Джуга. Книга I

Мераб Георгиевич Ратишвили, 2013

Сюжет историко-политического романа освещает психологические портреты и скрытые стороны жизни исторических личностей, что дает возможность заглянуть за кулисы нашей новейшей истории и политики. Увидеть мистическую природу двух эпох и тесную связь между их героями. Стремления основных политических игроков влиять на мировые политические процессы, в которых важную роль играют тайные организации, влияния которых приобрели функцию мощного оружия. Но мистика и ирония истории этого романа в том, что «оружие» оказалось в руках тех, против кого оно когда-то создавалось, благодаря незаконному потомку двух заклятых врагов – Сталина и Троцкого.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Стояла осень 1900 года. Вся листва в Сибири давно пожелтела. С низовьев Лены шло несколько барж с приговоренными к ссылке арестантами и конвоем. В этих краях холода наступают ранней осенью, поэтому на ночь люди были вынуждены закутываться в тулупы. По пути ссыльных высаживали в деревнях. Они прощались друг с другом, лелея надежду, что им еще доведется встретиться. После трехнедельного путешествия арестантские баржи добрались до деревни Усть-Кут, в которой насчитывалось около сотни изб. Здесь на берег высадили двух ссыльных — женщину и мужчину. Они оказались молодоженами, обвенчавшимися шестью месяцами раньше в московской тюрьме. Это был брак в большей степени по расчету, чем по любви, — по тогдашним законам ссыльных супругов из одной губернии и осужденных по одному делу разлучать запрещалось. Жена была немного старше мужа. Благодаря своему стойкому характеру она была тогда более знаменитой революционеркой, чем ее муж, однако в их отношениях это ничего не меняло. Александра Львовна Соколовская считала своего мужа, Льва Давидовича Бронштейна, непререкаемым авторитетом. Спустя два года, после побега из ссылки, он станет Львом Троцким.

В 1901 году у них родилась первая дочь Зинаида, а затем, в мае 1902 года, еще одна — Нина. В августе того же года, по настоянию партии и с согласия жены, Троцкий бежал из ссылки, оставив ее и двух дочерей в деревне, а еще через несколько месяцев — по требованию Ленина — эмигрировал, перебравшись с помощью контрабандистов через австрийскую границу. Начиная с этого момента семья Троцкого фактически распалась.

После революции 1905 года Александра Львовна вместе с детьми вернулась из ссылки. Старшая дочь Зинаида жила у родителей отца в деревне Яновка Херсонской губернии, а младшая дочь Нина — у родителей отца и матери поочередно. Александра продолжила революционную деятельность. Дочери виделись с отцом всего несколько раз, и то мельком, во время второй эмиграции, когда у Льва Давидовича была уже новая семья.

Потрясшие Россию и весь мир революционные бури возвысили творцов революции и принесли им мировую славу. Вскоре началось низвержение и уничтожение многих из них. Почти вся родня Троцкого попала в мясорубку репрессий.

В 1928 году Троцкого сослали в Алма-Ату. Его первая супруга, революционерка Александра Соколовская, сгинула в лагерях для врагов народа. Младшая дочь Нина, тоже революционерка, скончалась от туберкулеза в 26-летнем возрасте. Отец узнал о смерти дочери уже в ссылке. Был расстрелян и его зять, муж Нины, Яков Невельсон. Их малолетнюю дочь забрала к себе бабушка Александра Львовна, однако когда и ее арестовали, внучку поместили в спецдетдом для детей врагов народа, где следы девочки затерялись. Старшую дочь, Зинаиду, притеснениями и гонениями довели до самоубийства. Мужа Зинаиды, Платона Волкова, сначала арестовали и отправили в лагерь, а затем расстреляли. Дочь Зинаиды Александру отправили в концлагерь. Шестилетний внук, Всеволод Волков, остался у деда. Младшего сына Троцкого, Сергея Седова, расстреляли в 1937 году, а его жену приговорили к лагерям. Сестру Троцкого, Ольгу Давидовну, жену Каменева, также приговорили к расстрелу. В 1937 году был расстрелян старший брат Троцкого. В том же году расстреляли племянника Троцкого, Бориса Бронштейна. Старший сын Троцкого, Лев Седов, умер в Ницце. По одним данным, в феврале 1938 года, он, уже поправлявшийся после операции по удалению аппендицита, скончался с признаками отравления, а по другим причиной смерти стала передозировка наркоза.

20 августа 1940 года в Мексике Рамон Меркадер бытовым ледорубом проломил череп Льву Троцкому, после чего он скончался в больнице.

Революция пожирала своих творцов и детей. В живых остался только внук Троцкого Всеволод, который прожил долгую жизнь и даже открыл музей знаменитого деда.

* * * * *

Стоял 1930 год, когда черноволосую девчушку примерно десяти лет привели в специальный детдом в Херсонской губернии. В этом детдоме содержались дети «врагов народа». Фамилию Невельсон девочке сменили, она стала Еленой Новиковой — по фамилии одной из воспитательниц. Имя она выбрала сама. На вопрос директора, нравится ли ей имя Лена, она ответила:

— Да. Там родилась моя мама.

Приблизительно через год ее перевели в детдом такого же назначения вблизи города Николаева, где по большей части содержались ее сверстники. Выделяясь своей стройностью и красотой, Елена Новикова не только умела ухаживать за собой, но и хорошо училась.

Тянулись унылые детдомовские дни. Елена росла и становилась все прекраснее. Она очень привязалась к одной воспитательнице, Нине Николаевне, которая и именем, и своеобразным запахом напоминала ей мать. Замужняя, но бездетная воспитательница тоже очень привязалась к Лене.

Чтобы дети поскорее забыли родителей, дом и близких, в детдомах запрещались любые разговоры на эти темы. Из них хотели воспитать новое революционное поколение.

Но несмотря на эти запреты, Нина Николаевна имела свой замысел. У нее болела душа за свою любимицу, и, поговорив с мужем, Андреем Соколовским, сотрудником местной газеты, она решила ее удочерить, но заранее попыталась осторожно расспросить о родителях.

— Леночка, девочка моя, я сейчас у тебя спрошу об одной вещи, и ты никому не проболтайся, ладно?

— Да, Нина Николаевна.

— Лена, скажи мне, ты помнишь своих родителей, сестру, брата, бабушек и дедушек?

Девочка удивилась такому вопросу воспитательницы, но ответила: — Да, разумеется, я их всех прекрасно помню, Нина Николаевна. Все мелочи, касающиеся не только меня, но и прошлого всей моей семьи, все, о чем я слышала, помню. Рассказать? — спросила она с надеждой.

Нина Николаевна чуть забеспокоилась, однако ответила утвердительно.

Елена точно и ярко описала Нине Николаевне все, что знала о семье, о бабушках и дедушках.

Нина Николаевна сначала слушала с изумлением; поразилась, узнав фамилию деда Елены, а затем горько расплакалась. Ту ночь растревоженные Нина Николаевна и Елена провели без сна.

Утром Нина Николаевна отпросилась с работы на два дня и обо всем рассказала мужу, Андрею Соколовскому. Он был сыном того Александра Соколовского, совместно с которым еще молодой Лев Бронштейн пытался написать пьесу, а затем вместе с ним попал в одесскую тюрьму за революционную деятельность. Александра Львовна, первая супруга Троцкого, доводилась ему тетей. Новость, сообщенная женой, потрясла Андрея Александровича. Отец часто ему рассказывал о своей дружбе с Троцким, о начинающих революционерах, даже хвастался, что начинал деятельность с таким великим революционером и теоретиком революционного движения. К тому же у друзей были родственные связи. Но после того, когда Троцкого сперва сослали, а затем выдворили из страны, разговоры о нем прекратились. Супруги долго раздумывали, как поступить. Семья Троцкого была репрессирована. Хотя никто не знал об этой девочке и ее участи, тем не менее удочерение было связано с риском. Нина Николаевна настоятельно требовала от мужа придумать что-нибудь. Упорство женщины перевесило все колебания. Вместе с этим сохранившееся уважение к Льву Давидовичу и привлекательность девочки тоже повлияли на решение в пользу Лены. Ее удочерение должно было состояться официально, что в те времена случалось нечасто — брать в основном разрешали грудных или совсем малолетних детей. В случае отказа супруги намеревались вызволить ребенка любыми средствами, включая похищение. Сами они были бездетными, что и подтолкнуло их к решительным действиям.

Летом 1932 года тридцать воспитанников и трое воспитателей на крытом грузовике выехали из детдома и направились к ближайшей больнице райцентра — в связи с разразившейся эпидемией тифа директор детдома после долгих склок добился, чтобы детей вывезли на медицинский осмотр.

Дети шумно высыпали из грузовика. Когда они вступили на первый этаж инфекционного корпуса, дежурившая медсестра призвала их к порядку и сказала: — Ну, ребята, готовы? Тогда группами по пять человек поднимаемся к врачу на второй этаж. У кого нет температуры, может сесть на скамейку во дворе. Понятно? — спросила медсестра.

— Понятно! — хором отозвались дети.

Первую группу, в которой оказалась и Елена, сопровождала Нина Николаевна. Когда дети стали входить в кабинет врача, она остановила Лену и шепотом сказала: — Когда выйдешь из кабинета, не спускайся к детям. Вот по той лестнице, — она указала в конец коридора, — выйдешь на задний двор. У дверей увидишь грузовик для продуктов. Там тебя будет ждать мой муж, Андрей Александрович. Сядешь в машину и уедешь вместе с ним. Ничего не бойся и ни о чем не думай, поняла меня?

— Поняла, — ответила Елена.

— А вы? — спросила она, — вы не едете?

— Я приеду попозже. Ну, не задерживайся, иди к врачу.

Врач одного за другим осматривал детей. Осмотрев Лену, что-то записал и сказал ей: — Можешь одеваться и идти.

Пока она одевалась, Нина Николаевна сказала ей нарочито громко:

— Елена, когда спустишься, скажи, чтобы подготовилась следующая группа, — при этом она подмигнула девочке. Лена улыбнулась и тоже подмигнула, как заговорщица. Она бегом спустилась со второй лестницы и приблизилась к стоявшему у выхода грузовику. Дверь оказалась открытой, в кабине сидел Андрей Александрович.

— Сюда, быстрее! — Он подхватил ее и посадил в кабину. — Тимофей, жми. Лена, прячься вниз. — Поместив Елену у своих ног прикрыл ладонями ее голову. Он чувствовал как колотится сердце девочки.

Они выехали со двора незамеченными. Исчезновение Лены заметили поздно, только когда осмотр закончился и все стали готовиться к отъезду. После долгих поисков вызвали милицию. Пока всех допрашивали и составляли протокол, наступил вечер.

— Да куда она денется, — успокаивали воспитателей милиционеры, — или на вокзале укроется, или в порт подастся. Или на рынок, там полно беспризорников.

И в самом деле, в это трудное время по улицам мотались тысячи голодных беспризорников — жертв разрухи и Гражданской войны.

Тем временем грузовик с ценным пассажиром ехал в Николаев. С радостным волнением Елена неотрывно смотрела на дорогу. Для нее начиналась новая жизнь.

В Николаеве Елену привезли в дом младшего брата Андрея Александровича, у которого было двое несовершеннолетних детей.

Из-за побега Лены Нину Николаевну и еще одну воспитательницу уволили с работы за халатное отношение к службе. Нина Николаевна сразу же прихала в Николаев и с рыданиями обняла Елену. Любовь, которую нельзя было проявить в детдоме, вырвалась наружу с особой силой. Лена и Нина Николаевна долго плакали, не выдержал и Андрей Александрович.

Эйфория супругов прошла быстро — оставить ребенка у себя так, чтобы это прошло незамеченным в маленьком городе, было невозможно — обман в любую минуту мог повлечь за собой роковые последствия. У ее новых родителей оставался бы мизерный шанс, не будь Лена внучкой Троцкого. Поэтому Нина Николаевна и Андрей Александрович скрепя сердце решили послать девочку к своим близким в Киев или в Москву — в большом городе она привлекла бы меньше внимания. В итоге договорились отвезти девочку в Москву и поселить в семье старого революционера-троцкиста Николая Приходько, имеющего троих детей. Лето провели в Николаеве, дважды сменив место жительства, а в августе Андрей Александрович оформил командировку и увез Лену в Москву.

* * * * *

В семье Приходько, на Остоженке, девочку встретили очень приветливо. Правду от детей скрыли, сказав, что Лена — дочь их родственника из Одессы. Семья Приходько, состоявшая из пяти душ, сама жила в стесненных условиях, но для Елены все же нашлось место, так что Андрей Александрович вернулся домой со спокойной душой.

В сентябре Елену под фамилией Приходько определили в школу, и ее новая жизнь пошла своим чередом. Училась она хорошо — в первый же год легко справилась с учебной программой и стала лучшей ученицей в классе. На второй год она разом освоила двухгодичную программу и сразу перешла в следующий класс.

Лена быстро привыкла к городской жизни, освоила московский акцент. Только одно обстоятельство щемило ей сердце — о ее дедушке говорили часто, но поминали плохо.

Просмотрев фотографии деда, Лена полюбила его еще крепче, но своими чувствами ни с кем не делилась, понимая, что это было опасно не только для нее, но и для приютивших ее людей. Поэтому в семье Приходько эту тему не затрагивали. Елене не с кем было поделиться ни своей болью, ни воспоминаниями о детдоме. Лена росла духовно сильной личностью, она выглядела гораздо старше своего возраста — и умом, и физически.

Семья Приходько жила не ахти как, но в отличие от иных в те времена недостатка в еде не испытывала. После полуголодного существования в детдоме Елена быстро поздоровела и окрепла. Николай Приходько даже подумывал о том, чтобы сообщить Льву Давидовичу, что его внучка жива и здорова, но сдерживал себя, осторожничал, опасаясь, что письмо может попасть в руки недругов. В конце концов Николай Приходько отказался от этой затеи. К тому же уже начиналась вторая волна охоты на троцкистов.

Тем временем Елена познакомилась с театром, вместе с одноклассниками бывала в кино, не обходила вниманием и музеи. Что касается учебы, то своими успехами девушка удивляла всех. Лена тайно мечтала стать дипломатом и самостоятельно разыскать деда за границей. Его фотографию Елена тщательно скрывала в тетради, где записывала свои впечатления.

Наконец наступила пора, когда у девушек появляются другие мысли. Даже мешковатая школьная форма не могла скрыть юной красоты девушки. Природа наделила ее совершенными формами, все в ней было пропорционально и ладно — изящная шея, белоснежная кожа, черные миндалевидные глаза, благородный лоб, прямой тонкий нос, густые черные волосы, заплетенные в две длинных, до талии, косы. Было невозможно не заметить ее и не выделить из других девушек. Когда объединили мужские и женские школы, парни были в восторге от красоты Елены. Они соперничали между собой и старались добиться ее расположения, но никто не смог завоевать ее сердце. Да и сама Елена не пыталась завязать отношения с юношами, предпочитая казаться полностью сосредоточенной на учебе. Смерть матери она хорошо помнила, а вот о судьбе отца и бабушки ей было мало что известно. Знала только, что они были арестованы, однако не теряла надежды увидеться с ними.

Всем нравились воспитанность и сдержанность Елены. Ее часто приглашали в дом одноклассницы и лучшей подруги Нади, дочери известного партийного функционера. Надин брат со стороны отца, старше ее на десять лет, был спортсменом, с высшим образованием, жил отдельно, но часто гостил у отца и любил баловать сестру. Именно с помощью Александра Елена и Надя имели возможность ходить в театры и кино.

Стоял июнь 1936 года. Учеба только что закончилась, школьники, в предвкушении каникул, оживленно готовились к отдыху. Надя, сказав Елене, что сегодня с ними будет брат, пригласила ее в парк — покататься на аттракционах. Елена спросила разрешения у родителей. Приемная мать, Лидия Сергеевна, разрешила ей идти, но просила вовремя вернуться домой. Елена нарядилась в летнее розовое платье, только что сшитое для нее Лидией Сергеевной, надела гипюровые носки и белые холщовые туфли и побежала по Остоженке к Надиному дому.

У подъезда она увидела машину, рядом с которой стоял Александр, который приветливо встретил Лену.

Когда из подъезда вышла Надя, Александр распахнул дверь машины и сказал:

— Ну-ка, дети, прыгайте в машину.

— Откуда она у тебя, Саша?

— Это машина одного моего друга, и сегодня она в моем распоряжении.

— Вот это да! Молодец, Саша, ты настоящий брат!

Саша гордо тронул машину с места, и они помчались в сторону парка имени Горького, да так лихо, что временами девушки даже повизгивали от восторга.

Когда, досыта накатавшись на аттракционах, Саша повел довольных подруг в кафе на берегу озера, Лена подумала, что это самый счастливый день в ее жизни. И вправду, ничего подобного она раньше не испытывала, после кончины матери радости детства исчезли и больше не появлялись.

В кафе Саша заказал обед. Девушки важно потягивали лимонад, наслаждаясь видом на озеро, по глади которого неспешно скользили лодки. Кругом гулял народ. Жизнь в парке била ключом. К кафе подошли трое молодых мужчин и дружески помахали руками. Девушки удивились, но когда Саша помахал в ответ, догадались, что они были знакомы, — молодые люди приблизились к столу, и Саша поднялся им навстречу. Двух парней он обнял, одному пожал руку.

— Это моя сестра Надя, а это ее одноклассница Елена, — представил он.

Парни вежливо поклонились девушкам.

— Это Игорь, — сказал Саша, указывая на блондина.

— Это Юра, кивнул он в сторону кудрявого парня. Последним Саша представил девушкам высокого брюнета с черными глазами.

— А это Яков, — сказал Саша. — Мы собирались обедать. Может, присоединитесь?

Парни переглянулись.

— А почему бы и нет? — сказал Яков, не сводя глаз с Лены. Было видно, что молодые люди здесь не в первый раз. Они ловко подставили еще один столик, заказали блюда — официант был тут как тут — и уселись рядом. Яков никак не мог оторвать взгляд от Лены. Девушку охватило какое-то странное чувство, ей показалось, будто чья-то рука мягко сжала ее сердце. Не зная, куда смотреть, Лена сначала уставилась на свои руки. Пока Игорь говорил Наде, что помнит ее совсем маленькой, Елена пыталась смотреть на озеро, разглядывать бутылки лимонада на столе, но глаза ее сами собой невольно встречались с глазами Якова. От растерянности она не знала, что делать. Лена опять попыталась смотреть в сторону озера, но не могла сосредоточиться. Она снова взглянула на Якова и покраснела. Ей вдруг стало очень жарко. От пристального взгляда молодого мужчины ей стало мучительно неловко, колени под столом дрожали.

Яков встал, что-то шепнул на ухо Юре и затем громко сказал: — Кажется, нам еще долго не подадут, будет лучше, если мы немного пройдемся.

Он наклонился к Елене и спокойно сказал:

— Может быть, прогуляемся немного? Если хочешь, покатаемся на лодке.

Лена, не поднимая глаз, кивнула в знак согласия и вопросительно посмотрела на Сашу и Надю. Надя кивнула, а Саша поощрительно сказал:

— Погуляйте, пока принесут что-нибудь, только далеко не уходите.

— Далеко нам незачем, будем рядом, так ведь, Леночка? — сказал Яков. — Пойдем?

Лена приподнялась, но ей было трудно встать.

— Тебе помочь?

Яков отодвинул стул и поддержал ее. Они медленно спустились по лестнице. Яков нежно поддерживал девушку и осторожно касался ее локтя.

В молчании они чинно пошли по берегу. Какая-то маленькая девочка весело махала рукой с берега, крича что-то сидящим в лодке своим то ли родственникам, то ли знакомым. Ее звонкий крик отрезвил Лену. Она успокоилась, расправила плечи и выпрямилась. Яков почувствовал перемену в девушке и спросил:

— Часто гуляешь в этом парке?

Лена покачала головой.

— Понятно. Это значит нет. Не так ли?

Лена, опять молча, кивнула.

— Очень хорошо! Я буду спрашивать, а ты кивай мне головой. В знак согласия кивай — вверх-вниз, в знак отрицания — вправо-влево, так? — и Яков демонстративно мотнул головой.

Елена рассмеялась, поняв неловкость своего положения.

— Нет, конечно, ты можешь отвечать мне и смехом… — сказал Яков.

Елена снова кивнула — уже смело и демонстративно.

— Вот так! У нас получится прекрасный разговор. Если хочешь, ты тоже спрашивай о чем-нибудь, посмотришь, как я отвечу. Ну, попытайся.

Лена подняла голову и посмотрела на Якова. Но это был уже не взгляд растерявшейся у стола школьницы, а полный уверенности взгляд девушки, сознающей свою силу. Яков сразу ощутил и силу личности, и теплоту, и нравственную чистоту Елены. Во взгляде девушки читался вопрос, требующий ответа. Якову стало неловко:

— У тебя очень красивые глаза, Леночка. Твой взгляд излучает непорочность.

Они оба потупили взор.

В тот день в душу Елены ворвались новые чувства, они наполнили ее жизнь мечтами и сновидениями. Молодой человек незаметно и быстро стал ее частью, и теперь каждый день Елены начинался и заканчивался мыслями о Якове.

Они встречались дважды в неделю, допоздна гуляли, болтали, шутили, катались на лодке, затем шли в кино и даже несколько раз побывали в шикарном ресторане.

До обеда Елена обычно, помогая Лидии Сергеевне, хлопотала по дому, ухаживала за детьми и с удовольствием стряпала, а после обеда она с нетерпением ждала Якова. Ей все нравилось в нем — и его манера вести беседу, и бархатный голос, и сильный кавказский акцент. Нравилось даже то, что Яков не был ни русским, ни евреем. Иногда Леной овладевали такие эмоции, что ей чудилось, будто она летит. Елена многое знала о Якове, но это касалось лишь его чувств, а об остальном она не спрашивала — любовь поглотила ее целиком.

Яков тоже потерял голову. Кроме Елены, его ничто не интересовало — ни учеба, ни работа, ни ребенок от бывшей жены. Он стал реже встречаться с друзьями.

Яков был уверен, что и Елена любит его, но не знал, как поступить — девушке было всего шестнадцать, она еще училась в школе, Яков же был зрелым человеком, недавно разошедшимся с женой. После развода каждый новый шаг молодого мужчины вызывал недовольство у его семьи, в особенности у отца, для которого Яков был постоянным поводом для иронии и критики.

Яков нервничал, переживал, и это мешало ему здраво мыслить. «Если узнают о моих отношениях с юной девушкой, начнут осуждать, а возможно, и потребуют прекратить встречаться. Лучше подождать, пока Лена закончит школу, а до того хранить все в тайне. Но удастся ли? Может, оставить Москву и сбежать куда-нибудь? Уволился бы с работы, занялся бы чем-то другим. Может, лучше вернуться в Грузию и взять Лену с собой?» — размышлял Яков, не зная, какой путь выбрать.

Но как только он начинал думать о Лене, его настроение сразу же менялось к лучшему. Они встречались вот уже второй месяц, и жгучее чувство к ней становилось все сильнее. Они ни разу не целовались, но уже принадлежали друг другу всей душой. Кроме Лены, Яков никого не хотел видеть, все остальное на свете для него перестало существовать.

Для Лидии Сергеевны не осталось незамеченным то, как изменилась Леночка, но она, уверенная в рассудительности девочки, приняла это спокойно, тем более что новые чувства вытеснили из жизни ее воспитанницы трагедию прошлого. Лидия Сергеевна не выпытывала девичьи секреты и, не докучая лишними вопросами, решила ждать, рассудив, что рано или поздно Лена расскажет все сама.

В жаркое августовское утро Лидия Сергеевна принялась собираться.

— Собирайся и ты, Леночка. Сегодня мы едем за город, в гости к нашим друзьям на дачу. Скорее всего, мы останемся там и на ночь.

Лена остановилась — сегодня она собиралась встретиться с Яковом. Лидия Сергеевна заметила, как девушка изменилась в лице.

— Что, Леночка, у тебя были другие планы? — спросила Лидия Сергеевна.

— Да, мы с Надей и другими девушками собирались днем пойти в парк, а вечером — в кино. Через неделю Надя с родителями уезжает на юг, и до сентября мы больше не увидимся, — покраснела Лена. Это была первая ее большая ложь, произнесенная в доме.

Лидия Сергеевна все заметила, но приставать с вопросами не стала.

— Хорошо. Только обещай, что из кинотеатра вы не пойдете гулять и вернетесь прямо домой. Договорились?

— Конечно, конечно, — торопливо сказала Лена.

— Помоги мне, пожалуйста, уложить детские вещи. А я пойду готовить завтрак.

Леночка обрадовалась, что все так легко обошлось, и сразу стала складывать в сумки детскую одежду и игрушки.

В двенадцать часов она проводила всех на улицу. Услышав последние наставления не забыть запереть дверь, кивнула, улыбаясь, расцеловала детей и помахала им рукой на прощание. Едва машина тронулась, Лена вихрем взлетела на третий этаж и почувствовала себя такой счастливой, будто освободилась из плена. Через час должен был прийти Яков. Лене не сиделось на месте, она стала прихорашиваться и вертеться перед зеркалом, то и дело поглядывая на часы. Время тянулось ужасно медленно.

«Не спускаться же точно в час, пусть немного подождет, понервничает — полюбит меня еще крепче, — подумала она сначала, но тут же себя одернула: — Ну что за глупость! Мне ведь каждая минута с ним дорога, зачем же их упускать! Если б не было так неловко, я спустилась бы и пораньше».

Наконец раздался бой часов.

— Яков! — вскрикнула она и побежала к двери. Заперев дверь и торопливо сунув ключ под коврик, Лена мигом скатилась по лестнице, быстрым шагом пролетела переулок и вышла на Остоженку.

У хлебного магазина уже стоял черный «опель». Яков посадил Лену в кабину и сел рядом с ней. За рулем «опеля» сидел водитель. Неожиданное присутствие постороннего сковало Лену, и на его «Здрасте!» она только кивнула головой.

— Куда едем, Яша? — спросил водитель.

— К торговым рядам, — сказал Яков водителю, не сводя глаз с Елены.

— Зачем мы туда едем? — шепотом спросила Лена.

— Потом скажу, — сказал Яков и подмигнул.

— Это твоя машина? — спросила Елена вновь шепотом.

— Моего отца, — сказал Яков и тут же пожалел, что так ответил. Он опасался, что девушка о чем-то догадается и испугается.

Яков взял Елену за руку и сказал:

— Хочу устроить тебе маленький сюрприз.

Когда они вышли у торговых рядов, он спросил:

— Плавать умеешь?

Елена растерялась и покраснела.

— Нет, — смущенно ответила она.

— Сегодня будет очень жарко, и я подумал, что было бы неплохо поехать за город, на Москва-реку. Может, и мои друзья там будут, хорошо проведем время. Что скажешь?

— Я боюсь. Не умею плавать. К тому же у меня нет купальника.

— Это не проблема. Главное, что ты согласна.

— Как скажешь, но знай, что я боюсь воды.

— Со мной ничего не бойся, Леночка. Ради тебя я… — он не закончил и слегка сжал ее руку. От этого прикосновения по телу Лены пробежала сладкая дрожь.

Яков повел ее к секции спортивных товаров и инвентаря.

— Тебе какой цвет нравится? — спросил Яков.

— Не знаю… Может быть, купим в другой раз? К тому же куда мне с ним потом? Я же не смогу принести его домой. Если найдут, могут быть неприятности.

— Не волнуйся об этом, мы что-нибудь придумаем. Хочешь, я подберу тебе?

— Нет, я сама, — сказала Леночка и стала рассматривать лавку.

Машина мчалась за город. Сквозь чуть опущенные стекла в салон с шумом врывался ветер и приятно теребил волосы. Лена и Яков сидели, взявшись за руки, и молча смотрели на дорогу.

Свернув с Хорошевского шоссе, машина, перемахнув мост, въехала на территорию санатория «Серебряный бор». В лесу россыпью стояли аккуратные деревянные коттеджи. Машина приблизилась к главному корпусу санатория, возле которого стояло несколько автомобилей. Яков попросил дежурную помочь девочке переодеться в купальный костюм.

Спустя двадцать минут Лена и Яков, спустившись по тропе, подошли к реке.

Народу на пляже было много. По реке скользили лодки, слышались крики детей. Миновав пляж, Яков открыл калитку высокого забора слева, и они с Леной оказались на отгороженной территории, по которой было разбросано несколько шезлонгов и пляжных зонтов. В аккуратном деревянном домике была устроена раздевалка. Так же, как и в санатории, здесь их встретила дежурная.

— Здравствуй, Яша.

— Здравствуйте, тетя Люся, у вас есть свободные кабины?

— Выбирайте любую, никого нет.

— Тогда дайте нам полотенца, и мы переоденемся.

Через несколько минут Елена вышла из раздевалки в купальном костюме. Ее лицо горело от смущения — впервые в жизни она чувствовала себя почти нагой. Яков понял ее состояние и с улыбкой сказал:

— Леночка, не смущайся, это пляж. Не ходить же нам в одежде! Когда-нибудь тебе все равно пришлось бы надеть купальный костюм. Твоих ровесниц на пляже много, не волнуйся.

— Здесь почти никого нет. Что это за место?

Разговаривая, они дошли до крайнего свободного зонта.

Яков положил на шезлонг сумку и полотенца.

Леночка, ступив одной ногой в воду, воскликнула:

— Ой, какая холодная!

— Не бойся, привыкнешь, — засмеялся Яков и показал пример — с разбега бросился в воду, нырнул и вынырнул поодаль, поплыл, затем повернулся. Леночка стояла все там же, у самой кромки воды. Она чувствовала себя неловко — отдыхающие на соседних шезлонгах подняли головы и наблюдали за ней. Яков заметил этот интерес и тоже посмотрел на нее — оценивающе: «Боже, как она прекрасна! Прямо кистью художника писана». Сквозь синий купальник отчетливо проступали соски высокой груди.

— Иди же, не бойся! — позвал он, но Лена, отрицательно помотав головой, осталась на месте.

Яков подплыл к берегу и медленно, загребая ногами воду, пошел к Лене: — Видишь, здесь неглубоко, иди, я же тут.

Леночка сделала пару робких шагов. Яков приблизился к ней, взял за руку и отступил, ведя ее за собой. Лена не сопротивлялась. Войдя в воду по пояс, она села, быстренько встала, затем опять села и, привыкнув к воде, сказала Якову:

— Я тоже хочу научиться плавать, как ты. Ну, покажи, что надо делать.

Они долго плескались. Ей не сразу удалось выучиться держаться на поверхности воды, чтоб проплыть хотя бы несколько метров. Яков решил прийти на помощь и поддержать Лену на поверхности. Когда он коснулся рукой ее тела, они оба, ощутив приятное волнение, затрепетали, втайне желая, чтобы эти секунды длились вечно.

Когда Лене удавалось проплыть несколько метров, она всякий раз спрашивала Якова:

— Ну, каково? У меня получится?

— Молодчина, хорошо! Все у тебя получится. Теперь отдыхай, постели полотенце, а я немного поплаваю и вернусь.

Через несколько минут Яков подошел к Леночке, которая сидела на шезлонге и сушила косы.

— Устала?

— Нет, совсем нет, я потом еще попробую. А ты устал?

— Нет, моя девочка, не устал.

Он сел прямо перед ней и, придвинувшись поближе, заглянул ей в глаза.

— Лена, я хочу сказать тебе что-то!

Лена опустила глаза.

— Что?

— Помнишь тот день в парке, когда я сказал, что люблю тебя?

— Да, помню.

— Елена, я тебя обманул.

Девушка оторопела.

— Что?!

— Да, я солгал, прости меня.

Елена едва сдерживалась, чтоб не разрыдаться от обиды.

— Знаешь, Леночка, я не просто тебя люблю, а люблю безумно и больше тебя на свете не люблю никого!

И Яков, придвинувшись к ее лицу, прошептал:

— Нет человека счастливее меня на этом свете…

Елена плакала, слезы ручьями текли из ее глаз.

— А ты, ты любишь меня, Леночка? — Он обеими руками поднял ее голову. Даже заплаканная девушка была прекрасна. — Скажи, ты меня любишь?

— Люблю, разве не знаешь, что я тебя люблю? — всхлипнула Лена.

Яков целовал ее глаза, слизывал слезы со щек. Затем он прильнул к ее горячим губам — и они поцеловались, сладко, как это бывает только при первой любви.

Лена опомнилась.

— Неудобно, Яша… Здесь люди…

— Им не до нас. Хочешь, опять пойдем в воду? — спросил Яков.

— Хочу, только я сама попробую.

— Хорошо, моя милая, я буду рядом.

* * * * *

Солнце давно уже клонилось к закату, когда они вышли с закрытого пляжа и по тенистой аллее из высоких сосен пошли к зданию пансионата.

В обеденном зале уже никого не было. Яков попросил администратора принести еду в номер и чтобы не забыли фрукты. Они поднялись по устланной ковровой дорожкой лестнице на второй этаж и вошли в двухкомнатный номер. Яков включил радио. Из него полился голос Любови Орловой. Затем он откупорил бутылку лимонада и налил стакан Лене.

— Располагайся! Выпей лимонаду, пока принесут еду.

Елена села в кресло и сделала несколько глотков. Яков достал из шкафа красное вино «Киндзмараули», откупорил бутылку и наполнил другой стакан.

— Ты когда-нибудь пила вино?

— Нет! — смущенно ответила Леночка.

— Было бы удивительно, — рассмеялся Яков.

— Не смейся надо мной. Мне ведь только шестнадцать, — вежливо, но с обидой в голосе сказала Леночка.

— Я не смеюсь над тобой. Хочешь попробовать? Это сладкое грузинское вино, с моей родины.

— Не хочу, дома узнают.

— Пока доберешься до дома, уже все пройдет.

— А я не опьянею?

— Пара глотков тебе ничего не сделает, а больше я тебе и не позволю. Не хочу, чтобы моя жена пристрастилась к вину.

У Елены зазвенело в ушах. Она уже ничего не слышала. Побледневшая, расширенными глазами посмотрела на Якова. Он подошел к ней и заменил стакан с лимонадом на стакан с вином. Потом он, налив себе вина, наклонился к Елене и сказал: — Любимая, ты станешь моей женой. Нашей любви никто не помешает. За нашу любовь, милая моя, — и Яков чокнулся с ней.

Оторопевшая Елена слушала, а в ушах все еще звенело.

Яков выпил вино. — Ох, как вкусно. И ты попробуй, любимая. Только такое вино украсит нашу любовь.

Лена сделала глоток и посмотрела на Якова.

— В самом деле вкусно и сладко. Я и не знала, что вино такое сладкое.

— Вино и вправду прекрасное. Скажи мне, ты выйдешь за меня замуж? — спросил Яков Елену и сел на корточки у ее кресла.

— Но я же только учусь в школе?!

— Это ничего, я подожду тебя. Если ты согласна стать моей женой, я буду ждать. Согласна?

— Я должна спросить у родителей.

— У родителей спросишь тогда, когда время придет. Сейчас я спрашиваю.

В дверь постучали. Яков встал, поставил стакан на стол и пошел встречать. У дверей стояла официантка с подносом.

— Ваш обед, Яша.

— Спасибо, Зина. Войди.

Зина вошла, поздоровалась с Еленой и принялась расставлять на стол тарелки с блюдами.

— Суп не принесла, только салаты и второе. Есть рыба и мясо. И приправы. Если чего-то не хватит, позовите меня.

— Спасибо, Зина. Молодец. Ты хорошая девушка.

— Ну, приятного вам аппетита.

Зина вышла, и Яков запер дверь.

— Давай пообедаем. Не стесняйся, с собственным мужем стесняться не полагается. Давай поедим, а то я голоден как волк. Ты ведь тоже проголодалась?

Леночка кивнула.

— Да, немного.

— Ну и очень хорошо, сядем за стол.

Леночка поставила стакан и оглянулась.

— Сейчас я накрою стол, только руки помою.

— Все уже накрыто. Пойдем, я покажу, где можно помыть руки.

Через несколько минут Елена вернулась из ванной.

— Ну, скажи мне, что делать. — Чуть освоившись, она осмелела.

— Ничего. Садись, давай как следует поедим. После долгого плавания надо подкрепиться, чтобы восстановить силы.

— Я совсем не устала, мне очень даже понравилось. Мне надо хорошо научиться плавать, чтобы догнать тебя. — Она от души рассмеялась. Смех Лены пьянил Якова не хуже вина. Во время обеда молодые мило улыбались друг другу. Леночка выпила еще глоток вина.

— Такое вино только в Грузии?

— Да, только у нас, а также во Франции. Но наше лучше.

— Ты расскажешь о Грузии? Хочу побольше узнать о твоей родине.

— Не только расскажу. После свадьбы мы поедем в Тбилиси, и я покажу тебе прекрасные места. Таких мест больше нет нигде на свете. — Яков поднял стакан и продолжил:

— В Тбилиси мы тоже свадьбу справим. Туда и твоя семья приедет.

У Лены блестели глаза. Она чувствовала, что счастлива. «Как быстро он изменил мою жизнь», — мелькнуло в голове. Яков встал, помог Лене привстать со стула, всем телом прижал ее к себе и обнял. Затем поцеловал ее шею.

У девушки помутнело в глазах, по ее телу пробежала дрожь. Яков шепнул ей на ухо:

— Любимая моя, я счастлив с тобой, очень счастлив. — Он опять поцеловал ее в шею. Девушку уже покидали силы.

Яков поднял Лену на руки, поцеловал в губы и понес в спальню, где осторожно положил ее на кровать, потом опустился на колени рядом и стал целовать.

Девушка вся дрожала.

— Леночка, Леночка, милая моя, — шептал он.

Рука опытного мужчины нежно ласкала ее еще по-детски пахнувшее тело.

Косые лучи вечернего солнца наполняли спальню светом. Яков задвинул тяжелые бордовые шторы и прикрыл дверь. В спальне стало совсем темно. Яков подошел к кровати, разделся, бросил на стул одежду и, откинув покрывало, лег рядом с Еленой. Яков понимал, что спешит, слишком спешит, но остановиться уже не мог, его разум помутился от страсти. Леночка лежала в смятении, с закрытыми глазами и не двигалась. В голове поплыли мысли, в глазах молниеносно менялась мозаика. Охваченная легкостью и блаженством, она, оцепенев, вновь ждала ласки. Яков привлек ее к себе, нежно поцеловал в шею, потом в губы. Неопытная Елена пыталась отвечать взаимностью. Яков сдвинул ее платье и стал гладить ноги. Он нежно провел рукой выше колена по ее бедру. Девушка затрепетала.

Яков снял с нее платье. Леночка даже помогла ему. Он отстегнул на ее спине белый миткалевый лифчик. Покрасневшие выпуклые соски на белых мраморных грудях светились в темноте и манили к себе. Яков прильнул губами к соскам, как изможденный жаждой, и целовал то одну, то другую грудь. Юная дева стонала и, хватая его за волосы, тянула к себе и ласкала лицо, плечи и сильные руки. Яков провел рукой ниже ее живота и осторожно пощупал половые губы. Девушку затрясло. Яков ловким движением снял с нее трусики, завел одну руку за талию и стал держать крепкие ягодицы, а второй нежно прищемил ее груди. Затем он приподнялся на колени, правой рукой повел по ее бедру и согнул ей ногу в колене. То же он проделал с левой ногой и очутился у девушки между ног. Потом завел руку ей под бедра, медленно подпер и, притянув к себе, осторожно лег на нее. Девушка дрогнула, вскрикнула и застонала. Она стонала и плакала: в ней смешалось все — и боль, и радость, и наслаждение. Под конец все стало одним блаженством. Яков осушал мокрые глаза Елены поцелуями. Руки Елены сами оказались на плечах Якова. Она пыталась двигаться вместе с ним, но не смогла догнать его.

Они долго лежали уставшие и одурманенные. Усталый Яков продолжал ласкать Лену, и та не спешила открывать глаза, боясь, что блаженство исчезнет.

Затем разум победил ее чувства. «Я уже женщина! Я — женщина!» Из ее глаз хлынули слезы. Она плакала не от обиды или боли, нет — она прощалась со своим горьким детством. Всхлипывая, она обняла Якова за шею и прижала его к себе, боясь отпустить.

Яков долго ласкал и успокаивал Елену, шепча ей нежные слова. В конце пощекотал ей ухо и нежно укусил за мочку. Лена, вскрикнув, перестала плакать. Она уже примирилась с новой действительностью.

Когда Яков проснулся, было уже темно. Из приоткрытой двери в ванную комнату на постель падал тонкий луч света. Яков осторожно высвободил руку и бесшумно встал. Был первый час ночи. Он пожалел, что не проводил Леночку вовремя. «В доме у нее, наверно, уже подняли тревогу. Могут заявить в милицию. У нее наверняка возникнут проблемы, да и у меня тоже. Запрут дома, и мне будет трудно видеться с ней». Об этом ему не хотелось даже думать. Он решил разбудить Елену. Нагнувшись, он осторожно поцеловал ее в щеку. Юная женщина даже не дрогнула. Он еще раз поцеловал ее и ласково погладил по голове.

Леночка повернулась к нему и открыла глаза.

— Моя милая, ты знаешь, который час?

— Не знаю, — шепотом сказала Елена сонным голосом.

— Начало первого. Твои родители, наверное, уже подняли тревогу дома. Что нам делать?

Елена вздрогнула, но, вспомнив, что все уехали на дачу, успокоилась.

— Что делать? — повторил Яков.

— Если поцелуешь, то скажу.

Яков слегка опешил от неожиданности, но наклонился и поцеловал Лену. Лена обняла его за шею, притянула к себе, затем отпрянула и шепнула на ухо:

— Не волнуйся. Мои сегодня за городом и на ночь остались там. Они вернутся только завтра вечером.

У Якова отлегло от сердца, на радостях он вновь обнял Лену и стал ласкать. Она тоже осыпала его поцелуями. Это уже были совсем другие ласки, женщина выросла на целую голову. Еще пока робко, но страсть любви уже пробуждалась в ней… Они заснули на рассвете, а когда проснулись, было уже за полдень.

В спальню даже сквозь занавеси просачивался свет. Проснувшись, они еще долго ласкались, а затем решили отправиться в парк имени Горького. Днем в парке было жарко. Увидев у фонтана фотографа с фотоаппаратом на штативе, они переглянулись.

— Может, сфотографируемся? — спросил Яков.

— Давай! — радостно ответила Елена.

— Снимешь нас? — спросил Яков, подойдя к фотографу.

— Охотно. Вы такая красивая пара, что я должен выбрать для вас лучшее место. Тут нужен высокохудожественный уровень.

За ночь огонь страстей поутих, и у влюбленных были спокойные и сияющие лица. Фотограф долго выбирал место, потом, усадив клиентов, долго пересаживал, поворачивал и поправлял их обоих и в конце концов заснял. Фотограф казался довольным.

— Когда будет готово?

— Для вас, Яша, — через два часа.

— Два снимка, хорошо? Только два, понимаете?

— Жаль. Такой снимок заслуживает витрины. Но, Яша, как скажете. Будет только два. Приходите через два часа.

Когда они отошли от фотографа, Лена спросила:

— Откуда он тебя знает, Яша?

— Мы с ребятами иногда приходим сюда, вот и знает.

Взявшись за руки, они пошли гулять по парку.

Когда они исчезли в тени аллей, к фотографу подошел мужчина: — Сколько снимков заказали, Гриша?

— Два. Такая красивая пара…

— Сделаешь один для меня. И тихо.

— Но…

— Шевелись быстрей, у меня нет времени.

Фотограф понял, что спорить бесполезно.

В шесть вечера Лена и Яков вышли из парка. Фотографии им очень понравились. Когда дошли до Остоженки, Яков сказал: — Завтра приду в пять часов. Сможешь? — и нежно поцеловал.

— Постараюсь, — сказала она и пошла быстрым шагом к дому. На полпути она оглянулась и еле заметно махнула Якову рукой. Яков тоже помахал ей на прощание и сел в машину. Елена зашла в переулок и остановилась — ждала, когда проедет машина. Затем проводила глазами «опель» и посмотрела на его номер — «058».

Дома еще никого не было. Обрадовавшись этому обстоятельству, Лена достала фотографию и долго смотрела на нее. Под фотографией красовалась надпись: «Центральный парк культуры и отдыха. Москва, август 1936 года». Она коротко записала что-то в своей тайной тетради, несколько раз поцеловала фото и спрятала его между страниц дневника.

Елена и Яков встречались почти ежедневно, иногда на пару часов, а иногда целый день проводили вместе в квартире Якова, которую он снял на Пречистенке, неподалеку от дома Лены. Им также удалось дважды съездить искупаться в «Серебряный бор».

Лето мигом пролетело, настал сентябрь. Елена опять пошла в школу, и теперь они уже не могли так часто встречаться. Но Якову иногда удавалось подкараулить ее недалеко от школы, чтобы увидеться хотя бы на короткое время. На уроках Лена была рассеянной, едва дожидалась завершения занятий.

На дворе уже давно стоял октябрь, когда Елена почувствовала, что с ней что-то происходит, но не могла понять, что именно. Она созналась Наде, что ее часто мутит и несколько раз даже стошнило. Надя посмотрела на нее словно обезумевшая.

— Ленка, ты сошла с ума?! Ты забеременела? Кто он, этот Яков? засыпала вопросами Надя.

Лена побледнела.

— Ты думаешь, я беременна?

— Это явные симптомы! И лицо у тебя изменилось. — Надя оценила ее положение, как опытная женщина.

— Что делать? Ведь надо как-то сказать дома?

Надя обо всем расспросила Лену, когда, почему и как это случилось.

— Может, он силу применял?

— Нет, все было по моему согласию, — прошептала она, понурив голову. — Мы любим друг друга и должны пожениться.

— Ты с ума сошла! Нашла время выходить замуж! А учеба?

— Он сказал, что будет ждать меня.

— А как же ребенок? Кто тебя с ребенком на руках в школу пустит? Ты об этом подумала?

— Нет, об этом я не думала, — откровенно призналась Лена. — Счастливые об этом не думают.

— Гм?! Что же нам делать?

— Не знаю. Якову пока не скажу. Но дома…

— Почему не скажешь? Наоборот, ты должна сказать!

— Надя, я тебя очень прошу, не говори об этом никому. Дай мне слово, хорошо?

— Что за чушь, кому я скажу? Да скоро и так все узнают, когда у тебя живот вырастет.

Девушки долго рассуждали, что делать, но так ничего и не придумали.

Лидия Сергеевна заметила, что Леночка очень изменилась. В последние дни она загрустила, у нее пропал аппетит. Вдобавок ко всему у нее появились странности, которые не могли укрыться от глаз опытной женщины.

Город, лежавший в осенней желтизне, ежедневно мрачнел и становился холоднее. Скоро начинались ноябрьские каникулы.

Однажды, когда Лена поздно пришла из школы, Лидия Сергеевна позвала ее на кухню.

— Иди, Леночка, еда уже на столе.

Леночка вошла на кухню и села. На ее лице тяжелой печатью лежали усталость и озабоченность. Вымыв посуду, Лидия Сергеевна вытерла руки полотенцем и повернулась к Лене.

— Как жизнь? Как дела в школе?

— Спасибо, ничего, — вяло ответила Леночка.

— Что тебя мучает, Лена? Я же вижу… Почему ты от меня скрываешь? Я же тебе не чужая…

Лена растерялась, покраснела и понурила голову.

— Скажи, моя девочка, что происходит? Я должна знать все, чтобы помочь тебе.

— Ничего, ничего не происходит, — торопливо ответила Лена, по прежнему глядя в пол.

— Это уже настоящее ребячество! — сказала обиженная Лидия Сергеевна.

— Чем быстрее ты скажешь, тем будет лучше. Ты влюблена? — уже мягче спросила она и добавила: — Ну и прекрасно! Если это так, то, может, я смогу тебе помочь и научить, что к чему? Я ведь старше и опытнее тебя. Кто он, как зовут?

Елена смекнула, что Лидия Сергеевна или уже знала, или догадывалась о чем-то.

— Его зовут Яков.

— Да-а?! Он еврей?

— Нет, грузин.

— Гм… Ныне они в моде, — сказала она с иронией и улыбнулась.

— Он тоже любит тебя?

Елена робко кивнула головой.

— Если он на самом деле любит тебя, это хорошо. Когда ты с ним познакомилась? — допытывалась она.

— Летом.

— Он тоже учится в школе? — в голосе Лидии слышалась надежда.

— Нет.

— Студент, что ли?

— Нет.

— Сколько же ему лет? — уже взволновалась Лидия.

— Наверное, тридцать.

Лидия Сергеевна изменилась в лице.

— Кто он? Надин брат?

— Нет, Надин брат — это Саша…

— Ты что-то скрываешь, Леночка. Скажи, между вами что-то было? Не скрывай ничего, моя девочка. Скажи, пока не поздно. У вас уже была близость?

Лена молчала. Ей очень хотелось убежать куда-нибудь. Лидия Сергеевна обо всем догадалась. У нее сильнее забилось сердце.

— Боже мой, Леночка, расскажи мне все.

Из комнаты донеслись крики детей. Самый младший, Тимофей, заплакал.

— Я сейчас вернусь, и ты все мне расскажешь, хорошо? — сказала Лидия Сергеевна и вышла.

Лена не знала, как поступить. Да и скрывать уже не имело смысла — через две-три недели все и так стало бы явным.

Лидия Сергеевна утихомирила детей и, вернувшись, села перед Леной на стул.

— Расскажи мне все, моя девочка. Он не насильничал?

— Нет. Я… я люблю Якова. И он меня — тоже.

— Когда это случилось?

— В августе.

— Боже мой, ты сама отдалась ему? Скажи правду.

— Он хочет жениться на мне.

— Не рановато ли?! Ты еще несовершеннолетняя, а он тридцатилетний мужчина. Знаешь, что это значит? Как его фамилия?

— Не знаю. — Она замолчала.

— Он очень хороший человек.

— Ты не беременна? Что-нибудь замечаешь?

— Может быть, — прошептала Елена.

— Боже мой, — Лидия Сергеевна вскочила со стула. — Какой мерзавец, как он мог сделать это с ребенком! У тебя уже есть признаки? — допытывалась Лидия. — Тебя тошнит?

— Да, часто, — ответила Лена, кивнув.

— Боже мой! — вырвалось у Лидии. — Что я слышу!.. Короче, так, завтра мы пойдем к врачу, а затем, наверное, надо будет найти этого типа. Тебе надо избавиться от плода, пока об этом не узнали в школе.

— Я этого не сделаю. Я люблю Якова, — спокойно и твердо произнесла Лена.

— Ты что, с ума сошла? Я считала тебя более умной. Этого твоего Якова следует арестовать!

— Нет, я выйду за него замуж! — вновь твердо ответила Лена.

Лидия Сергеевна всполошилась. Она не ожидала от Елены такого упрямства. Ее твердость и уверенность не давали повода даже для жалобы. Затем Лидия сказала ей ласково:

— Ты хоть фотографию покажи, каков он, твой Яша. Если он такой золотой, как ты говоришь, должны же мы с ним хоть познакомиться?

Елена встала и вышла в другую комнату. Скоро вернулась и принесла фотографию. Лидия Сергеевна взглянула на фото.

— Видно, что парень и впрямь хороший, но представляешь, насколько он старше тебя? А твоя школа? Планы на будущее, университет? Хочешь проститься со всем этим?!

Елена молчала.

— Ладно, придет Николай Сергеевич, и мы решим, что делать. А ты не упрямься. Ведь мы тебя не только любим, но и ответственность большую несем.

Елена с мольбой посмотрела на Лидию Сергеевну.

— Даже не думай, Николай Сергеевич должен знать. А сейчас ешь и иди отдыхать.

Николай Сергеевич вернулся домой в девять вечера. Поболтав с младшими, он заглянул в гостиную, где обычно спала Лена. Спросил ее об учебе в школе, но, увидев, что девушка не в духе, оставил ее в покое.

Николаю Сергеевичу было сорок шесть лет. Он был уроженцем города Николаева, что на южной Украине. Еще во время учебы в Петербургском университете Николай примкнул к социал-демократам, после революции активно работал в большевистском ревкоме, потом в аппарате Зиновьева. Тогда же он познакомился и сблизился с Троцким. После Гражданской войны его перевели в Москву. Сначала работал в ЦИКе, затем — в отделе промышленности Центрального Комитета партии, так что партийных и хозяйственных руководителей он знал очень хорошо. В аппарате его тоже уважали — и как революционера со стажем, и как хорошего специалиста, ему всегда доверяли ответственные посты. Знали и о его симпатии к Троцкому, однако, когда в руководящих и исполнительных партийных органах проводили первую чистку троцкистов, Николая Сергеевича не тронули как скромного и нужного кадра.

Женился он поздно. Старшему сыну, Сергею, было семь лет, Наталье — шесть, а маленькому Тимофею — всего четыре. Когда Николай Сергеевич удочерил Елену, Тимофею не было и года.

Лидии Сергеевне, уроженке Тверской губернии, было тридцать три года. Гражданская война и ее перебросила в Москву, где она окончила техникум рабочей молодежи и работала в хозяйственной службе Моссовета. В последние годы из-за малолетних детей она перешла на полставки.

Николай Сергеевич вошел на кухню. Лидия Сергеевна уже накрыла на стол. Супруги поцеловались и расселись. Лидия не знала, с чего начать. Она медлила, не хотела портить мужу аппетит. Николай Сергеевич заметил, что Лидия собирается что-то сказать, и решил начать сам:

— Что-то Елена наша не в духе. Должно быть, в школе что-то случилось? Ты не спрашивала?

— Спрашивала… Не знаю, как тебе и сказать, — начала Лидия Сергеевна.

— Скажи как есть. Что-нибудь серьезное?

— Да, Коленька, плохая весть.

Человека, прошедшего сквозь вихрь революции и огонь Гражданской войны, испугать было трудно, однако Николай Сергеевич встревожился.

— Что случилось?

— Наша красавица попала в историю. Она влюблена в мужчину, который старше ее.

— Ух ты! Я тоже старше тебя, и что?

— Коленька, тут другое. Познакомившись этим летом, они уже все успели, и… Видимо, она забеременела.

— М-да… Как его зовут, сколько лет? — процедил сквозь зубы Николай Сергеевич.

— Его зовут Яков, он грузин. Ему под тридцать. Елена говорит, что он любит ее и собирается жениться на ней, однако девочке всего шестнадцать, она еще и школу не окончила. Представляешь, что теперь будет?

Николай Сергеевич помрачнел.

— Скотина! Как он посмел, сукин сын!

— Да нет, погоди. Парень он симпатичный, очень порядочный и образованный. — Лидия попыталась смягчить положение. — Лена мне показала его фото. Я ей сказала, что придется избавиться от плода, но она заупрямилась. Говорит, что они любят друг друга и этому не бывать.

— Сукин сын, погубил девчонку! Мы ее удочерили, дали фамилию, вырастили, несем ответственность… Это ему так не сойдет. Я этого так не оставлю…

— Погоди, Коленька, может, лучше встретиться с этим парнем и потом решить, что делать? К чему нам скандал? Ты лучше меня знаешь, что твоя служба не терпит неприятностей. Я думаю, нам удастся решить все мирно. Если он окажется порядочным человеком и возьмет Елену в жены, затем и с учебой как-то решим. Подожди, я тебе покажу его фото. Он тебе понравится, у него лицо порядочного человека…

Николай Сергеевич не находил себе места. Он встал, прошелся туда-сюда по кухне, затем вышел в коридор и вернулся. Лидия вошла к Лене. Та, усевшись на диване, что-то писала.

— Лена, дай мне фотографию, — деловито сказала Лидия.

— Уже сказали? — Она горестно посмотрела на Лидию Сергеевну.

— Да, сейчас хочу его успокоить. Не бойся. Покажу ему фотографию. Может быть, ему тоже понравится Яков и…

Елена с надеждой посмотрела на нее, достала из тетради фото и протянула Лидии.

— Ты ложись спать. Завтра надо идти в школу, а после пойдем к врачу. — Лидия Сергеевна вышла на кухню. Николай Сергеевич стоял у кухонного окна и нервно щелкал пальцами. Услышав шаги, он обернулся.

— Посмотри, Коля, на этих глупцов. — Она протянула ему фотографию. Николай Сергеевич взял и, вглядевшись в фотографию, медленно опустился на стул.

— Что такое, Коленька? — испугалась Лидия.

— Мы погибли!

— Что ты говоришь?!

Николай Сергеевич будто язык проглотил.

— Что с тобой? Ты его узнал?

— Узнал. Это его сын.

— Чей сын?!

— Это Яша Джугашвили. Сын Сталина.

— О боже! За какие грехи?!

Оторопевшая Лидия опустилась на стул.

— Этот сукин сын развелся с первой женой. Со второй его заставили развестись. Теперь он соблазнил нашу девочку. Настоящая скотина. Он толком и покончить с собой не сумел. Всю их семью надо истребить. Скольких людей они погубили и скольких еще погубят!

— Тише, Коленька, тише… не забывай, что у нас дети, — сквозь слезы прошептала Лидия.

— Если дело получит огласку, всем будет худо. Они погубят нас, — процедил сквозь зубы побледневший Николай Сергеевич.

Подавленные супруги долго сидели молча. Затем Николай Сергеевич спокойно сказал:

— Я увижусь с Яковом и поговорю с ним.

— Это же опасно, Коленька…

— По-твоему, лучше сидеть и делать вид, будто ничего не случилось? Нет, Лидочка, с ним надо встретиться. Если у этого сукиного сына осталась хоть капля чести, он должен ответить за свой поступок.

— Я боюсь, Коленька.

— Знаю, но иного пути нет. — Он умолк, затем уставился в стену.

— Что за ирония судьбы? У сына Сталина и внучки Троцкого может появиться отпрыск. Такого родства даже врагу не пожелаешь.

Через некоторое время Николай Сергеевич сказал:

— Скажи Елене, чтобы привела Якова к нам.

Увидев обеспокоенное лицо Лидии, он еще немного подумал и добавил:

— Нет, лучше я сам с ним встречусь.

* * * * *

Яков позвонил в Тбилиси любимой тете Марико.

— Приезжай, пожалуйста, ты мне позарез нужна.

— Через две недели я возвращаюсь в Москву. Что за спешка? Что-то случилось?

— Ничего, тетя, все спокойно, но… — Яков умолк, — ты срочно должна приехать. При встрече все расскажу.

Тетя Марико — Мариам Сванидзе — работала у Авеля Енукидзе в секретариате ЦИК. Взяв отпуск, она поехала в Тбилиси. В марте 1935 года Авеля Енукидзе освободили от должности и назначили начальником кавказских курортов. Тетя Марико тоже подумывала о возвращении в Грузию, поэтому, взяв отпуск, она отправилась в Тбилиси, чтоб обустроить дела.

Через четыре дня Яша встречал на вокзале поезд. Из спального вагона вышла тетя Марико — рано поседевшая, но еще привлекательная женщина невысокого роста. В ее красивых глазах отражались усталость и бессонница. Яша помог ей сойти с подножки и, чмокнув в щеку, схватился за багаж.

— Ох, тетенька, ну и тяжесть, что ты везешь?

— Ничего особенного: бутылки с ткемали, сладкое вино, банки с вареньями и кое-какие мелочи. Я едва успела собраться. Должна сказать, Яша, что с тобой не соскучишься.

Они молча направились к выходу. Вокзал кишел людьми. Но как только сели в машину, Марико не выдержала:

— Яша, сейчас же расскажи мне, что случилось. Я всю дорогу глаз не могла сомкнуть!

— Все в порядке. Я и по телефону тебе говорил.

— Не случись ничего, не просил бы меня срочно приехать. Как отец?

— Хорошо.

— Не впутался ли ты в новую историю?

— Нет, нет, тетя, — сказал Яша, смеясь, и поцеловал ее в щеку.

Яков Джугашвили родился 18 марта 1907 года, а через девять месяцев, 5 декабря того же года, его мать Екатерина Сванидзе умерла от тифа. Отца, Иосифа Виссарионовича Джугашвили, 6 марта 1908 года арестовали в Баку и сначала отправили в тюрьму Баилово, а затем выслали в Сольвычегодск. Будучи грудным ребенком, Яков осиротел. После смерти матери он рос в семье Сванидзе, о нем заботились молодые мамины сестры — старшая Александра и младшая Мариам, Марико. По большей части Яков рос у Марико, поэтому он и любил ее больше всех. Она ведала о всех его тайнах — тетя и племянник безгранично доверяли друг другу. Когда Яков почувствовал опасность, он, естественно, сразу обратился за помощью к Марико.

Они приехали на квартиру Якова, положили вещи и уселись в кресла.

— Яков, подай мне воды, а то жажда замучила.

Яков бегом метнулся на кухню и быстро принес ей воду. Тетя рассмеялась.

— Осторожно, мой мальчик, не споткнись, радость моя. — Она глотнула воды. — Давай рассказывай, что там у тебя случилось. Только ничего не скрывай.

Яков рассказал ей о случившемся и показал фотографию.

— Боже, она ведь еще дитя! Но какая красавица! Совсем не похожа на русскую.

— Да, она украинка.

— Что ты натворил, гадкий мальчишка?! Как ты мог… с такой юной? Боже мой!

— Я очень люблю Елену. Женюсь на ней через пару лет, когда она подрастет.

— Ох! А ты не думал, что будет, если твой отец узнает…

— Нет, тетенька, он пока не должен узнать. Я хочу, чтоб у меня была своя жизнь. Я без его ведома и шагу ступить не могу. Трудно так жить.

— Что с женой будет? С ребенком?

— Ты же знаешь, я с ней развелся.

— А кто родители Елены?

— Отец работает в ЦК партии. Он старый революционер.

— Тем более это все быстро всплывет наружу. Ты не думал, что будет лучше, если она избавится от плода, пока не поздно? Между прочим, Яша, это большой грех.

— Знаю, тетенька. И я не хочу, чтобы это случилось. Да и Леночка об этом слышать не желает. Мы друг друга очень любим.

— Глупая девочка, — горько усмехнулась Марико.

— Она знает, кто твой отец?

— Нет, Лена в полном неведении. Зато ее отец узнал меня по фотографии. Леночке об этом не говорят, чтобы не нервничала.

— Что же ты собираешься делать?

— Милая тетя, возьми Елену в Тбилиси. Пусть она рожает там. Там и школу подыщем.

— Да ты с ума сошел!

— Так будет лучше. Здесь в любой момент может случиться скандал и…

— А там не случится? Тбилиси — очень маленький город. А ее родители что скажут?

— Я разговаривал с отцом Елены. Николай Сергеевич согласен.

— Боже мой, у них еще есть дети?

— Да, трое.

— Понятно, — многозначительно сказала Марико.

— Отец Елены тоже не хочет скандала. Он человек с жизненным опытом. Семья порядочная.

— Они-то порядочные. А ты? Негодяй.

— Возможно, я тоже вернусь в Тбилиси. Не хочу больше здесь оставаться.

— А там что будешь делать?

— Не знаю. Найду какое-нибудь дело.

— Где сейчас девочка?

— Пока в школе. После уроков приведу к тебе. Через два дня у нее начнутся каникулы…

— Вижу, что для своей пользы ты все хорошо продумал. А вот мне что делать? В Тбилиси эту историю не утаишь. Она непременно дойдет до твоего отца, и потом… пеняй на себя. Да и мне не избежать неприятностей. Надо было думать о последствиях!

Марико долго еще ругалась и охала — больше ей ничего не оставалось.

Елена ей понравилась с первого взгляда. Марико долго и ласково говорила с ней, не забывая ругать Якова. — Яков хороший, не надо его ругать, — тихо говорила Леночка.

— Он-то хороший, но вы оба — глупыши, и особенно Яков.

Потом Марико сказала, что Лене лучше уехать в Тбилиси, иначе разразится скандал, будут большие неприятности в школе. Проблемы возникнут и у ее отца. Девушка не понимала, в чем провинился ее приемный отец, однако ответа не получала. Лена плакала и грозилась, что в случае разлуки с Яковом покончит с собой. Узнав, что ее родители согласились на отъезд, Елена наконец успокоилась и стала задумчивой. В голове бродили мысли вдруг повзрослевшей от невзгод девушки.

Под конец Лена сказала:

— Хорошо, тетя. Если родители согласны, я поеду с вами.

Она взглянула на Якова.

— А ты, ты приедешь? — вопрос прозвучал так умоляюще, что у Якова на глаза навернулись слезы.

— Приеду, приеду, обязательно приеду, моя милая! Устрою одно дело и приеду! Ты же знаешь, как я тебя люблю!

Тетя смотрела на них и не могла сдержать слез.

— Глупышки, какие они милые глупышки, — говорила она про себя.

За окном прояснилось, и в квартиру заглянул лучик низкого осеннего солнца. Елене вдруг стало легче на душе, она перестала плакать, успокоилась и как будто смирилась со своей судьбой. Яков принялся смешить ее своими шутками.

Из Москвы они уехали через три дня и в воскресенье утром прибыли в Тбилиси, который встретил их ласковой теплой погодой. Город Елене очень понравился. Ей казалось, что не только погода, но и люди здесь теплее и душевнее, чем в Москве. Вечером они прогуливались по улицам, украшенным флагами и транспарантами — столица Грузии готовилась к годовщине Октябрьской революции. Елена восхищалась городом, но все же грустила и часто спрашивала у тети, не обманет ли ее Яков, приедет ли он и как скоро. Тетя успокаивала ее: — Не волнуйся, моя дорогая, он тебя не обманет. Скоро приедет, совсем скоро.

Для любопытных соседей тетя по дороге сочинила легенду. Придумала и то, у кого поселить девушку, дабы она привлекала к себе поменьше внимания. Марико особенно волновали беременность и предстоящие роды Елены.

На улице Плеханова жила семья Сикорских, имевшая с тетей Марико близкие отношения. Супруги Сикорские в конце 20-х годов переехали с Украины в Тбилиси. Несмотря на бездетность, им выделили двухкомнатную квартиру с кухней на втором этаже дома с итальянским двором.

Оба были врачами. Муж, Евгений, работал в травматологической больнице на улице Камо, а Соня — напротив, в роддоме на той же улице.

Марико сочла это самым лучшим вариантом как для девочки, так и для сохранения тайны. Вечером после прогулки, оставив Леночку дома, Марико направилась к Сикорским.

Соня встретила гостью радушно. Евгения дома не было. Подруги долго беседовали. Тетя Марико рассказала Соне все, что ее беспокоило и что она задумала. Откровенно призналась, почему доверилась именно ей. Соня недолго колебалась, однако сказала, что нужно узнать и мнение мужа. Евгений пришел чуть подвыпившим и встретил гостью тоже весьма радушно. Женщины сообщили ему то, о чем они говорили и что задумали в его отсутствие. Евгений с радостью согласился и выразил желание немедленно увидеть девушку. Через десять минут все трое вышли из дома и направились навестить Елену.

Было темно, но не слишком поздно.

В большой комнате горел свет. Леночка, укрытая пледом, спала на кожаном диване. Утомленная от путешествия и впечатлений, девушка спала глубоким сном. Все присели за стол, не решаясь разбудить ее. Очарованная чета Сикорских восторженно смотрела на спящую красавицу. В невинном, спокойном сне она излучала еще больше нежности и красоты.

— Когда нам ее забрать к себе? — спросил Евгений.

— Думаю, лучше забрать сегодня же, — сказала Соня.

— Пожалуй, так будет лучше, — сразу же согласился с ней Евгений.

— Тогда я должна разбудить ребенка, чтобы она познакомилась с вами, — сказала Марико.

— Она еще не знает, что ее должны перевести в другое место.

От их шепота Леночка проснулась. Открыв глаза, она стала щуриться при свете.

— Ой, тетя, вы уже пришли? Я ждала вас, ждала и заснула.

Девушка только сейчас заметила гостей и смущенно поздоровалась.

— Добро пожаловать в Тбилиси, — сказала Соня.

— Спасибо, — ответила Леночка спросонья.

— Пойди, моя красавица, умойся и проснись. Сейчас будем пить чай.

Тетя позвала Елену на кухню:

— Доченька, помоги вынести чайный сервиз. Достань из шкафа синие блюдца, чашки и поставь на поднос. Знаешь, кто эти люди? спросила тетя и продолжила:

— Это близкие друзья нашей семьи. Они оба — известные врачи и очень хорошие люди. Их знает и уважает весь город.

Лена не могла догадаться, куда клонит Марико.

— Тебе, наверное, временно придется жить у них, — сказала тетя без обиняков.

— Так будет лучше для тебя. Соня — врач родильного дома, а тебе сейчас лучше находиться под присмотром врача. К тому же твое появление в Тбилиси вызовет меньше пересудов, если будешь жить у Сикорских, — они тоже с Украины, как и ты. Мы все предусмотрели. Знаю, что ты умная девушка и поступишь правильно.

— А где будет жить Яков, когда приедет? — спросила Елена.

— За это не переживай. Конечно, он будет с тобой, куда же ему деваться? Это ведь главное?

— Да, это так, — ответила Леночка.

— Ну а я ежедневно буду тебя навещать.

— Вы не бросите меня? — всхлипывая, спросила Леночка.

— Что ты, доченька? Пока я жива, я тебя не покину. — И тетя, прослезившись, заключила Елену в объятья.

Гостям подали чай. Сикорские долго расспрашивали Елену о Москве, о школе.

Она отвечала разумно и последовательно, ее умные глаза лучились теплотой. Сикорским она понравилась.

— Леночка, ты пойдешь к нам в семью? — улыбаясь, спросила ее Соня.

Елена потупила взор и посмотрела на чашку. Воцарилось молчание. Затем она подняла голову и со спокойным видом спросила у Сони:

— Я вам не помешаю?

— Нет, Леночка, что ты говоришь? Мы будем только рады, если ты согласишься жить с нами. Не так ли, Женя? — Она посмотрела на мужа. Евгений улыбаясь, сказал:

— Леночка, у нас нет детей, и твое согласие принесет нам огромную радость. Мы тебе тоже не чужие.

— А от вас к кому мне придется перейти? — спросила Елена.

Сикорские, слегка ошарашенные вопросом, некоторое время не могли проронить ни слова, но, понимая, из каких глубин он прорвался, быстро пришли в себя.

— Что ты говоришь, Леночка, моя красавица! Если ты останешься у нас, мы будем счастливы. Мы никуда тебя не отпустим, пока ты сама этого не захочешь.

— Хорошо, я пойду к вам. Но когда Яков приедет, мы, видимо, переедем в другое место, — поглядев на тетю Марико, сказала Лена.

— Разумеется, — согласилась Соня, — только вот еще что, Леночка. Ты умная девушка и должна понимать, что про твой роман с Яковом пока никто не должен знать.

— Хорошо, — согласилась Лена, несколько недоумевая, почему здесь, так далеко от Москвы, ей необходимо скрывать свою любовь, однако вопросов задавать не стала.

На улицу они вышли втроем и медленно двинулись по украшенной флагами улице Плеханова. Евгений нес чемодан Лены, по дороге рассказывая, где и что на их улице расположено. На вопрос попадавшихся навстречу соседей Евгений пояснял, что Лена его племянница, которая только что приехала.

— Добро пожаловать в Тбилиси, красавица! Завтра я познакомлю тебя с моей дочкой, Тинико, — приветливо сказала Елене соседка.

Квартира, где жили Сикорские, Елене очень понравилась — две просторные светлые комнаты и кухня. Евгений говорил ей, что в большой комнате он для нее устроит уголок и перегородит гардеробом так, что ее комната будет лучше всех. Елена улыбалась и кивала.

Жизнь опять швырнула ее, словно мячик, в другое место, к другим людям, но она очень скоро привыкла и к новому двору, и к новым соседям, и к новому городу. Начался новый этап ее жизни на новом месте.

* * * * *

До возвращения в Москву тетя Марико каждый день навещала Елену, как могла веселила и развлекала ее. Она принесла ей книги, чтобы Лена могла учиться дома и наверстать упущенное. В течение двух недель тетя сама проверяла уроки, а затем перепоручила это Соне. Все свободное время Соня теперь проводила с Еленой. Они гуляли, ходили по магазинам, в гости, к друзьям. Вскоре они так сошлись характерами, что уже с трудом выносили разлуку.

Живот теперь рос каждую неделю. Беременность протекала без осложнений, и беспокоило Елену только то, что Яков все не появлялся. Каждый день, глядя на фотографию, лежащую возле постели, она укоряла его.

Тетя Марико, вернувшись в Москву, спустя месяц переслала Лене письмо Якова, на этом все и закончилось. Соня называла все новые и новые даты его приезда и всегда завершала разговор тем, что он «уж непременно приедет к Новому году». Слово «вероятно» в этих разговорах звучало чаще всего, и в конце концов тетя Марико сообщила, что Якова призвали в Красную Армию и приехать он пока не сможет. По ее словам, Яков и сам сильно переживал по этому поводу и просил Лену не волноваться.

Беременная Елена, по ночам уткнувшись милым личиком в подушку, тайком от Сикорских плакала о своей жестокой судьбе, о своей мимолетной любви.

Часто думала она и о том, что судьба швыряла ее словно щепку по волнам, о том, как ее переводили с места на место, из семьи в семью, как она меняла адреса, имена и фамилии, и всему этому конца не было видно. Не успевало что-то хоть немного наладиться в ее жизни, как наступало новое ненастье. Задыхаясь в слезах, она подумывала даже о самоубийстве, но эту мысль вскоре отбросила — в ней уже билась новая жизнь, которая с каждым днем все больше и больше вступала в свои права, награждая будущую мать легкими тумаками изнутри. Она, эта жизнь, вселяла в Елену уверенность в том, что она сможет преодолеть любые невзгоды и вернуть утраченную любовь.

В марте приехала тетя Марико и привезла новое письмо от Якова. Письмо было наполнено нежностью, томительным ожиданием и великой любовью. Яков пылко клялся в верности, горячо просил не переживать и беречь здоровье их общего младенца и вновь обещал жениться на ней.

Он заверял, что, несмотря ни на что, они будут вместе — навсегда.

Про себя Елена бранила Якова за то, что он так легко подкинул ее чужим людям. Совместная жизнь с Яковом, подобно сновидению, с каждым днем становилась все недоступнее, а будущее — все туманнее. Однако она не хотела с этим мириться, не желая ставить под сомнение свою выстраданную любовь и запятнать ее подозрениями. Гордость не позволяла ей сделать это, поэтому она терпела и старалась не терять надежды. К тому же ее нынешнее положение имело и свое оправдание: во-первых, она была несовершеннолетней и у Якова из-за этого могли возникнуть большие неприятности, а во-вторых, его призвали в армию, а жена красноармейца обязана хранить верность мужу. «Я должна бороться за свое счастье и за счастье ребенка», — думала она.

Елена и вправду проявляла несгибаемую волю, тщательно скрывала свои мысли и переживания. Легенду, выдуманную для нее Евгением, она разыгрывала как по нотам, на весьма высокохудожественном уровне. Легко и непринужденно она пересказывала эту басню любопытным соседям, так что никто ни на минуту не усомнился в том, что беременную племянницу Евгения Сикорского вывезли с Украины от голода и эпидемий и что она будет оставаться здесь, пока ее молодой муж не отслужит в Красной Армии и не приедет к ней. А потом они уже решат, остаться им здесь или вернуться на Украину.

Елена решила не терять времени даром и после родов экстерном сдать выпускные экзамены в школе, чтобы получить аттестат зрелости. Она усердно занималась. Вдобавок с ней занимались трое учителей из русской школы — друзья Сикорских.

Жизнь шла своим чередом. Шел к концу восьмой месяц беременности. Стояли первые дни апреля, и было уже тепло. Елена, устроившись на общем балконе, грелась на солнышке, поглядывая на возню детей во дворе, когда к ней пришла тетя Марико.

Они стали говорить о Якове. Тетя рассказывала ей занимательные истории из его детства, Елена смеялась. Когда Елена собралась проводить тетю, Марико сказала:

— Не надо провожать. Спустишься по лестнице — потом подниматься будет трудно. Сиди себе на балконе и грейся на солнце.

Она поцеловала Леночку и ушла.

Соседки во дворе поздоровались с Марико. Когда она вышла со двора, Лена услышала их разговор.

— Она же тетя Якова?

— Да, точно, она живет в Москве, очень хорошая женщина.

— Это какой Яков? — спросил кто-то на плохом русском языке. Голос был незнакомым. Казалось, что к соседям пришел в гости некто посторонний.

— Будто не знаешь, какой Яков? — ответила соседка.

— Яков, сын Сталина.

— Ах, сын Сталина? — удивился незнакомец.

— То есть Марико сестра Като?

— А я что тебе говорю? Да, сестра несчастной Като.

— Что-то она зачастила к Сикорским, — сказала другая соседка.

— Особенно после того, как здесь поселилась Леночка. Раньше Марико так часто не приходила.

Елена не верила своим ушам. В голове у нее помутилось, но тем не менее многое услышанное в разговоре странным образом совпало. Елена слышала, что первая жена Сталина умерла. Одни говорили, что она заболела тифом, другие утверждали, что она стала жертвой туберкулеза. Поскольку мама Елены тоже умерла от туберкулеза, ей это запомнилось. Кроме того, соседки часто поминали Якова, сына Сталина. Однако мало ли на свете Яковов? Подозрения Лены усилились, когда она вспомнила, что тетя Марико рассказывала ей, как она растила Якова после смерти его матери. Отец Якова, по словам тети, был революционером.

У Елены начало звенеть в ушах, заболела голова. Она не знала, что делать. Позвать соседей и расспросить подробно? Если они и сплетничали, то в их разговоре не все выглядело вымыслом. Но Лена никак не могла принять услышанного и смириться с этим.

«Неужели Сталину и здесь принадлежит главная роль в моих несчастьях? Сталин выгнал из страны деда, он враг нашей семьи. И Яков… Нет, это же невозможно! Досужие бабьи сплетни…» — думала Елена, не понимая, во что можно верить, а во что — нет… — Неужели именно поэтому меня срочно укрыли в Тбилиси и не пускают ко мне Якова?»

Мысли свинцовыми шариками бились в голове. Внезапно она поняла все.

— Так дедом моего ребенка будет Сталин?! — И Лена, вскрикнув от пронзившей ее мысли, зарыдала от отчаянья, закрыв руками лицо.

Переполошившиеся соседки окликнули ее, но Лена ничего не слышала. — Нет, ничего не случилось, — сказала одна из кумушек, — просто плачет. По родным соскучилась, тоскует. Молодая еще… Оставьте ее в покое, поплачет и успокоится.

Через некоторое время Леночка действительно пришла в себя, встала и с трудом вернулась в комнату. Там она тяжело опустилась на кровать и снова заплакала. Она оплакивала всех — мать, отца, дедушку, бабушку, Якова, утраченную любовь, несчастное детство, иронию и превратности собственной судьбы, которая так посмеялась над ней. Она долго обливалась бы слезами, если бы в животе не начались толчки. Тот, кто уже жил в ней, возмущался, что мама оставила всякую надежду и предалась самоистязанию. Ему не нравилось, что нарушали его покой и не считались с его завтрашним днем. Елена, спохватившись, успокоилась, погладила живот и проникновенно сказала еще не родившемуся ребенку:

— Успокойся, жизнь моя, успокойся. Извини меня, извини! Я… я… я тебя никогда не брошу, никогда не предам. Кем ты ни родись, я жизнь отдам ради тебя. Ты будешь счастливым. Та радость, которая прошла мимо меня, придет к тебе, мой маленький.

Скоро они оба успокоились.

Соня влетела в квартиру словно безумная — соседки уже успели ей сказать, что Леночка плакала. Она издалека окликнула Елену и, увидев ее покрасневшие глаза, обняла ее.

— Что случилось, моя милая, почему плакала? Ведь знаешь, что тебе это вредно. Для тебя сильные переживания вредны. И для малыша плохо. Все утрясется. Все наладится. Ты вот-вот должна родить ребенка, — торопливо говорила Соня.

Леночка перестала плакать и в свою очередь принялась успокаивать Соню. Затем с привычным ей спокойствием, голосом многоопытного человека объявила Соне:

— Я все знаю!

Соня не сразу поняла, что она имела в виду.

— Я все знаю! — повторила Леночка.

— Что ты знаешь?

— Я знаю, чей сын Яков.

Соня от неожиданности поднесла ладонь к губам.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю! Неважно откуда. Я и то знаю, что он не допустит, чтобы Яков был со мной.

— Что ты говоришь? Яков безумно тебя любит.

— Это уже не имеет значения. Яков уже не будет моим, но я останусь верной ему и еще вот ему, — и она указала на свой живот.

— Почему ты думаешь, что Якова тебе не отдадут?

— Потому что я — внучка Троцкого.

— Боже мой! — воскликнула Соня и опять прикрыла рот рукой. Что ты говоришь?!

— Это сущая правда, Соня. Я внучка Льва Давидовича, — гордо сказала Елена.

— Дед находился в ссылке, когда умерла моя мать. Затем арестовали моего отца, потом бабушку, а меня поместили в детдом.

— И ты все это так хорошо помнишь?

— Я прекрасно помню все до мелочей, любые подробности. Потом одна воспитательница и ее муж похитили меня из детдома. Сперва я жила в Николаеве, затем меня перевезли в Москву, в семью Приходько.

Оторопевшая Соня была в ужасе. Она не могла проронить ни слова.

— Яков знал об этом?

— Нет. И я тоже ничего не знала о нем.

— Бедная девочка, моя маленькая мученица.

Теперь заплакала Соня, и настал черед Елены ее успокаивать.

— Не надо, не плачь. Ребенку это вредно. Ты же говорила, что на ребенка влияет не только настроение матери, но и настроение окружающих людей. У меня одна просьба к тебе, Соня, — спокойно и деловито обратилась к ней Елена.

— Слушаю тебя, моя девочка. — Соня со слезами на глазах посмотрела на Леночку.

— Не говорите дяде Евгению об этом. Это опасно для вас обоих. После родов я буду думать о том, куда мне податься. А сейчас будет лучше, если об этом никто не узнает.

Это были слова умного, опытного, уверенного в своих силах человека. В голосе чувствовалась твердость и несгибаемый характер.

Соня кивнула, затем спохватилась:

— Елена, я тебя и твоего ребенка никуда не отпущу. Вы будете жить у нас. Ты будешь учиться, потом пойдешь работать. Лучшего города, лучшего народа ты нигде не найдешь. Я тебя никому не отдам, никому, слышишь? И потом, откуда ты знаешь, как поступит Яков или его отец, когда они все узнают? Не думаю, что они откажутся от ребенка. Не хорони никого заранее.

Елена слушала ее молча. Она хоть и пыталась ухватить нить надежды и следовать ей, но внутренне уже была готова ко всему.

Она подошла к Соне и тихо сказала:

— Мы благодарны тебе, тетя Соня, и никогда этого не забудем.

И она крепко обняла плачущую Соню.

* * * * *

16 мая в роддоме на улице Камо Елена родила сына.

Роды принимала Соня. Родился черноволосый мальчик весом в три с половиной килограмма и ростом пятьдесят сантиметров. Появившись на свет, он долго не хотел плакать, упрямился. Но заплакать его заставили, и плакал он больше от обиды, чем от радости, что явился на свет Божий.

Родился человек, в жилах которого текла кровь двух заклятых врагов, изменивших ход истории всего человечества и перевернувших судьбы миллионов людей. Многих отправили на тот свет, и еще многих ждала подобная участь.

В палату, где лежала Елена, вошла главная акушерка. Елена покормила ребенка и положила его рядом с собой.

— Леночка, как он кушал?

— На «отлично», он у меня молодец.

— Очень хорошо. Лена, мы должны заполнить метрику этого молодца. Что ты решила, как назовешь? Мы должны записать и фамилию отца.

Елена молчала. Она задумалась. Сердце ей говорило одно, а разум диктовал совсем другое. В ее голове мысли боролись друг с другом. Сейчас решалось, какой судьбой она наделит своего ребенка, какую удачу принесет данное матерью имя, в какую сторону отклонится чаша весов его судьбы, уготовит ему жизнь тихое существование или вечную борьбу на передовой.

— Леночка, если ты еще не придумала, я зайду попозже.

— Нет, уже придумала.

Елена взглянула на ребенка. Он спал глубоким сном, сытый и довольный. — Борис.

— Борис?! Хорошее имя. Мне записать?

— Да, запишите, тетя Надя.

— А фамилия?

— Фамилия? — призадумалась Елена. — Фамилия будет Бронштейн.

— Как? — спросила акушерка.

— Бронштейн! Брон–ште-йн, — по слогам произнесла Елена. — Борис Яковлевич Бронштейн.

— Борис Яковлевич Бронштейн, — записала акушерка аккуратным почерком и только затем удивленно взглянула на Елену и тихо вышла, не задавая никаких вопросов.

Елена задумалась: «Что я натворила? Даже возможности не оставила моему сыну для безмятежной жизни. Мало тебе того, что сама вынесла? Что это было, протест или готовность отстоять свое? Назло кому? Назло Якову или его отцу? — Лена вновь взглянула на ребенка, и ей показалось, что Борис улыбался, словно был доволен присвоенным ему именем и фамилией. Затем она успокоила себя:

— Не у всех же одинаковая судьба. Каждый рождается со своей судьбой». Она закрыла глаза и попыталась уснуть.

Из дремы она вышла сразу, как только послышался звук открывшейся двери. В палату вбежала взволнованная Соня.

— Что ты натворила, Елена?

Елена улыбнулась.

— А что я натворила? — вернула она вопрос Соне.

— Почему ты губишь себя? И ребенка?

— У каждого человека своя судьба, — спокойно ответила Елена. — Если он силен и ему суждено остаться в живых, он выживет везде и всюду. Я просто дала ему то, что ему принадлежит. И еще отдам. Отдам все, что смогу.

Соня стояла с побледневшим лицом. Елена не знала, что через три месяца после рождения маленького Бориса расстреляют двоюродного брата ее матери, Бориса Бронштейна. Грешная земля не вынесла одновременного существования двух Борисов Бронштейнов.