Двери
За восемь часов до того, как Нора решила умереть, она вошла в газетный киоск.
— Прячетесь от дождя? — спросила женщина за прилавком.
— Да, — Нора не подняла головы.
Отчаяние росло в ней, его бремя она уже не могла выносить.
На полке стоял National Geographic. Она уставилась на обложку журнала — изображение черной дыры — и поняла, что сама была ею. Черной дырой. Умирающей звездой, сжимающейся до полного исчезновения.
Папа выписывал этот журнал. Она помнила, как ее заворожила статья про Шпицберген, норвежский архипелаг в Северном Ледовитом океане. Нора никогда прежде не видела места, которое выглядело бы таким далеким. Она прочитала про ученых, исследовавших ледники, замерзшие фьорды и смешных птиц — тупиков. Затем, подзуживаемая миссис Элм, она решила, что хочет стать гляциологом.
Нора заметила неряшливую сгорбленную фигуру друга своего брата и участника их группы Рави возле музыкальных журналов — он был погружен в чтение статьи. Она стояла там чуть дольше положенного, поэтому, уже уходя, услышала, как он сказал:
— Нора?
— Рави, привет. Я слышала, Джо вчера был в Бедфорде?
Небольшой кивок.
— Да.
— И он, э-э-э… и ты его видел?
— Вообще-то да.
Молчание, отозвавшееся в Норе болью.
— Он не предупредил меня, что приедет.
— Просто проезжал мимо.
— Как он?
Рави замолчал. Когда-то он нравился Норе и был верным другом ее брату. Но, как и с Джо, между ними ощущался холодок. Они расстались не лучшим образом. (Он бросил на пол барабанные палочки во время репетиции и ушел, когда Нора сказала ему, что покидает группу.)
— Думаю, у него депрессия.
Норе стало еще тяжелей на душе от мысли, что ее брату так же плохо, как и ей.
— Он не в себе, — продолжил Рави с яростью в голосе. — Собирается съехать из своей коробки в Шепердс-Буш. А все из-за того, что не может быть первым гитаристом в успешной рок-группе. Напомню, у меня тоже нет денег. Вечера в пабах не сильно окупаются. Даже если соглашаешься мыть туалеты. Ты когда-нибудь мыла туалеты в пабе, Нора?
— У меня сейчас тоже дерьмовый период, если мы играем в олимпиаду по несчастьям.
Рави засмеялся и закашлялся. Его лицо сразу обрело резкость.
— Какая жалость, какая жалость. Сыграю тебе печальную мелодию.
Она была не в духе.
— Это из-за «Лабиринтов»? Не забыл?
— Для меня они много значили. И для твоего брата. Для всех нас. У нас был контракт с Universal. Прямо. В наших. Руках. Альбом, синглы, тур, промо. Мы могли быть сейчас как Coldplay[10].
— Ты ненавидишь Coldplay.
— Не в этом дело. Мы могли жить в Малибу. А вместо этого — Бедфорд. Так что нет, твой брат не готов тебя видеть.
— У меня были панические атаки. Я бы все равно в итоге всех подвела. Я сказала компании, чтобы они взяли вас без меня. Я соглашалась писать песни. Я не виновата, что была обручена. Я была с Дэном. Мне пришлось выбирать.
— Ну конечно. И как у вас все сложилось?
— Рави, это нечестно.
— Нечестно. Слово-то какое.
Женщина за прилавком разинула рот от любопытства.
— Группы не живут долго. Мы стали бы метеоритным дождем. Закончились бы, едва начавшись.
— Метеоритные дожди чертовски красивы.
— Брось. Ты ведь еще с Эллой, верно?
— Я мог быть с Эллой и играть в успешной группе, с деньгами. У нас был этот шанс. Прямо тут, — он указал на свою раскрытую ладонь. — У нас песни были огонь.
Нора ненавидела себя за то, что поправила про себя «у нас» на «у меня».
— Не думаю, что ты боялась сцены. Или свадьбы. Думаю, твоя проблема в том, что ты боишься жизни.
Это было больно. Слова выбили из нее воздух.
— А я думаю, что твоя проблема, — парировала она дрожащим голосом, — в том, что ты винишь других за свою паршивую жизнь.
Он кивнул, словно ему дали пощечину. Вернул журнал на полку.
— Еще увидимся, Нора.
— Передавай Джо привет от меня, — сказала она, когда он выходил из магазина под дождь. — Пожалуйста.
Она мельком увидела обложку журнала Your Cat[11]. Рыжий полосатый. В голове звенело так, будто в ней звучала симфония «Бури и натиска»[12], словно призрачный немецкий композитор, запертый в ее черепе, заклинал хаос и страсть.
Женщина за прилавком сказала что-то, но она не расслышала.
— Извините?
— Ты Нора Сид?
Женщина — блондинка с короткой стрижкой, темный загар — выглядела счастливой, легкомысленной и расслабленной настолько, насколько Норе уже было недоступно. Облокотившись на прилавок, она рассматривала Нору как лемура в зоопарке.
— Да.
— Я Кэрри-Энн. Помню тебя со школы. Пловчиха. Супермозг. Однажды… как его там, мистер Блэндфорд, собирал нас всех по твоему случаю. Сказал, что ты поедешь на Олимпиаду.
Нора кивнула.
— Поехала?
— Я, гм, это забросила. Мне больше нравилась музыка… в то время. А потом началась жизнь.
— И чем ты теперь занимаешься?
— Я… на перепутье.
— У тебя есть кто-нибудь? Парень? Дети?
Нора покачала головой. Мечтая, что она отвалится. Ее собственная голова. Прямо на пол. Чтобы больше никогда не разговаривать с незнакомцами.
— Ну, не откладывай. Часики-то тикают.
— Мне тридцать пять, — вот бы Иззи была рядом, Иззи никогда не мирилась с таким дерьмом. — И я не уверена, что хочу…
— Мы с Джейком вели себя как кролики, но тоже к этому пришли. Два маленьких террориста у нас. Но оно того стоит, знаешь? Я чувствую себя полноценной. Могу показать фотки.
— У меня голова болит от… телефонов.
Дэн хотел детей. А Нора не очень. Ее ужасало материнство. Она боялась усиления депрессии. Ей не удавалось даже за собой уследить, не говоря о ком-то другом.
— Значит, все еще в Бедфорде?
— Угу.
— Я думала, уж ты-то улизнешь.
— Я вернулась. У меня мама болела.
— О, жаль это слышать. Надеюсь, ей уже лучше?
— Я, пожалуй, пойду.
— Но дождь еще не закончился.
Когда Нора сбегала из магазинчика, она представляла себе, что впереди только череда дверей и она проходит сквозь них, одну за другой, оставляя все позади.
