Дневники принцессы

Мэг Кэбот, 2000

Миа Термополис – обычная четырнадцатилетняя школьница из Нью-Йорка. Все, что ее волнует, – это двойки и отсутствие личной жизни. Она влюблена в старшеклассника Джоша Рихтера и мечтает, чтобы он пригласил ее на танцы. Но жизнь Мии меняется с ног на голову, когда к ней внезапно приезжает отец и признается в том, что он принц маленькой европейской страны Дженовии. А это значит, что Миа – принцесса.

Позже в пятницу

Я измеряла себе грудь и вообще не думала о том, что мама сейчас на свидании с моим учителем алгебры, как вдруг позвонил папа. Сама не знаю, зачем я соврала, но я сказала, что мама в студии. Глупо, конечно, наверняка папа знает, что мама встречается с другим мужчиной. Но почему-то я просто не смогла сказать ему про мистера Джанини.

Сегодня днем, когда я занималась с мистером Дж. — решала примеры методом распределения (начали — за скобками — в скобках — закончили; начали — за скобками — в скобках — закончили… Господи, хоть раз в реальной жизни мне этот метод пригодится? Хоть раз???), и тут вдруг мистер Джанини говорит:

— Миа, я надеюсь, тебя не беспокоит то, что я неофициально встречаюсь с твоей мамой.

На какое-то мгновение мне почудилось, что он сказал не «неофициально», а «сексуально». И я мгновенно почувствовала, как вспыхнуло лицо. Просто запылало. И я быстро сказала:

— Нет, что вы, мистер Джанини, совсем не беспокоит.

— Потому что, если беспокоит, мы можем об этом поговорить, — предложил он.

Наверное, он догадался, что я вру, когда увидел, как я покраснела. Но я только повторила:

— Правда, не беспокоит. Ну то есть немножко беспокоит, но вообще все в порядке. Ну, подумаешь, одно какое-то несчастное свидание, правда? Чего мне волноваться из-за одного несчастного свидания?

И тут мистер Джанини вдруг говорит:

— Понимаешь, Миа, я не уверен, что это всего лишь одно несчастное свидание, потому что мне действительно очень нравится твоя мама. Серьезно.

Даже не знаю, как это получилось, но я вдруг словно со стороны услышала, как говорю мистеру Джанини:

— Пусть это и вправду будет серьезно, потому что, если вы доведете ее до слез, я дам вам пинка под зад.

Ой, мамочки! Этого не может быть! Я сказала учителю «зад»!

И я почувствовала, что становлюсь еще краснее, хотя куда уж больше? Ну почему меня дернуло сказать то, что я думаю, именно тогда, когда за это можно реально огрести?

Наверное, мне и правда не по себе от того, что происходит. Может, родители Лилли были правы?

Но мистер Джанини совершенно не рассердился. Он только странно улыбнулся и сказал:

— Я не собираюсь доводить твою маму до слез, но, если когда-нибудь доведу, разрешаю тебе дать мне пинка под зад.

Так что с этим все вроде как в порядке.

И папа по телефону тоже разговаривал как-то непонятно. Он, правда, всегда так разговаривает. Все эти разговоры с другим континентом страшно неудобные, потому что в трубке на заднем плане шумит океан и я начинаю нервничать, будто меня могут подслушать рыбы или еще кто. К тому же в этот раз папа звонил не мне, а маме. Может, кто-нибудь умер, и он хотел, чтобы мне об этом аккуратно сказала мама.

Может быть, бабушка? Хм-м-м…

Грудь с лета вообще не изменилась. Мама ошиблась — не было у меня никакого скачкообразного роста после того, как мне исполнилось четырнадцать. У нее, может, был, а у меня, кажется, никогда не будет. Во всяком случае, у моей груди. Все мои скачки только вверх, а не в стороны. Я сейчас самая высокая девочка в классе.

Так что, если кто-нибудь в следующем месяце (ну да) пригласит меня на танцы в День культурного многообразия, я не смогу даже надеть платье без бретелек, потому что ему будет не на чем держаться.