Истории Всадников. Коллективный сборник

Мира Гладких

В этом сборнике собраны работы 16 разных авторов. Сегодня мы вновь поведаем тебе свои тайны, но готов ли ты к ним? Что тебя ждёт? Щепотка поэзии, немного фантастики, магии и другие интересности. Переворачивай же страницу смелее!Все права на произведения принадлежат авторам. Данный сборник является коллективным творчеством единомышленников по перу.

Без срока давности…

— Здесь грустно и одиноко. Поговори со мной, путник.

Именно так начинается наш еженедельный ритуал. Каждые выходные я прихожу сюда, в эту больничную палату частного хосписа. И каждый раз я одновременно боюсь и надеюсь, что это в последний раз. И каждый раз она встречает меня этой фразой. Она всегда любила фантастику. А этот роман какого-то русского автора привлекал ее особенно. Два в одном: удивительные миры и удивительные истории.

Я смотрю на нее. Цветастый шарф, повязанный на манер чалмы, подчеркивает тени, залегшие вокруг глаз. Кисти рук настолько тонкие, что кажутся прозрачными. Она улыбается, но взгляд ее сегодня какой-то безжизненный. Я выкладываю на тумбочку красные яблоки, которые она так любила раньше, сажусь рядом.

— Какую историю ты хочешь услышать сегодня?

Взгляд ее становится сосредоточенным, она погружается в один из своих миров.

— Ту, которую ты для меня приготовил, — шепчет она, наконец.

И я начинаю свой рассказ:

— Однажды много-много лет назад началась эта история. Нет, не случилась, а именно началась. Когда именно — никто точно не знает. Может, году в 1925, когда на свет появился один из ее участников. А может быть, позже, в 1939 — тот год стал поворотным для миллионов людей. А может быть, она началась где-то в середине семидесятых, когда одна огромная страна дружно шагала в светлое будущее. Или она началась лет пять назад с одного несчастного случая? А может быть, эта давняя-давняя история началась только что, с первого предложения?..

***

Небольшой кирпичный домик на самом краю дачного массива. Аккуратный заборчик вокруг, кусты сирени, почти скрывающие дом и двор от посторонних глаз. Тишина и спокойствие, только птицы перекликаются друг с другом. Спокойствие и умиротворение — пожалуй, именно этими двумя словами мог бы описать это летнее утро Максим, весьма именитый журналист одной из центральных столичных газет. Впрочем, на душе у него было далеко не так мирно и спокойно, скорее наоборот.

Молодой человек чуть замер в нерешительности перед заборчиком, бросил взгляд в сторону только что подъехавшей «Волги», вздохнул, толкнул резную калитку и направился к дому. И тут же на него с лаем бросился огромный дог.

— Тигр, фу! — послышался оклик хозяина.

Услышав кличку, Максим вздрогнул, по лицу его на мгновенье скользнула гримаса боли, смешанной с брезгливостью.

— А, Максимушка, ты, — поспешил ему навстречу хозяин. — Сколько лет, сколько зим! Давненько не заглядывал на огонек, совсем забыл старика. Проходи, дорогой, — мужчина приветливо улыбнулся, приглашая гостя в дом.

Александр Юрьевич Мироненко, редактор одной из известных столичных газет, известный переводчик, писатель, поэт. Учитель и наставник Максима Шумейко, когда-то взявший под свое покровительство начинающего журналиста. Спортивный, подтянутый, выглядевший очень молодо для своих пятидесяти лет, с приветливым лицом и широкой обаятельной улыбкой, редактор умел располагать к себе людей с первого взгляда.

— В дом пройдем или на веранде расположимся? — продолжал между тем хозяин. — Тут воздух свежий, конечно, но в доме прохладнее.

— Давайте в дом, подальше от любопытных глаз, — улыбнулся Максим.

— Так я и подумал, что не просто так ты ко мне пришел, — шутливо погрозил Мироненко пальцем молодому человеку. — Что за дело, выкладывай! Там? — он кивнул на толстую папку, которую Максим держал в руках.

— Там, — согласился Максим. — Но давайте все же в доме.

Мужчины прошли внутрь. В комнате и правда было прохладно. Плотные занавески на окнах создавали легкий полумрак, не пуская солнце даже через распахнутые настежь окна. Мироненко жестом пригласил Максима присесть в одно из низких кресел у маленького столика, а сам прошел на кухню и загремел посудой.

Через десять минут он уже вернулся в комнату, неся в руках небольшой поднос, на котором стояла бутылка «Еревана», две рюмки, несколько свежих огурцов и порезанная «Московская» колбаса.

— Извини, дорогой, не ждал. Чем богаты, как говорится, — хозяин пристроил поднос на столик, а сам расположился в свободном кресле. — Так какую историю ты хотел мне рассказать сегодня?

— Историю? — задумчиво переспросил Максим, глядя, как учитель разливает по рюмкам янтарный коньяк. — Даже не знаю, с какой начать.

— А у тебя их много? Давай с любой, а то заскучал я в дачной тишине. Грустно и одиноко тут порой, развей же мою тоску, сделай милость.

Максим ненадолго задумался.

— Знаете, — начал он, — а это интересная идея для романа. Два человека ведут неспешную беседу. Один задает вопросы, второй рассказывает истории… И каждая история — плата за возможность попасть в другой мир, может быть, более справедливый.

— И о чем же будет твоя первая история? — Мироненко поднял рюмку и вопросительно взглянул на ученика.

— О детстве, — Максим решительно махнул пятьдесят грамм, поморщился и взял с тарелки кусок дефицитной «Московской».

***

Своих родителей я не помню, лет до четырнадцати меня растила тетка. Она не очень любила рассказывать о моем детстве. Оно и понятно, родился я в сороковом году, не самое безмятежное время. Знаю, что отец пропал без вести где-то под Одессой в сорок четвертом. Власти, да и все остальные были уверены, что он дезертировал. Позорно сбежал с линии фронта. Вот только зачем? Странно это было, воевать три года, выжить под Сталинградом, чтобы сбежать из наступления под Одессой. Я никогда не верил в эту историю. Не мог поверить. Но… Но в нее верили те люди, с которыми я учился, работал… Надо ли говорить, что мой трудовой путь с такой биографией был не самым радужным?

А мать… Про мать тетка всегда молчала. Сначала я задавал вопросы, но со временем престал. Смысл спрашивать, если ответа не получишь?

В пятьдесят четвертом тетка умерла, и спрашивать стало некого. Я знал, что родился в Калиновке, под Сталино, и после ее смерти решил рвануть туда. Может быть, там остался еще кто-то, кто бы помнил мою семью.

Отца помнили хорошо — первый парень на селе, да еще и гармонист. О том, что он пропал где-то под Одессой, тоже знали, но, как и я, верить в то, что он дезертир, не хотели. А вот при расспросах о матери отводили глаза в сторону. Пока, наконец, баба Тася, соседка тети Дуни, не рассказала мне все.

Мать погибла в самом начале войны. Еще в сорок первом, когда Сталино оказалось под немцами. Кто-то выдал ее как жену красноармейца тайной полевой полиции вермахта. Последнее, что она успела сделать перед тем, как ее забрали, отдать ребенка своей тетке. Меня. Мне был год.

Видел ли ее кто-то живой после этого, я не знаю. Но слышали все. Ее крики всю ночь раздавались из дома, где обосновался Кернер, комиссар ГФП, со своей шайкой. А утром один из них натравил на мою мать пса — огромного дога по кличке Тигрис. Говорят, когда ее бросили в заброшенную угольную шахту, она была еще жива.

Я видел эту шахту. Но лучше бы я там не был. Я потратил несколько месяцев на то, чтобы узнать все, что только можно было узнать. Я объехал больше сорока сел и деревень, но я выяснил имя того нелюдя, который допрашивал мою мать, натравил на нее пса и сбросил ее в эту угольную шахту. Его имя Алекс Лютый.

***

Максим замолчал. Даже произнести это имя далось ему с трудом. Журналист сидел, уставившись в одну точку, казалось, он и сейчас был там, в Калиновке, рядом с этой шахтой.

Александр Юрьевич внимательно смотрел на гостя. Наконец он встал, молча прошел на кухню, хлопнул дверцей холодильника, еще немного погремел посудой и вернулся с бутылкой «Столичной», которая уже начала покрываться мелкими капельками воды, и селедкой, присыпанной зеленым луком.

— Не для коньяка твоя история, — пояснил он, садясь обратно в кресло и разливая тягучую от холода водку по рюмкам.

— Не чокаясь, — поднял он свою. — Продолжай.

Максим задумчиво покрутил в руках рюмку, посмотрел на Мироненко, залпом ее опрокинул и продолжил.

***

Тогда, в сорок первом, в Сталино хозяйничала тайная полевая полиция или «Гехайменфельдполицай» — ГФП. Именно там, в семьсот двадцать первом ее подразделении и состоял Александр Иванович Юхновский. Алекс Лютый, как прозвали его на Донбассе. И было за что.

Свою, как бы это помягче сказать, карьеру этот малолетний садист начал в сорок первом, когда пришли фашисты. Ему тогда было шестнадцать лет. Несмотря на столь юный возраст, он быстро сумел стать своим среди оккупантов. Начав с простого переводчика, к началу сорок второго он уже прочно обосновался в рядах тайной полевой полиции.

Каких только зверств не творили эти нелюди. Та шахта в Калиновке. С номером 4/4-бис. Я никогда не забуду этих цифр. Три на пять — ширина и длина. Триста шестьдесят пять метров в глубину. И триста из них были буквально завалены трупами. Семьдесят пять тысяч человек по самым приблизительным подсчетам. Где-то там, среди них, моя мать. Семьдесят пять тысяч. И сколько из них на совести Лютого? Я не знаю. Но я раскопал десятки историй, в которых он лично принимал участие.

Анна Кузина, радистка, попавшая в плен. Лютый лично допрашивал ее и избивал. Она чудом смогла выбраться из этой чертовой шахты и выжить.

Ваня Соколов. Ему было лет двенадцать, когда его заподозрили в помощи партизанам. Его били, пытали и хотели расстрелять там же, у шурфа, но Лютый лично решил, что намного забавнее будет сбросить мальчишку вниз живым. Он выбрался. Чудом, но выбрался.

Саша Положенцев. Его тоже сбросили вниз живым. Падая, он ухватился за канат и смог доползти до ниши в стене.

«Переводчик Саша допрашивал и избивал меня с азартом и инициативой…»

«В мае 1943 года два немецких офицера вытащили из легковой машины девочку лет десяти и поволокли к стволу шахты. Она упиралась изо всех сил и кричала: „Ой, дядечка, не стреляйте!“. Крики раздавались долго. Потом я услышал выстрел, и девочка перестала кричать…»

«Матерей убивали, а младенцев живыми бросали в шахту вслед за ними…»

От всех этих историй у меня до сих пор мороз по коже. Семьдесят пять тысяч человек. Сотни людей, с которыми мне удалось поговорить лично, сотни таких историй. Я по крупицам восстановил всю биографию Александра Юхновского. Я нашел Алекса Лютого.

***

В комнате повисла напряженная тишина. Только часы на стене отсчитывали ход времени. Тик-так, тик-так, тик-так… Мироненко с интересом смотрел на лежавшую на столе пухлую папку, с которой пришел к нему Максим. Он барабанил пальцами по подлокотнику кресла, но прервать паузу не решался.

А Максим настолько погрузился в свои мысли, что не замечал ничего вокруг.

— Так где же он? — не выдержал, наконец, редактор.

Максим снова плеснул себе водки и выпил, не закусывая.

Конец ознакомительного фрагмента.