Заметки 2, Китайские Стихи Японских Поэтов

Мицунари Ганзицу (2023)

Вторая часть эссе «Заметки» посвящена переводам японской поэзии канси. Автор вместе с читателями воссоздаёт атмосферу создания трёх императорских антологий «Рёунсю», «Бункасюрэйсю» и «Кокинвакасю», мало известных в русских переводах. Любителей древней японской и китайской поэзии ждёт увлекательное историческое и поэтическое расследование тайн и загадок более 70 оригиналов и прочтений произведений мастеров слова и малоизвестных авторов, некоторые стихи переведены на русский язык впервые.

Красная птица Юга

Лето 802 года было жарким для молодого господина Рёси: вместе с его статусом и рангом поменялось и его место жительства. Он переехал в левую половину столицы Хэйан-кё и проживал там в своем собственном дворе, как-то постепенно обустраивая новую жизнь. Напомним себе, что таких как он, низведенных из императорской семьи, было довольно много, включая такие известные кланы, как Тайра и Минамото, а свободных должностей, дающих приличное государственное жалование, — гораздо меньше, и далеко не каждый мог получить должность в государственном аппарате управления. Поэтому чаще начинали служить с военной службы, но данных, что господин Рёси начинал с простого асикаги, тоже не имеется.

Зададим себе вопрос: что первым делом делает молодой мужчина, лишившийся поддержки родительской семьи в прежних объемах и не имеющий достаточно крепких связей, опыта, средств, чтобы самостоятельно укрепить свое положение? Ответ очевиден. Он ищет женщину, с помощью которой сможет улучшить свое материальное положение. Но так как седьмому рангу полагается только одна жена и ни одной наложницы, то поиски затягиваются.

В период этих поисков в 804 году у господина Рёси появляется первый сын — Мокурэн, или Кирэн, и если отцовство не оспаривается, то вопрос материнства остается открытым, но ещё не все архивы клана Фудзивара доступны для изучения, может быть, когда-нибудь и этот факт станет достоянием широкой общественности, потому что вездесущие представители клана «поставщиков невест правящего дома» знали много из того, что никому не было известно.

Позднее его официальной супругой становится дочь клана Тадзихи-но Махито, основателем которого является принц Тахару, третий внук императора Сенки (двадцать восьмого императора Японии), тогда как сам господин Рёси, напомню, — сын пятидесятого императора Японии.

Для сравнения: у отца молодого господина Рёси, императора Камму, было две «супруги» из клана Тадзихи: Тадзихи-но Мамунэ, дочь Тадзихи-но Нагано, мать принца Кадзурахара и Тадзихи-но Тоёцугу, дочь Тадзихи-но Хиронари, сын которой, Нагаока-но Оканари, также был исключен из императорской фамилии. А вот представительниц семей Кудара — четыре: Кудара-но Кёхо, дочь Кудара-но Сюнтэцу, детей не имела, Кудара-но Кёнин, дочь Кудара-но Букё, мать принца Ота (умер в 808 году на пятнадцатом году жизни), Кудара-но Дзёкё, дочь Кудара-но Кётоку, мать принцессы Суруги (принцесса скончалась в 820 году, едва дожив до девятнадцати лет), и, собственно, мать молодого господина Рёси, Кудара-но Эйцугу (Нанацугу, Ёкэй — есть разные прочтения), о которой мы уже говорили.

Так что союз с представительницей клана Тадзихи-но, скорее всего, более чем выгоден для молодого господина Рёси, учитывая, что этот клан был в некоторой оппозиции к клану Фудзивара и являлся последовательным союзником поддержания императорской власти; первоначальная расстановка политических сил между двух групп сводных братьев, в центре которых оказывается господин Рёси, становится более определенной. Буквально через несколько лет политические ветры все сильнее начнут сносить их в разные стороны друг от друга, но так и не смогут полностью прервать их родственную связь.

806 год интересен ещё тем, что из Китая возвращается буддийский монах Кукай в надежде получить высочайшую аудиенцию императора, ведь он довольно близок к семье Атэ, к которой принадлежит наставник принца Иё, и не без оснований надеется на благосклонное к себе отношение, однако обещанного три года ждут — в данном случае поговорка более чем уместна.

Но ветер уже начинает меняться для господина Рёси. В этом же году умирает его отец, император Камму, престол занимает его старший сводный брат, наследный принц Атэ, и становится императором Хэйдзэй.

И вот наступил одиннадцатый лунный месяц второго года Дайдо (807 год), когда господину Рёси уже к лету исполнилось двадать два года, он получает свою первую официальную должность — старшего стражника Правой дворцовой охраны У-но эдзи фу — и повышается в ранге — шестой старший ранг нижней ступени; именно в этот год он меняет цвет одежды в красных оттенках и будет носить этот цвет вплоть до лета 814 года.

Для человека, который начал бы подниматься с низов, это в чистом виде радость и удача, но что-то вызывает у меня сомнение именно в такой реакции на данное событие в сознании молодого человека, который при рождении получил третий ранг старшей ступени и до семнадцати лет имел право ношения даже «запретных» цветов одежды.

В связи с этим вот что опять же интересно: сразу у него возникло желание вернуться на потерянные позиции, и что могло послужить тому причиной, я могу только предполагать. А исторические факты рисуют условия, которые могли повлиять на принятие такого решения.

Практически одновременно, в этот же одиннадцатый лунный месяц, младшему сводному брату по отцу молодого господина Рёси, принцу Иё, было предъявлено обвинение в непрощаемом преступлении брата против брата — заговоре с целью свержения императора Хэйдзэя.

Учитывая, что на момент выдвижения обвинений принцу было всего пятнадцать лет, то соучастницей назначили его мать, представительницу клана Фудзивара, и практически без суда и следствия приговорили к совершению самоубийства матери и сына в храме Кава-дэра (Гуфуку-дзи) около Нары.

На мой взгляд непрофессионального историка, конфликт интересов возник между представителями домов Фудзивара, как это чаще всего бывает, из-за позиции наследного принца. Во внутренних покоях тогда ещё наследного принца Атэ оказалась не только внучка убиенного якобы по приказу предыдущего наследного принца Савары, строителя столицы Нагаока-кё, но и его дочь. Причем дочь Фудзивара Танэцуги, Фудзивара Кусуко заняла и в сердце, и в покоях нового императора более высокое положение, чем ее же дочь, оставшаяся простой наложницей. Аристократический круг хоть и поморщился — вот, опять эти Фудзивара сдают в пользование императорам не только дочерей, но и своих жен в чаянии получить внеочередное продвижение по службе, но шока это вызвать не могло: напомню, история молодого господина Ансеи начиналась очень похоже.

Для старшего стражника Правой дворцовой охраны Коноэфу Рё-дзо это стало вторым событием за его жизнь и первым уже в сознательном возрасте, когда брат шел на брата или когда брат устранял брата с дороги под предлогом организованного заговора. Наверно, наивно было бы думать, что он никогда не общался с принцем Иё или с наследным принцем Атэ, теперь императором, скорее наоборот — общался и, возможно, даже один для другого служил примером для подражания: от младшего Иё к среднему Рёси и старшему Атэ. Дворцовая жизнь только со стороны представляется бесконечной чередой увеселений и праздности, на самом деле это постоянно идущая схватка бульдогов под ковром за доступ к неограниченной власти или ресурсам влияния на власть.

Лично у меня нет никаких сомнений, что все события, которые происходили вокруг, накладывали отпечаток на формирование характера и находили отражение на страницах дневников Рё-дзо. Сочинял ли он стихи в это время? Даже вне всякого сомнения, что умел сочинять и сочинял. Вопросы могут быть сформулирован так: на каком языке начал сочинять стихи Рё-дзо и в каком возрасте? Кто был его поэтическим наставником в этом наиважнейшем умении межличностной и межранговой коммуникации эпохи Хэйан, чьи стихи оказали на него уже как на поэта наибольшее влияние? Что ему нравилось читать в свободное от несения службы время? Надеюсь, мы узнаем ответы на эти и другие вопросы от самого Рё-дзо, когда прочитаем его стихи. Ведь о чем бы поэт ни писал — о природе, о погоде, о временах и нравах — всегда он пишет о себе, о своих мыслях и чувствах в этот момент; конечно, можно их завуалировать и не выставлять напоказ впрямую, а для этого существуют во все времена любознательные читатели. Благословен тот автор, который найдет своего любознательного читателя и в своем веке, и через тысячелетие.

Также через тысячелетие мне захотелось, наконец, увидеть портрет автора. Хотя все мы знаем примерно, как это может выглядеть на средневековых японских гравюрах, однако можно разглядеть некоторые отличительные особенности лица, фигуры или одеяния придворного поэта, участника собрания сочинений стихов по приказу императора, да ещё и включенного в авторский коллектив трех императорских антологий канси. Другими словами, у меня не было ни малейших сомнений, что хоть какое-то изображение обязательно найдется. Я не ошибся. Изображение действительно сразу загрузилось с японоязычного сайта на поисковый запрос.

Мне интересно, друзья мои любознательные читатели, много ли вы видели портретов придворных поэтов, на которых запечатлена выразительная спина портретируемого? Признаюсь честно, в моей личной практике этот ракурс встречается впервые. То есть фас, профиль, полуоборот, вид сверху, снизу — может быть такая точка ракурса для портрета, но вот чтобы сзади и без вариантов — в поэтической практике не частый случай.

Проверил несколько раз возможность ошибки и убедился, что это на самом деле именно так и выглядит. На всякий случай посмотрел на имеющиеся в Сети изображения сводных братьев. Все императоры — Хэйдзэй, Сага, Дзюнна — в наличии, есть Фудзивара Фуюцугу, из других авторов — Кукай в большом количестве изображений. Но только не Рё-дзо. Хотя, возможно, не все частные коллекции предоставляют открытый доступ для всех желающих познакомиться с экспонатами.

Птица, которая так спокойно сидит на руке портретируемого, тоже обращена спиной к зрителю. На голове пернатого хищника отсутствует привычный кожаный колпак, закрывающий глаза, то есть он готов к охоте. Художник очень тщательно прорисовывает оперение, почти до каждого перышка. Могу только предположить, что это может быть ястреб или сокол — то, что я филолог, а не орнитолог, уже говорил раньше, когда мы с вами, любознательные читатели, обсуждали, кто же каркает в стихе Ли Бая — ворон или ворона.

Этот портрет «со спины» больше дает информации о характере, чем об облике нашего героя повествования. Охота с ловчей птицей — это всегда больше сотрудничество, ведь приказать ей, как охотничьей собаке, практически невозможно, да и буддийские запреты охотничьим забавам не очень-то и способствовали. А вот найти взаимопонимание с хищной птицей — это стоило длительного времени приручения и практически воспитания ее от самого молодого возраста до вхождения в полную силу. То есть терпения и внимательности к любым мелочам у Рё-дзо было более чем достаточно. А чем дольше я вглядывался в спину (кто бы сказал «сокольничего», но официально такой должности в послужном списке господина Рё не значится), тем больше мне это напоминало фотографирование действующего сотрудника федеральной службы охраны (ФСО).

В статье 14 «Охрана государева кортежа» Свода законов «Тайхорё» раздела XVI «Охрана царского дворца» установлено, что «при внезапном выезде государя из дворца или выезде в ночное время начальники отрядов должны знать друг друга в лицо» — в принципе, ничего не меняется за столько лет. Так же, как и запрет на публикации фотографий в социальных сетях, в смысле запечатления лиц на гравюрах, очевидно, что это ограничение было применимо именно к действующим сотрудникам.

Ястреб на руке стражника личной охраны императора — очень небольшая, но все же аллюзия на мифическую огненную птицу, хранительницу Юга, пришедшую из китайской мифологии, впрочем, как и вообще охота с ловчими птицами в Японию пришла из Китая и Кореи. Ещё один «штрих к портрету»: в военных походах, согласно «Книге церемоний» (Ли Цзи, I в. до н. э), знамя с изображением Огненной Птицы всегда несли впереди войска. Так как единственное известное мне на сегодня изображение, приписываемое Рё-дзо, — это портрет с птицей, то буквально два слова о вариантах перевода названия самой птицы — хранительницы Юга.

Китайское наименование 南方朱雀 (nán fāng zhū què), где 朱雀 zhū què в японском произношении — судзаку. Часто хранителя Юга называют фениксом 凤凰, но правильно ли это на самом деле, может ответить только опытный историк-филолог. Кроме этого, есть даже научные исследования на тему «магических птиц», которые, подобно перелетным, перекочевали из Китая в Японию, да так и остались на новом месте, лишь слегка изменив цвет и размер. Говорят, что на самом деле у Красного хранителя Юга, судзаку, хвост не красный, а разноцветный, но это не точно. На старинных китайских монетах изображалась птица, не похожая на «красного воробья», да и мало чем напоминающая фениксов, если их кто-нибудь видел в реальности. Скорее всего, это какой-то «дивный фазан», коих в Китае великое множество, да в таких невообразимо ярких расцветках оперения, что с трудом поддаются описанию и применению в хозяйстве. Хотя надо отдать должное, китайские мастера декоративного искусства без малого более двух тысяч лет, буквально с эпохи Хан, очень точно и детально разбирались в оперении птицы, используемого для одной из ювелирных техник тянь-цуй, — в перьях зимородка. Почему так подробно останавливаюсь? Потому что неоднократно встречал такие образы в стихах, к примеру, в знаменитом «Отшельнике» Ду Фу.

Часто встречаются в более поздней китайской поэзии не только зимородки, фазаны, но и «воробьи кун», то есть павлины. О чем это я? Да просто прочел в книге «Золотые персики Самарканда. Книга о чужеземных диковинах в империи Тан» Эдварда Хетцеля Шефера переводы стихов с такими примерами: «раскрыты кун-воробья веера», и задумался: сколько надо воробьев на один веер? Вспомнил кадры кинохроники с грузовиками настоящих, а не кун-воробьев периода борьбы с ними в Китае, так что павлинам просто повезло. Но к вопросу о переводах: книгу для русского издания переводили Евгений Иосифович Лубо-Лесниченко и Евгений Владиславович Зеймаль, а консультировала их ещё целая группа синологов, поэтому «кун-воробей», да и вообще словосочетание «воробьиные опахала» используется, скорее всего, как синоним «павлиньих» исключительно для ритмизации поэтической строки в переводе, ничем другим мне это не объяснить. Получается, без орнитологии в поэзии, точнее, в переводе тоже никуда не денешься.

Вообще, если так подумать, ведь фазаны и павлины — однородственные птицы, так что вполне может быть, что и мифический хранитель Юга, огненная птица, постоянно горящая в огне, но не сгорающая, — где-то все-таки немного от рода царственных фениксов (фэнняоши). Тогда более понятно, как центральный проспект в Хэйан-кё, протянувшийся через всю столицу с юга на север, от Замковых ворот (Радзёмон) до ворот Красного феникса (Судзакумон), получил свое название именно в честь Огненного хранителя Юга.

Хотя более правильно было бы в переводе называть «проспект Огненного хранителя Юга», «ворота Огненного хранителя Юга», чаще встречается перевод «красный феникс», но мы не возражаем по этому поводу, ведь так же, как феникс, будет возвращаться из небытия к жизни в строках своих стихов забытый за тысячелетие поэт канси.