Сияние

Мью Кэрол, 2023

Насколько велика вероятность встреть полностью подходящего тебе человека? Насколько велика вероятность узнать его в толпе? Каков шанс пережить то, что ты прочитал в какой-то старинной книжке про любовь и с тех пор пытаешься её не помнить? Один из тысячи… Один из миллиона… Одна сотая процента… Сколько? Где этот вес? И самый главный вопрос: какова цена, которую ты готов заплатить за эту встречу?

Они проехали почти триста километров пути.

Громкая музыка, полупустая дорога, равномерно шуршащая под колесами машины и короткие фразы чужих друг другу людей объединенных общим пространством — это всё, что у них было.

Она смотрела перед собой, на серый пластик приборной панели, на время от времени проплывающие перед глазами дворники, на почти не сменяющиеся утренние пейзажи за окном и молчала.

Вечером.

Еще вчера вечером ничего этого не было.

Предпоследний покупатель в предрожденственский день в полустроительном магазине, где она работала полунесчастным кассиром.

Он долго перебирал лопаты, одиноко стоящие в углу и пользовавшиеся спросом только во время снегопадов. Держал их на весу, подбрасывал в воздухе, перехватывал то одной рукой, то другой, словно примерялся к верному боевому скакуну, а не к куску железа. Потом отходил, возвращался и снова что-то думал и взвешивал. Это длилось так долго, что Маша начала невольно сопереживать лопатам, мысленно выбрав для себя фаворита — черную с оранжевой ручкой и кучей заводских наклеек — и болеть за неё. Она, упершись подбородком в ладошку, неосознанно улыбалась. И вдруг представила, как он откапывает этой лопатой спрессованный снег, и как сильные мышцы играют на его спине. Образ расширился и стал таким ярким, что она на секунду провалилась в него и почти ощутила холодный воздуха вокруг себя и радость от того, что рядом сильный мужчина.

— Эта, — он, не глядя на Машу, звонко положил на прилавок ту самую оранжево-черную красотку и начал копаться в бумажнике.

То ли от того, что они остались в магазине почти одни, то ли от того, что в воздухе пахло праздником, в котором все окружающие её люди скоро будут веселиться, а она, Маша — одиноко плакать, идя по улице, а может от того, что только что она видела его спину и почти ощутила его запах, в общем, не совсем понятно от чего, но девушка залилась яркой пылающей краской.

Он резко поднял глаза и замер. Что случилось в то мгновение она даже не успела понять. Его взгляд, холодный, серый, колючий, быстро проник в случайно открывшиеся створки её души, проскользнул мимо всех неважных мыслей и переживаний и, достигнув самого дна, увидел её — Машу. Она поняла, что её увидели, что она не успела увернуться и отчаянно посмотрела в ответ. А там, в серой полупрозрачной радужке дрогнул и от удивления расширился зрачок. Расширился и пропустил её в свою глубину. И она тоже увидела в ответ. От произошедшего у Маши похолодели и занемели губы.

Они, два чужих человека, откровенно, словно их объединяла смерть и страсть, словно они уже прожили вместе прошлую жизнь, смотрели прямо внутрь друг друга.

Несколько секунд.

И Маша опустила глаза.

Пытаясь вспомнить, что должен делать кассир, она трогала штрих код на этикетке, думая только о том, что он продолжает смотреть на её макушку.

— Хорошая лопата, — выдавила она, наконец, потом пикнула товаром и передвинула лопату к концу ленты.

Не смея больше поднять глаз, Маша уставилась на его замершие с бумажником руки. Он не шевелился.

И она вдруг испытала почти удовольствие. Ей не запомнились ни одежда, ни фигура. Кажется, там было все обыкновенное. Но глаза. От осознания его внимательного взгляда Маше показалось, что под тонкой кожей шеи побежали стремительные ниточки колющего удовольствия. Ей захотелось, чтобы он прикоснулся в том месте губами.

Руки ожили, прерывая затянувшуюся паузу. Мужчина медленно отсчитал нужную сумму и положил деньги на прилавок. Маша, так и не подняв глаз выше его груди, молча отдала сдачу и чек.

Всё закончилось. Десять секунд непонятно откуда вывалившегося счастья. И всё. Сейчас он возьмет лопату и они больше никогда не увидятся.

— Я уезжаю на Север. На шесть дней, — его голос был приятным, таким же щекочущим, как и взгляд.

Тогда девушка подняла глаза.

Его, слегка усмехающиеся уголки губ, снова кольнули Машу в шею. Она ничего не ответила не потому, что нечего было сказать, а потому, что сдавившее горло переживание не дало возможности.

Ему и не нужен был ответ.

— Я давно мечтал об этом, — он сделал паузу, возможно проверяя себя, а правда ли он говорит то, что говорит, — человек, которого я звал с собой, отказался. И мне мучительно больно сейчас от того, что придется переживать это счастье в одиночку.

Мысли Маши, стремительно ударяясь друг о друга, пролетали перед глазами и создавали такой дикий хаос, что выбрать из них какую-то одну не представлялось возможным. Поэтому, ощущая как холодеют и дрожат руки, она просто спросила:

— Во сколько?

С видом человека, который привык взбираться на вершину не один день и до крайности пораженный мгновенным взлетом он ответил:

— Пять утра.

— Баумана, 6, второй подъезд, — произнесла, замирая Маша.

— Охренеть, — пораженно выпалил он и, подхватывая, как пушинку, лопату с прилавка, быстро вышел из магазина.

Маша остывала ещё несколько минут, рассеянно глядя на витрину с шурупами.

Потом, внутренне осознавая, что ее жизнь в который раз переворачивается, сдала кассу, написала заявление на увольнение и вручив его опешившему дежурному администратору, побежала домой.

Ее звали? Нет. Ей что-то пообещали? Нет. Она понимала. Однако собиралась быстро и сосредоточенно. Одежда, обувь, бельё и даже еда. Маленькая однокомнатная квартира, которую она снимала последние пять лет и за которую уже не в силах была платить, смотрела на Машу своими родными и тёплыми стенами почти укоризненно. Но девушку было не остановить. Когда в четыре утра запикал будильник, Маша пробормотал сквозь сон:

— Это чушь какая-то, — но, всё же, пошатываясь, пошла в душ.

Время икс наступило очень скоро. Она с сумкой на колесиках и увесистым пакетом стояла на полурастаявшей, с кое-где выпирающими ледяными островками, мостовой и ждала. У нее не было плана на случай, если за ней не приедут. Была высокая вероятность, что она может отправиться на вокзал и на первом, что попадется, транспорте тоже уехать в сторону Севера. Не потому что ей хотелось на мороз, ей вообще про эту часть света не думалось. Ей просто хотелось вырваться.

Придумывать дополнительный план не пришлось. Через пять минут к дому подъехал серебристый внедорожник. За рулем сидел тот самый вчерашний мужчина, от взгляда которого у нее кололо иголочками в шее и позвоночнике.

Он остановился и сначала просто смотрел на Машу улыбаясь, как смотрят взрослые на хорошо наряженную ими же, новогоднюю ёлку и наслаждаются. Понимая, что всё случилось, Маша перестала беспокоиться напрочь, и, с видом человека упавшего в теплый водяной поток, она расслабилась и перестала пытаться управлять судьбой.

Мужчина, всё так же сдержанно улыбаясь и поглядывая на Машу, вышел, загрузил её сумки в багажник, открыл дверь переднего пассажирского сиденья, вернулся на своё место и завел двигатель.

Маша села в машину. В салоне приятно пахло свежим кофе и каким-то мятно-сладким маслом. Девушка посмотрела на водителя. Ей хотелось выразить и своё отчаянное беспокойство и отчаянное доверие и отсутствие выбора. Слова поддержки не помешали бы. Но какие могут быть слова, если он вдруг собирается расчленить её в соседнем лесу? И лопата имеется.

Но вместо слов и намеков на опасность расчленения он неожиданно протянул к ней руку и легонько тронул за лоб. Так трогала бы ребенка заботливая бабушка, справляясь чтобы у него не было температуры. Этот жест стал для девушки таким доверительным и нежным одновременно, что она дрогнула и громко выдохнула.

— Маша, — тихо произнесла она.

— Вячеслав, — улыбнулся он в ответ.

— А отчество?

Вячеслав засмеялся:

— Пока без отчества. Первая ночевка на Онежском озере.

Маша улыбнулась одними глазами, снова опьяневшими от удовольствия, что ей не надо ничего решать и, приложив холодные ладони к горячим щекам, уставилась в лобовое стекло.

Вот так они и проехали несколько сот километров, перекинувшись только парой фраз, пока он первый не начал по-настоящему разговаривать.

— Давно вы работаете в строительном магазине?

— Нет.

— А до этого где работали?

— Я — журналистка. Писала для одного издания. Его закрыли.

Вячеслав повернулся и, с прищуром, пристально посмотрел на спутницу. Это был скорее взгляд радости, чем интереса. Когда поймал неизвестную рыбку и в тайне надеешься, что она будет золотая.

— Нравится продавать саморезы?

Маша усмехнулась и, посмотрев в боковое окно, на проносящиеся сосны, начала:

— Да, отчаянно нравится. Нравится так, что хочется удавиться. Условием моего взятия на работу было не просто знакомство с ассортиментом, а практически выучивание прайс-листа. Мне кажется, что директор узнав о моем предыдущем месте работы, решил развлечься, — Маша сделала неопределенный жест циркового фокусника и вздохнула.

Слава молчал.

— А вы?

— Аналитика. Системная аналитика.

Маша округлила глаза, не поворачиваясь.

— Для больших компаний? Вы на кого-то работаете?

— По-разному. Иногда меня нанимают.

Девушка улыбнулась сама себе. Ей нравилось. Нравилось всё. И его спокойствие, и его своевременное молчание и та бездна, которую она вчера увидела в его глазах. Пока не было понятно в чем подвох. И пока ей не хотелось об этом знать.

Разговаривать стало легко.

Так они провели всю оставшуюся часть пути, рассказывая о детстве, родителях, работе и даже пытались найти общих знакомых. Глубоким вечером машина въехала в город. Их дом стоял на самом берегу Онежского озера.

Вячеслав, начав разговаривать по телефону еще в машине, не отрываясь от трубки и что-то кому-то объясняя, нашел в почтовом ящике ключи, открыл квартиру и принес все вещи. Маша топталась посреди комнаты, смущаясь и одновременно желая выйти на балкон, с которого открывался потрясающий вид на вечерний город и озеро. Свою сумку Вячеслав бросил на диване, в совмещенной с кухней гостиной и, указав Маше на спальню, весело подмигнул.

Девушка все равно мялась и не двигалась с места. Тогда он, разваливаясь на диване и прикладывая телефон к животу, спросил:

— Может кофе?

— Кофе? — переспросила Маша, не понимая на что это больше похоже, на предложение или просьбу.

— Кофе, — утвердительно моргнул он в знак согласия и продолжил разговор.

Маша быстро потерла ладонями лицо и направилась искать кофейные чашки.

Вячеслав закончил только минут через десять. Она уже сидела за маленьким столиком, с двумя чашками и смотрела на него.

Он подошел и сел напротив. Её острый носик и выбивающиеся из хвоста светлые пряди волос снились ему полночи и не давали толком отдохнуть перед дорогой. Ещё ни разу его так сильно не будоражила предстоящая встреча с женщиной. Он не верил, что она назвала правильный адрес, не верил, что она будет ждать и, тем более, не верил, что поедет. Но вопреки всему неверию она сейчас сидела перед ним.

— Насколько вы способны откровенно разговаривать, Маша?

— Я не знаю. А вы?

— И я не знаю. Так я еще ни разу не пробовал, — Слава потер висок, пытаясь сосредоточиться.

— Я тоже, — голос у Маши задрожал.

— Хорошо. У нас впереди шесть дней, уже чуть меньше. Вы согласились уехать непонятно куда и не понятно с кем, не зная и не глядя. Это впечатляет. Допускаю, что у вас очень тяжелая жизненная ситуация, которая сильно давит. У меня сейчас тоже. Я впервые в таком сложном путешествии и мне нужна поддержка. Не только поддержка, но и возможность делиться счастьем. Это, возможно, странно звучит…

— Не странно, — быстро прервала она его.

Слава запнулся.

— Тогда… Я хочу с вами секса. Откровенного. Обнажающего. Правдивого.

Маше показалось, что от прилива крови в голову у нее потемнело в глазах.

— У каждой девушки есть тайны и тайные желания. Есть то, о чем она никому никогда не расскажет. Даже близким подругам. У меня такие тайны тоже есть. Это не извращения, это просто неудовлетворенная жажда. Я, возможно, опять непонятно объясняю…

— Нет, мне понятно, — снова быстро ответила Маша, чувствуя как вспотели подушечки пальцев.

Слава замолчал. Его взгляд изменился с рассудительного на голодно-ненасытный. Он почувствовал, как член резко налился кровью.

Маша смотрела испуганно, приоткрыв рот и вздрагивая припухшими розовыми губами.

— Мне кажется, я увидела вас вчера, в магазине. Вашу душу и вашу невысказанную страсть. Но мне страшно сейчас. Я готова на всё и ни на что. Я ничего не могу обещать. И мне… и мне.., — она прикусила губу, — мне хочется так, что млеют ноги. Одновременно с этим я понимаю, что могу не выдержать и убежать в любой момент. Я не знаю…

Слава, не отрываясь от её по настоящему испуганных оленьих глаз, медленно отодвинул столик в сторону и опустился перед ней на колени, на мягкий пушистый коврик. Раздвинув её ноги, он обнял тонкую талию и придвинул лицо девушки вплотную к своему.

— Мы не мытые, — прошептала Маша, чувствуя как предвкушение его близости сдавливает горло и грудь.

— Мне нравится твой запах, я хочу тебя так, — Слава легонько провел губами по её скуле, — хочешь, я вымоюсь полностью?

— Нет, — едва слышно прошептала она, округляя глаза от накатывающего желания и почти наливая глаза слезами.

— Кошечка маленькая, — он потянул ртом сначала за верхнюю, а потом за нижнюю её губу.

Маша задрожала. Несущиеся в голове как метель мысли не давали вспомнить когда её последний раз так нежно и страстно обнимали. Она боялась забыть как дышать. Близко-близко пахнущая сладостью кожа, влажные, немного подрагивающие губы, приближающееся дыхание другого человека — она замерла и заколыхалась будто самым дном своей души.

Он видел. Не просто видел, он стонал неслышимыми и невидимыми стонами, глядя на её метания и отдачу. Едва касаясь губ он вдыхал её нежный запах и, боясь спугнуть волшебство, прикасался кончиком языка к её языку. Но волшебство не исчезало, расширяясь и темнея вокруг них, оно затягивало и поглощало, съедая все окружающие звуки и пространство. Он чувствовал как Маша протягивает руки, обнимает, стонет и целует в ответ. Горячая, залившая их с головой волна уже не давала толком открыть глаза, не давала терпеть, тянула, ширилась и рвала на куски. Слава держал её ладонью за подбородок и скулы одной рукой, за талию второй рукой, и целовал ненасытно, не веря в своё резко открывшееся счастье.

До боли в груди ему хотелось доставить удовольствие. Едва выпуская её губы и заглядывая в глаза, он шептал:

— Какие у тебя чувствительные места? Скажи…

Она понимала вопрос и, словно голая душой, откровеннее чем можно было допустить, шептала в ответ:

— Соски, клитор, вход во влагалище, позвоночник, кошачье место на спине. Остальное не знаю. Никто не искал.

— Волшебно…

Слава медленно расстегнул её блузку, открывая выглядывающие из лифчика бледно-коричневые ареолы сосков.

Он провел по одному из них пальцем и Маша дернулась.

Он почти ахнул в ответ, взглянув расширившимися и ещё больше потемневшими глазами.

— Это почти центр удовольствия, — раскрасневшиеся губы Маши от желания и страсти едва шевелились.

Он начал лизать. Сначала один, потом второй сосок, потом два одновременно. Покусывая, посасывая и всё сильнее прижимаясь к девушке. Маша тихо стонала, ахала и извивалась, хватая его за плечи и то упираясь в грудь, то притягивая его еще ближе.

И боясь напугать её и не в силах больше терпеть, он расстегнул себе джинсы и высвободил член. Маша посмотрела вниз. От ласк, от сильного тягучего возбуждения между ног и в пояснице, ей казалось, что в мире пропал цвет, да и сам мир пропал. Ей захотелось дикости и почти животного поглощения. Она прикоснулась кончиками пальцев к головке члена и горячая и нежная плоть, как никогда раньше, вызвала в ней желание доставить удовольствие в ответ.

— Ложись, — попросила она.

Она не помнила как раздевала его и себя, не помнила как он придерживал её и почти не помогал, а только наслаждался её обнажением и ласками. Она помнила только как встала между его ног на колени и, глядя в глаза, скользким языком обвела несколько раз головку члена по кругу.

Он тут же приподнялся, схватил её в объятия и, перевернув на спину, лег сверху. Маша не успела вдохнуть как Слава провел несколько раз членом по входу во влагалище и втолкнул его внутрь.

Их тела извивались на полу и стонали от желания, от новой волны неожиданного судорожного наслаждения, от того, что они провалились в другую, разверзшуюся для них реальность. Маша доверилась ему как воздуху, который вопреки законам физики может удержать шагнувшего в пропасть. Она взвивалась и опускалась, не в силах открыть глаза, цепляясь за его пальцы и руки и срываясь в мелкую дрожь. Он смотрел на неё голодным диким взглядом, на её переливающуюся в тусклом свете ламп глянцевую кожу, на сводящие с ума чувствительные соски и тонкие руки. Подхватывая её и стараясь удержать, он прижимал вздрагивающее потное тело, хватая губами скользящие мимо щеки, скулы и пряди волос. Они целовались неистово, возможно, думая, что никогда больше судьба не позволит им целоваться, постанывая и скуля в какие-то моменты как звери. Стараясь помнить в дурмане, что хотят доставить удовольствие другому, они тут же забывали об этом и забирали всё себе.

Он лежал на полу, раскинувшись как морская звезда, и смотрел в потолок взглядом человека смотрящего в бездонное звездное небо. Маша лежала сверху, на его груди, с запрокинутым вверх вихрем влажных волос и плакала. Не слезами и не глазами. Она плакала каким-то новым, только что родившимся куском души, который некому было, кроме него, показать, и некому было о нем рассказать.

— Маша, — позвал он.

— Да?

— Ведь мы не делали ничего особенного?

— Не делали…

— Тогда как?

Она мотнула головой, пытаясь удержать снова нахлынувшие слезы.

— Тихо, только не плакать, нам еще шесть дней впереди, — Слава быстро и сильно прижал её к груди.

Он собирался в это путешествие скрупулёзно и очень долго, дотошно продумывая маршрут, слушая блогеров, советуясь с друзьями. Со стороны эти сборы могли показаться занудными и даже мучительными. Ведь это всего лишь Север. Не Арктика, не Марианская впадина и не космос. Но ему нравилось, он даже гордился. Когда девушка, с которой он прожил несколько лет, сказала, что хочет на Сейшелы и задолбалась она уже слышать про северное сияние, он напился, скрутил палку для селфи в спираль и, оставив её на кофейном столике, молча ушел.

После этого сборы превратились в методично, шаг за шагом проходимую дистанцию, которая становилась всё тоскливее и тоскливее. В какие-то моменты он замирал и, глядя в одну точку, пытался вспомнить все аргументы говорящие за исполнение мечты. Последний раз он завис в строительном магазине над лопатой, глядя на нее и представляя, что можно доехать до самой кромки Баренцева моря, зажечь там костер, сидеть в кресле и смотреть на волны, замерзнуть и греться у костра, стоять с раскинутыми руками на краю мира и представлять, что ты — птица. Среди всех мыслей он не мог пристроить лопату, но точно знал, что лопата нужна, поэтому перестал думать и просто пошел к кассе.

Конец ознакомительного фрагмента.