыпали трели птички. А в скверах на набережной и в Загородном парке радовали посетителей своим пением соловьи.

В общем, жизнь, как говорится, продолжалась. И вроде бы ничего не предвещало новой грозы над головами трёх более или менее успокоившихся подруг и их воспитанницы.