Дон Кихот Ламанчский. Том I. Перевод Алексея Козлова

Мигель де Сервантес Сааведра

Перевод Алексея Козлова I тома «Дон Кихота Ламанчского» – первой части великого романа доблестного Мигеля де Сервантеса – порождение одинокого гения и духа одной из величайших империй мира. Автор поставил перед собой амбициозную задачу написать Испанскую «Библию», страшно старался воплотить это, но вопреки своим намерениям, отправив в невероятно смешное путешествие по этому обществу пожилого христианского безумца-идеалиста, создал великую сатиру на испанское общество.

Глава VII

Повествующая о втором выезде нашего хитроумного идальго Дон Кихота Ламанчского.

Остановившись на этом, вдруг услышал истошный голос Дон Кихот, кричавшего:

— Сюда! Сюда, два храбрых рыцаря! Сейчас нужно показать силу ваших храбрых рук, не то придворные рыцари похитят наши лавры на рыцарском турнире!

Все бросились на крики и вой, доносившиеся из соседней комнаты, и потому в огонь полетели несколько книг, так и не прошедших осмотр и проверку на вшивость, как-то:

«Ла Каролеада» и «Лев Испанский», вкупе с «Деяниями Императора», Дона Луиса де Авилы, которые, будь они хоть краем глаза замечены пристрастным взором нашего инквизитора, несомненно, должны были быть среди тех, кто избежал гибели, и, возможно, если бы священник видел их, их бы не постиг столь строгий приговор.

Когда они добрались до дон Кихота, он уже встал с постели и продолжал в своих криках и сетованиях втыкать шпильки во всех окружающих, будучи в таком оживлёнии, как будто не спал вовсе. Он всё время озирался и тыкал мечом во все

стороны, как будто поражая кого-то невидимого. Они обняли его и силой вернули на кровать, и лишь после того, как он немного успокоился, ему снова удалось обратиться к ним с такими словами:

— Кстати, господин архиепископ Турпин, это ли не позор, что все так называемые двенадцать Пэров, так и не сумев вырвать викторию на турнире у придворных рыцарей, а мы — жалкие, бессильные авантюристы вертели всех и пожинали плоды побед все три дня!

— Милорд! Ради бога, пожалейте себя! — сказал священник, — всё в руцех Божьих, и если Богу будет угодно, то завтра можно легко наверстать то, что потеряно сегодня. Лучше бы, ваша милость, вы подумали о своём здоровье, которое, как мне кажется, сильно надорвано усталостью, и к тому же, похоже, вы ранены!

— Ранен — не ранен, это ещё бабушка надвое сказала, — ответил Дон Кихот, — но действительно, изрядно помят и частично сокрушён — это точно, ибо этот ублюдок Дон Роланд измолотил меня саженным дубовым бревном, и всё от зависти, всё от зависти, ибо он видел, что я — последний достойный противник его храбрости! Но не будь я Ринальд Монтальбанский, если я не отрешусь от постели и, не заплачу ему полной монетой, несмотря на все его чары!

А теперь, ради всего святого, принесите мне поесть, хороший перекус скорее всяких слов вернёт меня к жизни, и позволит мне завтра отомстить всем моим врагам за все раны и поношения кривды!

Они дали ему поесть и снова уснуть, и тихо вышли в молчании, озадаченные, поражённые и восхищённые его безумием.

В ту ночь хозяйка сожгла и раздрала все книги, раскиданные по двору и разбросанные в доме, и даже такие, какие не должны были гореть, заслуживая вечного упокоения в архивах, но этому не потворствовала их злая судьба и отсутствие внимания и скрупулёзности у наших любезных инспекторов, что лишь подтверждает старую поговорку о том, что праведники всегда стократно платят за грешников.

Проложив свою беседу,

священник и цирюльник сошлись на том, что лучшим способом покончить со злом будет замуровать дверь в комнату, где хранились книги, чтобы Дон Кихот, когда ему придётся восстать с ложа болезни, и которого неминуемо потянет к чтению, не нашёл входа в свою библиотеку, (типа, ежели покончить со следствием, то и причина скукожится и умрёт), а потом поставить его в известность, что злой волшебник украл его книги, а вместе с ними и комнату, и всё. Всё это было исполнено с поразительной быстротой.

И вправду через два дня Дон Кихот встал с кровати, и первое, что он сделал — пошёл посмотреть на свои книги, и поскольку он не нашёл входа там, где оставил его, он стал ходить туда-сюда, разыскивая дверь и при этом шарил по всем стенам руками. Много раз он останавливался там, где раньше была дверь, и щупал стены руками, отходил и снова возвращался, и всё время шарил глазами по всему, что было вокруг, при этом не говоря ни слова, наконец, после всех этих бесплодных скитаний по дому он просто спросил свою ключницу, куда делась его библиотека? И где, мол, его любимые книги?

Ключница, которая уже была хорошо проинструктирована о том, что она должна была отвечать в таких обстоятельствах, ответила ему:

— О каком покое или о чём-то другом может спрашивать ваша милость? В этом доме больше нет ни комнаты, ни книг, потому что всё это забрал сам дьявол!

— Ну, точнее не дьявол, а колдун, — вторила ей племянница, — но довольно обаятельный человек, который прилетел сюда на облаке позапрошлой ночью, после того дня, как ваша милость скрылись отсюда, так вот, он прилетел на драконе, потом сокочил у него со спины, и вошел в комнату, и я не знаю, что он там творил внутри, только потом я смотрю, а он вылетел через печную трубу наружу и покинул дом, полный дыма и искр, и когда мы решились выйти, чтобы взглянуть на то, что он оставил, мы не увидели ни книг, ни порядка в доме, да и комната куда-то подевалась. Мы только очень хорошо, я и хозяйка, запомнили, что в то время, когда он вылетал из трубы, этот старый злой демон зло проорал противным, громким голосом, полным тайной вражды, что у него есть враг — владелец этих книг и покоев, где они лежат, и он оставил вред и порчу в том доме, и это скоро станет явью. Он также сказал, что его звали мудрец Муньятон.

— Может быть всё же Фрестон? — сказал Дон Кихот.

— Ну, не знаю, — ответила хозяйка, — как его звали, не то Дристон, не то Тритон, я запомнила только, что она заканчивалась на это «тон».

— Так и есть, — сказал Дон Кихот, — это мудрейший и злокозненнейший из практикующих волшебников, великий враг мой, у него есть старый зуб на меня, потому что он знает по своим чарам и письменам, что я должен прийти, со временам, сражаться в единственном сражении с тем рыцарем, которому он благоволит, и я должен гарантированно победить его, не смотря на все козни и противодействие, которое будет мне оказано, и поэтому он старается сделать со мной всё, на что он способен! Но сколько бы он ни злобствовал, сколько бы ни колдовал, он ничего не может противопоставить мне и избежать того, что предначертано небесами.

— Кто бы сомневался в этом? — сказала племянница, — Но кто втягивает вашу милость, господин дядя, в эти глупости? Разве не лучше мирно сидеть дома и не ходить по миру с протянутой рукой за хлебом, не считаясь с тем, что многие идут за шерстью и возвращаются трижды стриженными?

— О, племянница моя, — ответил дон Кихот, — и как же плохо ты вращаешь мозгами! Во-первых, пусть только попробуют, и прежде чем меня остригут, я вырву бороды и усы тем, кто осмелится коснуться самого кончика моего волоса!

Они не хотел с ним говорить, а тем более спорить, потому что все увидели, какой необузданный гнев бурлит в его сердце.

Таким образом, дело сложилось так, что Дон Кихот в течение двух дней сидел дома и был очень тих, не проявляя никаког желания снова залезть в железные обноски и начать бузотёрить, посвящая досуг общению с двумя своими закадычными приятелями, священником и парикмахером, потешая их весёлыми байками, упирая на то он сказал, что мир ныне больше всего нуждается в бродячих рыцарях и что в нём одном воскресает рыцарство. Священник иногда спорил с ним, а иногда поддакивал, потому что полагал, что без хитрости с таким запущенным сумасшествием ему не совладать.

В это время Дон Кихот попросил своего соседа-крестьянина, человека добродетельного (если это название может быть дано бедняку, не связанному большим количеством добра) — но крайне сумасбродного, как любой, у кого мозги набекрень. Утвердившись в своей решимости уйти в рыцари, он так много наговорил ему всякой всячины и так убедил его в своей правоте, так много наобещал и гарантировал, что бедолага решил уйти с ним и служить ему оруженосцем. Он, в частности, советовал ему не мешкать со своим решением, потому что может случится так, что если он, Дон Кихот, захватит какой-либо остров, он неминуемо сделает его губернатором.

Этими и другими посулами Санчо Панца (так звали этого крестьянина) был настолько вдохновлён, что в конце концов решился оставить жену и детей своих и стать оруженосцем своего соседа.

Затем Дон Кихоту принялся искать везде деньги, и, какие-то вещи продав, другие заложив с немалой для себя убылью, он в конце концов собрал вполне приличную сумму.

К этому надо добавить, что щит он на время одолжил у своего приятеля. Кое-как, насколько возможно, склеив разбитый свой головной убор, он предупредил своего оруженосца Санчо о дне и часе, когда

он собирался отправиться в путь, чтобы тот за это время смог как следует подготовиться к выезду и взять всё то, что подобает для этого. Самое главное — не забыть большую седельную суму — сказал он.

.Санчо пообещал не забыть разобраться со всем этим, но напирая на то, что не привык ходить пешком,

сообщил, что решил взять с собой очень хорошего осла, который у него был. Что касается осла, то это обстоятельство сначало слегка насторожило Дон Кихота, и он стал лихорадочно перебирать в голове всевозможные

случаи, когда доблестных бродячих рыцарей сопровождали бы оруженосцы, оснащённые ослами, но ничего подобное не пришло ему на память, но он всё равно решил взять Санчо с собой, с перспективой, что как только представится удачный случай, и удасться изъять лошадь у первого же побеждённого им рыцаря, он сразу же передаст её Санчо.

Не забыв мудрый совет хозяина постоялого двора, он к тому же запасся сорочками, и всем, чем попало.

Когда все приготовления были завершены, всё сделано и подготовлено, то однажды ночью Санчо, не попрощавшись со своими детьми и женой, и дон Кихот, не попрощавшийся со своей ключницей и племянницей, покинули место, так

незаметно, чтобы никто не видел их, и за ночь преодолели такое большое расстояние, что на рассвете были вполне

уверены, что даже если их будут искать, никто уже ничего не найдёт.

Санчо, со своей сумой на животе, выглядел, как патриарх, и

приторочив к поясу бурдюк с вином, в своих ботфортах, уже видел себя губернатором обещанного ему острова и заранее важно надувал щёки.

Дон Кихот и на этот раз избрал то же направление и путь, какой был во время первого путешествия, и сейчас он продвигался по знаменитой Монтинобуэльской долине, более бодрый, чем был в прошлый раз, в основном потому, что было ранее утро, и косые лучи низкого Солнца ещё не жарили и не утомляли их.

Тут Санчо и решился обратиться к своему хозяину:

— Ваша милость, господин бродячий рыцарь, послушайте меня, прошу вас, не забывайте о том, что мне обещано в смысле острова, так я вас заверяю, неважно, если он будет здоровенным, я с любым островом управлюсь, каким бы он ни был!

На что дон Кихот ему ответствовал:

— Ты должен знать, друг Санчо Панса, что это очень древний обычай, принятый среди всех бродячих рыцарей — назначать губернаторами своих земель своих верных

оруженосцев, причём всё равно, острова или царства,

которые они захватили, и знай, я за этим не постою, потому что только моё исконное благородство способно восстановить достославный сей обычай!

Более того, я намерен продвинуться ещё дальше, ибо прежде рыцари по большей части, и возможно, всегда, выжидали, когда их оруженосцы состарятся, и уже после того, как они устали служить и переносить плохие дни и ещё худшие ночи, они давали им титул графа, или, по крайней мере, маркиза, из какой-то долины или провинции,

чуть больше или меньше наделяли землёй какой нибудь захудалой провинции.

.Но если ты, Санчо, будешь жив, и я не помру, то, вполне возможно, что по истечении недели я получу такое Царство,

и коль оно тебе приглянётся, так тому и быть — будешь королём одной из провинций.

И не удивляйся слишком сильно, с рыцарями случаются такие дела, что никто и никогда бы не подумал, что такое вообще может случиться, так что очень может быть, что ты получишь даже много больше, чем я обещал!

— О как, — ответил Санчо Панза, — получается, что

если бы я каким-то чудом стал королем, о котором, по крайней мере, говорит ваша милость, тогда, что,

моя жёнушка стала бы царицей, а мои детки —

инфантами?

— Кто бы сомневался в этом? — ответил дон Кихот.

— Я в этом сомневаюсь, — возразил Санчо Панза, — потому что я уверен, что, даже если на земле пойдет дождь из корон, ни одна из них не придётся по мерке моей суженой

Марии Гутьеррес, знайте, Господин мой, что королевой ей не быть ни в жизнь, на худой конец она сможет быть графиней, если бог даст!

— Уповай на Господа, Санчо, — ответил дон Кихот, — что он даст ей всё, что ей подходит, но не напрягай его так сильно, чтобы ты пришёл довольствоваться меньшим, чем он готов тебя наградить!

— Не буду, Господи мой, — ответил Санчо, — и тем более, что благодаря вашей милости я буду получать то, что мне нужно и то, что будет мне по плечу!