Реальность и сны

Михаил Ярославцев, 2020

В этой книге собраны произведения, раскрывающие разные грани современной жизни. В наш век обилия информации бывает трудно отделить правду от вымысла, они переплетаются между собой в разных пропорциях и в таком виде отпечатываются в головах людей. Понять, где реальность, а где обман – становится порой нетривиальной задачей для ума.

Вместо предисловия

Родился я в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году в городе Новосибирске. Учился… крестился… женился, et cetera. Вот кому это интересно?! Кому нужны сухие даты и названия учебных заведений? Как будто больше вспомнить-то и нечего. Цифры, зацепочки из прошлого, которое неминуемо стирается из памяти с годами. А я вот помню себя с очень раннего возраста, лет с двух. Правда только обрывки каких-то образов и силуэты людей. Но младшую группу детского сада уже помню отчетливо. Врезалось в память почему-то, как сижу в песочнице и смотрю вверх, на казавшиеся тогда огромными лиственницы, а они осыпаются рыжими иголками, потому что осень. Но солнце ещё светит, небо ясное, синее, глубокое, облака где-то высоко-высоко. Лиственницы застилают песок своей мягкой хвоей в такт порывам ветра, а я смотрю в небо и шепчу кому-то там, наверху: «Мне всего три года».

Это было, пожалуй, первое осознание себя как частицы мира, как участника процессов, происходящих вокруг. Это как ступеньки, поднимаясь по которым начинаешь видеть всё дальше и больше. И не всегда эти ступеньки совпадают с событиями в жизни, о которых принято писать в биографиях.

Помню ли я, как пошёл в первый класс? Помню. В общих чертах. Ну холодно было, куртка была маловата на форму, цветы эти… Но по-настоящему из первого класса запомнился не этот день, а примерно месяцем позже.

Как раз в том году, когда я пошёл в школу, под окнами нашего дома начали строить метро. Рыли огромный котлован под будущую станцию «Красный проспект». Первые дни я ходил в школу напрямую, кратчайшей дорогой, но буквально через пару недель улицу начали перекрывать неприступные бетонные заборы с выштампованной буквой «М» на каждой секции. Дорога в школу становилась всё длиннее и длиннее, строители наращивали забор вдоль улицы, и его приходилось обходить. Брести мимо серого унылого забора было откровенно скучно. Я шел, изредка пытаясь заглянуть между секций или под них, чтобы посмотреть, как строят метро. Но видно было немного: в основном или жёлто-коричневые стенки котлована, подпёртые необструганными досками, или просто куски жирной глины и разломанного асфальта. И вот однажды хмурым сентябрьским утром я обнаружил в этом заборе появившиеся внезапно ворота. Причём, сквозные, на моей и на противоположной стороне улицы. Мало того, они были распахнуты настежь. Многие ли мальчишки в силах пройти мимо открытых ворот куда бы то ни было? Вот и я не прошёл. Тем более что через стройку дорога до школы вновь становилась длиной в пять минут, вместо обходной, растянувшейся благодаря забору до пятнадцати.

Я аккуратно, стараясь не испачкать свои чёрные школьные ботинки, пошёл через стройку по колее от грузовика. Шёл мелкий дождик-сеянец. Глина неприятного жёлто-коричневого цвета кисла по краям котлована справа, на огромных, в пару этажей высотой отвалах слева и на самой дороге от одних ворот к другим, размочаленная в жижу колёсами грузовиков. Как бы осторожно я ни ступал, мои ботинки всё равно покрывались мелкими жёлтыми каплями и мазками. «Ничего страшного, — подумал я, — вымою в луже на противоположной стороне». Грязные ботинки в школу не допускались, а сменную обувь я надевать не любил и всячески увиливал от этой школьной обязанности. Носил с собой вместо сменки чешки, которые требовались на уроке физкультуры.

Меж тем колея закончилась. Дальше шёл ровный и нетронутый слой глины, а следом, всего в полутора метрах, ворота и асфальт за ними. Я посмотрел на свои уже изрядно заляпанные ботинки и решил, что раз уж всё равно их придётся мыть, то не будет ничего страшного, если я сделаю пару шагов по грязи. Даже одного шага может хватить, если немного разбежаться и прыгнуть, тогда второй ботинок особо мыть не придётся. Я так и сделал. Разбежался несколько шагов по колее и… Вместо того, чтобы оттолкнуться от грязевой лужицы и оказаться на асфальте, моя левая нога утонула в грязи выше колена, правая чуть меньше, но тоже глубоко, значительно выше середины икры. Я чудом удержал равновесие и не упал в грязь. Потрясённый, я выбрался на асфальт и несколько минут смотрел на свои брюки, до колена покрытые медленно стекающей по ним грязью. Идти в школу в таком виде было немыслимо. Я слегка очистил ботинки от больших комков глины с помощью какой-то щепки, попавшейся под руку, и ополоснул их в ближайшей луже. Чистыми они не стали, однако хотя бы проявился их истинный чёрный цвет. С брюками всё было намного сложнее. Привести их в приличный вид с помощью щепки не представлялось возможным. Я задумался. Дома сейчас ещё и мама, и дед, и бабушка. Наверняка мне попадёт не только за испорченные брюки, но и за прогул уроков. Нет, домой идти нельзя, по крайней мере сейчас. Лучше дождаться, когда мама и дед уйдут на работу и дома останется только бабушка.

Я медленно побрёл в сторону школы. Тем временем дождик усиливался и из мелкой туманной мороси превращался в настоящий затяжной осенний дождь. Я понял, что гулять под таким дождём долго не смогу. Ноги сами принесли меня на школьный двор. Уроки уже начались, по двору никто не бегал, но оно и к лучшему — мне было стыдно за свои уделанные брюки и ботинки, и я не хотел, чтобы меня кто-нибудь увидел. Я спрятался от дождя под одним из огромных клёнов, растущих напротив крыльца. Здесь было почти сухо, капли дождя стекали по листьям где-то высоко в кроне. Недолго думая, я залез на дерево. Здесь меня никто не мог увидеть, а я видел и школьное крыльцо, и окна нашего класса на втором этаже, головы одноклассников, склонённые над тетрадями, и Анну Петровну, которая ходила между партами и изредка что-то говорила ребятам. Я просидел на клёне все четыре урока, а когда мои одноклассники пробежали мимо, расходясь по домам, слез с дерева и отправился сдаваться бабушке.

Так я узнал, что короткий путь — не всегда самый близкий.

Помню ли я окончание школы? Конечно! Экзамены, последний звонок, выпускной… Но гораздо лучше в тот год запомнилось, как я сидел в прокуренном коридорчике подпольно-подвальной звукозаписывающей студии «Копейка» и ждал своей очереди. А передо мной сидел ещё не слишком известный в начале девяностых Дима Ревякин, лидер группы «Калинов мост». Вопреки одухотворённо-возвышенному образу, созданному благодаря фотографиям и коллажам на обложках его пластинок, в реальности он оказался полноватым рыхлым парнем с непропорционально большой головой и испуганными глазами. Мы не разговаривали, просто сидели друг напротив друга на низких скамейках и думали каждый о своём. Скоро его пригласили на запись, и он довольно быстро вышел из студии, записав или отрепетировав, судя по доносящейся из-за двери музыке, всего одну песню. Мы с другом зашли вслед за ним и два часа записывали свои песни, пытаясь извлечь хоть какое-то подобие музыки из студийной бас-гитары, которая в тот день хрипела и булькала, как больной туберкулёзом. Студийный барабанщик, маленький длинноволосый худой паренёк по кличке Индеец, рассказывал нам, как вчера на этом басу репетировала группа «Гражданская оборона» и «ухлестала его в хлам, потому что все были пьяные». Я отчаянно крутил настройки «комбика» в надежде добиться нормального звучания и ловил себя на мысли, что меня не сильно впечатляет, что ещё вчера на этом басу играла легендарная «Гражданка». И то, что ещё пятнадцать минут назад в этот микрофон пел сам Ревякин, никак не уменьшало моего раздражения и досады от зря потерянного времени.

Не сотвори себе кумира. Кумир так же, как и ты, ест, пьёт, спит, покорно ждёт в очереди на запись и ломает отличный фендоровский бас.

Разумеется, я прекрасно помню день своей свадьбы. И ЗАГС, который из изначально планируемого «просто поедем, распишемся» таки превратился в торжественную церемонию с гостями и поздравлениями и поездку по всем «дежурным» достопримечательностям на машине с кольцами на крыше и куклой на капоте. Но более всего вспоминается момент, когда мы приехали домой перед рестораном. У нас была пара часов времени, сидели вчетвером, мы с женой и наши свидетели, разговаривали, дурачились, веселились на ровном месте. И вдруг за окном потемнело, и началась первая в ту весну гроза. Дождь стоял стеной, лился по стёклам сплошным потоком. Громыхало так, что мы порой не слышали друг друга. Но это никак не помешало нам веселиться и пребывать в прекрасном настроении.

Как только нам пришло время ехать на банкет, дождь прекратился как по команде. Мы вышли в свежий, умытый, пахнущий озоном весенний вечер. После был и пафосный ресторан, и гости, и тамада с идиотскими конкурсами, и тосты, и танцы… А вспоминаются всё равно гроза, ливень и наше тихое домашнее веселье.

Для радости не нужно многого. Радость рождается внутри, а не приходит извне.

Как можно не помнить рождения дочери?! Естественно, помню. До мельчайших подробностей. И волнение, и поздравления, и снегопад, начавшийся в тот день, когда я вёз своих девчонок из больницы. Но больше вспоминается другое. Дочери было чуть больше года. Мы переехали в новую квартиру и обустраивали её, периодически двигали мебель, приводили в максимально удобный для себя вид. В один из выходных решили повесить на стену часы. Для этого требовалось просверлить отверстие под дюбель. Я достал дрель, выбрал нужное сверло и начал вгрызаться в бетон. Дочка первый раз в жизни услышала звук работающей дрели. Она закричала, заплакала и побежала через всю комнату. Но не от меня, а ко мне. Я стоял на стремянке с дрелью в руках, видел её перекошенное от страха лицо, смотрел, как она неуклюже перебирает маленькими ножками и тянет ко мне руки. И понял, что она бежит меня спасать от страшной дрели, несмотря на собственный страх, торопится на выручку папе. Я уронил дрель, подхватил подбежавшую дочку на руки и крепко-крепко обнял. Слёзы наворачиваются на глаза каждый раз, когда вспоминаю этот случай. В тот день я понял, что такое безусловная любовь.

Цифры, даты… Не из них состоит наша жизнь. Не те события врезаются в память, что принято описывать в автобиографиях. Но те, что тронули душу, позволили что-то открыть для себя, понять, усвоить. Позволили почувствовать, что живёшь…