Открытая дверь

Иван Тихомиров, 2023

Жизнь идет своим чередом, но однажды ты видишь открытую дверь и решаешь заглянуть туда всего лишь из странного, едва объяснимого любопытства. Ты попадаешь в чужой дом и уже в самом начале пути чувствуешь, что никогда двери не открываются так просто, без всякой причины…

Он любил, когда идет дождь. За окном поздний вечер, а ты стоишь, слегка прислонившись к стеклу, и куришь медленно. Причудливо кружится дым. В квартире темно. А на улице в размытом фиолетово-чернильном полумраке мелькают огни фар и редкие темные силуэты прохожих. Там опасно и холодно, а здесь в доме тепло и почти безопасно, почти, потому что нигде, даже в том месте, которое хорошо знаешь, ты не защищен полностью. И это понимание приятно и только слегка щекочет нервы. Горит огонек сигареты. Налетает ветер и качает верхушки деревьев. Он на десятом этаже. Один в съемной квартире. Хочет написать ей, но колеблется. Они не договаривались о сегодняшней встрече, но почему бы и нет? Последний раз, а потом расстаться. Всякий раз он думал именно так, наверное, с самого первого дня и все время откладывал на потом из-за странных и смутных причин. Прислушался к тишине, как будто она должна дать ответ на вопрос. Посмотрел в телефон, начал набирать сообщение, но передумал, так и, оставив слово «приезжай» недописанным на букве «з». Прошел в кухню, затушил бычок в пепельнице на столе. Давно они тут не убирались. В раковине уже шесть немытых бокалов из-под вина и тарелки с остатками креветок. Еще кожура апельсиновая. Надо все это высыпать в мусорку, хотя и лень. Так, а она забита под завязку. Ну и что идти выбрасывать? А почему нет? Потому что эта квартира не для быта, не для горы ободранных и непонятно чьих зубных щеток, не для мытья полов по выходным и не для развешенного всюду белья. Ну и пусть тогда теперь все гниет? Он нехотя достал пакет, завязал кое-как, не включая свет, прошел в коридор. Ему нравилась темнота. Щелкнул замком и вышел на площадку перед квартирами. Справа общая дверь, а дальше впереди, рядом с другой квартирой, выход к мусоропроводу и на балкон. Только сосед почему-то оказался на пути. Ходит прямо здесь и курит нервно, одет как положено в спортивные штаны и старую майку, небритый, с мертвыми ломкими волосами. Он не знал его по имени, только буркнул «Здрасьте», сосед никак не отреагировал. Хоть бы вышел на воздух курить, здесь то зачем топтаться? Впрочем, не его дело. Он прошел к мусоропроводу, кое-как затолкал пакет. Пока он боролся с железной пастью, сосед вернулся к себе, хлопнув громко дверью, кажется, это была та квартира, что напротив его, но какая, по сути, разница. Уютный сумрак чужого дома втянул его обратно. Он сел на кухне в темноте и стал снова курить, разглядывая иногда бессмысленно телефон. Экран светится заманчиво, как вывеска ночного клуба. Прилетел звук. Кажется, кто-то открыл общую дверь. Если бы он сидел в комнате, то может быть и не услышал ничего, но сюда всегда прилетали стуки и шаги с площадки. Он медленно поднялся и осторожно пошел к входной двери. Посмотрел в глазок, так просто, от нечего делать, играя в странные прятки. Перед дверью напротив стояли двое мужчин в форме, прямоугольники с надписью «полиция» на спинах. Он тут же отпрянул, и наблюдать дальше не стал, вернулся, ступая медленно, в кухню. Дальше было тихо. Никаких особенных громких звуков. Только дождь шумит за стеклом, падает как обезумевший, со свободного неба в жуткую пропасть метущихся городских улиц. И время неумолимо тикает, перемалывая своими шестеренками все новые и новые жизни. Так сидеть и думать можно очень долго. Он встал, прошел в ванну, умыл холодной водой лицо. Потом опять зачем-то прокрался к двери и посмотрел в глазок. Никого. Только свет потолочных ламп и бледно-зеленые стены. Но, кажется, дверь напротив приоткрыта. Он осторожно надел ботинки и выбрался из квартиры. Хотел тут же зайти обратно, но вместо этого оказался возле открытой двери соседа. Вошел внутрь без спроса. Везде горит свет, но никто не ходит, не разговаривает, не ставит чайник, не гремит посудой. Он сделал несколько шагов не разуваясь, думал позвать кого-то и пройти на кухню, но увидел, что дверь в большую комнату распахнута. Он подошел. Там на полу в луже крови лежал полицейский с пробитой головой. Сразу видно, прямо оттуда и натекло. Форточка открыта, и ветер с шумом врывается в помещение. Он приблизился к телу, наступил в кровь, понял, что делает все не так и стал торопливо пятиться назад, оставляя красно-багровые следы, начал нервно метаться по комнате, потом вышел обратно в коридор и сразу же набрал ей. Она взяла после второго гудка.

— Короче…я…слушай, приезжай. Тут мента убили, я все кровью измазал…

— Погоди…Не поняла!? Кто? Где!? Ты убил кого то!?…

— Нет…блин. Не я. Нет. Зашел к соседу. Здесь мертвый мент, и я в кровь наступил.

— Ну, так вернись в квартиру и сиди там. Я приеду щас.

— У меня ботинки все заляпаны. Тут везде следы. Как я пойду? Может ноль два позвонить?

–Ты че, дурак!? Они ж на тебя все повесят, сто пудняк, я тебе говорю…Что за новости на ночь глядя?…Ладно, сними ботинки свои кровавые и вали назад. Ты ж на нашей хате?

— Да. Где ж еще.

— Тогда все. Вали и меня жди.

Отключилась. Он прошел обратно к выходу, наследив еще, стянул обувь неуклюже, вышел в одних носках на площадку, прикрыл дверь осторожно и на цыпочках по холодному полу побежал назад.

Она не любила эти странные черно-стальные коридоры и режущий синий свет. Бегаешь тут как мышка, над которой равнодушные ученые постоянно ставят жуткие эксперименты, а ты все никак не умрешь. Но зато это приносит неплохие деньги, и возьмут сюда тоже не каждую. Можно и помучаться, напиться потом, развлечься и забыться. Людей, которые сюда ходят, она тоже терпеть не могла. Проигрывают огромные деньги, литрами хлебают дорогущий алкоголь и пристают к девчонкам. Гогочут все время, орут, шутят мерзко. Конечно. Там наверху, в обычной жизни, они прилизанные топ-менеджеры, упакованные владельцы компаний, заместители и руководители отделов. У многих наверняка есть семьи, приличные родители, благотворительные проекты, ухоженные розы и идеальные газоны. Чистота и красота. Но здесь, ночью, в подпольном казино, они выпускают наружу все то, что днем прячется за гладко выбритыми щеками и аккуратно подчищенными бумажками. Им пока еще необходимо скрываться, но однажды этот мир перестанет прятаться и вырвется наружу, чтобы поглотить город. Она разносила напитки, принимала заказы, могла и пофлиртовать с клиентом, ведь именно для этого нужна короткая юбка и туфли на высоких каблуках. Ее открытая майка блестит золотой чешуей в странном синевато-дымном свете и иногда она чувствует себя королевой, пока какой-нибудь кретин не отмахнется от нее брезгливо или не обматерит. Такое случается нередко, и за это ей тоже платят. Игровой зал бурлит, как и всегда, волнуется, искрит молниями азарта. Делайте ваши ставки. Она лавирует между столами как ящерица, носится сквозь завораживающий дым, ловко обходя проплывающих мимо клиентов и другой персонал. Снова черные коридоры, здесь можно немного выдохнуть, но совсем расслабляться нельзя. Не нарваться бы на Виктора, Ритка говорила, что сегодня главный сильно не в духе. Впрочем, он, кажется, всегда такой в большей или меньшей степени. Бежишь ты эдакая стильная по коридору, вся устремленная к клиенту, которого с большим трудом едва смогла расслабить и вовлечь в игривое общение, как слышишь вдруг позади неприятный, как скрип пенопласта по стеклу голос: «Таааак…штооооп! Кто это у нас такая!? Ну-ка, ну-ка, иди сюда. Да. Да, ты! Че стоишь!?…Так, кто ты у нас Снежана, Виолетта, Маргарита? Гы-гы.» — трогает своими раздутыми пальцами бейджик — «А не, ты ж не новенькая вроде, но тупая, медленная такая вся, ниче не реагируешь, когда тебе сказали! Ты слышала, когда сказали тебе подойди!? Слышала!? А че не подошла сразу!? Ты из деревни, что ль приехала? Я таких не беру…Ладно вали пока. Беги отсюда!». Это только в лучшем случае Виктор велел проваливать, а в худшем мог лишить премии или даже месячной зарплаты, иногда ударить по щеке ладонью, начать издеваться над твоей внешностью или выдумывать несуществующие провинности, за которые полагается мыть уборную или разбирать хлам на складе. Он был весь такой здоровый и крупный, не накачанный с бицепсами, но и не пухлый толстяк, мужик с крепкими ручищами, но мелкими глазками и острым противным носом. Всегда одевал темную дорогую рубашку и чистил ботинки до блеска. Постоянно проверял на месте ли понтовые золотые часы на левой руке. И вместо «Стоп!» говорил «Штоп!». Поэтому и кличка у него была такая, за глаза, конечно. Виктор «Штоп». Тех, кто работает давно он рано или поздно запоминал и доставал намного реже, но, тем не менее, и они тоже могли порой не попасть ему в настроение. Кажется, пронесло. Только Ирка пробежала мимо по коридору с подносом. Она зашла в раздевалку, хотела минуты две передохнуть, и сразу же зазвонил телефон, оставленный в куртке. Иногда к ним в казино, неведомо как, попадали «залетные», такие которые не умеют играть и не знают, как вести себя в криминальной среде. А может быть, их запускали специально для того, чтобы напоить, выдоить, а потом еще и квартиру, например, ограбить. Пару раз, а может и больше, она выполняла подобные поручения, которые давал сам Виктор и при этом смотрел коварно и очень пристально, как бы объясняя молчаливо, что если что не так, то тебя первой и прирежут. Она таскала мужика по ночному городу, развлекала, потом попадала к нему в дом или в гостиничный номер, ну а дальше по обстоятельствам. Иногда удавалось узнать пин-код кредитной карты или что-нибудь еще интересное, и тогда уже начинали действовать шестерки «Штопа». Вот и он был такой. Залетный. Не совсем лох. Но все-таки лох. Финансовый аналитик в крупном банке как потом оказалось. Его бы точно раскатали, развели и кинули, по полной бы «обслужили». Но он ей понравился. И она его защитила, обогрела, отвела опасность, потому что она неплохо знала этот мир, а он не врубался ни во что. И они стали встречаться в итоге. Он, конечно, был женат, но и она не собиралась долго ныть, чтобы ушел и надевать кандалы брака, так что по большому счету ей было все равно. Да и вообще не из-за его денег или статуса она это делала. Не такой уж он был и крутой. Просто как отдушина, как возможность пожить что ли. Почти год уже вместе. И вот он позвонил и сказал что убийство какое-то, кровь. Что за дела? Придется убегать и просить Марину, старшую смены, чтобы прикрыла. Наверняка бабки за это попросит, но ничего, она отдаст.

В квартире как-то таинственно тихо и холодно, мурашки бегают по рукам. Дурацкая у него привычка, берет из пепельницы бычок, отрывает фильтр и кладет отдельно на столе, потом еще один рядом и еще, получается стройный ряд. Он часто так делал, она смотрела, раздражалась, но почти никогда не просила прекратить. А теперь нужно встать и пойти включить в кухне свет, потому что от этого, наверное, станет теплее — странная мысль пришла. Нажала кнопку. Вернулась. Сразу стала заметной гора немытой посуды в раковине и одинокая кастрюля на плите с вилкой внутри. Заброшенный быт. И где-то там за стенами лежит труп человека.

— Выключи, я тебя прошу!

— Че в темноте то сидеть?…

— Выключи!!

— Не ори…

— Я ору!? Да, ору. Прости… Че делать то будем?

— Совещаться в темноте…

Она опять вышла, нажала выключатель и снова пришла.

— Думаешь, мы так будем сидеть, и не увидят, не узнают?…

— Просто люблю, когда темно.… Там кровища. Следы…

— Давай я схожу, посмотрю?

— И сосед пропал… Ну, сходи, дверь то открыта, милости просим.

— А че за сосед?

— Ну, я пошел, короче, мусор вынести, а он там ходит… потом в хату зашел, потом зашли два мента, а потом его убили…

— Кого?

— Что?…

— Кого убили? Соседа? Ты ж говорил…

— Нет. Мента. А соседа нет. И второго тоже. Куда-то, блин, делись они…

— Ничего не поняла. Ладно, я пошла, а ты сиди не шевелись и бойся, может, пронесет.

— Ну ладно, давай…

На самом деле дверь открыта. В квартире кажется никого. Она аккуратно ступила на коврик в коридоре. Действительно кровавые следы повсюду и его ботинки валяются рядом, носками в разные стороны. Труп отсюда не видно, но теперь понятно, что он здесь точно есть. Ей не было страшно, совсем, и как будто так и должно быть, а еще захотелось сделать уборку и вроде как не для того чтобы замести следы, но просто по-женски, пусть станет чисто. Она медленно сняла туфли, надела чьи-то мягкие тапочки, походила, осмотрелась, заглянула в туалет и в ванную, нашла швабру, ведро, тряпки и моющие средства. Отмыла кровавые следы. На труп не взглянула, как будто его здесь нет. Тошнить — не тошнит, и убежать пока тоже не хочется. Решила посмотреть карманы курток в коридоре. В этот момент зазвонил телефон:

— Ты че так долго!?

— Нормально все. Приду щас.

— Давай уж приходи…

А вот и ключи во внутреннем кармане. Надо проверить подойдут или нет. А одежды то много. Здесь не один сосед живет, а несколько. Или это все на одного куртки? Может и так. А если он сейчас вернется и войдет, дверь то не закрыта. Точно она забыла щелкнуть замком. Заходи кто угодно. Стоп. Ключи здесь. Хозяина нет. Его тоже убили? Или это он убил? Что там мой дружок говорил, что за ахинея? Вошел сосед, потом за ним два мента, теперь один из них мертв, а второго и хозяина квартиры нигде нет. Так? Обошла все комнаты, в кухне побывала. Никого, вообще. Может и к лучшему, да и какая разница кто кого убил? Но если грохнули, значит за что-то? Полиция не едет, никто ее не скручивает, значит не вызывали, и никто ничего не видел, а они таскаются сюда как к себе домой. Она нашла на кухне пакеты, в один сложила его ботинки, в другой свои туфли, потом в чужих тапочках вышла на площадку, закрыла дверь на ключ, почти сразу подобрала нужный, и в этот момент он опять стал названивать. Отвечать не стала, вернулась в квартиру. Он все также сидит на кухне в экран смотрит.

— Че ты долго то так!?

— Я вымыла там все. Твои боты принесла…

— Ну, спасибо! Прям просто класс! Жить без них не могу!…И че реально, слышишь че, он там лежит, прям реально, он сдох!?

У него как будто мигом нервы сдали, лицо вытянулось вперед вместе с шеей, и голос зазвучал панически-неестественно.

— Успокойся…Ну лежит. Значит, ты говоришь, сосед зашел туда, а за ним менты? Так было?

— Типа допрос щас будет или что?

— А что нельзя? Дай сигарету. Давай расскажи, без паники, нормально все, никто не видел, давно бы нас уже забрали.

Она села на табуретку, прикурила, жадно втянула дым.

— Да ладно тебе… Ну короче. Прям по минутам все рассказывать?

— Да. — Она улыбнулась притворно.

— Не, ну это…короче, сосед он терся на площадке, я мусор выносил…

— Дальше че было? Ты яснее можешь говорить… ну типа подробнее как-то?

— Улики, прям все, детали тебе надо…ты прям Конан Дойль!

— Конан кто? Конан-варвар?

— Да не…Ты Шерлока Холмса хоть знаешь?

— Ну, знаю…

— А Конан Дойля нет?

— Нет.

— Вот, блин, молодежь пошла… А что вы хотели, да? Виртуальные миры все эти, персонажи, компьютер, ниче вы не читаете, не знаете…

— Короче, сосед зашел в квартиру и прям сразу за ним менты, или как ваще все было?

— Нет… сосед к себе. А я домой. Потом смотрю, короче, в глазок, а там менты стоят, прям, знаешь такие, “полиция” написано, вот это все, и я типа, ну ладно, испугался я, стремно стало, пошел в кухню, а потом уже, только потом, выглянул, а дверь открыта…

Он говорил, а она почему-то думала про отца. Совсем не к месту и не ко времени, но на самом деле он будто бы всегда был с ней и никогда не отпускал. Когда она работала, когда напивалась, когда развлекалась и когда совершала преступления, он всегда как бы прятался что ли внутри, где-то на дне живота, во внутренней человеческой темноте и не давал ей оторваться и забыть окончательно себя и эту всю грязную жизнь, которая достала, и эти бесконечные мысли, о том как больше заработать, и постоянную ложь, и вообще все. Вот он сидит в комнате на диване и смотрит в одну точку перед собой, за спиной у него малиновый советский ковер. Морщинистое лицо с бородавками, на которых мелкие неприятные волоски. Непонятные глаза, и веселые и грустные одновременно, кажется, скажешь что-нибудь, и он рассмеется заливисто так, с любовью, как в старые добрые времена или наоборот, обидится как ребенок и начнет плакать и ты не знаешь какая будет реакция, словно он все время на некой эмоциональной грани, как на лезвии ножа, но молчит, в итоге молчит и не говорит вообще ничего. Папа. На нем современная зеленая кислотная футболка с надписью, которую она зачем-то купила и спортивные штаны. У него и раньше были странности, иногда то, что называется немотивированная агрессия или политический бред, но когда он однажды сказал, что за ним следит ФСБ, она бегом рванула к себе в комнату, рухнула в компьютерное кресло, как тяжеленный состав с моста, и поняла что испугалась так сильно, как не боялась никогда в жизни. Если бы это было нечто более необычное, скажем, кто-то подавал бы неведомые шифрованные знаки из космоса, или в подвале бы хранился некий секретный прибор для спасения человечества, ее бы так не трясло, но все прозвучало буднично и банально, просто обыкновенное сумасшествие пришло в их жизнь, и ей стало по-настоящему страшно. Именно от того, что это обыденно — за ним следят, не оригинально совсем, но проникло к нему в голову, и он не может теперь эту стандартную чушь отделить от реальности. Именно это означает, что отец потерял разум, а не то, что он говорит о Ленине и Фиделе Кастро так, как будто они жили в одно и то же время. Потом он стал забывать родителей. Не узнавал родственников на фотографиях. Собственную жену, то есть ее мать, вообще не замечал. Мама тоже сильно постарела, но соображала очень хорошо и, наверное, именно поэтому и не хотела принимать реальность. Постоянно ходила со скандинавскими палками, на разные оздоровительные собрания от государства для пенсионеров, на бесплатные экскурсии, завела себе там подруг, все время бегала к ним в гости или часами болтала по городскому телефону, а сошедший с ума отец был в другом, параллельном мире. Мать тоже делала вид или что, его вообще нет, или что ничего не происходит, и поэтому постоянно забывала давать ему таблетки, не говорила с ним, не сидела, не жалела. А она врала, что работает в банке, считает ночью деньги, еще что-то там такое изобретала, но иногда ей казалось, что это вообще никого не волнует. Мать все равно не слышит, у нее своя придуманная жизнь, отец тем более. Но она любила его. Где-то там в глубине. И ненавидела до жути и злилась, и много раз хотела просто кинуть их и тупо сбежать. Но придет домой утром, сядет с отцом на диван, помолчит. Лучи солнца освящают потерянное старое лицо. В руках у него сложенная газета, которую он не читает. И она сидит. И не уходит навсегда.

Люди часто совершают странные вещи, совсем нелогичные и иррациональные, иногда даже как будто специально действуют вопреки всякой стройности и рассудительности. У тебя был тысяча и один вариант как поступить, достаточно времени, чтобы подумать, но решение ты принял в итоге самое нелепое и странное. Некоторые потом начинают бегать и суетиться, пытаются все отмотать назад и делают еще хуже, совсем запутываются в личных хитросплетениях. Но иногда, конечно намного реже, получается все, если не исправить, то как-то выровнять и пригладить. И самый худший вариант, врать себе и делать вид как будто ничего не произошло. Как теперь жить дальше? Могут ли они что-то изменить? Можно просто оставить все как есть, бросить, прямо на этом странном этапе и уйти каждый в свою сторону. Что будет, то и будет. Или продолжать. Сейчас они вдвоем копаются здесь, в этой обыкновенной, в общем-то, квартире, но с трупом в полицейской форме. Все изначально пошло как-то не так. Они здесь не потому что кто-то очень злой и нехороший кого-то цинично убил, а потому что с самого первого дня они выбрали неправильный путь, жить ради того, чтобы получать удовольствие, врать родным, врать жене, врать самим себе и наслаждаться и думать, что так и надо в принципе. Она его, конечно, не любит. И он ее тоже. Теперь роются вдвоем в чужих шкафах. Он, наконец, перестал бояться и вернулся сюда вместе с ней. Время часа три ночи. Самое тихое и подходящее для совершения темных дел. Наиболее низкая активность. Он не поленился, встал на колени и заглянул на нижнюю полку старого шкафа. Потом с удивлением и одновременно брезгливостью стал доставать оттуда пачки с деньгами. Много. Даже слишком. Она усмехнулась. Теперь их точно убьют.

— А ты вообще уверен, что типа это реальные менты?… — спросила она так, будто и не видит сейчас никаких денег.

— Ну как бы блин…знаешь это…они мне корочки такие красные, да, не показали и типа не представились… смотри сколько бабла…

— Да вижу я… но как-то не особо радует, знаешь. Чувака короче убили. Но бабло не взяли. Бред. Может это вообще не менты?

— Да может…все может…

— Знаешь что, давай-ка мы с тобой сейчас оставим все здесь, ну, типа на месте и поедем к Виктору…

— К кому?… Я думаю, может соседей спросим, ну вдруг че видели?…

— Ты дурак или прикалываешься?

— Извини…

— Ты нервный…

Она сфотографировала труп на телефон, вдруг в криминальном мире его знают.

Такси мчалось сквозь мрак ночного города, мелькали за окном яркие, привлекательные, но не имеющие за собой подлинной радости огни вывесок, иногда пролетала по пустым тротуарам молодежь на современных подсвеченных самокатах, им с виду было весело и легко, но может быть таким путем они хотят на самом деле лишь ненадолго сбежать от своих собственных внутренних чудовищ и угрожающей кроваво-серой повседневности, и одинокие странные люди, которых иногда можно заметить на этих лишенных сострадания улицах, тоже как будто не помнят, откуда они вышли и куда идут. Город притаился в засаде как хищник и тех, кто слишком беспечно и невнимательно движется в нем, он иногда похищает и уже не возвращает назад. Стеклянные и причудливые новые офисные здания, спящие пока огромные торговые центры и медленно сгорающие как советское прошлое буквы “М” никого не жалеют. Играет в такси странная музыка, разные песни, но один и тот же ритм, набор едва связанных между собой слов, а певец как будто все время на кумаре, и тебя, хотя ты и не можешь это слушать, качает и несет вместе с ним, и пропадают мысли, и чувства тупеют, и тебя самого как будто тоже нет, и все неважно, и только машина движется к моменту, после которого можно ли будет повернуть назад, никто не знает, но и это не имеет значения, и нужно очнуться, но мелькают огни, и желание воевать с этой жестокой ночью взять негде. Он сидит, отвернувшись и глядит сквозь стекло, и она тоже, а водитель молчит.

К Виктору они попали быстро. Он сидел в кабинете, в своем кожаном дорогом кресле, за почти черным столом из редкого дерева и гонял в пухлых пальцах игровую фишку. Она села напротив, а он не знал, куда себя деть, и жался к диванчику у стены, то упадет на него, как вымотанный и надоевший всем страховой агент, то встанет.

— Вить, посмотри, Вить, вот фотка… — начала она как будто не с того, забыв поздороваться.

Штоп глянул скучно, хмыкнул:

— Прикольная фотка, че, я пацанам скину, так поржать чисто на дохлого мента…

— Вить, подожди, ну Вить, ну, понимаешь ты же, ну, да, Вить, ну, это ж не просто так, ну как бы, да, ну, ситуация, ну, блин… — дергалась и елозила на стуле она.

— Это ты что ль его?…Не ну зачетно порешала, теперь на Колыму или куда там, еду в Магадан, га-га, а погоди, да-к ты ж не хочешь?

— Вить, ну блин, ну Вить, ну не я, ну блин, ну веришь, нет…

— Че ты нукаешь все время, че скулишь постоянно, мне думаешь тя жалко что ль когда ты ноешь, прям думаешь, че блин сердце рвет, ща за границу побегу с тобой?

— Да не, ну Вить, прости…

— А хахаль твой че молчит как рыба мертвая, или он грохнул мента?

— Извините… — только и смог сказать хахаль.

— Поздно извиняться…Тебе, че бабла надо? Не, не дам, вали отсюда… — как-то вяло изрек глубокую мысль Штоп, и не наорал и не дернулся даже чтоб их выставить.

— Вить…бабла там море просто, я те реально говорю! И мент лежит, прикинь, мы зашли такие короче, а он там, трупак реально! И бабло никто ваще не взял, прикинь, Вить, в пачках таких, ну как там типа барыги там, ну, ганста… Ну, Вить, ну, не молчи…

–…Мне чет как-то не особо интересно просто… Ну и где, не вы значит вальнули? Тааак, штооооп… и прям реально много бабла? Ну смотри значит так… че ты от меня то хочешь вообще?

Штоп вроде бы продолжал изображать глухое безразличие, но его темные глазки пронырливо забегали, не слишком заметно, но засуетились, и она поняла, что подцепила его, и старший теперь считает в уме варианты.

— Не ну Вить, он там щас лежит на хате, а давай мы бабло тебе принесем, и никого там, а давай, Вить, давай принесем, а ты нам типа скажешь, че делать, ну, или как-то или что…

— Лучше “как-то”. Но можно “или что”. А че я вас грохну, бабло себе возьму, нормальный вариант, давай, дуйте куда там, где там. Ладно, не ссы, шучу, нормально, тока мне потом не прилетит, какая обстановка, че скажешь?

Штоп, кажется, слегка ожил и даже немного развеселился.

— Да мы не знаем, Вить, ваще не знаем, Вить, там просто блин… а давай ты расскажешь? — и она посмотрела на хахаля.

— А… да там… ну да… зашли менты… два мента… а потом трупак оказался… и никого… вообще… и бабки… да, есть… много…

— Вить, а может ты пробьешь, ну, по своим, может это и не мент совсем, а так лошок какой-то?

— Не похоже… что лошок. Ладно, я побежал прям, пробивать, разруливать твои проблемы, а ты давай че тоже беги, тащи бабло, и может я стану типа еще добрее, ну и как бы лояльнее, да, ко всей этой ситуации…

— Прям все? — спросил хахаль невпопад.

— Что все? — не понял Штоп.

— Ну, бабло, прям, все нам… ну… доставить?

— Ты мне хоть че-то, блин, доставь, хоть каплю удовольствия, а то я тоже знаешь, щас пару фоток сделаю, с мертвыми такими чуваками, типа он и она, последняя любовь, Титаник расстреляли, все дела…

— Я поняла тя, Вить, я принесу, я говорю, я те, я точно, Вить… ну мы погнали?

И снова мимо летит ночной город, а они как будто спрятались от него в уютном салоне, горят впереди на панели приборы, и водитель снова ни о чем не спрашивает, и можно посидеть, о своем подумать, и не надо разрешать приходить мыслям о том, что все же придется открыть дверь, и что-то делать, и будет страшно и неприятно и тяжело, и я не хочу. Но это понимание все равно пробивается, и где-то слева внизу живота нарастает издерганная беспорядочная тревога и стремится заполнить собой все внутри, и хочется бежать, но неизвестно куда, просто, даже не бежать, а метаться как глупый зверек. И ты борешься, но как-то вяло, и страх побеждает, и охватывает всю тебя, до самого горла, а потом отступает, но через пару минут приходит снова и разрастается еще больше. Только бы губы дрожать не начали. А зубы, кажется, немного стучат. Он опять смотрит в темный аквариум с машинками. Нет, не стану его изучать. Отвернусь к своему киноэкрану. А он смотрел на какой-то переулок, такой же, как все, ничего примечательного, и вдруг увидел, как двое мужиков заталкивают в черный внедорожник женщину, а та отчаянно сопротивляется, но они быстрее и сильнее. Все это мелькнуло и промчалось в один миг, лишь темные силуэты, никаких особых примет, лиц, номеров и вроде бы все как было, водитель не видел, она тоже, никто не кричит, не вопит, и даже будто и не было ничего, видел ли он вообще, да нет, точно видел, видел реально. Почему именно сейчас, когда они едут в эту криминальную хату? Секунда, наверное, всего, но он четко понял что происходит. Ну и ладно, промолчать, кому какое дело, ну, на самом деле, что он сейчас начнет орать во всю глотку, ментам названивать, поднимать дикий шум, и все именно тогда, вот почему, ну почему именно тогда, когда они сами в полном ауте. А время то идет, ее, наверное, уже похитили и везут, чтобы мучать, например. Надо решать. Если звонить то сейчас. Да нет, ну зачем, ну не знает же никто, столько проблем, да и неудобно как-то, нет, специально ты тянешь время, ну и что, просто забью, и никто не узнает. Звони, прямо сейчас звони, счет идет на секунды, промедлишь еще, и ей точно конец. Да ну, не моя это тема, не касается меня, плевать, просто плевать и все. Нет, просто сделай, не думай и сделай. Рука полезла во внутренний карман за смартфоном, нащупала его, и на этом все, остановилась. Играла электронная музыка, словно пела без слов о бескрайних городах будущего, которых еще нет, но слушаешь, и будто ты уже путешествуешь по ним, носишься как луч цифровой энергии. И там, среди этих высоченных домов, уходящих за искусственные облака в суровое техногенное небо, там давно уже все потерялись, и никто никого не ищет, да и не хочет искать.

Такси остановилось на дороге, они вышли и медленно, словно на казнь, пошли туда, где их съемная квартира и гора денег, которые почему-то оказались убийце не нужны. Понемногу светало и окна домов не спеша выходили из темноты, как измученные стражи, отбившие атаку неведомых сил, замирали и смотрели на них, вглядывались устало, и пропускали вперед, во дворы, в глубину нового странного дня. Мимо прошел расхристанный мужик с волосатой грудью в открытой сизой майке, джинсах и одном шлепанце. Его штормило на девять баллов, и непонятно было, как он вообще идет и не падает лицом в асфальт. Ноздрей коснулся резкий запах противного одеколона, смешанный с алкогольным дурманом. Пьяный уперся в капот припаркованного серого «опеля», завыла сигнализация, но он не удивился, постоял секунд десять, словно решая что-то, а потом зашагал себе дальше, неприкаянно качаясь туда-сюда, но все же неведомым образом удерживая равновесие.

— Нарезался… да… жесть… — сказал ее любовник — И это… короче… я думаю, там типа сосед убил, ну, а кто еще?… Че он на площадке там делал?…

— Мало ли че делал… хотя… а че конкретно делал? — спросила она.

— Да говорю ж, курил… я еще удивился, чего он именно там то курит, нет бы выйти там на балкон, ну или что-то…

— Ну, типа да, типа нервничал перед убийством, все такое, хотя тоже бред…

— Не знаю… мож проверим как-то?

— Ну и как? Ты ж говорил, он сбежал, исчезли типа все… а ты видел вообще это, или это фантазия твоя такая четкая!? — вдруг накинулась она, понемногу соображая и разгоняя туман в голове.

— Че видел то!?… сосед зашел…погоди… бааааалин, точно, я ж не видел нифига, куда он типа смылся, туда, не туда, я мусор выбрасывал, а тупой сосед зайти куда угодно мог, ваще!

— Может он умный… — она мрачно улыбнулась.

— Да ладно перестань. Корявый он. Спортивки, все дела. Поперся… да… мне кажется не в эту, а ну да, в соседнюю хату точно.

— Ну, я зайду, спрошу тогда, а че, не вы убили, а реально че, давай!?

— Прям, так вот спросим?

— А прям вот так! Прям в наглую!

— Ну… я не знаю… а хотя давай… мне пофиг уже все… — он говорил и все время ловил себя на том, что ребра теперь изнутри постоянно царапает когтем мрачное беспокойство о той женщине, которую похитили, а он ничего не сделал, хотя и мог вполне. И может быть даже это был такой спасательный круг, возможность исправить все как надо и жить себе дальше, ну не посадили бы его, не посадили, и все бы прояснилось, и тетку бы спасли, и стало бы легко на душе, ну поторчал бы в обезьяннике, подумаешь, а теперь его так и будет терзать. И надо постоянно говорить, нести какую-нибудь чушь, для того чтобы не слышать этот неумолимый голос правды. А вот и серая дверь подъезда. Она приложила ключ, и замок тренькнул обыкновенно, так как будто они просто идут домой с легких дружеских посиделок. Иллюзия нормального человеческого быта. Но внутри пустота и мрак. В мутном начинающемся безумии, которое медленно расслаивает личность на две части, они приехали в лифте на этаж и позвонили соседу в дверь. Он, конечно, сразу не открыл, потому что время было часов пять утра, но она продолжала настойчиво трезвонить. Наконец, послышались шаги и, кажется, замерли с той стороны.

— Откройте, полиция! — гаркнула она сорвавшимся голосом.

Дверь осторожно приоткрылась, и показался небритый человек в спортивках и драной футболке.

— Типа не полиция. Извини. Мы соседи твои. Ну че, не ты убил!? — почти рявкнула вдруг она и мигнула своему любовнику, как бы спрашивая: «Его он видел или кого-то другого?». Тот ответил странным движением губ и всего лица, что да, тот самый. Сосед тем временем вышел спокойно к ним, наклонился лениво, коленку почесал:

— Кого убили то? Че ты орешь?

Она хотела что-то сказать и любовник тоже, но она все-таки опередила:

— Да кошку нашу, прикинь, возле подъезда, у нас кошка есть, идем такие, а она лежит, как будто растерзали…

— Подростки, небось, бухают здесь во дворе, не знаешь что ль?

— Да знаю. Короче, ты не видел кто, чего, каким макаром?

— Да я, блин, играл всю ночь, ну, типа в танчики, ну, знаешь там да, онлайн короче, щас чет вот тока рубанулся… А вы, че, типа, тусить ездили?

— Ну да. Такие приезжаем, а кошка сдохла. Мы ее просто ну… как бы потеряли… а теперь нашли таким вот странным образом.

— А может это, типа, страшная месть вурдалаков…?

— Типа знак, что нам скоро конец? Возможно. Ладно, давай, спасибо, я вижу, что ты не убивал.

Она попыталась закрыть дверь, давая понять что уходит, но сосед уперся:

— А может как-то побухаем вместе? Не ну, не щас, потом, я вижу просто у вас бабки есть, и все такое…

— Ты прав. Но у нас щас типа ситуация, нельзя так сразу надираться…

— Так я и говорю, не щас конечно…

— Ну да. Потом. За стресс и горе. Давай. А мы пойдем пока. Да не туда! — она потянула за рукав любовника, который почему-то стал хвататься за ручку двери квартиры с трупом.

Сосед гмыкнул и скрылся в своем жилище. Они пошли к себе на съемную. Постояли в коридоре минут пять. Затем она достала потрепанный, но современный рюкзак с верхней полки и бодро сказала:

— Ну, что, пошли за бабками?

И снова такси, и раннее утро в неприветливом, но богатом городе, которому может быть и не надо вовсе просыпаться и снова начинать безумную охоту за успехом, за признанием, за славой, за фейерверком достижений, да и вообще тупую просто на самом деле борьбу за выживание под жестоко нагревающим асфальт солнцем, которая в сущности ничего не меняет и безразлична к тем, кто все же победил, но перестал быть человеком. Летят машины, ползут автобусы первые, легкая дымка висит, и она переводит взгляд на два пакета в его руках, которые он неуклюже прижимает к себе, потому что все деньги в рюкзак не влезли, и он теперь неловко себя чувствует с этой ношей. А она наоборот оживилась, и ей как будто все нипочем, хотя бы сейчас, пока они едут вдвоем на заднем сиденье. Пихнула игриво его локтем в бок, шепнула громко:

— Не спи! Проспишь свое счастье! — и затараторила дальше — Слушай, а ты ниче, ни это самое, не под прикрытием, ну просто я подумала щас, ну вдруг ты под прикрытием во всей этой ситуации и круто было бы, когда нас Виктор будет убивать, а ты такой выхватываешь ствол и типа мочишь его первым, и спецназ врывается, и типа замедленно так это все, ниче ты это самое, не мент, а че ну круто было бы, ну соглашайся!?

— Не, не мент…

— Да говори, не ссы, таксист не слышит, Бабиджон по-нашему не понимает нифига!

— Не мент я… Да перестань, ну че ты руки дергаешь?

— Я так. Ну, мне прикольно просто. Ну, блин, ну подыграй!

— Ты пьяная что ли?…

— Дурак… А ты, ваще, ну, мог бы быть крутым, просто ты такой это… ну, тя надо подучить там, накачать короче, все дела…

— Я тебе мячик что ли, накачивать меня!?

— Ты просто не брутал, а щас брутала надо, и разрулить, короче, так по четкому, быков всех раскидать, бабло на базу, и так далее…

— Бабло то есть…Мы, может, убежим вообще? А что это мысль кстати!

— Нельзя…

— Почему?

— Крысами типа станем…Мы обещали и вписались… Раньше надо было тумкать.

— Ты права. Но не права. Ладно. Проехали.

И снова дикие черно-стальные коридоры по которым топают на выход люди в дорогих пиджаках и с красными глазами, суетятся девчонки, как всегда бузит кто-то, который не доиграл и не допил, а молодой бык в черной футболке и с большими мышцами его выпроваживает, носится как ураган администратор зала, и еще одна бешеная ночь в подпольном казино нехотя и рвано движется к своему концу. Виктор встречает их у входа в свой кабинет и сразу приглашает внутрь, садится в кресло вальяжно, спрашивает:

— Ну что, сорока, принесла мне на хвосте проблем?

— Конечно, Вить, со всей ответственностью… — она плюхнулась напротив, водрузила на стол рюкзак — тут типа бабки и еще вон там в пакетах… а мы возьмем себе,ну, так немного, просто, знаешь… ну здесь прям проиграть хотя бы, а?

— Ну, ты ваще даешь, сорока… а тут реально много! Много, блин!… Че говоришь!? Да забирай себе, да хоть полпачки! — Виктор достал одну, начал вскрывать, но упаковка была на совесть, и он не доделав работу кинул денежный брикет ей. Она странно поймала его предплечьями и прижала к бедрам.

— Вить… типа не убивай нас… пожалуйста?

— Да ладно, че ты… перестань! Или ты думаешь, я за базар не отвечаю?

— Чет подобрел внезапно так… — пробормотал любовник издалека, от дивана.

— Тебя не спросили. Короче. Давай пакеты не стой. Отлично. Там щас буровят, ну ты знаешь, как всегда, пойду разруливать, а вы сидите тут, прям тут, и чтоб не лазили, вам щас нельзя, светанетесь, и все, под мост и в воду, но сначала будут пытать. Ладно. Короче. Я пошел.

Виктор встал и вместе с рюкзаком и пакетами вышел в сумрачный галдящий коридор. Она тоже поднялась, но поздно, когда Штоп уже скрылся, заголосила: «Вить, я с тобой пойду, Вить!», проковыляла два метра, подумала отстраненно, что во сне ее точно задушат, рухнула на диван и сразу же отключилась, прямо здесь в кабинете. Любовник стоял молча и наблюдал.

Она проснулась через много часов, а может быть минут, лежала с закрытыми глазами в странном полузабытьи и не понимала, где находится. Сначала думала что дома, но нет, там запахи другие, там все пропахло отцом, потом решила что на съемной, секунду подумала, нет, тоже нет, и вдруг разом обрушилась на ее уютную темноту под веками вся прошедшая дурная и преступная ночь. Но они же в безопасности!? Она с трудом открыла глаза и резко села. Это еще как сказать. Безопасность. В кабинете у Штопа их, конечно, вряд ли кто-то убьет. Никто не тронет. Кроме него самого, жестокого, наглого, хитрого и жадного бандита. Нельзя, вообще нельзя, ни одной даже миллисекунды нельзя думать, что он их друг. А где, кстати, партнер и напарник? Так вот же он сидит в ногах, с краю, наушники воткнул, а голову откинул назад на спинку дивана и похоже дрыхнет. Ну и что делать? Тихонько пихнула его ногой без туфли. А где они, кстати? Не увидела и двинула сильнее. Он вздрогнул, очухался, вытащил наушники и начал бессмысленно вертеть головой.

— Не на Луне не ссы, у Штопа в кабинете — сообщила она безразлично.

— Еще лучше. И что произошло?

— Ничего. Смотри, кстати брикет с баблом вон на полу валяется…

— Действительно… А Штоп не приходил пока мы дрыхли?

— У тебя хотела спросить…

— Логично. Не знаю. Ты отрубилась, а я потом, почти сразу.

— Понятно… Я думаю, короче, все-таки сосед убил, пока ты клювом щелкал. Он сначала типа такой, танчики, там все дела, бухнуть по дружески, и я поверила, но он реально мог же, блин, следил в глазок, пробрался в хату и убил, а мент второй лежит там у него щас в ванной где нить, такой весь бледный и холодный, тоже труп…

Любовник повертелся лениво, размял кости, но с дивана не стал подниматься, сказал только в ответ:

— В глазок… У тя не задрот сосед, а злодей прям получается, Фантомас в маске соседа какой-то…

— Не, а че! Кстати! Тока это реальный Фантомас, без маски он так и выглядит, а кто тебе сказал, что это инфернальный красавец какой-то, нет, обычный человек, сидит в танчики играет, а остальное время фантомасит!

— Фантомасит… так говорят?

— Говорят…

— Кто?

— Штоп говорит…

— Точно?

— Нет. Я тока щас придумала.

— Ладно. Придумщица…

После сна некоторое время было хорошо, он как будто не помнил, что из себя представляет и куда попал, можно было легко болтать, шутками перекидываться, а теперь начали одна за одной проползать в голову мысли, одновременно и про обманутую жену и про ту похищенную женщину, которая, наверное, тоже была кому то нужна, а своей что он скажет, как объяснит такое долгое отсутствие, а он получается виноват и здесь и там, и не дает все это жить, а он живет и алкоголя не видно, поискать, что ли в ящиках, выпить сразу бутылку целую и забыться. Он встал, начал нервно ходить по кабинету, так и не решаясь подойти к столу Виктора и начать рыться там. А она сидела на диване, поджав ноги, и грустно смотрела как бы сквозь него, спутанные волосы некрасиво топорщились, но она, кажется, не собирается делать укладку. Он, наконец, решился дернуть ручку, но ящик не открылся, схватил другую, но и здесь глухо, только третий поддался, но внутри были только бумаги, ничего положительного. Он думал, что она сейчас ругаться начнет, мол, отойди, это все не по понятиям или что-то в таком духе, но вместо этого она произнесла с каким-то странным надрывом:

–Вот наша жизнь, блин… кхе… кхе… кашель! Тьфу! Короче… кхе… жизнь. Она как русская рулетка, блин, не знаешь че те выпадет, могли же нас убить вчера, спалить на хате, я не знаю, Штоп козел, хотел же грохнуть, хотел, но нет, а нас блин пронесло опять, и все блин дурь, бессвязное какое-то…

Конец ознакомительного фрагмента.