Любовь – это розы и хлыст

Надежда Первухина, 2021

Норма Азиттизи – дочь знатного вельможи Старой Литании – слишком рано узнает о тайнах отношений мужчин и женщин. Она совершает убийство отнють не прекрасного принца и за это лишается знатности, дома, наследства и надежды на счастливую жизнь. Норма Азиттизи становится узницей пансиона для «исправления» знатных девочек и сталкивается с самыми темными, самыми жестокими сторонами жизни. Норма презирает мужчин и верит, что ее возлюбленный – это сверхъестественное существо, которое может быть и человеком, и кораблем, плывущим в неизведанные миры и пространства. Она клянется ему в верности, но однажды в пансион приезжает знатный гость – гениальный юноша Микелардо. Норма и Микелардо встречаются взглядами… И начинается невероятное.

Глава четвертая

Раньше я никогда так не болела. Конечно, простуда из-за сквозняков в замковых покоях или несварение желудка от дурной стряпни младшей кухарки приходили нередко. В таких случаях менторша сообщала об этом матушке, а та посылала одну из своих приживалок с травяными настойками, припарками или каплями. Приживалки, казалось, только и ждали, что я совершенно обессилею, и у них появится возможность лечить меня в свое удовольствие и квохтать, как перепуганные наседки. И чтоб не терпеть всю эту заботу, я быстро выздоравливала вопреки их лекарствам, кои сливала в горшок под кроватью.

Но на сей раз я попала крепко.

Когда я очнулась от обморока, то увидела, что лежу в постели, моя сорочка мокра от пота, но при этом у меня зуб на зуб не попадает от холода. Тело болит так, что кажется, будто от костей отвалилось мясо. Я не могу поднять ни рук ни ног и кричу от ужаса, но на самом деле мой голос не слышнее комариного писка. Вокруг какая-то красная темнота, душная, давящая, и мне представляется, что я умерла. Но вот кто-то снимает с меня сорочку и проводит по телу чем-то восхитительно прохладным и мягким, и лихорадка успокаивается. Остро пахнет уксусом и мятой, я начинаю лучше дышать и хочу приподняться на локтях, но чья-то рука снова укладывает меня на влажные подушки:

— Лежите, доминика, вам нужен покой.

Неужели это какая-то из матушкиных приживалок? Я вглядываюсь в темноту и вижу освещенное свечой лицо своей менторши.

— Агора… — выдавливаю я. — Пить…

У моих губ оказывается бокал с водой. Отхлебнув, я кривлюсь: теплая!

— Всё мокрое… — шепчу я.

— Я позову вашу служанку, она поменяет белье. Мы боялись трогать вас, пока вы были в беспамятстве.

— Долго?

— Около суток. Я покину вас ненадолго.

Менторша встает и оставляет меня в темноте, унеся свечу с собой. Я снова проваливаюсь в беспамятство, но, видимо, ненадолго, потому что когда снова открываю глаза, то вижу у постели не только профессу, но и мою служанку Лори.

— Доминика, мы сейчас пересадим вас в кресло, и Лори поменяет постель. Может быть, вы сможете выпить чашку бульона?

При мысли о бульоне мне стало тошно.

— Нет, — прошептала я. — Лучше воды с лимоном, холодной-прехолодной…

— Холодное вам нельзя, моя девочка. Вы больны. Пришлось вызвать из города лекаря. Он осмотрел вас и нашел, что у вас сильно воспалено горло, жар и сыпь по телу. Он сказал…

Я перебила:

— Меня осматривали?! Какой-то мужчина? И он касался меня?

Менторша сказала твердо:

— Доминика, это было необходимо. К тому же после осмотра я протерла ваше тело смесью белого вина и уксуса, как велел лекарь. Ваша болезнь излечима, но вам нужен покой, теплое питье и обтирания отваром особых трав. Отвар готовит главная повариха, она делает все очень тщательно, можете не волноваться за его чистоту. А ваше питье готовлю я: это смесь целебных масел, которые оставил лекарь и порошков из кореньев растений; оно должно снять воспаление в горле. Еще лекарь завтра приготовит мазь для смазывания вашего горла, он обещал прислать ее со своим учеником.

— Я не хочу… не буду!

— Доминика, вы разумная девочка и должны понимать, что это для вашей пользы. Дайте руку, я помогу вам встать.

Я была так слаба, что не смогла самостоятельно пройти два шага до кресла, менторша буквально тащила меня на себе. Упав в кресло, я закрыла глаза — огонь камина их слишком раздражал. Я сжала руку менторши и спросила:

— Моя мать… Она приходила сюда?

— Нет, доминика, хотя я сочла нужным сообщить ей о вашей болезни.

— Понятно…

— Ваша мать сейчас очень занята. Почти всё свое время она проводит в обществе принца Ломбардио.

— Чудовище… — вырвалось у меня.

— Что?

— Принц Ломбардио — чудовище, — прошептала я. — Он несет смерть…

— Вы бредите, доминика. Принц — весьма учтивый и достойный юноша…

— Нет! — взгвизгнула я. — Вы не почувствовали, а я — да! От него воняет гнилью и протухшей кровью! Люди так не пахнут! Он — не человек! Кто угодно, но не человек! Мне стало плохо именно потому, что я почувствовала мерзостную вонь, исходящую от него!

— Я вас не понимаю, доминика — лицо профессы стало бледным. — Вы так тонко различаете запахи?

— Да! — мне хотелось кричать, но не было сил, и горло разрывалось от боли. — Я различаю запахи всего, что окружает меня, даже запахи мышей в норах внутри стен замка, запахи еды и вин на кухне, несвежего белья в комнатах братьев! Иногда это ничего не значит, но когда я учуяла запах принца, я поняла, что он — чудовище, лишь носящее облик смертного человека! О, прошу вас, пэр фаворэ, скажите моей матери, чтоб она выгнала его! Будет беда, большая беда!

Тут я заметила, что моя служанка не перестилает постель, а стоит с разинутым ртом и слушает мою бессвязную речь. Это увидела и менторша и напустилась на нее:

— Ах ты, дрянная девчонка! Что рот разинула?! Подслушиваешь? Быстро стели постель и не вздумай проболтаться о том, что услышала! Иначе я оторву тебе уши и заставлю их съесть сырыми!

Я никогда не слышала такой речи от своей хладнокровной менторши, и у меня от удивления даже прошла тошнота. Служанка кинулась стелить простыни, и я почувствовала их нежный аромат свежести и лавандовых цветов.

— Професса, — спросила я. — А другие люди… они могут различать запахи так же, как я?

— Не думаю, — помолчав, тихо сказала Люция. — Конечно, запах лилий от запаха навоза отличит всякий, но, по-моему, у тебя нюх скорее, как у собаки, а не у человека, раз ты чуешь то, чего не ощущают другие. Понюхай, чем пахнет моя ладонь?

Она достала чистый платок, тщательно отерла им свою ладонь и протянула мне ее. Я даже не стала наклоняться, как делают другие, чтоб понюхать и сказала:

— Вы мыли руки в отваре ромашки и липы, потом натерли их смесью оливкового масла, настоя укропа и алоэ. Потом вы носили перчатки — пахнет выделанной кожей ягнят. На обед вам подали слоеные пирожки и индейку с острой подливкой… Еще чувствуется какой-то запах, похож на запах ореховых чернил…

— Дитя, умоляю, остановитесь! — менторша отняла у меня свою руку и посмотрела с ужасом. — Обычный человек не способен на такое! В прежние времена вас обвинили бы в колдовстве!

— Колдовство? Что это такое?

— Видите ли… В давние времена, когда еще не все люди прониклись верой в Великого Спящего, были отдельные племена и даже государства, которые поклонялись… злым силам. Взамен они получали чудесные способности: летать, одним взглядом перемещать по воздуху разные предметы, читать мысли других людей, провидеть будущее, слышать и чувствовать то, что остальным не под силу. Эти люди были очень могущественны, их невозможно было победить ни в одной войне. Но когда явился Первосвященник и начал проповедовать о Великом Спящем, он нарек этих людей колдунами и злодеями, и проклял от имени Спящего, ведь то, что они умеют — это зло и нарушение воли Спящего. По приказу Первосвященника этих людей убивали через сожжение на костре, потому что иначе с ними невозможно было совладать…

— Но почему? Почему их убивали? Что такого страшного в том, что умеешь летать? Птицы ведь летают!

— Птицы летают, ибо так повелел им Спящий. Людям же летать не положено, как и читать чужие мысли и убивать не оружием, а лишь силой воли. Удел людей — жить в труде, смирении и страдании, чтобы заслужить прощение Спящего и после смерти уснуть Его блаженным Сном.

— А в чем мы провинились перед Спящим?! И как Он может знать о нашей вине, если всё время спит?

— Доминика, прошу вас, прекратите говорить эти безрассудства! Мы ничего не можем знать о воле и путях Спящего! Он непостижим, и лишь благодаря учению Первосвященника мы можем хотя бы веровать в Него. Что же касается вашего дара, вам лучше скрывать его. Вас могут обвинить в том, что вы колдунья, и даже высокое происхождение не сможет уберечь вас от казни на костре! Прошу вас, молчите, молчите об этом!

— Хорошо, — я покорно опустила голову. — Но вы… Вы ведь не расскажете об этом никому?

— Клянусь в том своей жизнью, — твердо сказала менторша. — А теперь позвольте мне помочь вам лечь в постель.

— Я не хочу. Мне кажется, я гораздо лучше себя чувствую. Может быть, нам стоит погулять?

— Ни в коем случае! Вы еще слишком слабы, вам надо беречься.

Пришлось повиноваться. Агора напоила меня отваром трав, лихорадка отступила, и я наслаждалась чувством покоя, лежа на свежих простынях. Менторша приоткрыла окно, чтобы впустить немного свежего воздуха, и я дышала ароматами скошенной травы, речной воды, апельсинового масла и розовых бутонов. Постепенно меня сморил сон и он стал первым шагом на пути к моему выздоровлению.

Каждый наступивший день приносил новые события и известия. Менторша читала мне вслух главы из «Всеобщей истории мореплавания», и я пленялась картинами моря и осененных парусами кораблей, что не боятся штормов и шквалов. Когда чтение заканчивалось, я просто лежала в тишине и представляла свой корабль — огромный трехмачтовый барк с палубой, блестевшей, как натертое серебро, с парусами, полными ветра. Этот корабль носил имя «Амато» — «возлюбленный» на наречии Старой Литании, и капитаном его была я.

Меж тем наш кастильон гудел как дупло с потревоженными дикими пчелами. Принц Ломбардио упросил мою мать отменить траур, который она много лет держала по отцу, и устроить в замке большой праздник в честь грядущего Дня урожая. День урожая никогда на моей памяти не отмечался в замке, хотя в деревнях его, наверное, все равно праздновали согласно обычаям. Мать столь глубоко ушла в свою скорбь по отцу, что любое веселье казалось ей преступлением. Однако принц все изменил. Каждый день они с матушкой выезжали на прогулку верхом и осматривали наши огромные угодья. Из столицы по приказу его высочества с гонцами прибывали роскошные подарки: ткани, драгоценности, духи и притирания — для матушки, красивое оружие, меха и вина — для братьев. Все слуги были заняты: День урожая решили провести так, как раньше никогда не бывало. Для простолюдинов в городе будет устроена ярмарка и всякие забавы: стрельба из луков и арбалетов, бой на мечах, метание копья, рукопашная — чтобы деревенские да и городские мужчины потешили себя и показали, кто чего стоит. От имени моей матери всем будет выставлено бесплатное угощение и пиво. В замок же съедутся знатные гости ближних феодов, утром праздника состоится большая охота, в полдень — торжественный обед, а вечером — танцы.

Агора решила, что мне уже можно совершать небольшие прогулки, и по утрам мы гуляли в окрестностях кастильона, заросших густой травой. В замке же я старалась не попадаться никому на глаза, служанка приносила мне еду в комнату, и моя мать ни разу не справилась о том, почему я не выхожу к общему столу. И меня это даже радовало: от слуг я слышала, что мать отныне трапезничает в обществе его высочества, а снова ощутить вонь принца было выше моих сил. Я только надеялась, что со временем он уедет в столицу, и можно будет снова побродить по любимым башням, комнатам и закоулкам кастильона.

Постепенно я окрепла настолько, что мы с Агорой стали совершать долгие прогулки между полей, где золотились колосья созревшей пшеницы, на виноградники, полные спелых гроздьев, которым предстояло лечь в давильни и постепенно стать душистым, сладким вином… Агора рассказывала мне о повседневных трудах простолюдинов, о том, как прядутся нити, ткутся полотна, создаются из глины кувшины и миски, а я удивлялась — откуда ей всё известно про столь недостойные для внимания знатной девочки вещи? Хотя знатная девочка, то есть, я, была просто в восторге от этих рассказов: куда интересней узнавать о том, как выделывают кожи или варят варенье, чем запоминать двадцать свойств Великого Спящего. Великий Спящий был далеко и к тому же спал, мне не было до Него никакого дела, а вот то, что в День урожая Ченца и ее Констанцо решили сыграть свадьбу, восхищало безмерно. Ведь я приглашена туда почетной гостьей! И знает об этом только Агора, мы с ней вдвоем преподнесем подарок молодоженам — две пуховые подушки, вышитые моей неумелой рукой.

День урожая с самого начала обещал быть солнечным и жарким. Я спешно позавтракала и вместе с Люцией поспешила в каретный сарай, где с вечера нас ждала небольшая открытая повозка, запряженная бодрым мерином Конти. В повозке лежали холщовые мешки со свежим сеном, поверху их укрывали домотканые дорожки, а еще повозка со всех сторон была украшена лентами и цветами, и даже на упряжи Конти зеленели плети хмеля.

— У меня повозка, как у Девы Урожая, — сказала я Агоре радостно.

— Да, доминика, — улыбнулась Агора. — Похоже, это постарались ваша служанка и грум.

Так, в повозке, мы прикатили в деревню, где несколько женщин уже ставили блюда и миски с едой на два длинных стола, перегородивших улицу поперек. Увидев нас, они закричали:

— Приехала Дева урожая, встречайте, встречайте, добрые люди!

Одна из девушек — невысокая толстушка в зеленом платье и разноцветных лентах, вплетенных в косы, помогла нам спуститься.

— А где Ченца? — спросила я ее.

— Она с подружками в своем доме, они поют свадебные песни перед тем, как предстать перед деревенским старостой.

— Я тоже хочу туда, я еще никогда не слыхала свадебных песен!

— Идемте, я провожу вас.

Маленький домик Ченцы показался мне лучшим зрелищем за этот день. Чистенький и уютный, он пленил своей простотой и нежным ароматом… любви, да, по-другому не скажешь. Любовь была растворена в воздухе домика, ею пропитались чисто вымытые полы, беленые стены, скамьи и полки, посуда и очаг…

Ченца сидела на лавке посреди комнаты, а вокруг нее суетилось с полдюжины девушек.

— Маленькая госпожа, ты пришла! — радостно воскликнула она. — И професса здесь. Располагайтесь, отдохните, пока эти неумехи выдирают у меня все волосы своими гребнями!

— Мы принесли тебе свадебный подарок… — начала было я, но Ченца предостерегающе подняла ладонь:

— О подарках поговорим после свадьбы, а до — дурная примета.

Но примета приметой, а перед свадьбой в самый День Урожая ко мне подошел жених Ченцы и сказал:

— Маленькая доминика, я знаю, что уж такой итгрушки у тебя точно нет.

И он протянул мне стилет в ножнах.

— Он будет защитой тебе. Принц, что приехал в ваш кастильон… О нем бродят дурные слухи.

— Благодарю всем сердцем.

— Будь осторожна, доминика.

…Миновал День урожая, Ченца стала замужней дамой, а в доме нашем не прекращались пиры и принц, казалось, забыл об отъезде. Зато он вспомнил обо мне.

Мы с Агорой как-то возвращались из скриптория и вдруг в коридоре нарисовалось это чудовище.

— О, доминика Норма! — он поклонился. — Какая честь видеть вас.

— Взаимно, ваше высочество.

— А это ваша менторша?

— Да.

— Весьма красива, надо признать. Ваше имя?

— Агора, сир.

— Чему вы учите доминику?

— Только тому, что положена девам.

— Девам… Какое прекрасное, чистое слово! Обожаю девственниц. Они такие пленительные. Нам надо будет провести совместный урок. Честь имею.

Когды нетопырь и его вонючая свита ушли, меня вырвало. Агора потащила меня в мои покои, умоляя держаться.

— Быть беде, госпожа моя, быть беде, — шептала она. — Надо усилить охрану вашей половины.

Но мы не успели ничего сделать. Беда в лице принца и четырех его головорезов пришла в спальню Агоры, которая вообще никем не охнанялась. Слуги принца держали Агору, пока этот выродок насиловал ее и уродовал ей лицо, потом попользовались ею сами и бросили истекать кровью. Агора как-то смогла доползти до моей комнаты и постучать, и какой я увидела ее — не передать.

— Агора…

— Это принц. Бегите отсюда! От придет и за вами. Он любит девственниц.

Унее были отрезаны уши, губы и груди.

— Мне уже не помочь, я умираю, Бегите! Теперь даже я слышу его вонь.

Он испустила последний вздох у меня на руках. Я втащила ее в комнату, переоделась в костюм для верховой езды, схватила свой стилетто и затаилась на балконе. И вовремя!

В мою комнату вошел упырь и его прислуга. Он уже успел переодеться во все белое.

— Принц, эта шлюха сумела доползти до покоев девчонки и наверняка предупредила ее.

— Обыщите покои. Этот цветок я раскрошу по лепесточку.

Мой балкон устроен не так, как остальные. Под его полом есть ниша, куда я частенько пряталась от Агоры. О Великий Спящий, за что ты так обошелся с Агорой!

Они долго обыскивали мою комнату, но, в конце концов, решили, что я сбежала. Но сначала я должна была отомстить.

Я долго сидела в нише, убеждаясь, что принц не оставил соглядатаев. За гобеленом в моей спальне есть потайной ход, возможно, они направились туда. Значит, я должна была направиться в комнату принца.

Здесь пахло разложением, хотя чистота стояла идеальная. Агора, с тех пор, как я получила стилет, обучала меня различным приемам безопасности и боя. Я понимала, что до принца должна убить его прихвостней, но вместо этого в моем сознании абсолютно четко вырисовался образ одной из прекрасных ваз — из литого золота. На ней была выгравирована непонятная надпись, но я прочкла ее:

УМРИ.

И в меня словно вошла какая-то сила. И когда на пороге покоев принца стали появляться его слуги, я просто показывала на них пальцем и повторяла:

— Умри, умри, умри.

— Но со мной заклятием Умраз не справишься, маленькая шлюха, — сказала принц. — Ты же чуешь, что я не человек!

А огромная ваза из самоцветов уже взорвалась у меня в голове, и я сказала:

— Мой раб.

Он очень много вопил, ведь рабом он был всего пять минут, а мне трудно было разрубать на куски его тело и кромсать стилетом лицо. Тут третья ваза вспыхнула у меня в сознании, и труп упыря запылал, осыпаясь мгновенным белесым пеплом.

Комната горела. Кричали об убийстве и пожаре, но я так устала, что легла спать прямо в коридоре, положив под голову свой стилет.