Горечь и сладость любви

Наталия Антонова, 2022

Наталия Антонова представляет сентиментальный роман «Горечь и сладость любви»! В нем, как и в серии «Уютный детектив», много света и тепла, а также рассказывается летняя история любви. Симпатичная и умная Вера имеет заботливых родителей, верную подругу, любимую, хорошо оплачиваемую работу. Но Вере тридцать лет, и пора бы замуж. Неожиданно в Веру влюбляется ее шеф и делает ей предложение! Казалось бы, Вера должна была обрадоваться, однако Вера пребывает в растерянности, ведь в ее душе ничего не отозвалось. Зато когда Вера случайно встретила уличного художника Эдуарда, внутри вспыхнуло пламя…

Глава 5

Они спустились вниз и зашли в маленькое кафе, находящееся в том же здании, где располагалась их фирма. Сели за столик, где садились чаще всего, если он был, конечно, не занят. А занят он бывал очень редко.

Данилов по простоте души даже и не догадывался, что в этом заслуга относящегося к нему с симпатией официанта, парень просто не давал занять его другим посетителям.

Вера подозревала, в чём дело, но не спешила информировать об этом шефа. Её забавляло, что проницательный и редко допускающий в делах бизнеса ошибки Данилов в обыденной жизни мог вести себя как доверчивый ребёнок, которого легко ввести в заблуждение взрослому человеку.

К счастью, в быту никому не приходило в голову подшучивать над ним или оттачивать на нём искусство устраивать злые каверзы. Так что обожавшим его сотрудникам можно было не опасаться за безопасность шефа.

— Как всегда? — спросил Веру Данилов, когда к их столику подошёл официант.

Она машинально кивнула, а потом вдруг окликнула уже собравшегося отойти от их столика парня:

— Можно мне сегодня жареную на гриле форель?

— Да, конечно, — несколько удивлённо протянул тот в ответ и вопросительно посмотрел на Данилова.

Тот согласно кивнул, официант что-то быстро черкнул в своём блокнотике и испарился, чтобы через несколько минут вернуться назад и аккуратно расставить на столе заказанные ими блюда.

— Я что-то по рыбе соскучилась, — проговорила, отвечая на взгляд Данилова Вера.

— А я думал, что ты её на море про запас наелась, — попробовал пошутить он.

Но шутка, наверное, не удалась, так как Вера в ответ кисло улыбнулась.

Молчание затягивалось, и, когда они перешли к десерту, Андрей спросил:

— Как ты провела выходные?

— К родителям на дачу ездила.

— На два дня?

— Нет. Вернулась уже в субботу, — призналась девушка.

— И просидела одна в четырёх стенах?

— Нет, в субботу я с Клавой встречалась.

— С Клавой? — наморщил он лоб.

— Ну да, я же тебе рассказывала, Клава — моя лучшая подруга.

— Да, помню, та, что учительница.

— Младших классов, — вздохнула Вера.

— Ты чего? — спросил Андрей.

— Так, — отмахнулась девушка, — Клавку жалко.

— Почему? — искренне удивился он.

— Потому что она за уроками и тетрадями света вольного не видит!

— Если твоей подруге не нравится её работа, то почему же она не уйдёт из школы?

— В том-то и дело, что она ей нравится.

— Тогда, наверное, она не нуждается в жалости.

— Это точно, — невольно улыбнулась Вера, — Клавка в жалости не нуждается. Ты знаешь, что она мне ответила, когда я сказала ей, что она гробит лучшие годы своей жизни за копеечную зарплату?

— И что же? — искренне заинтересовался Андрей.

— Что ей кажется время от времени, что это не ей государство должно выплачивать зарплату за её каторжный труд, а она, Клава, должна приплачивать за то, что ей разрешают возиться с её мелюзгой! — Вера рассмеялась.

Андрей улыбнулся и сказал:

— Наверное, твоя подруга очень любит детей?

— Очень, — подтвердила его предположение Вера.

— Почему же не родит своих?

— Легко сказать, родит, — пожала плечами Вера. — От кого? Мужа у неё нет.

— Вообще-то если хочется, то можно и одной родить.

— Разреши тебе напомнить, — съязвила Вера, — что люди не могут размножаться, как улитки, оплодотворяя сами себя.

— Извини, я не это имел в виду, — густо покраснел Андрей. — Но, если женщина хочет, она рожает ребёнка для себя.

— Ага, — кивнула Вера, — для себя, но я, например, не хочу рожать без мужа. Я считаю, что у моих детей должен быть отец.

— У твоих будет! — неожиданно пылко заверил её он. А про себя подумал, что, если бы его мать рассуждала так, как рассуждает Вера, его бы не было на свете. Конечно, в том, что он рос без отца, нет ничего хорошего. Однако это лучше, чем, если бы его, Андрея, вообще не было. Поэтому он был благодарен своей матери за принятое ею решение родить ребёнка для себя. Вышло же так, что подарок мать сделала ему. Она подарила своему сыну жизнь. А ведь жизнь — это такой подарок, который ни в одном магазине не купишь и ни в какую лотерею не выиграешь. Сознавая это, Андрей и своему неизвестному отцу был в какой-то степени благодарен. Почему в какой-то степени? Потому что биологический отец был в какой-то мере фигурой легко заменимой. А вот мама — это совсем другое дело.

Вера спохватилась, что их разговор соскользнул на скользкую тему, демонстративно посмотрела на часы и проговорила:

— Ой, мы, кажется, с обеда опаздываем.

— Никуда мы не опаздываем, — ответил Данилов, махнул рукой официанту и расплатился по счёту, как всегда, оставив щедрые чаевые.

На душе у Андрея заскребли кошки. Ему показалось, что Вера изменилась за то время, что они не виделись. Ответа на вопрос, в чём и как она изменилась, у него не было. Изменилась и всё тут. И он отчётливо осознал, что ответа на своё предложение он от неё не получит ни сегодня, ни завтра. Что же делать? Надоедать ей и просто мозолить глаза глупо и недостойно мужчины. Поэтому Данилов решил на время самоустраниться. Пусть взвешивает все свои «за» и «против», он ни мешать ей, ни торопить её не будет. После того как решение было принято, Данилов, как ни странно, почувствовал облегчение.

А Вера, еле дождавшись конца рабочего дня, наскоро простилась с коллегами и помчалась домой, прихватив подаренную картину.

Говорят, что от наслаждения внизу живота трепещут бабочки, а у Веры от предвкушения вечернего свидания с Эдом вокруг головы, точно подвижный нимб, кружились хороводом ласточки.

И пусть они были никому не видны, кроме неё, она явственно ощущала касание их крыльев кожей лба, щёк, губами и даже веками. Они были рядом с ней, эти ласточки. И ей казалось, что зависело только от неё, улетят они в тёплые края или останутся здесь навсегда.

Придя домой, Вера первым делом сняла со стены несколько лет висевшую там картину Алексея Саврасова «Грачи прилетели». «Бр-р, март, — подумала она, — лежит снег, холодно». На освободившееся место она повесила картину Эдуарда Прилунина «Ласточки». Воздух на полотне был пропитан медовым свечением осеннего солнца. И Вере стало тепло, несмотря на то что сюжет был осенним.

Постояв несколько минут перед картиной, она не спеша направилась к своему гардеробу, на ходу прикидывая в уме, что же ей надеть. Скорее всего, Эд пригласит её в дорогое кафе. Она надеялась на то, что в вечерний клуб он её не потянет, а разгуливать в парке уже и темно, и прохладно. «Чай, не лето красное», — услышала она как наяву голос своей матери и улыбнулась. «А вот надену-ка я своё красное платье», — озорно подумала она. Надела, покрутилась перед зеркалом и так и сяк. Осталась довольна. Сверху примерила чёрную бархатную накидку. Решила, что получилось гармонично. Тёмные туфли лодочки на среднем каблуке и лёгкий плащ.

Когда Вера подошла к месту встречи, Эд уже ждал её.

— Вы пешком? — спросил он её.

— Да, я живу здесь рядом, — отозвалась Вера.

— А я на машине, — он кивнул на стоянку возле парка, — пойдёмте?

— Да, конечно.

Они дошли до стоянки, и художник жестом указал на светлую «Ладу Приору».

— Не «Мерседес», конечно, — улыбнулся он шутливо, — но всё-таки железный конь.

— Нормальная машина, — отозвалась Вера.

— Тогда прошу садиться, — он открыл перед ней дверцу, и Вера грациозно скользнула в салон, села на место рядом с водителем.

— Куда поедем?

— Я, право, не знаю, — улыбнулась она с лёгким кокетством.

— В таком случае разрешите пригласить вас в «Надежду»?

— В «Надежду»? — переспросила Вера.

— Да, вполне приличное кафе, — пустился в объяснения художник. — Я понимаю, что такую шикарную девушку нужно приглашать в ресторан. — Он оценивающе посмотрел на Веру и поспешно добавил: — Но я надеюсь, что у нас всё ещё впереди.

— Я тоже на это надеюсь, — улыбнулась Вера, — так что, шеф, трогай!

— Слушаюсь и повинуюсь, — подхватил он её игривый тон.

«Хорошо, что не пригласил в «Маленькую Веру», — подумала она про себя. Был в их городе ночной клуб с таким названием и со стриптизом.

Они один раз с Клавой, будучи ещё студентками, месяца три копили деньги, а потом, смеха ради, спустили их в этом клубе. Оторвались по полной! Если бы только об этом тогда узнали их матери. У обоих бы волосы дыбом встали. Хорошо ещё, что девушкам хватило одного раза для утоления любопытства. Стриптизёры же их не особо вдохновили.

— Смотри, вон тому лосю лучше всего на заводе вкалывать, — жарко шептала на ухо подруге Клава.

— Ага, — отвечала Вера, — или на тракторе пахать.

— А погляди, вон тот, у которого ноги чуть ли не колесом! Ему бы лошадей объезжать!

— Ага, или в кавалерии служить.

Девушки покатывались со смеху до тех пор, пока на них не стали шикать другие посетительницы, наверное, истинные ценительницы мужской красоты. Домой подруги пришли под утро развесёлые. Но больше в тот клуб они ни разу не ходили.

В кафе «Надежда» Вера была два раза. Один раз с компанией родственников, когда отмечали юбилей двоюродной бабушки, а второй раз с коллегами по работе на 8 Марта.

Кафе это было приличным, можно сказать, степенным. И теперь Вера гадала, почему художник пригласил её именно в него. Может быть, потому что оно было не слишком дорогим? В этом случае она вполне поняла бы его. Откуда у художника деньги на дорогие рестораны.

Но Прилунин пригласил Веру в «Надежду» вовсе не из-за стеснённости в средствах. Деньги у него сейчас как раз были. Просто он считал Веру приличной девушкой из интеллигентной семьи и не хотел шокировать, приглашая в более раскованные ночные заведения. Вдруг она не так поймёт его или, того хуже, испытает шок и сбежит с первого же свидания.

Когда Вера сняла в гардеробе плащ, глаза Эда слегка округлились. Вероятно, он не ожидал, что она выберет на первое свидание такой смелый наряд.

— Вы выглядите роковой женщиной, — шепнул он ей, почти касаясь губами её макушки.

Вера ничего не ответила, спрятав улыбку в краешке рта. То, что художник на данный момент не был бедным, Вера поняла, когда он, придвинув к ней меню, предложил ей сделать заказ. Девушка постаралась выбрать не особо дорогие блюда.

Он снисходительно выслушал её, и спросил:

— А как вы относитесь к крабам?

— Хорошо отношусь! — вырвалось у неё.

— Тогда в чём же дело? — покровительственно улыбнулся он.

— Просто они дорогие, — лёгкий румянец окрасил Верины щёки.

— О! Вы заботитесь о моём кошельке, — его улыбка стала ещё шире. Ему на самом деле было приятно, что Вера, как он и предполагал, оказалась не хищницей и не стервой. — Можно я выберу блюда на свой вкус? — спросил он мягко.

— Пожалуйста, — пожала плечами Вера.

— Вы любите речную форель? — спросил он.

— Люблю, — кивнула Вера.

— А щучью икру?

— Я всякую люблю.

Он довольно рассмеялся и продолжил отмечать деликатесы, уже не спрашивая Вериного мнения.

— Может быть, хватит? — спросила она. — Мы ведь не бегемоты, чтобы столько съесть.

— Не волнуйтесь, — он легко накрыл её руку своей, — я всего заказал понемногу. Осталось выбрать десерт. Как вы относитесь к миндальным пирожным?

— Нормально, если горький миндаль не заменён в них цианистым калием, — ляпнула она.

Эдуард сделал вид, что оценил её шутку, и тихо рассмеялся:

— Можете не беспокоиться по этому поводу. В этом заведении ещё ни разу не было никакого криминала. Так что уж говорить об отравлениях цианидом.

— Уговорили, — усмехнулась Вера, — пусть на десерт будут миндальные пирожные.

В зале звучала приятная тихая музыка. Они ели, обменивались взглядами и улыбками.

Потом музыка стала живее, и Эдуард предложил:

— Может быть, потанцуем?

Она кивнула, и он поспешил помочь ей встать из-за стола. Вера мысленно поблагодарила музыкантов за то, что музыка хоть и перестала быть медленной, но и не стала быстрой. Ей вовсе не хотелось растрясти все уложенные с такой тщательностью в её животе лакомства. Давно она так не пировала. Хотя Андрей и приглашал её в дорогие рестораны, но там она не съедала зараз столько вкусностей. И дело не в том, что Данилов был скупым, нет, он просто не был гурманом, для Веры он заказывал то, что она сама выбирала. И оба были довольны. Зато Андрей легко тратил деньги на театры, филармонию, концерты, выбирая самые удобные, а значит, и самые дорогие места в зрительном зале.

Руки Эдуарда приятно сжимали её талию. Вернее, не совсем талию, одна рука мужчины лежала чуть выше линии талии, а другая легко соскользнула вниз, впрочем, не особо нарушая приличия. Вера сделала вид, что ничего не замечает. А вообще-то ей нравилось расположение его рук на её теле.

Пряный аромат его туалетной воды ей тоже нравился, он волновал Верино воображение и слегка опьянял, да, именно опьянял, а не пьянил, как некоторые сильные парфюмерные запахи, особенно если они исходили от мужчин, которые буквально купались в туалетной воде, выливая на себя добрых полфлакона. Вернее, недобрых. И почему это некоторым представителям мужского пола не приходит в голову, что сильный запах, исходящий от них, может травмировать нежное женское обоняние?

— Вера, а вы воспитывались в полной семье? — неожиданно спросил её Эдуард, когда они вернулись за столик.

— Да, — ответила она несколько растерянно и подумала про себя: «Неужели и у этого нет отца». — А вы? — спросила она вслух.

— Меня воспитывал дед, — признался он.

— Дед?

Он кивнул.

— А что же сучилось с вашими родителями?

— Да ничего с ними не случилось, — отмахнулся он, — мои родители живы и здоровы.

— Слава богу! — вырвалось у Веры. — Почему же тогда они вас бросили? — проснулось в ней женское любопытство.

— Вообще-то они не бросали меня, — улыбнулся художник, — просто они геологи, и их практически никогда не было дома.

— Тогда понятно, — с явным облегчением протянула Вера.

«И всё-таки я не ошибся, она добрая девушка», — подумал Эд довольно.

— Хотите, я расскажу вам о своём детстве? — спросил он.

— Хочу, — ответила Вера. Она действительно хотела. Ей было интересно о нём всё-всё.

Обретя в лице Веры искренне заинтересованную в нём слушательницу, Эдуард заливался соловьём.

А Вера слушала, кивала, задавала редкие короткие, чаще всего наводящие вопросы и снова слушала и кивала. Когда он замолчал, часы на импровизированной башне за стойкой бара пробили двенадцать.

— Ой, уже так много времени! — Вера сделала попытку подняться.

— Ну что вы! — удержал он её за руку. — Прямо как Золушка!

— Почему Золушка? — удивилась Вера.

— Просто мне показалось, — рассмеялся он, — что вы боитесь, как бы ваша карета не превратилась в тыкву.

— У меня и нет никакой кареты, — рассмеялась слегка опьяневшая Вера. Она выпила всего два бокала шампанского, но игривые пузырьки ударили ей в голову.

Эдуард не пил, так как был за рулём.

— Вот именно, — подхватил он, — кареты у вас нет! Зато кучер есть! Это я! — он ударил себя в грудь. — И я обещаю вам, что ни при каких условиях не превращусь в крысу.

Вера звонко рассмеялась и тут же прикрыла рот ладошкой. А потом проговорила, блестя глазами:

— А вдруг моё платье превратится в лохмотья?

— Такая красивая женщина, как вы, в любых лохмотьях будет смотреться, как в королевском платье.

— Спасибо, — улыбнулась Вера и смущённо потупилась.

Прошло ещё полчаса, и девушка всё же настояла на том, чтобы Прилунин отвёз её домой.

Колёса автомобиля неслышно скользили по дороге притихшего ночного города. Эдуард краем глаза рассматривал отражавшееся в зеркале лицо Веры. Ему показалось, что девушка чем-то неуловимо похожа на эту тихую тёплую осеннюю ночь. Ему хотелось остановиться возле парка, вывести Веру из машины и долго и страстно целоваться с ней под скупыми лучами убывающей луны. Но он понимал, что не место и не время. Обольстить Веру с наскока не получится. Впрочем, если подумать, то и ему самому это неинтересно. Эдуарду хотелось, чтобы история их любви была не только красивой, но и долгой.

— Куда дальше? — тихо спросил он, когда они миновали парк.

— Прямо, — ответила она, — потом налево и под арку.

Ехать пришлось не более трёх минут.

— Мой подъезд в середине, — прошелестел её тихий голос.

И он затормозил возле бровки. Имей он такую возможность, он довёз бы её до самой двери.

Невольно ему вспомнился один из рассказов О’ Генри, в котором приехавший из провинции американец поднялся по ступеням лестницы в подъезде прямо до двери своего приятеля. Эд улыбнулся.

— Вот я и дома, — сказала Вера, — спасибо вам за чудесный вечер, — она осторожно коснулась его руки, — и за то, что доставили прямо до дома, тоже спасибо. — Она открыла дверцу автомобиля, не дожидаясь, пока он поможет ей, и сама выбралась из салона.

Через мгновение он стоял рядом с ней.

— Я тоже вам искренне признателен за то, что вы скрасили мой холостяцкий вечер.

Вера невольно улыбнулась, он говорил таким тоном и с таким выражением лица, точно был английским джентльменом начала прошлого или даже конца позапрошлого века и лет ему было много.

— Я пойду, — сказала девушка.

— Подождите, ещё одну минуточку, — проговорил он просительно.

Она повернула к нему своё лицо. Ветер качал ветви растущего около подъезда тополя и тени от ветвей то набегали на Верин лик, то отступали, уступая место робкому лунному свету. Лик, именно лик! Так назвал его про себя Эдуард.

— Вера! Если бы вы знали, какая вы! — выдохнул он вдохновенно.

— Какая? — тихо спросила она.

— Необыкновенная! Неповторимая! Я бы сказал, неземная! Таинственная! Но в то же время вы такая уютная, тёплая, родная!

— Правда? — недоверчиво спросила она.

Он кивнул и облизал пересохшие губы. Ему не хотелось расставаться с ней, но и напрашиваться к ней в гости в этот поздний час было бы неверным ходом. Он чувствовал это чутьём художника и интуицией влюблённого мужчины. Она должна привыкнуть к тому, что он есть в её жизни.

— А вы знаете, — неожиданно сказала Вера, — я уже повесила вашу картину на стену.

«Когда успела», — промелькнуло в его голове, и он спросил:

— Правда?

— Да, как только вернулась с работы, — сорвался с её губ ответ на его непроизнесённый вслух вопрос. — У меня там висела другая картина, — призналась она, смутившись, — но я подумала, что на этом месте должны висеть ваши «Ласточки».

— И чьё же место я занял? — нервно хихикнул Эдуард.

— Там были «Грачи» Саврасова.

«Не Сафронов, но тоже ничего», — подумал он самодовольно и поздравил себя с первым успехом.

— Значит, теперь частица меня всегда будет с вами, — сказал он.

— Да, — кивнула Вера.

Он осторожно взял её руки в свои и прижался губами сначала к указательному пальцу её правой руки, потом медленно переместил губы на безымянный, а затем покрыл каждый палец цепочкой бережных скользящих поцелуев. И лишь после этого перешёл к её левой руке.

Он почувствовал, что девушка затаила дыхание. Его же собственное дыхание стало горячим и наполненным страстью.

Вера, в свою очередь, еле держалась на ногах, внезапный трепет охватил всё её существо, и горячие волны медленно нарастали и поднимались откуда-то изнутри. Бесконечное блаженство переполнило её душу и тело. Ей казалось, что ещё немного, и она рухнет наземь. Но как раз в этот решающий момент Эдуард отнял свои губы от её рук, а потом и вовсе выпустил Верины руки из своих.

— Простите, — прошептал он едва слышно.

— Я пойду, — пролепетала, в свою очередь, Вера.

Он сделал шаг в её сторону, намереваясь довести девушку до подъезда. Но она покачала головой:

— Не надо, я сама.

Когда дверь подъезда закрылась за Верой, Эдуард вернулся к своему автомобилю, забрался в салон и, не торопясь, тронул машину с места.

Он не догадывался о том, что Вера наблюдает за ним с площадки второго этажа. И только когда машина художника скрылась из виду, она побежала вверх по ступеням к двери своей квартиры.