Оставьте Дверь открытой

МинюкИ

В повести-фэнтези «Оставьте Дверь открытой» не всё так просто, как может показаться на первый взгляд. Здесь фантазия переплетается с реальностью, проникает в неё и приглашает поразмышлять.Студентка Оля едет на каникулы к бабушке, мечтая наслаждаться природой, собирать ягоды и пить душистый чай. Кто бы мог подумать, что там начнёт происходить нечто таинственное и пугающее. Связаны ли эти события с артефактом, найденным за много километров от бабушкиного дома?Вы всё узнаете, прочитав эту книгу.

Глава 3

Я завернул за угол вокзала и увидел этого странного типа: он стоял у пыльной дороги и смотрел на часы в своей руке. Да-да, не на руке, а в руке. Такие старинные, как и трость и саквояж. «Ну и тип», — подумал я, но, не видя больше никого вокруг, подошёл к нему:

— Не подскажете, как добраться до пристани?

Он оглянулся на меня. От его взгляда мне захотелось даже отступить на пару шагов. Я стал осматривать окрестности и, поправляя рюкзак, всё же надеялся получить ответ.

— Ты из археологов? — голос был тихий, но я слышал его как из наушников, чётко и громко. Странный эффект.

— Да, еду на летнюю практику в Забайкалье. Все, видимо раньше уехали, а я вот подзадержался.

— В таком случае будем знакомы. Я Архип Осипович, ваш непосредственный заказчик. Будем некоторое время работать вместе, — его голос немного смягчился. — Сейчас за мной должны приехать. Поедем вместе.

— Очень приятно, — произнёс я, но желание отойти подальше от него никуда не исчезло, — я Януш.

Тот кивнул головой и опять посмотрел на часы. Было видно: он очень недоволен, что приходиться ждать. Но ждать пришлось недолго. Скоро подъехала запыленная «Волга», и из открытого окна нам махнул шофёр, приглашая садиться.

Архип Осипович сел на сидение рядом с водителем, на предложение кинуть свой саквояж в багажник или на заднее сиденье он просто покачал головой, и всю дорогу до пристани так и ехал, держа на коленях одной рукой саквояж и в другой — трость. С водителем он не вступал в разговоры, сколько бы тот ни пытался завести беседу. Меня же будто не замечали. Я, собственно, не сильно-то и огорчился. Смотрел в окно с большим любопытством. Я тот человек, который из города выбирается совсем не часто, отчего выбор моей профессии удивлял не только мою маму, но и всех знакомых.

— Ну всё, приехали, — сказал шофёр и резко затормозил, останавливая машину и поднимая клубы пыли. — Вон там спуститесь к реке и увидите пристань. Ближе не подъехать.

Мы вышли и направились туда, куда указал нам шофёр. Стоя на косогоре, я задержался, рассматривая открывшуюся перед нами картину. Внизу простиралась широкая река. На дальнем берегу, насколько хватало глаз, был лес. По этой стороне, наоборот, не было деревьев, и только дорога убегала вдоль берега параллельно реке. С косогора вела небольшая, но довольно крутая тропа к пристани, простому деревянному настилу. На нём уже толпились люди, и видно было две грузовые машины. У этой пристани стоял не пароход, как виделось мне в воображении ранее, а обыкновенная открытая баржа. На неё и грузились и люди, и груз с машин. Я поспешил вниз. Мой попутчик уже спустился и направлялся к главному. Я решил, что он, видимо, начальник, раз машет руками и матерится.

— О, Януш, привет. В нашем полку прибыло, — приветствовал меня, похлопывая по плечу, молодой парень. Я удивился, что он знает, как меня зовут. Мы же учились в параллельных группах и почти не пересекались ни на лекциях, ни на практических занятиях.

— Привет, мм… — мне было неловко, что я не знаю, как его зовут.

— Да не парься, я Сашок, а это, — он показал пальцем на худенького парнишку, сидящего на мешке и опирающегося на гитару, — это Славик. Я посмотрел списки работников, и из студентов нас только трое. Так что я быстро понял, что это ты и есть, и зовут тебя Януш. Кстати, странное имечко, — по-доброму засмеялся он.

— Мне надо позвонить, — извинился я и отошёл. Мама трубку взяла сразу и, не слушая ответы, забросала меня вопросами. Я долго объяснял и успокаивал, говорил, что всё хорошо и пусть она не переживает.

— Эй, Януш, скажи, что больше не позвонишь, — крикнул мне Сашок, — там, где мы будем, связи нет. И почты тоже. И даже голубей, — засмеялся он.

Сказав матери, что на связь пока больше выходить не буду, я опять начал утешать и обещать ей делать всё, как она говорит: и зубы чистить, и надевать тёплые носки, и пить витамины. Я выслушал ещё кучу всяких наставлений и со всем согласился.

Позже началась суета: нас попросили помочь загрузить всё на баржу. Мы таскали какие-то мешки, коробки и сбитые деревянные ящики. И ещё много всего. Было жарко. Все устали, но времени на отдых не было. Наш, как я правильно понял, начальник матерился и подбадривал как мог, обещая отдых, когда всё загрузим и отчалим.

Вот всё и перетаскали. Укрепили, установили, расположили. И все рухнули здесь же на палубе. Уже вечерело. Нам выдали сухие пайки и прикатили бутыль с водой. Некоторые начали доставать из сумок и рюкзаков провизию, припасённую из дома, разложили всё на импровизированном столе прямо на палубе. Я смущённо выложил на этот стол печенье миндальное, так и оставшееся нетронутым в поезде, и пару яблок. Все расселись вокруг, и начался ужин. Я разглядывал людей, с которыми предстояло работать два с половиной месяца. Нас было одиннадцать, не считая начальника отряда, он всё это время провёл рядом с Архипом Осиповичем, которому выделили отдельную каюту. Ещё к нам на месте присоединится шофёр, который погнал грузовик своим ходом. Компания была очень разношёрстная: три студента, повар с очень подходящей фамилией Капустин и семь человек — постоянный и сработанный археологический отряд, состоявший в основном из уже взрослых и молчаливых мужчин. Все поели и, уставшие, улеглись спать здесь же, кто-то даже решил не доставать спальник. Да и правильно. Погода стояла чудесная: тёплая и уютная. Звук воды убаюкивал. Я тоже решил последовать их примеру: не доставая спальник, положил рюкзак под голову и долго смотрел на звёздное небо, пока не заснул.

* * *

В избушке у бабушки пахло сухой травой, цветами и чем-то очень свежим и пряным. Оленька сразу почувствовала себя маленькой девочкой, переполненной озорством и любопытством.

— Иди, Солнышко, сюда, — позвала бабушка из кухоньки, — садись, давай попьём чайку и поговорим. Нам многое надо и обговорить, и сделать. Мало, мало времени осталось.

Оленька села на любимый табурет, уперлась ладошкой в подбородок и смотрела, как бабушка разливает чай по кружкам. Кружки, сколько она помнила, всегда были глиняные со странным узором, начерченным, как казалось, чьей-то детской рукой перед тем, как их обожгли в печи. Но чай из них было пить очень замечательно — он долго не остывал и всегда был очень вкусным. Оля прошлым летом даже пыталась увезти одну с собой в город. Но бабушка не позволила, пробормотав, что по одной кружке неправильно увозить, а вот когда придёт время, захочет — так пусть сразу все и заберёт.

— Всегда и всему нужна пара, — так она сказала.

Вот и сейчас они из них пили чай, который был ещё вкуснее того, что помнила Оля.

— Милая моя, ты помнишь сказки, что я тебе рассказывала? — начала бабушка разговор, когда чая осталось на пару глотков.

— Да. Ну, может, не в подробностях, но помню. Мне даже многие из них потом снились.

— Коли снились, значит, всё правильно, значит, хорошо, — говорила она, взвешивая каждое слово, и Оля чувствовала — что-то серьезное хочет ей рассказать бабушка. От этого Оля, как-то само собой, стала опять взрослой и очень взволнованной. А бабушка тем временем продолжала:

— Наш мир очень тонок и раним. Баланс хорошего и нехорошего всегда соблюдается. Но для этого кто-нибудь должен быть добрым, а добрым быть гораздо сложнее, чем злым. И хоть во всех сказках добро побеждает, иногда эта победа стоит слишком дорого и не всегда бывает закономерной, — бабушка вздохнула и задумалась. Оля сидела и физически чувствовала, как вокруг растёт напряжение и воздух становится будто плотнее.

— Пришло время и тебе выбирать, какой ты будешь. Остаться в стороне не получится, — наконец сказала бабушка тихим голосом. И как-то сразу стало заметно, что она очень старенькая, уставшая, с лицом, испещрённым морщинками. Так странно: Оля никогда до этого не видела, вернее, не замечала этого. И ей стало очень жалко эту старушку, такую нескончаемо любимую и такую родную.

— У тебя три дня. Если хочешь, потом можешь уехать, и всё забудется, как сон. Я позабочусь об этом. Но если после этих трёх дней ты решишь остаться, вся твоя жизнь изменится бесповоротно. И… — она набрала в лёгкие побольше воздуха, задержала дыхание, а затем, с трудом выдохнув, тихо произнесла: — Я не смогу тебе долго помогать. Тебе выбирать. Через три дня.

Оля сидела и ничего не понимала. Воздух вокруг стал очень холодным, по коже бегали мурашки.

— Ну, чему быть, как говорится… — всплеснула руками бабушка, и всё опять вернулось. И тепло, и радость от того, что Оленька вновь оказалась здесь.

— Пойдём-ка на улицу, Оленька. Пока солнце не село, надо ещё немного потрудиться, — она встала и вроде бы даже опять помолодела.

Они вышли во двор. Это был странный и с детства любимый сад-огород. Здесь не было в привычном виде отдельных грядок или распланированного сада. Всё перемешалось и дружно жило по соседству. Казалось, что всё растет само собой, без грядок и клумб. В детстве бабушка обычно отправляла Оленьку, говоря, что она хочет приготовить, и махала рукой куда-то в сторону, а та шла и по пути находилось всё, что было необходимо для приготовления именно этого блюда. А вот если хотелось просто так съесть морковку или огурчик, иногда приходилось довольно долго бродить, чтобы их найти. Маленькая Оля научилась хитрить и, прежде чем пойти полакомиться ягодой, выходила на крылечко и громко объявляла:

— Ой, как хочется пирогов с клубникой! — закрывала глаза, поднимала лицо к небу и кружилась. Остановившись, делала шаг с ещё закрытыми глазами. Затем открывала их и бежала в ту сторону. Чаще всего и бегать далеко не приходилось. Прямо под ногами появлялись кусты с клубникой, всегда спелой и сочной. И она ела её с куста, пока не наедалась. Затем возвращалась домой, очень довольная своей хитростью. Но однажды бабушка услышала её, и когда Оля вернулась без ягоды, поругала:

— Коли просишь ягоды на пироги, будь добра собрать и принести, сделать пироги да поблагодарить. Негоже обманом себе удовольствие добывать. А если хочешь просто полакомиться, так и скажи. Может, труднее найти её будет, а может, и проще. Но коли попросишь искренне и с благодарностью, то и ходить никуда не придётся.

После этого Оля часто, стоя на крылечке, кричала о том, чего хочет, и кружилась. Иногда находила то, что искала, иногда нет, но тогда обязательно вместо запрошенного было что-то другое, не менее вкусное. Находя искомое, она дурашливо раскланивалась и благодарила за лакомства.

Становясь старше, Оля уже не кричала заказы, а просто шептала и, закрыв глаза, почти отчётливо чувствовала сторону, в какую ей идти. И слова благодарности стали звучать не после находки, а до того, как загадать желаемое. Всё это стало настолько естественно и обыденно, что ей казалось: так везде и у всех. Для неё это была обычная жизнь.

И вот сейчас, стоя у крылечка, Оля вновь почувствовала себя дома. Именно здесь она и должна быть.

— Видишь кадки с водой? — спросила бабушка, указывая под стоящую неподалёку яблоню. — Возьми ведёрко да сходи на речку. Поздоровайся с Томилой и набери водицы. Нужно до вечера наполнить одну до краев. Только поставь её вот сюда, — она показала на стоящий рядом с крыльцом табурет.

Оля перетащила на него кадку, взяла ведро, показавшееся ей ещё меньше, чем она его помнила с прошлого лета, и, чмокнув в щёку бабушку, вприпрыжку побежала к ручью.