Порочный треугольник

Мила Кин

Выйдя из убежища детских грёз и столкнувшись с жестокой реальностью, юной и не в меру наивной писательнице в первую очередь нужно совладать с собственными душевными метаниями, не дающими смело взглянуть в лицо страху и увидеть возможности своего счастливого будущего. Кто поможет ей переступить через тяжёлые ошибки прошлого, обличаемые совестью, защитить то, что дорого и выбрать верную дорогу во взрослую жизнь?

1. Рождение

Вы помните день своего рождения? Ни третий, ни одиннадцатый, а самый первый? Как впервые открыли глаза, как сделали первый болезненный вдох? Акушера, который вас держал? Лицо своей матери в тот момент, её голос? Думаю, далеко не многие могут похвастаться таким воспоминанием.

Ева помнила. Она помнила, как свет впервые резанул глаза, как сквозь пелену пробуждения доносились чьи-то голоса, лицо врача в марлевой повязке, заплаканные глаза женщины — женщины рыдающей и улыбающейся так нежно и любяще. Первая мысль при виде её: «Мама». Она помнила, как впервые оглядела скупое убранство больничной палаты, где родилась. Родилась ли? Её тело давно появилось на свет, ему было уже почти 17 лет, а вот сознание… Этот день для сознания стал первым, до него не было ничего, совсем ничего, только кромешная темнота и странное щемящее чувство в груди — боли, предчувствия, надежды или отчаяния? Девушка не знала. Она вообще ничего не знала тогда. Не помнила кто она, где находится, и зачем. Как младенец смотрела вокруг себя непонимающими, замутненными глазами, медленно шевелила пальцами рук, ощущая их тяжесть и слыша шуршание накрахмаленной простыни, осторожно вдыхала воздух с неприятным запахом каких-то медикаментов, пыталась прислушаться к окружающему шуму: голосам людей, шипению и пищанию приборов, стоящих рядом с узкой койкой.

Пробудилась? Но перед пробуждением всегда бывает ещё что-то. Бывает прошлое, бывают сны. Нет, всё-таки родилась. Иначе это не назовёшь.

Ева помнила свою первую книгу — Энциклопедия «Всё обо всём» в картинках. Как тыкала пальцем в иллюстрацию, глазами спрашивая у матери: «Что это?» — и добрая, ласковая, но почему-то почти всегда заплаканная женщина медленно читала шрифт под картинкой, а потом добавляла ещё что-нибудь от себя. Как училась выговаривать первые слова, ей это давалось без труда, но почему-то говорить не хотелось. Просто не хотелось и всё. Изучив «первую книгу» за неделю, Ева училась читать. Чтение тоже пошло легко, полное отсутствие каких-либо знаний вакуумом втягивало в себя всю информацию извне. За год был пройден весь школьный курс чтения, письма, математики, физики, химии, биологии, иностранного языка. Всё принималось свободно и запоминалось хорошо, пока лечащий врач не велел сделать перерыв в обучении и дать мозгу заслуженный отдых. Однако вакуум продолжал тянуть, знаний всё ещё не хватало. Теория просто раскладывалась по полочкам и практически не занимала места, а пустота была огромной, давящей, невыносимой. Девушке не хватало жизненного опыта, её воспоминаний. Она не видела снов и ни о чём не мечтала. Всё что окружало Еву в её жизни — дом, отец и мать, врач, навещавший её пару раз в месяц, задний двор с высоким забором и огромным дубом прямо посреди ровного зелёного газона. Всё. Отец каждый день уходил на работу, за белую деревянную дверь в их прихожей. Но что там за дверью? Она не знала, не видела ещё ни разу. Все окна, выходившие в тот мир, были всегда закрыты плотными ставнями, остальные смотрели на задний двор. Заглянуть за дверь — табу, это запрещалось строго. Каждый раз, когда девушка спрашивала: «Что там снаружи?», на глаза её матери наворачивались слёзы и вопрос тут же отпадал, а затем он перестал озвучиваться вовсе.

В доме Ева всегда читала, книгу за книгой, жадно поглощая уже надоевшую сухую теорию физики или иностранные словари. Поначалу она только ела, спала и читала. Когда появилась потребность в новом ощущении, она стала выходить во двор, часто так же с книгой, чтобы посидеть на корнях могучего дуба, высоко выступающих из земли. Вскоре, это стало её любимым местом во всём крохотном мире. Она, если позволяла погода, с утра до ночи сидела на этих жёстких корнях с новым томом в руках, изредка меняя позу и разминая затекшие конечности и шею. Девушке постепенно стало казаться, что здесь пустота в её сознании не так яростно терзает и давит. А потом появилось ощущение, что могучее дерево, укрывавшее частую гостью своей раскидистой зелёной кроной от редких дождей и палящего солнца — единственное существо, понимающее её в своём неподвижном безмолвии. Ведь отец и мать даже со всей своей любовью просто не могли услышать отчаянного крика души, истерзанной пустотой. А Ева не знала, как выразить это словами, а может просто боялась снова увидеть слёзы матери и потерянный, почему-то в глубине гневный, взгляд отца. Огромный дуб просто стоял, благодушно подставив свои корни под ноги девушки, и терпеливо слушал её дыхание, биение сердца, печальные вздохи, рождённые непониманием собственных чувств. Всё больше и больше чувства говорили ей: «Есть что-то ещё — что-то огромное, бесконечно манящее и сверкающее, что-то за той белой дверью». Но она отчаянно гнала подобные мысли прочь, боясь нарушить родительский запрет.

Однажды утром раздался дверной звонок, и Ева услышала из прихожей знакомый голос врача. На сердце стало, как обычно, радостно — к ней снова пришла частичка того интересного мира из-за двери. Немолодой седой доктор, как всегда поговорил с юной пациенткой и её родителями, привычно расспросил о самочувствии, порадовался успехам девушки в освоении наук. Всё стандартно, как по списку, но вот прямо у двери бодрый старичок остановился и, укорив свою забывчивость, достал из потертого кожаного портфеля книгу. Книга, как книга: не новая, с чуть надорванным корешком и слегка выцветшей от времени обложкой. Он протянул её девушке. На немой вопрос матери доктор покачал головой и добродушно произнёс: «Одной наукой сыт не будешь. Без фантазии нет человека». Ева прочла вытесненные на плотном тёмно-синем картоне буквы: «Вокруг света за 80 дней» Жюль Верн. Название ей ни о чём не говорило, равно как и имя. Но в душе что-то всколыхнулось: «Без фантазии нет человека», значит на тонких жёлтых страницах ей принесли ещё один кусочек того мира, что так манит и завораживает, так ждёт, когда же эта белая дверь распахнётся и терзающая пустота в сознании наконец сможет быть заполнена.

К следующему вечеру книга была прочитана, через четыре дня она была перечитана трижды, а через неделю — буквально выучена наизусть. Такого количества эмоций и чувств в маленьком мире девушки не вызывало ничто. Вот она — жизнь, которая так ждёт её, вот реальность. Когда в вакуум что-то помещают, оно занимает всё пространство. Там ведь просто нет ничего другого. Теория, разложенная по полочкам, отошла куда-то на второй план и всё пространство во внутренней пустоте заняла мечта — первая настоящая цель Евы — тот мир, о котором повествовала ей волшебная книга. Девушке хотелось создавать и дополнять свои грёзы, которые колыхались золотистым мягким облаком в душе, оно просило новых и новых знаний о мире, тех знаний, что не найдёшь в учебниках, тех, что родились когда-то в воображении авторов чудесных сказок. Родители осторожно пытались объяснить Еве, что всё написанное в книгах такого рода — фантастика, когда принесли, из запертого до того дня подвала, небольшую стопку книг, на корешках которых потускневшим золотом было вытеснено «Жюль Верн». Но девушка этого просто не слышала, она кивала головой, со всем соглашалась, но перед глазами её было лишь это сверкающее знаниями сокровище чьей-то мысли. Она читала и читала книги, одну за другой, просила новых и новых. Когда закончился Жюль Верн, начался Джек Лондон. Настроение резко изменилось, во время чтения Ева чаще не улыбалась, а хмурила брови, но всё также жадно поглощала новую информацию. Золотое облачко мечты в её душе приобрело новые оттенки и продолжало расти с каждым днём. Затем был Ганс Христиан Андерсон — сердце девушки трепетно колотилось от сказочных сюжетов и абсолютно новых полётов фантазии.

После Андерсона Еве разрешили самой спуститься в подвал и выбирать, что читать. Глаза её засияли упоительным блеском, когда в тусклом свете небольшого помещения пред ней предстала вся семейная библиотека. Множество полок и множество книг, аккуратно расставленных в алфавитном порядке. Разноцветные ряды корешков плыли перед глазами девушки, она не знала куда смотреть, за что хвататься в первую очередь, как сделать выбор?

Дни полетели быстро, в нескончаемых страницах кардинально разных произведений Ева не замечала времени, её с трудом отрывали от чтения, только чтобы она не забывала, что нужно иногда питаться и отдыхать. Месяц за месяцем сны девушки становились всё ярче и прекраснее, всё больше сливались с реальностью. Мечта, живущая в душе, до того разрослась, что стала давить, распирать изнутри, рваться наружу криком радости, безудержным желанием свободы. Жизнь била ключом в книгах и в сновидениях, всё остальное казалось пустым и ненастоящим, скучным и серым. И как только начинали шелестеть страницы нового тома или закрывались тяжёлой дрёмой уставшие глаза, фонтан красок заливал всё вокруг и жизнь (жизнь ли это) становилась по-настоящему живой!

Конечно, это не могло длиться вечно, слишком много появлялось вопросов, слишком тесными становились стены уже ненавистного дома — мило обставленной тёплой темницы, которая отделяла Еву от настоящего живого мира. Наконец родители смирились с решением врача — девушка должна выйти в мир. Как бы ни было больно им снова её отпускать туда, как бы ни было страшно, без этого она просто не сможет жить, сойдёт с ума взаперти.

— Милая, завтра мы с отцом хотим сходить в зоопарк вместе с тобой, — голос матери звучал радостно, но почему-то иногда подрагивал, и глаза начинали предательски блестеть от наворачивающихся слёз.

Ева не верила своим ушам, ей хотелось прыгать от счастья, кричать, плакать, смеяться! Но она давно перестала выражать свои эмоции при матери, все чувства, касающиеся внешнего мира, были сокрыты из страха перед её слезами. Лишь горящие, наконец-то такие живые, глаза девушки выражали всё её бурное счастье.

— Хорошо, мама, — только и смогла с улыбкой произнести она, — я этого так ждала!