Завоевание Рая

Михаил Андреев, 2023

Вчерашний школьник Платон Самойлов всегда мечтал стать художником, но никогда не мог взять ответственность на себя. Родители заставили его принять более надёжный вариант – поступить в военную академию где-то на задворках России. Ломая собственную личность, становясь бойцом, Платон понимает, что его сердце рвётся к свободе и исполнению детской мечты. Но не станет ли его решение самой большой ошибкой?

1. Прибытие в военную академию.

Моё имя Платон Самойлов. Совсем недавно я прошёл типичный этап жизни — среднеобразовательную школу. Этап был для меня обыкновенным, непримечательным, редко когда удавалось подчерпнуть от учителей что-то действительно дельное, чаще нудные фразы, которые выходили из моей головы в тот же день. В самом начале было сложно подстроиться: я был мальцом с ангельской внешностью, как говорили взрослые, и повадками дикаря, который по-звериному бросается и орёт на других учеников. Вот меня ведут к психологу, и выясняется, что со мной что-то не так. Все твердят, что я ненормальный, остерегаются бунтаря, который, как многие думали, вырос в лесу. Однако оказалось, что эта позиция более чем удачна для меня. Я отстранился от людей, спокойно высиживал уроки за последней партой, где меня никто не трогал, и всегда размышлял, порхая над миром в своём воображении. Сплетни, выяснения отношений и коллективный разум всегда были для меня чем-то чуждым. Но, в конце концов, как говорят взрослые, нужно выбрать дорогу и бесконечно учиться, чтобы стабильно иметь корку хлеба. Выбрали вуз мои родители, так как мне было абсолютно плевать, где в очередной раз пришлось бы сидеть и слушать бесцельную нудятину. Осталось согласиться, покорившись нужде быть хорошим сыном, и принять законы современного общества. Таким образом, меня взяли в военную академию, что находится на окраине города Калым. Это место выбрали неспроста. Только со временем мне удалось понять, что академия должна была стать якорем на моей шее, который спустил бы меня на землю.

С отцом мы преодолели путь в несколько сотен километров и уже почти подобрались к заветному месту.

После недолгого молчания он начал нравоучительным тоном:

— Сын… настало время тебе занять своё место, как когда-то занял своё я. Каждому из нас отведена роль, которой мы должны следовать.

Его слова, напоминающие мне о том, что я «должен» заставили возмутиться:

— Кто же определил моё место? Семья, в которой я родился? Ваше желание спасти меня от сложностей мира? Или, может, твоё эгоистичная потребность гордиться своим творением? Ты и человека во мне не видишь, ведь так?

Скрывать волнение больше не было смысла. Моя жизнь приобретала новые обороты, как и серпантин, по которому мы поднимались к самой вершине.

— Не будь дураком! Мало какой художник достаточно зарабатывает, чтобы обеспечить семью. Здесь же, став офицером, ты будешь обеспечен всем необходимым… — произнёс отец, но затем застопорился.

Спустя две секунды, вспомнив о том, зачем он сам живёт, отец выпалил:

— Ты будешь уважаем и влиятелен! Ты будешь приносить пользу государству! Подумай о льготах, о пенсии…

Я знал, что моё поступление в академию уже неотвратимо. Мои слова стали последним броском, укусом, который должен задеть за живое:

— По-твоему меня только это волнует? Как бы набить своё пузо и служить до пенсии? К чему нужна такая жизнь? Чем я буду отличаться от любого другого вояки, части этой системы?

— Не говори так! Ты позоришь меня и деда! Мы заработали себе уважение на службе, положили голову, чтобы такие, как ты, дармоеды, жили спокойно! — вспылив, он тут же успокоился и продолжил спокойно:

— Таким людям ты и обязан своей жизнью… Помни об этом и ровняйся на героев.

Я замолчал, не желая больше продолжать разговор. Мне довелось понять, что если ты младше, то заведомо неправ.

Витиеватая дорога укачивала. Мне захотелось поскорее добраться до места и закончить с последним шагом, определяющим мою судьбу — подписанием документов.

Мы поднимались всё выше и выше, наблюдая, как большие и малые дома становились равны, как люди превращались в бегущие точки. Калым почти ничем не отличался от массы однотипных городов средней величины. Ничем, кроме одного: с горы, по которой мы сейчас преодолевали путь, часто сходили оползни, останавливавшиеся аккурат под границу Калыма, отчего у южных домов выросла каменная стена. Стену не разбирали специально, она стояла как памятник несгибаемой воле народа.

Я отвёл взгляд от города, чтобы рассмотреть горные склоны. Вокруг красовались пышные деревья, кустарники и витиеватые заросли с яркими цветками. Все они своенравны от мира растений, которые прижились среди горных пород.

Приехав сюда, я понял, что ужасно соскучился по природе. Прекрасно видеть буйство жизни, её первозданную вольность, задуманную кем-то свыше. В центре же моего города, откуда я сюда прибыл, вырастают лишь новые торговые центры и высотки. Можно задохнуться, пройдя от одной улицы к другой.

Я повернул к себе зеркало заднего вида. В отражении мне предстало молодое лицо, ещё не обременённое проблемами и рассуждениями о «чёрно-белом». Это вчерашний ребёнок с яркими зелёными глазами и едва пробивающейся щетиной на подбородке. Скользнув взглядом, я увидел скошенное поле пшеницы там, где ещё вчера были белокурые локоны.

«Кто бы мог подумать, что бритая голова сделает меня брутальнее?» — подметил я, продолжая рассматривать. — «Широкая челюсть, небольшой ровный нос, пухлые губы, щёки… Обычное лицо. Не хорошее и не плохое. А ведь кто-то находит в нём красоту…»

Мы добрались до вершины, где своё место занимала асфальтированная площадка у высоких стен академии. Близ стояли башни въезда — огромные каменные истуканы, держащие на себе шпили с флагами академии. На каждой башне стояло по дозорному. Эти молодые люди находились там с ружьями, строго наблюдая за прибывшими гостями.

Приблизившись, я увидел, как вокруг мельтешат люди в военной форме. Форма их представляла из себя бежевую рубашку с погонами, бардовый галстук, тёмные брюки, держащиеся на портупее, чёрные туфли и надетая через плечо тканевая сумка с противогазом. Курсанты выглядели опрятно и подтянуто. На этом празднике дисциплины я чувствовал себя последним слюнтяем, одетым в бесформенный балахон.

Отец оставил машину на площадке. Мы подошли к мраморной лестнице, ведущей к воротам академии. Я ступил аккуратно, будто боясь потревожить жильцов дома, и побрёл наверх, считая ступеньки.

Лицо отца сияло: он уже представлял, как из его сына-болванки выковывают сталь, настоящего мужчину!

«Сто сорок пять!» — сосчитал я, отрывая взгляд со ступенек. Передо мной возвышались дубовые ворота, одним своим видом намекающие, что назад дороги нет.

— Оставь надежду всяк сюда входящий… — тихо произнёс я, решительно толкая ворота вперёд. Дверцы распахнулись, издавая протяжный скрип.

Я увидел обширную территорию с газоном, аллеями и памятниками. Впереди стоял замок, исполненный в самой что ни на есть классической манере. За гигантскими воротами он был почти скрыт, оставляя на виду лишь головы башен. К нам подошёл офицер. Единственным отличием его формы от курсантской было: отсутствие противогаза, засученные до локтей рукава и наличие звёзд на погонах.

— Здравствуйте! — отрывисто воскликнул мужчина, делая к нам решительный шаг.

— Добрый день… — устало ответил отец.

— Я так понимаю, молодой человек — поступивший курсант? — спросил проверяющий, вынимая блокнот из брюк. Он пристально уставился на меня.

— Да. — ответил я, осознав, что всё же придется продолжить разговор.

Офицер пролистал блокнот и спросил:

— Фамилия, имя?

— Платон Самойлов.

Спустя минуту он обнаружил моё имя в списке.

— Хорошо. Следуй прямо и направо. Там по коридору налево и прямо. Увидишь кабинет с надписью «Зал инструктажа». Инструктаж начнётся через пол часа. — протараторил офицер. — Давай, только не опаздывай. У нас и так щенков необучаемых предостаточно.

Офицер показался мне зажатым и безэмоциональным. Глядя на то, как он выверяет шаг и гнёт ногу, можно подумать, что он робот.

Уже собравшись идти, я услышал слова отца:

— Постой.

Я развернулся и увидел лицо, столкнувшееся с неизвестностью. Лицо встревоженное, но всё же готовое смириться с утратой. Такое бывает у дельцов, несущих суммы банкам в надежде выручить мизерный процент.

Сентиментальность была не присуща отцу. Он выдавил:

— Возможно, мы прощаемся на долгий срок…

— Но здесь ведь будут увольнительные и отпускные! Всё нормально, ещё увидимся.

«Чем раньше я стану холоден к привязанностям, тем проще будет привыкнуть к трудностям» — решил я.

— Дело не в этом… Я хочу сказать, что тебя ждёт. Сейчас самое сложное для тебя время. Время, когда нужно будет проявить характер. Взять своё! Запрыгнуть на коня! Поймать рыбку!..

Я хотел прекратить его речь, но стоял молча. С каждой минутой сложнее было создавать видимость заинтересованности. Порой он увлекался настолько, что его метафоры окончательно теряли смысл.

— Когда-то и я был курсантом, а затем офицером… Участвовал в боевых действиях и много через что прошёл… Нужно быть мужественным, сын! Я прошёл этот путь, ни секунды не колеблясь! Ничего не бойся! У тебя порода такая — боевая! — сказал он, решительно глядя в мои глаза. Его взгляд, его голос, его выражение лица — всё кричало о том, что он испытывает гордость и вместе с тем осознаёт утрату. Казалось, что его мужественная маска вот-вот спадёт.

— Ладно. Всё будет нормально… — нехотя ответил я. Мне не терпелось закончить с сантиментами.

Напоследок отец выдавил из себя:

— Я люблю тебя, сын.

Я молча кивнул и, недолго думая, пошёл к залу инструктажа.

Внутри рядами стояли длинные скамейки, занимавшие большую часть комнаты. У самой стены примостился стол лектора, над которым с горделивым трепетом были вывешены портреты первых лиц государства.

Я сел на ближайшую от входа скамейку и с любопытством огляделся: солнце уже садилось, последние его лучи проникали в зал, опаляя и без того светлые стены. Мой взгляд зацепился за бумагу на стене:

ПОЛОЖЕНИЕ УСТАВА 14.1

Передвижение по академии осуществляется строго погруппно! Курсанты обязаны следовать строем на каждое построение и при передвижении между учебными корпусами. В случаях, когда ситуация не требует отлагательств, курсант может передвигаться одиночно БЕГОМ.

За скамейками сидели такие же, как и я, поступившие. Кто-то из них перешёптывался с соседом, кто-то активно обсуждал последние новости, кто-то во всё горло смеялся, услышав ловкую шутку. Нашлись здесь и подобные мне одиночки, сидящие поодаль от остальных и наблюдающие беспокойное племя.

«Курсант обязан…» — мысленно произнес я, вспоминая выписку устава.

Входная дверь отворилась. Внутрь подтягивались опоздавшие, однако офицера среди них до сих пор не было.

Меня окружали непонятливые лица. В них не было той мрачности, какую держал в себе я. Они принимали факт поступления, надеясь на лучшее.

Внутрь рванул офицер. Вторжение было настолько молниеносным, что кожаный дипломат в его руке раскрылся. На пол полетели бумажки, кружащиеся в танце, подобно опадающим листьям.

Он нагнулся и суетливо всё подобрал.

— Встать! — послышался гнусавый выкрик.

Часть присутствующих встала. Вторая часть находилась в странном оцепенении.

— Сесть! — ещё с большим усердием провопил офицер. — Всем сесть, выродки!

Увидев, что все сели, он снова повторил:

— Встать!

Во время этого мероприятия я всматривался в его лицо. Оно было одутловатым и покрасневшим. Воротник рубашки явно был не по размерам его шеи, отчего на ней зияли красные полосы, словно порезы. Маленькие тёмные глазки бегали по молодняку, будто ища повод, чтобы придраться. Рот узкий и маленький, что показалось мне забавным, учитывая, насколько громкие звуки он издаёт. Сальные каштановые волосы блестели при свете ламп, а ровно подстриженная чёлка добавляла комичности его внешности.

Широко шагнув от стола к партам, он дал третий залп:

— Сесть!

Я долго сдерживался, и в конце концов, из моего рта вырвался смешок.

Зенки офицера тут же покосились на меня.

— Фамилия!

— Что? — спросил я, еле сдерживаясь от того, чтобы не взорваться.

Он закипел от возмущения:

— Встань, когда к тебе обращаются!

Я нехотя поднялся.

— Фамилия!

Краем глаза поглядев за остальными, я понял, что все смотрят на меня с каменными лицами.

«Неужели это только меня забавляет?»

— Самойлов! — молодцевато-язвительным тоном ответил я.

Вены на шее изверга вздулись. Он тяжело засопел, достал выстиранный платок из нагрудного кармашка и громко сморкнулся.

Теперь уже смешки еле сдерживали все курсанты.

— Че ты там мямлишь?! Кто тебе разрешал смеяться?! Ты будешь рыдать и то только по моей команде!

Продолжая смотреть на его дергавшиеся щёки, я понял, что жизнь здесь не будет лёгкой. Минутная битва взглядов и вот, кажется, цвет его лица приблизился к нормальному. Остыв, он сел на табуретку, что стояла у стола и с полуприкрытыми глазами тяжело вздохнул:

— Такие, как вы, Самойлов, долго здесь не живут. Вы сгниёте в нарядах или на гауптвахте, а то и вовсе вылетите отсюда.

Лицо его приобрело злобный оттенок. Маленькие глаза пробегались по курсантам, надеясь найти вызов, неподчинение.

— Первое, что вы должны усвоить — это дисциплина. Любая оплошность на служебных мероприятиях или учебе будет строго наказана. Но сейчас не об этом.

Он откашлялся и продолжил:

— Я старший лейтенант Леонтьев Гоха. Как минимум ближайшие несколько лет я буду вашим куратором. Обращайтесь ко мне по служебным вопросам. Можете даже за советом. Я не мало бойцов воспитал.

Я продолжал смотреть в лицо офицера.

«Неужели ему нравится этим заниматься?» — подумал я.

— Садись, Самойлов. — устало пробурчал офицер, плюхаясь на стул.

Меня снова начал пробирать смех.

Он взглянул неодобрительно:

— Пойдете в отказ… — он помедлил, подбирая слово. — …пойдете ещё куда-нибудь! Каждому из вас перво-наперво нужно выучить все положения устава академии. Более того, вы должны неукоснительно следовать всему, что там написано!

Парень, сидевший на другом краю лавки, с любопытством взглянул на меня.

— Скоро вы получите форму и вещевое довольствие, а также форменное обмундирование. И…

Он продолжил говорить, а я тем временем растворился в мыслях. Мне захотелось оглядеться и осмотреть людей, с которыми мне предстоит пройти долгий путь.

Многие из них сидели отстранённо, будто находясь в прострации. Нельзя отрицать, что вчерашние домашние мальчики до сих пор не понимают, где находятся. Они привыкли к свободе, которая освобождает от тяжелых решений и, что важнее, от страшных последствий.

— Б-э-э! — возник звук близ меня. Я встрепенулся, но не подал виду. Посмотрев в сторону, я убедился, что звук издал не баран. Это был всего лишь мой сосед по парте.

В зале повисла тишина. Все затаили дыхание, пытаясь разгадать произошедшее.

Странный парень выделялся из большинства: его сложение слишком худощаво, под глазами огромные синяки, да и само лицо крайне нежное, буквально детское. Это единственный человек из всего зала, на голове которого ещё осталась длинная шевелюра.

Его эмоции выглядели неестественно. Наверное, лучше подойдет слово «несуразно». Мне до сих пор не было понятно: шутка ли это, либо гениальный замысел?

Глаза старлея Гохи повыскакивали из орбит:

— Фамилия!

— Попов! — с озорным нахальством ответил парень. Мне показалось, что он скопировал мой трюк.

— Встать!

Парень закрыл лицо руками и уткнулся головой в парту.

«Он что, спрятался?..» — подумал я, с интересом наблюдая.

— Встать! — не оставляя попыток, продолжил офицер. Широкими шагами он подошёл к парте, где сидел бунтарь, и дёрнул его за руку.

Попов откинул обе руки от лица и с ироничной улыбкой уставился на офицера.

— Ах ты! — заорал Гоха, занося руку над головой. Простояв в нападающей позе несколько секунд, офицер задумался, опустил руку и поправил свою рубаху.

— Позорище… — с омерзение произнёс он, возвращаясь к своему стулу.

«Зачем он это сделал?» — подумал я, глядя на Попова. — «Это было забавно и в то же время отчаянно!»

Сев на своё примятое место, Гоха высказал с показным фиглярством:

— Не думайте, господин Попов, что вам здесь всё сойдет с рук. Я прекрасно осведомлён о том, чей вы сын. Во-первых, сейчас вы напишите объяснительную за стрижку. Во-вторых, ваши фокусы не останутся без внимания!

— Да знаю я. Вы так говорите, пока вам самим объяснительную не дадут. — ответил Попов, злобно усмехаясь.

Офицер замолчал, обдумывая следующий шаг.

— Пишите объяснительную.

— Нет. — твёрдо произнёс Попов.

— Тогда могу вас поздравить. Вы первый, кто заступит в наряд.

— Ага… — пробубнил Попов, напряжённо копаясь в мобильнике.

— Сейчас вы все сдадите телефоны. — сказал офицер, доставая картонную коробку из-за стола.

На лицах курсантов возникло недоумение.

— Чего?! — воскликнул Попов.

— Но нам об этом не говорили… Зачем это нужно вообще? — выказали своё недовольство несколько человек. Остальные лишь удивлённо подняли брови, оглядывая друг друга.

Гоха встал перед партами, убирая руки за спину:

— Это распоряжение начальства. Никаких лишних предметов, которые могли бы мешать службе и учебе. Вы подписали контракт, так что подчиняйтесь приказу!

Попов быстро нажал пару кнопок и поднёс телефон к уху. Подождав пару секунд, он начал говорить:

— Ало-о-о! Пап! Тут у меня телефон хотят отобрать!.. Гоха какой-то… Старший лейтенант! Ага… Да. Хорошо!

Он убрал телефон от уха и на весь зал крикнул:

— Я оставлю у себя телефон! Вам скоро позвонят, мистер сверхглавный начальник-пододеяльник!

Старлей проглотил оскорбление, терпеливо проходя по рядам с коробкой для телефонов.

Очередь дошла до парты, где сидел я с Поповым. Офицер протянул руку к моему соседу, ожидая, что тот положит в неё телефон. Тот лишь молча уставился в глаза Гохи.

— Сдавайте. — потребовал офицер.

— Да нет же! — наотрез отказался Попов.

— Сдавай!

— Вам сейчас позвонят…

Резким движением Гоха вырвал телефон из рук Попова и кинул в коробку. Дуэль закончилась словами:

— Приказы не обсуждаются!

Я молча сдал телефон. Было бы глупо лезть под горячую руку.

Попов сложил руки на груди и с недовольным видом опустился вниз по скамейке.

— Пизда вам. — тихо пробурчал он.

Офицер убрал коробку с телефонами в стол и уселся на стул поудобнее.

— Вы получите всё необходимое со складов академии. Сейчас я вам всё расскажу… — продолжил он инструктаж.

Снова монотонная тирада, которая погрузила меня в сон. Время пролетело незаметно.

После окончания инструктажа несколько «старшаков» подошли к залу и проводили нашу группу до кубарей. Мне довелось увидеть огромные каменные залы, освещаемые факелами. В одном из них стояла подобная римским колонна, на которой висели лица отличившихся курсантов.

«И почему они все живут в каком-то замке?.. Сейчас двадцать первый век. Это по-настоящему странно!»

Медленно начал говорить старшекурсник, начиняя вековой мудростью каждое слово:

— Да, пацаны. Вот вы и здесь, зеленые и несмышлёные. Сами выбрали такой путь? Поступить сюда — значит иметь желание всю жизнь исполнять приказы без лишних вопросов. Большинство из вас взвоет на первых порах, но смирится.

Многие согласились. Они действительно готовы делать то, что им скажут, при этом лишний раз не задумываясь.

В моей голове тут же возникло сомнение:

«Такая ли жизнь мне нужна? Конечно, каждому своё, и это тоже важно. Но я… Такой ли я?»

Новый дом

Нас проводили до башни, в которой расположено общежитие. В каждой комнате по пять спальных мест и отдельный санузел.

«Всё не сахар, но всё же это не сотня потных мужиков под боком…» — обрадовался я.

О присутствии здесь курсантов до нас говорили лишь редкие записи, нацарапанные на стенах и тумбочках. Чаще всего писали годы своей службы либо матерные слова.

Из любопытства я заглянул за прикроватную тумбочку. Там, спрятавшись за нитями паутины, зияла высеченная надпись:

«Убирайся!»

Нам велели расположить вещи согласно тому, как это указано в уставе. В тумбочках — предметы первой необходимости. В шкафу — повседневная форма и спортивная.

Я занялся делами, раскладывая вещи по нужным местам.

«Это лучше положить здесь, а это здесь. Вдруг я буду спешить или опаздывать?..»

В кубарь зашёл Попов, смутьян с влиятельным предком.

Пройдя мимо, он сел на кровать, опустил голову и начал навязчиво хлюпать носом.

Я продолжил заниматься делами, не без интереса поглядывая в его сторону. Всё тот же мрачный тип, уставившийся на пол, но что изменилось? По щекам катились слёзы — чистый янтарь в лучах уходящего солнца.

Я начал разговор из жалости:

— Похоже, мы соседи.

Он поднял голову и посмотрел на меня:

— Да, соседи в этом чёртовом замке… Ещё и этот осёл в погонах меня возненавидел. Так бы ему в морду и дал.

— Меня он тоже невзлюбил. Но ты там казался довольно уверенным. Разве тебя не поддержат родители?

Попов тут же возмутился. Брови его поднялись, на лбу выступила гармошка из складок.

— У меня полно связей! Я любого мудака здесь разжалую!

— Спокойно! Нельзя же так найти подход к людям. — ответил я.

— Да срал я на этих людей! Я не уважаю этих кретинов!

Попытавшись его понять, я сделал ошибку. Ничего кроме омерзения во мне не возникло. Я ответил:

— Слушай, мне тоже здесь не нравится, но я же не распускаю сопли и не угрожаю всем. И если ты такой крутой, то почему разнылся?

Попов резко встал с кровати и уставился мне в лицо. По его возмущённой гримасе было ясно, что он готовится совершить бросок.

В голове возникли варианты:

«Бросится с кулаками или покроет матом?..»

Однако он промолчал и снова сел на кровать. Я облегчённо вздохнул.

«Этот дурак не опасен»

Лицо Попова исказилось: он оттопырил губы, поочерёдно закрывая то правый, то левый глаз. Было видно, что это не очередной его фокус. Такое могло быть похоже на удар током или эпилепсию, если бы впоследствии он не зарыдал, выдавливая слова:

— Я не хочу здесь быть… Дома у меня было всё! Джакузи! Домашний кинотеатр! Крутые тачки! Девочки-модели! А здесь какой-то сраный доисторический замок, где каждый хочет указать, как мне жить! Да кто они такие! Чего они добились?!

— И как же ты сюда попал? — с любопытством спросил я.

Он взглянул на меня с надеждой. Все следы ненормальности на его лице испарились.

— Да я… сбил человека. Это был парень моего возраста. Он просто переходил улицу… Я даже не остановился… — он помолчал, вытирая слёзы рукавом. — Всё решили по-тихому и посадили меня сюда, чтобы я, как это называет мой отец, «осознал ответственность».

Не скрывая удивления, я спросил:

— Ты сбил человека?.. Как это вообще произошло?

Растерянно, будто прикинувшись наивной девчонкой, он ответил:

— Я не особо умею водить… Ну и ещё был слегка не трезв…

Меня удивило его признание. Этот инфантильный парень, вылезший из золотой клетки, ещё и считает, что с ним поступают несправедливо!

— Ты тот ещё олень. — отрезал я.

Попов сразу же вспыхнул. Он слетел с койки и накинулся на меня.

От такой неожиданности мои ноги подкосились, я потерял равновесие и повалился на пол. Попов схватился за мою шею и начал давить, да так, что я чуть не потерял сознание.

— Сука! — провопил он, усиливая хватку.

В суматохе я увидел беспощадный взгляд. Взгляд человека, которому нечего терять… и который готов убивать.

Мне хватило сил вмазать в его кадык. Попов закряхтел, руки его ослабли. Я плюнул ему прямо в лицо.

— Собака! — растерявшись от неожиданного приёма, крикнул Попов. Он начал протирать глаза.

Я произнёс, посмеиваясь:

— Дурак! Видно, что дерешься впервые!

Ловко двигая телом, я вылез из-под нападающего и тут же врезал ему по морде. Попов сразу остыл.

Я встал, отряхнулся и взглянул на лежачего. Тот перевернулся, засопел носом и тупо уставился в потолок.

— Может, ты и прав… — произнёс он.

— Конечно, я прав! Ты лишил человека жизни по собственной тупости. Это уже не детские выкидоны, которые ты провернул в зале инструктажа!

Он медленно поднялся на ноги и подошёл ко мне. Я увидел протянутую руку Попова.

— Артём.

На секунду я замялся. Стоит ли жать руку беззаботному мажорчику-убийце, которому плевать на остальных?

«Не думаю, что он изменится. Жалкое зрелище».

Я промолчал. Он опустил руку, перевёл взгляд на пол и вышел из кубаря.

Вскоре пришли и другие мои соседи. Первым в кубарь зашёл высокий парень с узким разрезом глаз и смуглой кожей. Другой был рыжим, среднего роста, с веснушками на лице.

Первый тут же удивился, разводя руками в разные стороны:

— Вот так апартаменты! А до этого я в поле жил, да на конях скакал. Странной бывает жизнь! — он перевёл взгляд на меня и с улыбкой протянул руку. — Привет. Я Бахрам.

— Платон. — ответил я, пожимая ему руку.

Второй парень зашёл в кубарь, осмотрелся, вдохнул полной грудью и кинул свою спортивную сумку на ближайшую кровать.

Он подошёл ко мне с протянутой рукой и взглянул с ухмылкой:

— А я Макар.

— Платон. — повторил я, пожимая руку Макару.

Они разошлись к выбранным койкам, начиная раскладывать вещи.

Я повалился на кровать, и она тут же заревела, издавая протяжный скрип.

«Сколько же людей её проминали?..»

Железные прутья впились в мою спину сквозь тонкий матрас. Я перевалился набок, чувствуя облегчение.

Перед окном стоял Бахрам. Он запустил руку в сумку, порылся внутри и достал деревянную чашку. На его лице появилась довольная улыбка. Он поднял стакан к окну, бережно потёр его большим пальцем и поднёс к носу, жадно вдыхая его запах.

Я наблюдал с немалым интересом и удивлением.

Следующим предметом был нож, рукоять которого изрядно износилась. Он поднял его к свету, покрутил в разные стороны, рассматривая резьбу на лезвии, после чего поместил клинок меж рядами своих зубов. Несколько раз прикусив его, он улыбнулся и положил нож на тумбочку.

«Точно ли безопасно с ним жить?..»

В ход пошли чётки. Он поднял их к свету, рассматривая знаки на каждой бусинке, закрыл глаза и начал их перебирать, беззвучно двигая губами.

Случайно я дёрнулся. Кровать затрещала.

Бахрам обернулся и понял, что я наблюдаю за ним. Удивление на его лице перешло в довольную улыбку:

— Тебе кажется это странным?

Пытаясь скрыть неловкость, я ответил:

— Ну…да.

— Каждая вещь заслуживает внимания, заслуживает уважения. С особым трепетом относись к каждой песчинке. Так ты научишься ценить жизнь, мой друг.

Я почувствовал себя странно.

— Э-эм… Хорошо. Мне вроде и так неплохо живётся.

— Это до поры до времени! — он рассмеялся, поглаживая свой живот. — Как ты думаешь, какими мы будем через пять лет?

— Не знаю… Такими же, наверно. — ответил я с сомнением.

Удовлетворённая улыбка не сходила с лица Бахрама:

— Ну как же это так? Мы ведь получим здесь огромный опыт, изменимся физически и душевно. А иначе зачем ты сюда пошёл? Не попу ведь просиживать?

Я промолчал, раздумывая над его словами.

«А ведь действительно. Зачем я здесь?»

Бахрам перевёл взгляд в сторону и спросил:

— Эй, Макар, а ты как думаешь?

Рыжий отвлёкся от разгребания вещей в своей тумбочке и подошёл к нам. Я всмотрелся в его лицо: крупный плоский нос, светлые ресницы, куча веснушек… и соседствующие с ними шрамы.

— Не знаю, как вы, парни, а я собираюсь надрать пару задниц и стать чемпионом. Карьера офицера мне не интересна, зато здесь полно возможностей для спорта.

— Что верно, то верно… Хотя я ожидал более объективный ответ. — с сомнением произнёс Бахрам. — Думаю, полученный здесь опыт не будет лишним.

Я долго рассматривал шрамы, лишь догадываясь об их происхождении, и, не вытерпев, спросил:

— Откуда это на твоём лице?

Макар перевёл взгляд на меня. На его лице возникло понимание.

— Я восемь лет занимался боксом. Бывало, пару раз заштопали.

— Ого. — коротко удивился я.

Внезапно Макар обрадовался и с восхищением произнёс:

— Думаю, в академии я добьюсь новых высот. Здесь для меня просто идеальная жизнь: распорядок, дисциплина, сон по графику! Если ещё и спарринговать разрешат, то прямо хлеб с маслом! А в моём случае — груша с перчатками!

— Ты слишком увлечён своим телом, лучше подумай о душе… — ответил Бахрам, прищурив глаза.

— Ну давай только без своих нравоучений! Душа не сделает меня лучшим. И уж точно не твоя медитация, на которую ты тратишь по пол дня.

Я подметил их знания друг о друге и сказал:

— Видимо, вы уже успели познакомиться.

— Да, мы познакомились на врачебной комиссии. Наши взгляды настолько разные, что я счёл, что общение с ним меня многому научит… — сказал Бахрам, раздумывая. — Пока я узнал только о ценности курочки с пюрешкой, спортивном питании и о том, как нужно ставить удар, чтобы не сломать руку. — он рассмеялся во весь голос. Наконец маска равнодушия слетела с лица, и небожитель на момент беззаботного смеха поравнялся с народом.

Макар поднял массивную руку вверх и кинул её на худые плечи Бахрама. Он с улыбкой приобнял своего друга, усиливая хватку:

— Ах ты ж дохляк!

Их беседа заставила меня задуматься.

«А может, не всё так уж и плохо? Здесь есть интересные и вполне адекватные люди».

Они продолжили беседу, а я решил удалиться. Слишком много сил уходило в никуда, а я всё еще не мог смириться со своей новой жизнью.

Глядя через окно замка, я видел бескрайние поля и хвойные леса, что находились внизу. Эти места притягивали меня своим умиротворением. Там не надо ничему и никому соответствовать, выслушивать речей о том, что ты должен, или терпеть выходки интеллектуально неудавшихся индивидов. Где-то там настоящая пустота для души — свобода…

Я простоял так довольно долго, рассматривая природный пейзаж.

«Как бы я это отразил на холсте? Оставил бы всё как есть или добавил бы красок? Сделал бы её яркой и светлой или затянутой грозовыми тучами?..»

Так я и простоял до тех пор, пока нас снова не собрал старлей.

В этот вечер я впервые узнал о таком мероприятии, как вечерняя поверка. Курсанты нашего этажа выстраивались в несколько колон и ждали, пока их фамилию назовут. Таким образом проверяли наличие людей.

Пытаясь выдать слабый охрипший голос за вой командира, Гоха рявкнул так, что ему пришлось схватиться за горло:

— Самойлов!

— Я!

Отбой состоялся по команде дневального ровно в десять часов. Лёжа в непривычно тесной кровати, я помыслил о доме. Об этом уютном мирке, в который не проникал мир противоположный — уличный. Там меня не волновали убийцы, ледяные ветра и подстерегающая за углом нищета. Всё благодаря семье.

На следующий день в наш кубарь ворвался старшина курса и отрывисто отчеканил:

— Подъём!

Я с трудом разорвал слипшиеся веки и тут же увидел, как Макар, Артём и Бахрам суетливо собираются.

— Чего?.. А вы куда? — спросил я, просыпаясь.

— Ты что! Мы же сегодня выбираемся в лес! На КМБ! — удивившись, объяснил Бахрам. — Собирай всё в вещмешок быстрее! И форму надеть не забудь!

Из моих уст вырвалось:

— Бля…

Я вскочил, открыл тумбочку и принялся пихать всё в вещмешок. После начал повторять то же самое с вещами, что лежали в шкафу.

— Да ты чего, дурень совсем? — иронично спросил Макар. — Тебе не нужно брать всё! Вот список, который я написал во время инструктажа.

Он передал мне клочок бумаги. Я развернул его и начал читать:

Сухпай, термуха, доки, карты района, гигееена, компос, спички, сталовые принадлежности, свечи, тетради, ручки, носовые пладки, ножик, унивирсальная линейка.

«Макар явно уделил больше внимания боксу, чем орфографии…»

Собрав всё по списку, я с облегчением отметил:

— Кажется, всё…

— Ты, конечно, молодец, но где твой противогаз? — спросил Бахрам, оглядывая меня с ног до головы.

— Где мой противогаз? — переспросил я.

К беседе присоединился Артём, отводя от меня взгляд и произнося с равнодушием:

— В каптёрке. Их получают там.

Я выбежал из кубаря и побежал по взлётке. Вскоре мне попалась дверь, на которой висела табличка вверх тормашками. Я перевернул её и прочитал надпись: «Комната хранения личных вещей».

Открыв дверь, я увидел парня, которого заметил ещё в зале инструктажа. Он был полностью седой, а лицо его казалось мне куда старше.

— Привет. Здесь противогазы получать? — спросил я, разглядывая стеллажи с баулами.

С хрипотцой в голосе он ответил:

— Да, проходи.

Седой подошёл к сундуку у окна и достал из кармана здоровенную связку ключей. Мигом выбрав ключ, он открыл сундук и подал мне противогаз:

— А ты, значит, парень не расторопный? Все уже газы получили, а ты поспать решил?

Я решил пропустить претензию мимо ушей:

— Да нет. Я вообще не слышал о том, что их надо получать.

— Понятно… Сегодня ты не слышал, а завтра газы проебешь. — он встал ко мне впритык, со спокойной злостью произнося слова. — Если ты не сдашь противогаз после КМБ, то тебе пизда, друг. Много я таких балбесов повидал, да вот только отвечать за ваши косяки не собираюсь.

«Этот седой реально возомнил себя дембелем?..»

— Не надо мне угрожать. Ты лучше за собой смотри, каптёр. — ответил я, забирая противогаз.

Мои соседи уже начали выходить из кубаря, когда я их встретил.

— Построение на плацу, пойдем. — сказал Бахрам.

Я накинул на плечо вещмешок, привёл в порядок форму и вышел со всеми из корпуса.

Тусклый огонёк на небосводе пытался вступить в свои права, пробиваясь сквозь гущу утреннего тумана.

«Только вчера я прибыл сюда, а сегодня мы уже убываем. Действительно, курсант здесь, что осёл под грузом тюков. Тащится до последнего и сам не знает куда».

На плацу старлей Гоха расхаживал взад-вперёд, с особым усердием поглядывая на свои наручные часы. Завидев, что близко стая курсантов, он крикнул:

— Становись!

Тут же недоросли разбрелись кто-куда, пытаясь найти своё место.

— Отставить! Старшина, разберись!

К нам подбежал мужичок средних лет в офицерской форме. Лениво обогнув взглядом неудавшийся строй, он начал переставлять курсантов на нужное место:

— Так. Вот ты здесь будешь стоять… А ты здесь…

— Быстрее, старшина! — рявкнул Гоха.

— Да, да!.. Вот, а тебе сюда. Нет, тебе будет лучше здесь стоять по росту…

— Отставить! Становись! — не выдержав, скомандовал Гоха. Глаза его округлились, когда он увидел, что старшина своими неуверенным голосом успел расставить строй по ранжиру. Каждый был на своём месте, из-за чего Гохе пришлось проглотить желание выпустить колкую шутку или взорваться похабщиной.

Старлей достал блокнот из штанов и сверил количество людей.

Он убрал руки за спину, выпрямился и властным голосом начал:

— Сегодня мы идём в загородный полигон. Там вас будут обучать дисциплинам и службе. Основные правила: держать строй и не отставать. Тот, кто отстанет, получит по заднице!

Строй захихикал.

— Молчать, козлы! Посмотрим, как вы посмеетесь в этом марше! Всего-то тридцать километров пройти в полном обмундировании!

Все стихли.

«Я до того и представить не мог, что дорога так велика».

— А уж там, поверьте, мы с вами хорошо посмеемся! Высшего начальства не будет, телефонов у вас нет. Сопельки некому будет вытирать, дрочилы!

Курсанты внимательно слушали, внимая каждому слову.

— Шагом марш!

Строй двинулся. Я шёл в середине, ближе к концу колонны. По бокам от меня шли Бахрам и Макар.

Гоха с другими офицерами среднего звена сели в автобус.

Нас повёл старшина прямиком из замка. Тем же самым путём, что день назад я добрался сюда с отцом. Казалось, что это было в другой жизни.

Сперва мы пошли по тропинкам, которые ведут вниз с холма к городу.

Затем, не доходя до города, мы пошли через поля и лесистую местность, на которую я заглядывался ещё вчера. Теперь у меня была возможность рассмотреть это вблизи.

«Сколько разнообразия! Сколько цветов! И ведь кто-то же придумал все эти цветки и коряги, пробивающиеся вверх из земли…» — подумал я, глядя на лес. Мощные деревья покачивались, двигая ветвями, словно медвежьими лапами. Листья срывались с ветвей и устраивали пляску, кружась и падая среди своих. Высокая трава и кустарники скрывали разнообразие насекомых и мелких зверушек, для которых шумный строй из курсантов был лишь странной иллюзией, не вписывающейся в реальный мир.

Мы несли на себе набитые вещмешки, фляги, противогазы и плащ-палатки.

Полевая форма, в которой совершали марш-бросок, проявила себя неплохо. Хотя она и была похожа на хлопковый камуфляжный мешок, в ней было просторно и комфортно. Страшно представить, что стало бы с нами в повседневной форме, которую я увидел на курсантах, когда мы с отцом въезжали в академию.

Через несколько часов похода на моём лбу выступили первые капли пота. Солнце нещадно пекло. Казалось, сверху кто-то поднёс лупу, чтобы выжечь отряд муравьёв. Начали падать первые обмороки.

Двери автобуса, который ехал рядом со строем, открылись, и наружу выпрыгнул старлей Гоха. Трёхслойный подбородок на его лице затрясся.

Он подбежал к упавшему курсанту, оттащил его из строя, приподнял на ноги и отвесил смачного пенделя. Курсант встрепенулся.

— Беги, щенок! — гадко крикнул Гоха.

Команда сработала. Курсант без оглядки побежал за остальными, будто только что не лежал мордой в песок.

Плотные ряды шли, задыхаясь от тёплого воздуха и клубов пыли, что поднималась из-под берец впередиидущих. Мои колени уже подкашивались, но я превозмогал усталость. Зачем получать целительный пендель, если можно обойтись без него?

Я взглянул на Бахрама. Его жилистое тело, казалось, не знало усталости, а лицо, в отличие от лиц иных курсантов, не было покрыто смесью из пота и пыли.

Заметив, что я наблюдаю за ним, он спокойно сказал:

— Какая всё-таки это глупость, Платон. Я тут призадумался над тем, что мы делаем и для чего.

— О чём ты? — с недоумением спросил я.

Бахрам с присущей ему премудростью сказал:

— Начальство делает то, что им приказали. Они не знают другой модели воспитания, кроме той, что довели начальники повыше. Насилием они стращают нас, после чего насилием мы будем стращать других. Замкнутый круг без развития и перспектив.

С некой завистью к выносливости Бахрама, я ехидно заявил:

— Так ты же сам говорил, что круто пройти этот путь и бла-бла-бла. Выходит, отказался от своих слов? Что будешь делать дальше?

— А ну пошевеливайся, а то ща пинка получишь! — послышался мне гнусавый голос сзади. Я повернул голову и увидел Гоху, который не отрывает от меня взгляда. Его лицо заряжено удовлетворённой злобой.

«Идём по полю, как стадо овец, а за нами следят пастушьи собаки». — подумал я, поворачивая голову обратно.

— Вспышка слева! — внезапно скомандовал Гоха, и весь огромный строй повалился вправо. Кто-то упал друг на друга, кому-то повезло перепрыгнуть подальше.

— Отставить!

Курсанты поднялись и снова заняли свои позиции в строю.

— Вспышка справа!

Всё повторилось с той лишь разницей, что все повалились в другую сторону.

Испробовав на вкус пыль с обеих сторон, мы поняли, что она везде одинаковая.

Снова раздалась громовая команда:

— Газы!

Все спешно потянулись к мешку, что у каждого висел на поясе. Быстро открыть тугие застёжки — уже большой подвиг, а что уж говорить про натягивание противогаза на голову! На всё про всё давалось тридцать секунд.

Гоха обвёл строй взглядом, дожидаясь, пока все наденут противогазы.

Посмотрев на часы, он с улыбкой сказал:

— Не успели! На раз принимаем присед, на два встаём! Раз! Два! Раз! Два!..

Когда изнеможение курсантов дошло до предела, он снова рявкнул:

— Газы!

Я за секунду достал противогаз из сумки, взял его за края и тут же очутился в подводной лодке. Сквозь мутные стёкла я оглядел строй. Курсанты превратились в болванчиков с лысой резиной на голове.

— Отставить!

Мы преодолели большую часть пути. Полуденное солнце ещё два часа назад достигло высшей точки и уже начинало спускаться. Невыносимая жара заставляла большинство курсантов дышать ртом. Причиной этому была и сильная жажда, которую утолить мы могли лишь дойдя до загородного полигона.

Я осознал, что не чувствую ног. Чего бы странного? Выданные на два размера больше берцы стёрли всю кожу в кровь. Но по инерции ноги продолжали волочиться по земле. Было уже наплевать, куда и зачем.

Попов вышел из строя. Тяжело дыша, он согнулся и упёрся руками в колени. Вдруг, откуда ни возьмись, сзади него появился старлей Гоха.

На его лице просияла хитрая улыбка. Хищник подкрался к добыче. Раздался сильный шлепок, продолжающийся тихим криком страдальца. Строй остановился, наблюдая за интересным зрелищем.

Артём заметил на себе внимание курсантов и лицо его налилось кровью.

— Блять, да ты! Да тебе пиздец, когда мой отец узнает! Ты под расстрел пойдешь, сука!

С лёгкой улыбкой Гоха сжал кулак и отработанным движением дал под дых Попову. Тот согнулся, припал к земле, отхаркивая слюни на землю.

Гоха гордо встал перед упавшим и властно произнёс:

— Да пойми ты, зелень, что твоего папки нет рядом. А уж когда ты отсюда выберешься… если, конечно, выберешься, то и звука не пикнешь!

Курсанты смотрели, в душе радуясь, что они не на месте Попова, и одновременно переживая, что такое может быть с каждым.

Стемнело. Мы снова забрели в лесную чащу, звуки которой растворялись в сбивчивом курсантском дыхании. Голодные и усталые, каждый из нас мечтал тут же рухнуть и потеряться среди сосен.

— Присед принять!

Строй нехотя повиновался.

— Продолжить движение!

Окаменевшие ноги кое-как волочились по последней тропе, изнемогая от боли. Оставшиеся километры до полигона, призванного стать для нас выгребной ямой, мы добирались гуськом.

Место, где не слышно молитв

Вдалеке показался лагерь, прикрытый деревьями и растительностью. Мне удалось разглядеть несколько корпусов, расположенных практически впритык к друг другу.

— Скидывайте сумки в казармах! Построение на плацу через пять минут! — крикнул Гоха, указывая направление рукой.

Я быстренько забежал в казарму, дождавшись «живой пробки» из курсантов, пытающихся влезть в узкий проход. Внутри я увидел множество двухярусных кроватей, выставленных в два ряда. Рядом с каждой из них по табуретке, а в каждом проёме по тумбочке.

— Вот это раздолье! Ничего лишнего, только кровати для сна да тумбочки! — удовлетворённо произнёс Бахрам.

— От тебя другого и не стоило ожидать. — иронично ответил Макар. — Эй, Артём. А ты-то чего раскис? — продолжил он, замечая своего соседа.

Артём поник головой, на его лице показалась тень смирения. Придя в себя, он вспомнил вопрос Макара и сначала спокойно, а затем бойко ответил:

— Мы все здесь в полной жопе… Как ты не понимаешь?! Нас тут загоняют до смерти!

Макар произнёс с веселым равнодушием:

— Ну а что нам остаётся? Либо мы выживем, либо помрём. Хотя я не думаю, что они такого допустят.

Бахрам с пониманием взглянул на Артёма:

— От судьбы не убежишь. Да и стоит ли волноваться раньше времени? В своё время Сиддхарта перенёс кучу испытаний, в том числе и по своей воле. Это подарило ему великую мудрость и наслаждение. Относись к ситуации здесь, как к проливному дождю, во время которого тебе негде спрятаться. Прими его и будь спокоен.

Я глядел на попытки успокоить Артёма с омерзением.

«Неужели я единственный, кто знает его предысторию?»

Послышался звук тревоги. Курсанты засуетились:

— Бегом! Бегом! На плац!

Мы выбежали из казармыв и со всех ног помчались к месту построения. Вокруг стемнело, и лишь ряд одиноких фонарей освещал крытую раздолбанным асфальтом дорогу.

Прибежавшая куча тут же превратилась в строй. Гоха встал перед курсантами, поглядывая на часы. Повисло молчание.

«Чего он ждёт?» — подумал я, глянув на свои часы. — «Прошло только три минуты!»

По бокам стали слышны шлепки. Я огляделся и заметил, как некоторые безуспешно пытаются отогнать армию комаров.

— Самойлов!

— Я!

— Встать смирно!

— Есть!

Вскоре я понял, что стоять смирно посреди леса не так-то просто. Кровососы были вредны сродни старлею Гохе. Возможно, они имели общий план, как высосать из нас всю кровь.

«Только отвернись…Только отвернись!» — подумал я, наблюдая за старлеем. И всё же желание спокойно отправиться спать превысило желание почесаться.

— Поздравляю! Мы дошли до загородного полигона! Вы даже не представляете, как я счастлив! — торжественно произнёс Гоха.

Курсанты скривили лица.

— Там, в академии, все с вами носятся, как со слепыми котятами! Не дай Бог кто-то нарушит права курсанта! Они ведь бедные детишки, вчерашние школьники! — произнёс Гоха, харкая в сторону. — Здесь закаляется сталь! Вы построились раньше, потому что должны быть готовы ко всему! Теперь никакой дрочки по туалетам, бакланы!

Он тут же назвал мою фамилию:

Самойлов!

— Я!

— Выйти из строя!

— Есть!

Я сконцентрировался и отточенным шагом вышел к белой линии на плацу.

— Нале-е-е-во! Напра-а-а-а-во! Кру-у-у-гом!

«Да что тебе надо?!» — подумал я, кружась как юла.

— Кру-у-у-гом! Шаго-о-м марш!

Вычеканивая каждый шаг, я контролировал тело, пытаясь идти ровно по белой линии. Получалось неуклюже: чувствительность ног до сих не вернулась, да и судороги от нагрузок давали о себе знать.

«И чем я это заслужил? Чёртовы комары не одного меня достали!»

Гоха крикнул:

— Разойдись!

Насквозь потные курсанты разбежались в разные стороны, словно тараканы при включенном на кухне свете.

— Становись!

Осколки строя собрались воедино.

«Вот он, настоящий повелитель времени!» — подумал я про Гоху.

— Отставить, Самойлов. Встать в строй!

— Есть! — отрывисто крикнул я, приложив руку к козырьку. Через секунду моё тело находилось в строю.

Гоха помедлил, глядя на строй, затем добавил:

— Ну, теперь пора заняться нарядами. Вне очереди у нас пойдут любители вольностей Попов и Самойлов. А для начала проверите местные туалеты на чистоту. Завтра ко мне с докладом по всей форме.

Из строя послышались хихиканья. Артём стоял, молча опустив голову. Я не знал, о чём думать. Внеочередной наряд — это не заслуга, а наказание.

До корпусов мы добрались в составе групп. Огромной куче мальчиков, вчерашних цыплят, выпущенных из тёплых инкубаторов, предстояло обжиться в лесу.

Время близилось к отбою. Я разобрал вещи, оделся в спортивный костюм и вышел наружу. Меня встретила лесная прохлада, оставившая мурашки на коже. Я побрёл по тропинке, которая проросла корнями деревьев.

«Это место, где люди не мешают природе, а природа не мешает людям». — с удовольствием понял я. Где-то внизу в высокой траве стрекотали кузнечики. По бокам шелестела листва. Сверху верещали и пели птицы.

Я разложил умывальные принадлежности и с удовольствием приступил к вечерним процедурам, прислушиваясь к каждому звуку природы. Вокруг меня не было никого. Никаких опасностей и никаких тревог.

Вдруг со стороны корпусов послышался громкий смех, сменяющийся щёлканьем шлёпанцев по босым пяткам. То были курсанты.

— Ха-ха! Вот это ты выдал, Кимызячка! Жопа как у Дженнифер Лопес!

— Ха-ха-ха!

Я тут же ускорился, пытаясь не привлекать внимания. Меньше всего сейчас мне хотелось заводить разговор.

Вскоре ближайший ко мне парень, обмывавший ноги в умывальнике, взглянул на меня и спросил:

— О, эй! Ты ведь Самойлов, да?

— Да. — немногословно ответил я, не поворачиваясь к собеседнику.

— Я слышал про твоего деда! Герой войны, тактик и командир роты победителей! Я о нём крутую книжку читал! А тебя-то как угораздило в наряд попасть? Уж с таким дедом с тебя должны пример брать!

Я повернулся к нему и злобно взглянул:

— Я не мой дед.

После чего пошёл к корпусу. По пути вспомнил, что забыл щётку. Вернулся и забрал. Красиво уйти не удалось.

Отбой. Я лежал в кровати, предвкушая восьмичасовой сон. Никогда ещё он не был столь желанным. Кто-то щёлкнул свет и прокричал «Отбой!».

Послышался лязг кроватных прутьев со всех углов казармы. Тела нашли свои койки.

Однако тишина могла найти меня лишь во снах.

— Ах ты гандон! — кто-то радостно прокричал, упав с кровати.

— Ха-ха! Получай! — крикнул тот, кто, вероятно, помог кому-то упасть.

«Чёрт! И эти мудаки за весь день не выдохлись?» — подумал я, переворачиваясь. Подушка нагрелась от возмущения, и казалось, моё лицо скоро зажарится на сковородке. Раздражающий смех продолжался.

Кто-то еле слышно выкрикнул:

— Тихо! Тихо!

Стали слышны шаги. Все замолкли. Я перевернулся на кровати и увидел Гоху, который ходит между рядами кроватей.

Он прошёл несколько метров, прислушиваясь к скрипам кроватей, после чего довольно произнёс:

— Так, так, так… Первая ночь! И ночь такая лунная! Подъем!

Стадо баранов, сносящих друг друга, ломанулось к началу взлётки.

Я спал на верхнем ярусе. Моя попытка слезть увенчалась болезненным падением. Нога запуталась в одеяле, и щуплый Бахрам ощутил на себе массу моего тела.

Гоха воскликнул, подгоняя:

— Быстрее! Пиздели вы с большим энтузиазмом!

Через секунду образовалась шеренга из полуголых курсантов.

Он продолжил, обводя испуганные лица курсантов взглядом:

— Пришло время вам принять взрослую жизнь! Заметьте, не войти во взрослую жизнь, а принять её! Ха-ха-ха! Смирно!

Все напряглись.

В корпус зашло ещё несколько офицеров. В руках они держали свинцовые трубы.

Гоха остановил взгляд на Артёме:

— Ну что, Попов. Настало время тебя отвечать за базар. Шаг вперёд!

Тот продолжил стоять на месте.

Офицер подошёл к нему вплотную и посмотрел в глаза:

— Ты чего-то не понял, Попов? По-моему, в прошлый раз ты был более сговорчив!

Молчание.

Гоха схватил его за шкирку и выкинул из ряда курсантов вперёд. Артём устоял на ногах и снова встал неподвижно.

— Твой папка тебя неплохо берёг. — произнёс старлей, обходя Попова со стороны. — Это нормально, что родители любят своих детей. Но тут ты уже не ребёнок!

Один из пришлых офицеров передал Гохе трубу. Тот подержал её в руке, примеряясь и оценивая вес.

Старлей обвёл взглядом Артёма:

— Ну что-ж, мы как вторая семья! Довоспитываем за первой!

С последней фразой на ногу Артёма обрушилась свинцовая труба. Удар был размашистым, без капли сожаления.

Кости затрещали. Артём вскрикнул, повалился на пол и из последних сил схватился за ногу.

— Стой смирно! — прорычал Гоха, обрушивая второй удар по руке.

Это зрелище меня ошеломило. На моих глазах ломали парня, которому в последние дни и так немало досталось. Я хотел закричать и прекратить эту бойню.

— Хватит!..

Я услышал слово, которое кричало в моём уме. Но мои губы оставались бездвижны.

— О, смельчак! — с удовольствием произнёс Гоха, приближаясь к Макару. Он осмотрел его с головы до ног. — Ты выглядишь поплотнее. Явно выдержишь больше, чем два удара!

Макар поднял голову и пристально взглянул в глаза Гохи:

— А ты сам сколько выдержишь?

Тут же на спину Макара обрушилась труба. Я понял, только повернув голову влево. Там притаился другой офицер, выжидающий команды Гохи.

Лицо парня скривилось, но тело не содрогнулось. Вдогонку Гоха ударил по его плечу. Офицер сзади ударил по бедру.

Макар повалился на колени. Я уже хотел закричать и броситься на помощь, но внутренний страх остановил меня.

«Я им ничем не помогу, только приму удар на себя. Что я могу сделать?..» — подумал я.

Гоха размахнулся и завершил казнь ударом в челюсть. Звук разламывающихся костей, вытекающие изо рта ручейки крови, выбитые зубы — всё перемешалось в моей памяти. То, что казалось мне тюремной камерой, в конце концов оказалось пыточной.

Макар рухнул на пол. На его лице оставалась вызывающая ухмылка, которая своим видом подначивала: «Это всё, что ты можешь?».

Гоха равнодушно взглянул на тело и произнёс:

— Вы двое. Тащите его в санчасть! — он указал пальцем на меня и на Седого.

Мы взяли Макара под руки и понесли его по центральной тропинке.

«Что здесь происходит?! Что это за место?! Эти садисты нас поубивают!». — запаниковал я, тяжело дыша.

Я взглянул на побитое лицо товарища: челюсть явно была не на своём месте, большинства передних зубов нет, один глаз полностью закрыт, другой полуоткрыт, и всё его изъеденное шрамами лицо окроплено кровью.

Меня охватил страх:

«Не станет ли это его кончиной?.. Нужно скорее нести его!».

Мы протащили крупное тело Макара ещё несколько сотен метров, как раз до двери, на которой висела красная табличка: «Медицинская часть». Дверь была открыта.

— Ложите на кушетку! Опять какой-то дятел залетный! — пролепетала бабка, сидящая внутри.

Мы занесли тело внутрь.

— Что с ним бу…? — не успел я договорить, как бабка закрыла перед нами дверь.

Мы вышли к аллее перед санчастью.

Седой достал пачку сигарет, посмотрел по сторонам, чтобы убедиться, что рядом нет офицеров, и закурил:

— А ведь тяжелый, скотина!

— Имей хоть каплю сочувствия. Он получил немало и к тому же пытался остановить бойню. — сказал я, возмущаясь поведением циника.

— Да если бы он не подал голос, то остался бы цел! Нечего лезть на рожон! Тут есть устав и его нужно придерживаться!

— Ты вообще в себе? Там избивали Артёма, а он за него вступился. Какой здесь устав?!

Седой приложился губами к сигарете, затянул в лёгкие дым и отрывисто произнёс:

— Офицеры всё правильно делают. Пиздить вас надо.

Градус моего терпения накалился:

— Прикрой рот, осёл. Ты один из нас и также бы получил по своей пустой башке.

По мере словесной баталии мы становились всё ближе и ближе друг к другу. В такие моменты мысли в моей голове заканчивались, и происходящее неслось в тартарары.

Седой возмутился, расправляя плечи:

— Чего бля?! Да я тебе!

Я думал, что всё предугадал. Мой кулак летел с молниеносной скоростью, но его колено оказалось быстрее. Подпрыгнув, он зарядил мне в солнечное сплетение.

Моё тело скрутило, и я начал жадно хватать воздух ртом, словно рыба, выброшенная на берег. Мне пришлось подойти к ближайшему дереву и упереться в него рукой. Отдышка усилилась. Я упал на колени.

«Сволочь… В этот раз он оказался быстрее. Но я не забуду, что сказал этот мудак!»

Бабка вышла из санчасти и нудно произнесла:

— Всё, можете идти. Забирать его не придётся.

— Что?! Как?.. — спросил я, восстановив дыхание.

— Его отправят в госпиталь. Это уже не ваша забота. — хрипло продолжила она и зашла обратно.

Седой походкой победителя побрёл к казармам.

«Но как же так? Его избили, но всем как будто плевать! Неужели им насрать, даже если кто-то умрёт?!»

Я побрёл к казарме другим путём, чтобы не пересекаться с Седым.

Меня охватило чувство одиночества. В этом месте, вдали от дома и друзей, которые могли мне хоть как-то помочь, я был абсолютно беспомощен. У меня нет ни телефона, ни интернета, ни даже возможности выбраться в город. Всё, что остаётся — разделить горе с подобными мне мучениками и попытаться выжить.

Полночь. Все уже лежали в кроватях, когда я зашёл внутрь. Дневальный медленно возил швабру по полу, пытаясь минимальными усилиями отмыть пятна крови. Он взглянул на меня с испугом и продолжил монотонную работу.

Я забрался на кровать, понадеявшись, что завтра снова всё будет как прежде: тёплая постель, над которой висят постеры моих любимых рок групп, дом, ставший крепостью моего детства, родители, которые ещё не хотят, чтобы я стал копией своего отца. Глупо надеяться, что всё произошедшее окажется лишь страшным сном.

Но утром всё было как прежде. Этот холодный и чуждый мне мир, в который я попал по ошибке, продолжил существовать.

— Подъем! На зарядку! — провопил дневальный с первыми лучами солнца.

Я неохотно поднялся, подождал, пока соседи снизу освободят проём, и спрыгнул с кровати.

— Какая форма? — спросил один из курсантов.

— Голый торс.

Накинув штаны и зашнуровав берцы, я выскочил с остальными и встал в строй. Прохладный ветер отрезвил меня. Тело с непривычки покрылось мурашками.

Мы встали на плацу, ожидая солнцеликого. Вокруг нас уже жужжали готовые к пиру комары.

— Ну и где этот хрен?!

— Вечно нам его ждать… Олух поганый! — послышались возмущения из строя. Раннее утро не лучшее время для добрых слов.

Через несколько минут перед нами предстал пухлый мужичок в спортивном костюме. На его заплывшем лице появилась лёгкая улыбка. Он радовался, что его курсантские годы прошли.

«Будто очередной папаша вышел выбросить мусор и заодно зайти за пивом». — подумал я, сдерживая смех.

Ветер принёс в курсантский строй едкое облако перегара. Гоха сказал:

— Сейчас… значит это… зарядка! Выстраивайтесь в колонну по двое и бежите по тропинке вокруг полигона. Я буду смотреть за вами из своего командирского домика. Кто остановится, тот сразу пенделя получит! Во-о-о-от… Ну давайте. Бегом марш!

Мои ноги вспомнили о вчерашней дороге. Я еле отрывал их от земли, и каждый шаг отзывался неимоверной болью в коленях.

Наконец, спустя пол часа бега, Гоха крикнул:

— Всё, закругляемся! Без построения в составе групп двигайтесь к столовой.

— Кажется, вчера кто-то напился… Нам же лучше. — сказал Бахрам, обращаясь ко мне. — Кстати, как там Макар?

— Медсестра сказала, что положат в госпиталь. — ответил я, глядя на землю.

Бахрам опустил голову и еле слышно произнёс:

— Бедняга… Надеюсь, он сможет воплотить свою мечту в жизнь.

Тем же днём я заступил в наряд с Артёмом. Мы были обязаны нести службу на КПП.

Двоих ребят мы сменили ближе к ночи. Наш объект был до ужаса прост: небольшая деревянная кабинка, внутри которой перекладина, чтобы сидеть. На узких досках висели распечатанные листы устава. Кроме того, повсюду на дереве были нацарапаны надписи. Каждый здесь оставил что-то своё: кто-то похабную шутку, кто-то страх будущего, кто-то ностальгию по временам детства.

Рядом с нашим постом сияло озеро, в котором отражался блеклый свет луны. У его подножия жабы исполняли баллады, то и дело экспериментируя с созвучиями. Артём был хмур и подавлен. Впрочем, такое настроение нынче часто встречалось у курсантов.

Наступила полночь. Мой товарищ сидел в деревянной будке, то и дело прикрывая глаза от усталости. Я же стоял у шлагбаума, пытаясь всмотреться в сумеречную даль.

После часа молчания я решил, что разговор поможет не уснуть:

— Как ты? Тебе тогда сильно досталось.

Артём помолчал, пытаясь полусонной головой осмыслить вопрос:

— Всё нормально. Это не имеет значения.

— Как же? Я без подколов говорю. Просто всё это действительно скверно. Ты не расскажешь родителям?

— Я уже не уверен, что это поможет. Родители сюда меня и отправили, что я «повзрослел». — недовольно произнёс Артём, выделяя последнее слово.

— Но это ведь бесчеловечно. Не такими методами должно всё решаться.

— Мне это тоже не нравится, но что с того? У меня никогда не было выбора. С самого детства я сидел в золотой клетке, во всём потакая отцу. «Ты должен учиться, сын! Ты должен общаться с теми, с кем я тебе говорю, сын! Ты должен вести себя по правилам в богатом обществе, сын!». — произнёс Артём, парадируя своего отца. — А что хотел я? Меня никто не спрашивал. Из меня сделали то, что посчитали нужным, но нужна ли такая жизнь? Быть игрушкой в чьих-то руках? Ни забот, ни хлопот. Ты всем обеспечен! И в то же время мне нечего добиваться!

Он помедлил, переводя дыхание после пламенной речи.

— Я бы хотел всё это потерять и никогда больше не встречать. Стать свободным от всего! Убежать от этого мира, который вечно кричит тебе на ухо: «Ты должен!»

Меня впечатлило откровение Артёма. Теперь он мне не казался простоватым выходцем из богатой семьи, который только и знает, как прожигать жизнь. Его боль куда глубже, и эта боль мне знакома.

— Я тебя понимаю. Меня тоже всю жизнь готовили к тому, что я должен занять своё место. Наверное, за меня всё решили ещё до рождения. — ответил я, ковыряя берцем гальку. — Освободиться… Но ведь есть семья, есть нормы и правила… Всё так сложно. Да и кто сказал, что это будет правильным выбором? Ведь в любой момент можно потерять жизнь!

Артём вылез из будки и взглянул на меня:

— Если всего бояться, то можно и не начать жить. А кому будет польза после стольких лет игры по чьему-то сюжету? Разве ты будешь доволен?

Я поразмыслил, пытаясь найти деталь, которую Артём упустил из виду. Но нашёл только истину в его словах.

— Ты прав… И что же ты предлагаешь? Что собираешься делать? — спросил я.

— Я… Не уверен, что тебе можно рассказывать. — неуверенно ответил он.

— Если ты придумал что-то стоящее, то расскажи! Неужели непонятно, что этот вопрос для меня важен.

Артём взглянул на луну, мысленно спрашивая её о том, как поступить.

— Ладно… Не думаю, что ты фальшивил. Тем более мне нужна будет помощь.

Я спросил с нетерпением:

— Что там?

— Я собираюсь сбежать отсюда. На выходе из леса меня будут ждать друзья, с которыми я смоюсь в другой город, или, если понадобится, в другую страну.

— И это твой план?! Просто взять и сбежать, ничего не учитывая?!

— Чёрт! Доверился идиоту и теперь доказывай, что делаешь всё правильно! — сказал он со злостью в голосе. — Всё просто! Ты либо помогаешь мне сбежать, и может, я возьму тебя с собой, либо просто молчишь, не пытаясь испортить мне жизнь. Всё понял?

— Понял. — иронично ответил я. — Ты думаешь, что тебя тут же не соберутся искать?

— Соберутся конечно. Но в лесу человека не так просто найти.

— А давно ты в лесу был? По твоему виду можно сказать, что ты скорее любишь поваляться в джакузи.

— Слушай, Платон. Когда у тебя есть цель и мечта, то вцепись в неё зубами и не отпускай! Не смотри назад или под ноги, а только вперёд!

Слова Артёма были настолько же просты, насколько и гениальны. Я понял, что он куда смелее меня.

После паузы он спросил с вызовом:

— Ты со мной или против меня?

Сомнения разрывали мою душу:

— Я не знаю… Это всё сложно, да и я до сих пор не понял, что мне нужно…

— Всё ясно. — отрезал Артём. — По крайней мере не мешай. А ещё лучше, если направишь их в другую сторону.

Конец ознакомительного фрагмента.