Земля обетованная. Пронзительная история об эмиграции еврейской девушки из России в Америку в начале XX века

Мэри Антин, 1911

Переплетая размышления с политическими комментариями, биографию с историей, книга Мэри Антин рассказывает о непростом пути еврейской иммигрантки из России к обретению своей земли обетованной за океаном. Чувство разделения между Россией и Америкой, евреями и гоями, идишем и английским, присутствующее в повествовании, уравновешивается проницательным и ироничным восприятием событий автором. Рассказывая историю одного человека, «Земля обетованная» освещает жизни сотен тысяч людей, описывает жизнь и быт еврейской общины в Российской империи до революции. Вышедшая в 1912 году книга сразу стала бестселлером, и ещё до войны была много раз переиздана в США общим тиражом более 85 000 экземпляров. В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Глава II. Дети Закона

Когда я сейчас оглядываюсь назад, я вижу, что за стеной полицейского надзора, воздвигнутой вокруг места моего рождения, была ещё одна стена, более высокая, прочная и неприступная. Это та стена, которую царь со всеми своими прислужниками не мог поколебать, священники со своими орудиями пыток не могли пробить, толпа со своими подстрекателями не могла уничтожить. Эта стена внутри стены — религиозная целостность евреев, крепость, воздвигнутая узниками Черты наперекор их тюремщикам; оплот, возведённый на руинах их разграбленных домов, и укрепленный кровью их убитых детей.

Преследуемый со всех сторон, ощущающий бесплодность любых своих усилий, ограниченный узкими рамками, почти потерявший человеческий облик русский еврей обратился к тому единственному, что никогда не подводило его — к традиционной вере в Бога. Изучение Торы излечило все его раны, точное соблюдение традиционных обрядов стало выражением его духовных устремлений, а мечтая о восстановлении Палестины, он забывал о мире вокруг. Какое нам было дело в Шаббат или в праздник, когда наша жизнь была сосредоточена в синагоге, до того, какой царь сидел на троне, и какие злые советники шептали ему на ухо? Их волновали доходы, политика и всякие эфемерные пустяки, в то время как мы были полны решимости возобновить наш древний завет с Богом, чтобы Его обетование миру исполнилось, и на Земле воцарилась Божья справедливость.

В пятницу днем магазины и базары закрывались рано. Стихал гул торговли, оседала пыль тревог, и покой Шаббата разливался по тихим улочкам. Окна даже самой жалкой лачуги лучились священным светом, чтобы путник, идущий во тьме, увидел Дух Божий, снизошедший на скромный кров.

Озабоченность, страх и притворство спадали с каждого лица, как маска. В глазах стояли слёзы и мерцал огонёк сокровенной радости. Над каждой головой, склонившейся над священным писанием, сиял ореол Божьего присутствия.

Не только по праздникам, но и в будни мы жили по Закону, который был нам дарован через нашего учителя Моисея. Как питаться, как мыться, как работать — всё было записано для нас, и мы стремились исполнять Закон. Изучение Торы было самым почитаемым из всех занятий, и те, кто занимался им, были самыми уважаемыми из всех людей.

Я не могу вспомнить того времени, когда я была слишком мала, чтобы знать, что Бог сотворил этот мир, и назначил учителей, чтобы они говорили людям, как в нём жить. Сначала пришел Моисей, за ним великие раввины*, и, наконец, рав* из Полоцка, который целый день читал священные книги, чтобы рассказать мне, моим родителям и друзьям, что делать, когда у нас возникали сомнения. Если моя мать, разрезав курицу, обнаруживала, что с ней что-то не так — какая-то травма или отметина, которой быть не должно — она отправляла служанку с курицей к раву, а я шла вместе с ней и видела, как рав заглядывает в свои большие книги, и что бы он ни решил, он был прав. Если он называл курицу «терефой», я не должна была её есть даже если пришлось бы голодать. Рав знал обо всем: о путешествиях, о ведении торговли, о женитьбе, о том, как очистить посуду для Песаха. Другим великим учителем был даян*, который выслушивал в религиозном суде жалобы и улаживал споры по Закону, чтобы не пришлось обращаться в суды гоев. У гоев всё было фальшивым — судьи, свидетели и всё остальное. Они всегда благоволили к богачу в ущерб бедняку, к христианину в ущерб еврею. Даян всегда выносил справедливый приговор. Нохем Рабинович, самый богатый человек в Полоцке, смог бы выиграть дело против служанки, только если бы был прав.

Кроме рава и даяна были и другие люди, чьи профессии были связаны с религиозными традициями — шохат*, который знал, как убивать скот и дичь; хаззан* и другие служители синагоги; учителя иврита и их ученики. Неважно, насколько беден был человек, его нужно уважать и ставить выше других людей, если он сведущ в Законе Божьем.

В синагоге десятки людей днями на пролёт сидели над книгами на иврите, учились и дискутировали с раннего утра и до самого вечера, когда им приносили свечи, а затем до тех пор, пока эти свечи горели. Они не могли тратить время на что-то другое, если хотели стать великими учёными. Большинство из них были не из Полоцка, и у них не было другого дома, кроме синагоги. Они спали на скамьях, на столах, на полу; они ели везде, где придётся. Они приезжали из отдалённых городов, чтобы учиться у хороших учителей в Полоцке, и горожане с гордостью поддерживали их, давая им еду, одежду, а иногда и деньги, чтобы они могли съездить домой на праздники. Но бедные ученики прибывали в таком количестве, что не хватало богатых семей, чтобы обеспечить их всех, так что некоторым из них приходилось терпеть большие лишения. Ученика в толпе было легко узнать по бледному лицу и тщедушному виду.

К нам домой почти всегда приходил на обед бедный ученик. Его приход был назначен на определенный день, и в тот день бабушка старалась приготовить на обед что-то особенно вкусное. Гость, сидевший с нами за столом, выглядел оборванцем, но мы, дети, смотрели на него с уважением. Бабушка рассказала нам, что он был ламданом* (ученым), и мы видели что-то святое в том, как он ел свою капусту. Не каждый мог надеяться стать равом, но ни один еврейский мальчик не должен был расти без хотя бы элементарного знания иврита. Даже из самого скудного дохода выделялись средства на обучение мальчика. Оставить мальчика без учителя было позором для всей семьи, вплоть для самого дальнего родственника. Для детей бедняков существовала бесплатная школа, существующая на пожертвования благочестивых людей. И поэтому каждого мальчика отправляли в хедер* (еврейскую школу) вскоре после того, как он научился говорить, и обычно он продолжал учиться до своей конфирмации в тринадцать лет, или дольше, насколько хватало таланта и амбиций. Моему брату было пять лет, когда он поступил в школу. В первый день его несли в хедер, накрыв талитом, чтобы скрыть от всего нечестивого, и подарили ему булочку, на которой мёдом были написаны эти слова: «Тора, оставленная Моисеем — наследие сынов Иакова».

Поступив в хедер, мальчик становился героем семьи. Ему подавали еду раньше, чем другим детям за столом, и для него ничего не жалели. Если семья была очень бедной, все девочки могли ходить босыми, но у мальчика, учившегося в хедере, обязательно была обувь; ему полагалась тарелка горячего супа, в то время как остальные члены семьи ели черствый хлеб. Когда ребе* (учитель) приходил днём в Шаббат, чтобы проверить знания мальчика в присутствии семьи, все садились за стол и радостно кивали, если он хорошо читал свой отрывок Писания; и в награду ему давали целое блюдце варенья, и его хвалили, и благословляли, и высоко ценили. Неудивительно, что в своей утренней молитве он говорил: «Благодарю Тебя, Господи, за то, что Ты не создал меня женщиной». Быть девочкой не очень-то хорошо, как видите. Девочки не могли стать учёными и раввинами.

Иногда я приходила в хедер моего брата, чтобы принести ему обед, и видела, как учились мальчики. Они сидели на скамьях вокруг стола, в головных уборах, конечно, а из-под пиджака виднелись кисти цицит*. Ребе сидел в конце стола, репетируя с двумя-тремя мальчиками, которые учили один и тот же отрывок, он указывал на слова деревянной указкой, чтобы не потерять место. Все читали вслух, самые маленькие мальчики пели алфавит, в то время как мальчики постарше нараспев читали свои отрывки, и все старались перекричать друг друга. Хорошие мальчики никогда не отрывали глаз от своей страницы, разве только чтобы задать ребе вопрос; но непослушные мальчики смотрели по сторонам и пинали друг друга под столом, пока их не заставал за этим занятиям ребе. У ребе была линейка, который он бил плохих мальчиков по рукам, а в углу комнаты к стене были прислонены длинные березовые розги для порки учеников, которые не учили свои уроки.

Мальчики приходили в хедер к девяти утра и оставались там до восьми или девяти часов вечера. Глупым ученикам, которые не могли запомнить урок, иногда приходилось оставаться до десяти. В полдень был час для обеда и игр. Хорошие маленькие мальчики спокойно играли на своих местах, но большинство мальчишек выбегали на улицу и прыгали, кричали и ссорились.

Не было ничего из того, что мальчики делали в хедере, чего не смогла бы сделать я — если бы не была девочкой. Для девочки было достаточно уметь читать свои молитвы на иврите* и понимать смысл перевода на идиш* внизу страницы. Чтобы научиться этому, много времени не требовалось — пара занятий с ребецин* (учительницей) — и после этого с книгами для девочки было покончено.

Настоящая школа девочки — кухня её матери. Там она училась печь, готовить и управлять домом, вязать, шить, вышивать, а в сельской местности также прясть и ткать. И пока её руки были заняты, мать учила её законам благочестивой еврейской семьи, поведению, достойному еврейской жены, ибо, несомненно, каждая девочка надеялась стать женой. Девочки рождались исключительно для этой цели.

Как же быстро оно наступало, благочестивое бремя замужества! Сегодня девочка играет в фанты со своими смеющимися друзьями, а завтра её уже нет в их кругу. Её пригласили на разговор с шадханом* (брачным посредником), который вот уже несколько месяцев расхваливал её таланты как домашней хозяйки, её благочестие, красоту и приданое среди семей, в которых есть сыновья брачного возраста. Её родители довольны зятем, которого предложил шадхан, и теперь, на последнем этапе, приводят девочку, чтобы её осмотрели и оценили родители будущего мужа. Если переговоры прошли гладко, составляется брачный договор, родители обмениваются подарками для помолвленной пары, и всё, что остаётся девочке от её девичества — это период напряжённой подготовки к свадьбе.

Хедер (Еврейская школа) для мальчиков в Полоцке

Если девочка из состоятельной семьи, то это счастливое время она проводит, посещая драпировщиков и портных, собирая бельё и перины, посуду из меди и латуни. Бывшие подружки приходят осмотреть приданое, с завистью щупают шелк и бархат наречённой. Счастливая героиня примеряет платья и накидки перед зеркалом, краснея при упоминании о дне свадьбы. А на вопрос «И как тебе жених?» она отвечает: «Откуда мне знать? На помолвке была такая толпа, что я его даже не видела».

Брак был таинством для нас, евреев Черты. Создание семьи и воспитание детей было служением Богу. Каждый еврейский мужчина и каждая еврейская женщина вносили вклад в исполнение древнего обещания, данного Иакову — в изобилии разбросать его семя по Земле. Поэтому считалось, что быть родителями — главное дело жизни. Но в то время, как мужчины, помимо производства потомства, могли заняться изучением Закона, единственным делом женщины было материнство. Угроза остаться старой девой, соответственно, была величайшей бедой для девочки, и для предотвращения этой катастрофы, девочка и её семья, включая самых дальних родственников, должны были приложить все усилия — либо внося вклад в её приданое, либо скрывая её недостатки от брачного посредника, либо держа пост и молясь о том, чтобы Бог послал ей мужа.

Все дети в семье не только должны найти пару, но и вступить в брак согласно старшинству. Младшая дочь ни в коем случае не должна выходить замуж раньше старшей. Дом может долго быть полон незамужних дочерей, если старшая не снискала расположения будущей свекрови, ни одна дочь не может выйти замуж прежде, чем это сделает старшая.

Моя двоюродная сестра была повинна в вероломном желании выйти замуж раньше старшей сестры, которую, к сожалению, отвергала одна свекровь за другой. Мой дядя опасался, что младшая дочь, обладающая жестким и деспотичным характером, сможет осуществить свои планы, тем самым опозорив свою несчастную сестру. Поэтому он поспешил заключить союз с семьёй, чей социальный уровень был гораздо ниже, и девочку поспешно выдали замуж за мальчика, о котором мало что было известно, кроме того факта, что он был подвержен чахотке.

Конец ознакомительного фрагмента.