Чэнь Шаоюй – Ван Мин. Биография. Воспоминания

Мэн Циншу, 2019

Эта книга о многотрудной, величественной и глубоко поучительной биографии отца (только библиография его произведений насчитывает более тысячи работ) была написана матерью сразу же после его кончины – в 1974–1978 гг. То суровое время наложило свою печать на содержание книги; в частности, у отдельных ее фрагментов были «полные» и «упрощенные» варианты, последние были необходимы ввиду соображений о безопасности упомянутых в них людей, их родственников и потомков. С того времени прошло еще более трех десятилетий. Теперь эти фрагменты представлены по возможности их «полными» вариантами. Выйдя сейчас впервые из печати, книга предстанет, в частности, перед новым поколением читателей, не видевших и не переживших описанных в ней событий. Книга в любом случае найдет своих читателей, как и они ее – тоже. Именно такие встречи будут лучшей данью памяти о последнем подвиге матери, всей ее героической жизни. Ван Даньчжи

II. Детские годы

1. Заклад. Заем. Парные надписи

С восьми лет Шаоюй принимал участие в труде домашних. Помогал, например, родителям принимать клиентов, брать деньги взаймы, относить вещи в заклад. А к новогодним праздникам писал на продажу «парные надписи», что давало какую-то прибавку к доходу семьи.

Бамбуко-древесная лавка отца приносила чаще убытки, чем доход, поскольку приезжие покупатели жили в доме хозяина лавки и кормились за его счет; не понравится им обслуживание — в следующий раз они пойдут уже в другую лавку. В поисках товара отец постоянно лазил по горам. Когда приезжали клиенты, отцу приходилось сопровождать их в осмотре товара; часто он настолько уставал, что домой возвращался со стонами и валился с ног от сильной геморроидальной потери крови.

Мать Шаоюя целыми днями готовила у плиты — для клиентов и для всей своей семьи, в готовке ей помогали все дети. В дни везения удавалось не только вернуть затраты на обслуживание клиентов, но и немного выручить на жизнь семьи. В дни же невезения — одни убытки. Поэтому жизнь семьи часто поддерживалась на займах и закладах.

Но родственники и друзья отца тоже были люди очень бедные, среди которых только маскимум двое могли давать взаймы без требования возврата или за небольшой процент. Ростовщики же часто обижали бедняков. Труднее всего бывало перед Новым годом, когда кредиторы приходили требовать возврата долгов. Не имея денег для погашения долгов, отец скрывался, а дети выходили упрашивать кредитора об отсрочке. Иногда какой-нибудь холуй заимодавца, не получив денег, прибегал к рукоприкладству, тогда Шаоюю с сестрами приходилось давать «сдачи». А иной раз дети с дружным криком закрывали ворота и прогоняли кредитора. Хитрые из заимодавцев соглашались давать в долг только тогда, когда в доме Шаоюя проживали клиенты.

Какие вещи можно было закладывать? Их было всего три. Во-первых, молитвенные предметы (курильница и подставка для свечей), за которые при закладе давали 6–7 связок монет. Во-вторых, нефритовый браслет (память о деде), за который давали 4–5 связок. В-третьих, медный чайник, за который давали одну связку. Нередко в дни, когда в доме не было денег на покупку риса, Шаоюй относил эти вещи в обмен на рис. А когда появлялись деньги — выкупал их обратно. Часто подолгу не было денег для выкупа, и эти вещи оставались собственностью хозяина ломбарда.

Шаоюя в возрасте от 5 до 12 лет всегда брали с собой дед и отец, когда ходили поздравлять семьи знакомых с Новым годом. Обходили при этом все улицы и переулки Цзиньчжая, а от Шаоюя добивались выучить наизусть все увиденные парные надписи. Когда в посещаемых ими семьях случались свадьбы, похороны или отмечали дни рождения старших, ему также полагалось выучивать парные надписи, надписи на створчатых ширмах или поминальные тексты. Поэтому Шаоюй сам с девяти лет уже начал сочинять стихи и песенки.

Но уже с восьми лет он начал сам писать парные надписи на продажу, чтобы поддержать семью. Каждый год в течение всего декабря месяца по старому стилю он писал ежедневно до глубокой ночи, при этом сестры помогали ему размалывать тушь и протягивать бумагу. Его детские руки краснели, пухли и трескались от холода, но он все равно должен был писать, ибо продать надписи можно было только до наступления Нового года.

В первый год выручили только две связки монет, поскольку за каждую пару надписей давали только две монеты. Впрочем, в самый удачный год он зарабатывал всего 20 связок монет (или 5 серебряных юаней по тогдашнему курсу). Хотя цифра и невелика, но всё же была помощью семье и себе. Деньги от продажи парных надписей шли у него чаще всего на такие нужды: к Новому году покупал несколько цзиней ^[11]хлопкового масла для обеих бабушек и матери, которые пряли и ткали при масляном светильнике; помогал отцу в новогодних покупках; себе покупал бумагу, кисти и т. п. Так он писал до 20 лет, когда уехал из Цзиньчжая.

В год 12-летия Шаоюя его дяде (пятый из младших братьев отца) Чэнь Цзяхуэю (по прозвищу Хуаньчжи) понадобились деньги для покупки… жены; требовалось всего 100 связок монет (или 25 серебряных юаней). Вся семья, родственники и друзья помогали собирать и занимать деньги, и все же не хватало 2 юаней. Шаоюй отдал дяде 2 юаня, заработанные на парных надписях. Растроганный до слез дядя обнял Шаоюя.

С парными надписями Шаоюя была связана такая история.

Обычно люди сами приходили с бумагой к каллиграфу и просили сделать надписи, но иногда приглашали мастера по надписям к себе домой. Людям, как правило, больше нравилась мальчишечья каллиграфия. Так, в тот год, когда Шаоюю было десять лет, проживавший в западной части Цзиньчжая (у Пруда черного дракона) Ху Цзиань приготовил в своем доме угощения, как полагалось для приема мастера по парным надписям, и пригласил несколько почтенных старцев для компании. Когда стол был накрыт и хозяин пригласил гостей рассаживаться, один из них сказал:

— Нет еще господина каллиграфа. Давайте-ка подождем.

— Он давно пришел, — сказал хозяин.

— Где же? — изумились гости.

— Во дворе. Черепах забивает^[12], — ответил хозяин.

— Это те двое детишек?! — спросили удивленные гости.

— Да, именно они! — подтвердил хозяин.

И хозяин пригласил «господина каллиграфа» к столу. С Шаоюем был его двоюродный брат Фу Шаоань, которому было 9 лет. В его задачу входило протягивать бумажную ленту, на которой писал Шаоюй. Гости предложили: кто мастер по надписям, тому и сидеть во главе стола. Но оба мальчика смущенно стояли, не зная, как им поступить. Хозяин подвел их за руки и посадил во главу стола. После трапезы хозяин расставил заранее приготовленные бумагу, кисти и тушь, поставил двум мальчишкам-мастерам две табуретки, чтобы они встали на них, так как стол был рассчитан на взрослых и был слишком высок для детей. И вот, двоюродный брат Шаоюя Фу Шаоань привычно приготовился протягивать бумагу, а Шаоюй встал на табуретку и начал писать парные надписи к Новому году. Почтенные старцы наблюдали. Один из них промолвил:

— Вот действительно почерк ученого мальчика.

К каждому Новому году приходили люди, желавшие пригласить «ученого мальчика» сделать парные надписи. Как говорилось выше, в 20 лет Шаоюй уехал из Цзиньчжая и поступил в институт. Приезжая домой в зимние каникулы 1924 г., он был занят комсомольской работой и больше не имел времени писать парные надписи.

Почти через 20 лет, в ночь на 4 апреля 1943 г., в Яньане у Ван Мина, прикованного к постели отравлением, была к тому же высокая температура из-за ангины; ему плохо спалось. В полудреме ему приснился двоюродный брат Фу Шаоань. По этому поводу он написал тогда стихотворение, которое так и озаглавил — «Во сне вижу двоюродного брата»:

Были мы юны и счастливы

Незатейливой радостью.

Прошло уж с той поры

Двадцать лет без малого.

Помню, скакали вместе мы

На лошадках бамбуковых,

Запускали в небо синевы

В полет птицы бумажные.

В путь далекий я отбыл,

За моря и света край;

Среди катальп и тутовых

Остался брат стеречь рай.

Нежданной встречей поражены,

Восторг с удивлением пополам;

Слезы текут, всхлипы слышны

И нет сил волю дать словам…

2. «Получить образование труднее, чем подняться в небеса»

Родители Шаоюя считали большим несчастием то, что они сами были малообразованны. Но в старом обществе для детей из бедных семей получить образование было действительно труднее, чем подняться в небеса! Тем не менее, экономя, как могли, на еде и бытовых нуждах, они сумели дать Шаоюю возможность с 5 до 15 лет, в течение 7 из этих 10 лет, проучиться в частных классах. Перерывы в учебе за это время случались из-за эпидемии чумы или когда не было денег для оплаты учителю. Отец Шаоюя говорил:

— Сынок Юй очень похож на его деда по матери, одарен искрой божьей. Поэтому, несмотря ни на какие трудности, мы решили непременно дать ему возможность учиться, чтобы он стал образованным и сумел бы постоять за бедных людей!

В тогдашнем Цзиньчжае еще не было современной школы, приходилось ходить в частные классы.

О жизни в частных классах Шаоюй вспоминал: «В год моего шестилетия отец, как и другие родители, зажег в доме учителя фимиам и свечи, принесенные с собой. Всего собралось девять учеников, которые совершили перед памятной доской Конфуция обряд „три на девять“, то есть трижды становились на колени и девять раз били челом. Затем становились на колени перед учителем и четыре раза били челом. После этого каждый из родителей учеников трижды поклонялся учителю со сложенными руками, на что учитель отвечал точно таким же образом. Родители еще приговаривали при этом: „Ребенок ничего не понимает. Просьба к учителю чаще наставлять его“. Этот обряд назывался «поклонение совершенномудрому“».

«В Цзиньчжае метод и содержание обучения в частных классах были примерно такими же, как и всюду в Китае. Вначале для того, чтобы научиться писать иероглифы, применялся такой прием. На твердом квадратном куске из многих слоев бумаги, склеенном в доме каждого ученика, на одной стороне пишется незнакомый ученику иероглиф, а на другой стороне — стихотворение, в котором этот иероглиф встречается. Например, на обратной стороне к иероглифу „доу“ („бобы“) пишутся известные „Стихи за семь шагов“ Цао Чжи:

Варят бобы,—

Стебли горят под котлом.

Плачут бобы:

„Связаны все мы родством!

Корень один!

Можно ли мучить родню?

Не торопитесь

Нас предавать огню!“

На обратной стороне к иероглифу „лоу“ („башня“) было написано стихотворение Ли Бо:

Поднялась башня

На сто чи^[13] ввысь.

Звезду с неба можно

Сорвать рукой;

Не смеем даже громко

Здесь говорить,

Боясь небожителей

Нарушить покой.

А на обратной стороне к иероглифу „хэ“ („колос“) — написано стихотворение Ли Шэня:

Он колос лелеет

В поле в полуденный зной.

Пропитана потом

Под колосом этим земля.

Не знаешь о том ты,

Что в яствах на блюде твоем,

В их каждой крупинке

Страданье и горечь труда.^[14]

Учитель разъяснял ученикам смысл каждого стихотворения».

«Учить писать иероглифы начинали таким методом: сначала учитель учил учеников «рисовать по красному», то есть учитель писал иероглифы красной тушью, а ученики закрашивали их черной тушью. Через два месяца переходили к письму по клеткам — учитель писал иероглифы в расчерченных клетках, а ученики писали по ним сверху на тонкой бумаге. Еще через некоторое время начинали писать через клетку: учитель вписывал иероглифы в клетки, но через одну, а ученики вписывали в оставленные свободными клетки те же иероглифы, что рядом от руки учителя. Что касается содержания переписанного, то оно состояло большей частью из стихов, например, такого типа:

Один раз пошел туда

На два — три ли^[15].

Увидел дым из домов

Четырех — пяти.

Затем — башен шесть — семь

Встретилось в пути;

Не меньше восьми цветков,

А может, девяти — десяти.

Или, к примеру, такого рода стихи:

В горы крутые взошел королевич

Бессмертия тайну искать.

Изготовив чудо-зерно, он сумел

В небо девятое попасть.

Пробыл он там, сидя в пещере,

Всего лишь семь дней;

Но тысячи годов на белом свете

Успели пролететь у людей.^[16]

Только после освоения письма „через клетку“ разрешалось самостоятельно тренироваться — писать иероглифы. При этом подражали образцам из специальных альбомов, упражнялись в письме иероглифов различных стилей и размеров».

«В первый же день, когда мы со старшей сестрой пришли на учебу, мы заметили на квадратном столе учителя красную ступку для туши, стойку и банку для кисточек, бумагу и т. п. Но не только все это. Там лежали также три деревянные рейки разных размеров и вязанка из десяти с лишним веток желтого гибискуса. Сестра тихо сказала мне:

— Смотри! Сколько реек и веток, — стало быть, этот учитель часто бьет!

И в самом деле, учитель определил такие правила:

— за каждый неверно написанный иероглиф — три удара рейкой по ладони;

— за каждый неверно прочитанный иероглиф — два удара рейкой по ладони;

— за невыученный или неправильно выученный урок наизусть — от трех до шести ударов желтой веткой».

«Самому старшему ученику было 13 лет. Я был самым младшим. Мы боялись учителя, которого, тем не менее, должны были приветливо называть „почтенным“. Обычно ученики старались в учебе, редко кто-либо бывал избитым. Но однажды, когда учителя не было, и ученики шумели и толкались вволю, вдруг учитель ворвался как старый мустанг. Дергая учеников за уши, он велел всем встать на колени и наградил каждого из них более десятка ударами рейкой. К семи часам вечера, выйдя на улицу после занятий, все ученики прокричали хором:

— Чжан Биньцин^[17]! Старая обезьяна! Сегодня ты нас больше не побьешь!

Учителю оставалось лишь притвориться глухим».

«Был еще учитель по прозвищу „Ян-живодер“. Раньше он учительствовал в своей родной провинции Хубэй, там избил до смерти ученика, после чего бежал в Цзиньчжай. Он нас учил в тот год, когда мне было 10 лет.„Слава“ его оказалась не вымышленной. На уроках он то и дело швырял в учеников ножницы, ножи, медные пластины и т. п. За каждый неверно прочитанный иероглиф три раза бил по ладошке, отчего ученики все ходили с красными, опухшими руками. Я тогда написал небольшое стихотворение, которое так и называлось — „Ян-живодер“:

На месте учителя

Тюремщик сидит.

Мы все — каторжники,

А вовсе не ученики.

И побои дикие,

И ругань помним мы;

Если живы будем —

Будем отомщены!».

«Но среди учителей были и такие, которые не избивали или редко били учеников. Например, когда мне было девять лет, нас учил Юй Наньсэн, который приходился братом моему деду с материнской стороны. При изучении „Луньюя“^[18] нам попался фрагмент „Цзай Юй заснул днем“, в котором говорилось:

„Конфуций сказал: Гнилое бревно нельзя гравировать, навозную стену невозможно запачкать“.

Мы с приятелями не были в восторге от этого афоризма, поэтому я тут же написал стишок „Дневной сон“:

Неужели учитель —

Гнилое бревно?

И мы не ученики,

А только навоз?

Кто ж в жару такую,

В полуденный зной,

Сидя, лишенный дремы,

Тупо зрит в окно?

Когда стишок этот переходил из рук в руки учеников, его увидел учитель Юй Наньсэн. Он только расхохотался:

— Молодец! Молодец, мой Юйчик! Хорошо написал. Действительно, разве можно в такую жару без дневного сна!».

С 12 до 15 лет Шаоюй учился у Ци Таоаня. Это тоже был хороший учитель, который не избивал учеников и умел прививать им интерес к учению. Ученики, под его началом осваивавшие сочинение и стихотворство, быстро прогрессировали; а быстрее всех Шаоюй — к 13 годам он уже мог писать сочинения объемом более 2 тысяч иероглифов в разных стилях — «изъяснения», «суждения», «ответы» (на заданные учителем вопросы) и т. д., а также писать четверостишия и восьмистишия. Учитель уже редко его исправлял.

3. «Колесница Чжоу повернула на Восток»^[19]

В 35 ли от Цзиньчжая было городишко Динцзяпу с населением примерно в 20 семей. Это городишко в то время относилось к уезду Шуанчэн провинции Хэнань. Недалеко от городишка стояла деревня, которая называлась Чжоцзя сянтан («Звенящий пруд семьи Чжоу»). Жил там помещик и шэньши по имени Чжоу Фуи. Он хоть и был человек образованный, но не получал ученых званий. Был знаменит тем, что приходился отдаленным родственником проживавшему когда-то в Шуанчэне премьер-министру древней империи, тоже носившему фамилию Чжоу, с которым они имели общее фамильное кладбище, которое находилось как раз возле дома Чжоу Фуи. Пользуясь таким «положением в обществе», он вел себя заносчиво, притеснял людей. Нередко он приезжал в Цзиньчжай на паланкине, запряженном тремя носильщиками, всячески демонстрируя свое «могущество». За эту спесивость местные жители прозвали его «Чжоу-бешеный».

Однажды этот Чжоу-бешеный, проезжая через Цзиньчжай, зашел к деду Шаоюя, с которым они виделись в Динцзяпу, поскольку бабушка Шаоюя была оттуда родом. Увидев Шаоюя, Чжоу заявил:

— Говорят, внук твой уже выучил «Сборник ста фамилий» и «Трехсловник». Дай-ка я его поэкзаменую.

Он спросил Шаоюя:

— В каком месте «Сборника ста фамилий» встречается иероглиф Чжоу?

Шаоюй продекламировал самое начало «Сборника»:

— «Чжао — Цянь — Сунь — Ли, Чжоу — У — Чжэнь — Ван».

— А в «Трехсловнике» где упоминается «Чжоу»? — задал Чжоу еще один вопрос.

Шаоюй, хмуро подумав, ответил:

— «Колесница Чжоу повернула на Восток».

Чжоу Фуи, явно раздосадованный, спросил:

— Ну, а где еще упоминается «Чжоу»?

— Нигде, — ответил Шаоюй.

Дед напомнил со стороны:

— Внучек! Ты забыл? Там еще есть: «В Ся был Юй, в Шан был Тан, в Чжоу были Вэнь и У — вот трех династий мудрые правители»?

Шаоюй выпалил:

— Он не Вэнь, и не У, он — Чжоу-бешеный!

Чжоу Фуи был потрясен услышанным и заявил деду:

— Ну и ребенок у тебя! Всего пять лет от роду, а уже такой вредный. Когда вырастет, наверняка станет бунтовщиком!

4. Как сюцай Сян кота украл

Это случилось, когда Шаоюю было девять лет. В Цзиньчжае проживал сюцай^[20] по имени Сян Даосань, проживал там также доктор по имени Сюй Ганьчэнь. Доктор Сюй был родом из провинции Хубэй, ему было лет 50, у него не было семьи. Он один прибыл издалека в Цзиньчжай и врачевал здесь. Тихий и честный человек, которого сюцай Сян часто обижал.

Однажды Сян украл у Сюя кота. Сюй всюду искал и не мог найти его. Как-то он обнаружил, что кот в доме Сяна. Но обратиться к Сяну за котом Сюй не решался, так как Сян был не только сюцаем, но еще членом какого-то правления. Сюй только сочинил стихи о пропаже кота:

Нежданно нагрянула беда:

Прямо из Шато сюда

Налетели, захватили

И увезли моего кота.

О, если бы Я-я древний,

Несчастье мое узнал сейчас,

Помог бы мне без сомнения

Отбить и вернуть кота.

Я-я — прозвище мифического героя древности, боровшегося против разного рода несправедливости и тем помогавшего людям. При династии Тан некий принц из племени Шато (на территории нынешнего Синьцзяна) захватил и увез из Китая красавицу-женщину, по поводу чего в одном стихотворении танской эпохи говорилось:

«Красавица из Шато в плену, а среди рыцарей теперь нет древнего Я-я».

Доктор Сюй был общителен, покладист, любил стихотворство. Дети повсюду расклеили его стихи о пропаже кота, все читали их с сочувствием, один лишь Сян Даосань был очень недоволен их появлением, что лишний раз доказывало его причастность к исчезновению кота.

Однажды Сюй снова увидел кота в доме Сяна. Сюй попробовал заговорить с ним об этом:

— Мой кот забежал в Ваш дом…

Не успел он закончить фразу, как получил несколько оплеух от Сяна, который свирепо закричал:

— Да, это я его украл! Ну и что ты можешь мне сделать?! Где твой древний Я-я?!

Сюй не посмел сопротивляться и пошел домой. Он рассказал о своем несчастье детям. В доме Шаоюя было «логово ребятишек», поскольку к нему постоянно приходило больше 20 детей. Шаоюй собрал их и повел к дому Сяна, перед воротами которого они начали скандировать и распевать:

Сян-сюцай, выходи!

Зачем кота крал? Объясни!

Мы пришли тебя допросить.

Смеешь ли ты выходить?

Давай сюда! Давай сюда!

Смеешь ли ты выходить?

Из этих 20 с лишним ребятишек самому старшему было десять лет. Они сидели на земле, пели и отбивали себе в такт деревянными дощечками. Следующий куплет гласил:

Сян-сюцай, выходи!

Чего руку распускал? Объясни!

Мы пришли тебя проучить.

Смеешь ли ты выходить?

Давай сюда! Давай сюда!

Смеешь ли ты выходить?

Пока дети пели, собралось много слушателей. Слушал и сам Сян Даосань в своем доме. Вначале до него не доходило содержание детских частушек, но затем дошло. Он выслал продавца своего магазина, чтобы прогнать детей. Но дети не обращали на это внимания и продолжали петь. Тогда вышел сам Сян и сказал:

— Малыш Юй! Уходите вы все отсюда! Я знаю, что ты тут зачинщик во всем. Если не уйдешь, я пойду за твоим папой!

Дети и на него тоже не обращали внимания, по-прежнему пели, отбивая себе такт, и требовали выдачи кота. Вскоре он действительно привел отца Шаоюя и потребовал, чтобы тот побил Шаоюя.

Но отец Шаоюя сказал Сяну:

— Верни кота доктору Сюю, и дети уйдут.

Сян-сюцай не соглашался. Отец Шаоюя предложил детям разойтись по домам на обед, а Сян пусть пока подумает.

На другой день дети снова пришли распевать. Неожиданно вышел Сян-сюцай и предложил:

— Шаоюй! Давай помиримся! Я верну кота доктору Сюю, а вы меня больше не ругайте.

Сян отдал кота детям, которые отнесли его доктору Сюю. После этого «урока» сам Сян Даосань изменился к лучшему. Впоследствии он сочувственно относился к возглавляемому Шаоюем студенческому движению и помогал ему.

5. Отповедь Го Сянтину

Километров 40 от Цзиньчжая находится Кайчуанцзе, где жил крупный помещик Го Сянтин. При династии Цин он преуспевал на государственных экзаменах, добивался ученых званий «цзюйжэнь», «гуншэнь» и т. п., поэтому считался человеком необыкновенно богатым и могущественным в местном обществе. В Цзиньчжае он нередко появлялся в огромном, с голубой бархатной каймой, паланкине на плечах четырех носильщиков, а сам в дорогом халате из лисьего меха и с лисьей шапкой на голове, или же в халате и серой шапке из соболя. Его заносчивые замашки были очень противны всем беднякам. Только немногие богачи смотрели на него с завистью.

В год 10-летия Шаоюя в Хуцзядяне, недалеко от Цзиньчжая, умер пятый из братьев в семье тоже по фамилии Чэнь. Шаоюй сопровождал деда в поездку на траурные церемония, где застал этого помещика Го Сянтина, писавшего на столе траурную надпись в честь умершего. Выводя свою надпись на бумаге, он крутил головой, раскачивался всем телом, читая вслух свое сочинение. Находясь за его спиной, Шаоюй взобрался на стул, чтобы посмотреть, что он пишет. Вдруг Го Сянтин разразился руганью:

— Что тебе надо, маленький хрыч? Прочь! Прочь отсюда! Не мешай!

Когда траурная надпись была закончена, дед, как всегда, велел Шаоюю прочитать ее вслух. Пока Шаоюй читал, подошел Го Сянтин, посмотрел, — оказалось, тот самый мальчик, которого он только что обругал. Он был очень удивлен тем, как гладко и привычно декламировал мальчик. Но когда он подошел вплотную, Шаоюй, подражая его манере, бросил ему:

— Что тебе надо, старый хрыч? Прочь! Прочь отсюда! Не мешай!

Совершенно не понимая, в чем дело, дед спросил:

— Что с тобой? Ты не знаешь, что это — господин Го?

Го Сянтин с горькой усмешкой пояснил:

— Это дитя просто повторило те же слова, которыми я его только что обругал, только поменял «маленький хрыч» на слова «старый хрыч».

Дед все равно ничего не понимал. Го Сянтин подробно рассказал, как он обругал Шаоюя. Дед сказал Шаоюю:

— Немедленно извинись перед господином Го!

Шаоюй сделал вид, что не слышит, глядя куда-то в сторону. Го Сянтин заявил:

— Да ладно! Давай-ка мы с ним помиримся!

Говоря это, он прошел в другую комнату, вынес оттуда две плитки кунжутной халвы и протянул Шаоюю. Но Шаоюй отказался от угощения.

— Мириться можно, халву не буду есть, — сказал он и сразу убежал.

6. «Едят горошки»

В 11 лет Шаоюй вместе с бабушкой (матерью отца) прожил несколько месяцев в семье ее родителей, которые носили фамилию Цзэн и проживали в Динцзяпу, на берегу реки. На том берегу жили десятки семей с фамилией Цзэн — крестьяне-бедняки. Земли у них было мало, прокормиться было невозможно, и большинство из них работало еще носильщиками на пристани, на перевозках товаров. Во всех семьях питались жиденькой кашицей, одежда покрыта заплатами, дома покосившиеся и убогие.

В сезон напряженных работ крестьяне часто оставляли детей на площадке, устланной толстым, до 10 сантиметров, слоем козьего помета. Многие детишки, ползая по этому помету, клали его в рот и съедали — «едим горошки». Никто не обращал на них внимания.

Вернувшись к себе, Шаоюй спросил мать:

— Отчего крестьяне такие бедные?

Мать ответила:

— В Цзиньчжае есть поговорка: «Не убьешь бедняков — не станешь богачом». Так что богаты только те, кто убивает бедных!

Шаоюй довольно долго общался с дедом и бабушкой, с отцом и матерью. Все они неизменно осуждали людей, владевших деньгами и властью. В то же время они всячески помогали тем, кто был еще беднее и жил еще хуже — старым, больным, одиноким, сиротам.

Вспоминая о своем детстве, Шаоюй рассказывал:

«Бабушка и мама много рассказывали мне разных историй. А я часто пел им по песенникам. Когда в ходе рассказов или пения встречались императоры, вельможи, чиновники-взяточники, помещики-мироеды и прочие злодеи, они говорили мне: „Юйчик, когда вырастешь, не бери примера с таких людей!“. А когда рассказывалось или пелось о благородных смельчаках, наказывавших богачей и помогавших бедным, жертвовавших собой ради спасения других, они говорили: „Вот, Юйчик, у них учись!“. Эти наставления старших оставили во мне глубокий след. Мне было семь лет, когда произошла Сияьхайская революция. Весть о Учанском восстании и падении цинского монарха дошла и до Цзиньчжая. Люди труда восприняли ее с радостью: „Теперь при встрече с чиновником не нужно больше бить челом и называть его господином“. Многие цзиньчжайские парни ушли в революционную армию, на войну против Юань Шикая и бэйянских милитаристов».

7. Большой ходячий гриб

Однажды летом, во время каникул, когда Шаоюю было 12 лет, отец сообщил ему:

— А ведь у тебя есть еще маленькая сестренка. Ее зовут Иньминь, а молочное имя — Шуанпин. Пойдем со мной, навестим ее. Уже через девять дней после рождения ее отдали семье Люй вскармливаемой снохой. Ей сейчас шесть лет. Она, как и ты, родилась девятого числа четвертого месяца.

Однако в семье Люй спрятали его сестренку, не дали им повидаться с ней. Опечаленными вернулись отец и сын домой. Через несколько дней Шаоюй один отправился на поиски сестры. Подойдя к подножью горы, на которой жила семья Люй, он увидел, как вдали передвигается какой-то огромный гриб. Лишь вблизи он понял, что это была большая корзина, набитая мелкими ветками и сухой травой. Корзина покачивалась, а под ней непрерывно передвигались вперед две маленькие ножки. И только подойдя вплотную, он разглядел под корзиной девочку, на вид лет пяти-шести. Шаоюй взял у нее корзину себе на спину, и спросил, как ее зовут. Девочка ответила:

— Меня зовут Шуанпин.

— О! Значит, ты и есть сестренка!

— А ты кто?

— Я твой старший брат!

Обнявшись, они с плачем и смехом прибежали домой. По дороге Шаоюй рассказал сестренке «историю» ее жизни, которую сам всего лишь несколько дней назад услышал от отца.

— Юй, сыночек, откуда ты привел эту бедную девочку — такую худенькую, маленькую, всю в лохмотьях? — спросила мать.

— Мама, ты внимательно вглядись: кто это?

Мать взяла девочку за ручку и внимательно посмотрела на нее.

— Ой! Это же моя Шуанпин!

Мать заплакала и не могла больше говорить. Сестренка тоже заревела.

Услышав новость, прибежали посмотреть на сестренку отец и старшая сестра. Они увидели ее в рваной одежде, испещренной дырами; волосы иссушенные, с желтизной, в них копошилось несметное число вшей.

Сестренка прожила дома, в кругу отца, матери, брата и сестры четыре месяца. Семья Люй ее долго искала, но, полагая, что ее сгрызли шакалы, не решались сообщать о ее пропаже ее родителям и родственникам. Позже они обнаружили, что девочка давно вернулась в родной дом, и тогда нелицеприятно заявили:

— Вы ее кормили только девять дней, а мы — шесть лет. Вы отдали ее нам «вскармливаемой снохой», потому что сами не могли ее прокормить. Теперь вы должны вернуть ее нам.

Мать, вся в слезах, сказала:

— Вы такие же, как и мы, бедные, трудовые люди. Вы не должны так притеснять ее. Посмотрите — вся ваша семья одета лучше ее, едите тоже лучше. Ей всего шесть лет, а вы заставляете ее работать как взрослая. Свекровь часто ее бьет…

Сама сестренка, прослышав о том, что из семьи Люй пришли за ней, сразу же спряталась. Отец после долгих поисков принес ее на руках к «гостям». Увидев «свекра» Люя, сестренка заревела и закричала, ухватившись крепко за одежду матери, просила не возвращать ее семье Люй. В результате она осталась в доме матери еще больше месяца.

Но однажды, когда сестренка играла на улице, ее схватил свекор Люй и унес домой. Свекровь, увидев ее, сразу же избила ее, строго запретила ей впредь бежать из дома. Тем не менее сестренка все же часто прибегала домой. Как-то отец, приведя ее обратно к свекру и свекрови и поспорив с ними о справедливости, заявил им:

— Если будьте еще обижать ее, то больше не приведу ее.

После этого случая свекор и свекровь стали лучше относиться к ней. Позже, во времена Советского района Хубэй-Хэнань-Анхуэй, сестренка Иньминь и ее муж Люй Чанцзы оба стали членами КПК. Муж ее был командиром роты Красной армии, погиб в бою во время Северо-западного похода. Их единственный ребенок тоже потерялся в пути похода. Сама младшая сестра шла вместе с Западной колонной 4-го фронта Красной армии. В провинции Ганьсу попала в плен к войскам мусульманского генерала Ма Буфана, где ее заставляли выполнять тяжелые штрафные работы. Только после достижения сотрудничества между Гоминьданом и КПК (в конце 1937 г.) она прибыла в Яньань. После освобождения страны она работала в Чунцине. О ее судьбе с началом «культурной революции» ничего уже неизвестно.

Выше говорилось, что тетка Шаоюя, третья из сестер отца, Цинсян, в 9-летнем возрасте из-за бедности семьи тоже была отдана «вскармливаемой снохой» семье Лю. При старом обществе говорили: «Выданная замуж дочь — как выплеснутая за дверь водица». Что же говорить о «вскармливаемой снохе» в чужом доме!

В год 15-летия этой тетки Шаоюя ее мать — бабушка Шаоюя попросила привезти ее домой, чтобы взглянуть на нее. Но когда Шаоюй привел ее домой, бабушка уже навсегда закрыла глаза, так и не увидев своей младшей дочери.

8. Листовки против начальника Лю

В Цзиньчжае находилось управление по взиманию лицзиня^[21]. Оно было учреждено еще Цзэн Гофанем при подавлении Тайпинской революции.

Официально оно взимало пошлину с населения в помощь цинской армии, воевавшей против тайпинов. До Синьхайской революции начальником управления был маньчжур. Во время Синьхайской революции местное население разгромило управление, а его начальника прогнали. Обрадованные, тогда все думали, что с этим управлением покончено навсегда.

Однако провинциальное правительство прислало нового начальника управления — Лю Чаоаня, который по совместительству стал еще начальником местного миньтуаня^[22]. Таким образом, управление по взиманию лицзиня стало также местом суда.

Лю Чаоань постоянно занимался вымогательством, за взятки мог даже убивать. Жители городка глубоко ненавидели его.

Однажды, — Шаоюю было 12 лет, — после занятий в школе он услышал по дороге домой про очередные злодеяния Лю. Шаоюй со своими друзьями из ребят договорились вывесить листовки против Лю. Всего было написано более 20 листовок, разоблачающих в форме парных надписей неприглядные делишки Лю. Листовки были расклеены всюду: на улицах и в переулках, на воротах и черном входе во двор самого Лю.

Весть об этих листовках быстро передавалась среди людей от одного к другому. Многие сами прочитали. Дед Шаоюя, узнав про листовки, отправился из Верхней пристани в сторону Нижней. Отец Шаоюя, тоже прослышавший о них, направился из Нижней пристани к Верхней пристани. Оба шли и читали расклеенные листовки. Встретившись, отец и сын сказали почти одновременно: «Листовки по большей части написаны Юйчиком».

Во время обеда отец в требовательном тоне спросил Шаоюя, кто написал листовки. Шаоюй не ответил. Дед заметил:

— Молодцы! Против начальника Лю — это всем по душе!

9. «Просвечивающий ум не ведет к долголетию»

С девяти лет Шаоюй писал стихи. Его первое стихотворение было приведенное выше — «Дневной сон», оно было направлено против конфуцианского запрета дневного отдыха для учеников. Чтобы написать такое стихотворение, требовалась смелость. К счастью, тогдашний учитель Юй Наньсэн не был склонен к рукоприкладству в отношении учеников, даже согласился с Шаоюем. С 12 до 15 лет Шаоюй учился у Ци Таоаня, который, как уже говорилось выше, был добрым, способным пробудить любознательность у учеников. Шаоюй написал в его честь стихотворение «Хороший учитель»:

Учитель наш не бьющий —

Выходящий из ряда вон.

Как Солнце весной над сливами

И персиками нас осеняет он.

Тремя тысячами учеников

Был Синьтань^[23] окружен;

Разве касались их тел

Гибискус и каштан?^[24]

Ежегодно к прилету кукушек учитель задавал ученикам тему «Кукушка торопит пахаря» для сочинения стихотворения. В 1916 году (Шаоюю было 12 лет) учитель Ци Таоань тоже задал эту тему. И вот что Шаоюй сочинил:

Откуда же кукушка может

Земледелия сроки знать?

Летит, поет, половину находит,

Не думая никого в поле гнать.

Частных классов бедный учитель

Смысла сего не сумев понять,

Бездумно тему предложит,

Ученикам велит стихи писать.

В таком стихотворении критике подверглись сразу все учителя частных классов. Даже Ци Таоань взял в руки рейку; но сначала он все же спросил Шаоюя:

— Кто сказал тебе, что кукушка летит и поет в поисках «половины», а не пахаря торопит?

— Мне сказал дядечка — мамин младший брат, — ответил Шаоюй.

Учитель Ци улыбнулся и, отложив рейку, отказался от своих грозных намерений.

В 1919 году 15-летний Шаоюй на заданную учителем Ци тему «Летят гуси в первые заморозки» написал такое стихотворение:

Нефритовая роса холода несет,

Желтеют листья вперемежку с травой.

Шеренгой стройной неба поперек

Пролетают гуси над головой.

Россыпью в перьях пятна белеют

Или омываются уж снежинок волной?

Кости молодые испытание одолеют —

Первый иней сентябрьской порой.

К смене мест приучены поколения,

Улетают осенью, возвращаются весной.

За южными крепостями и северными селениями

Всюду находят дом родной.

Вот нахлынул ветер встречный,

Изогнулся в клин ряд прямой,

И за горизонтом этот вечный

Исчезает рисунок неземной.

Прочитав стихотворение, Ци Таоань подчеркнул третью и четвертую пары строк множеством красных кружочков, выражая свое одобрение. Его общей оценкой была: «Умница!». Удивительным было то, что учитель сказал еще:

— Юйчик! Все говорят, что ты умен. Посмотри на свое стихотворение, как умно написано! Эх! Только так просвечивает ум из написанного, что, боюсь, это не ведет к долголетию, или тебя погубят злые люди!

Если бы Ци Таоань дожил до 1941 г. и позже, узнал бы об от-равлении Шаоюя Мао Цзэдуном, то он сам удивился бы своей прозорливости.

Примечания

11

Цзинь — мера веса, равная 0,5 кг.

12

Детская игра с монетами.

13

Чи — мера длины, равная 1/3 метра.

14

Цит. по «Антологии китайской поэзии», т. 2, М., Гослитиздат, 1957, с. 290. Перевод Л. Эйдлина.

15

Ли — мера длины, равная 1/2 километра.

16

«Это фантазия древних, постепенно обретающая теперь, однако, реальность» — прим. Ван Мина.

17

Чжан Биньцин — фамилия и имя учителя.

18

Основной литературный памятник конфуцианства, в котором записаны «беседы и высказывания» Конфуция.

19

Правитель династии Чжоу (1122-256 гг. до н. э.) Пин в 770 г. до н. э. перенес столицу государства из Хаоцзиня на восток — в Лоян. Принято считать, что с этого времени начались постепенное падение авторитета царской власти и усиление роли удельных княжеств.

20

Сюцай — низшая ступень «ученых званий», бытовавших до революции 1911 г., свергнувшей монархический режим.

21

Лицзинь — пошлина, взимаемая с товаров, провозимых внутри страны.

22

Миньтуань — вооруженные охранные отряды помещиков.

23

Место, где Конфуций читал лекции своим ученикам.

24

Ветки гибискуса и рейки из каштана были обязательными в арсенале учителей частных классов инструментами для «воспитания» учеников.