Её тёмные крылья

Мелинда Солсбери (2022)

Сколько Кори себя помнила, Бри всегда была её лучшей подругой. Они были почти сёстрами, пока на празднике девушка не застала подругу в объятиях собственного парня. Жестокое предательство в один момент разрушило нерушимую связь. Прежний мир Кори рухнул. Но теперь Бри мертва, а Кори винит в этом себя, ведь она так желала подруге смерти… Одинокая и убитая горем девушка ещё не подозревает, что Загробный мир гораздо ближе, чем ей казалось. Случайный поцелуй с очаровательным таинственным незнакомцем на вечеринке — почему это случилось именно в ту ночь? Вскоре девушка узнаёт, что притягательный Аид, Повелитель мёртвых, уже наблюдает за ней и ждёт новую гостью в своём царстве…

Энтропия

Я ожидаю, что не смогу сомкнуть глаз этой ночью, поэтому краду одну таблетку снотворного из запасов, что Мерри привезла из своего последнего визита в Америку. И стараюсь вырубиться до того, как родители вернутся с протесиса.

Не получается.

Стены в нашем доме слишком тонкие, и я слышу каждое слово, которое они говорят друг другу в ванной, пока чистят зубы. Папа настаивает на том, что я должна пойти на похороны, потому что мне явно нужно попрощаться. А Мерри не соглашается, считает, что мне нужно только время.

— Ей нужно нечто большее, чем время, — отвечает отец.

Я сажусь, напряженно вслушиваясь в их разговор.

— Это что же?

— Не знаю. Возможно, какая-то грамотная помощь. Она так злится в последнее время. Видела бы ты ее сегодня. Гнев волнами исходил от нее. Я практически чувствовал его на своей коже.

— Ее парень изменил ей с лучшей подругой. Еще бы она не злилась, — заявляет Мерри.

Я чувствую прилив благодарности, который отец иссушает своим ответом:

— Это не похоже на Кори. Она всегда была миролюбивой. А теперь кричит на людей по телефону и хлопает дверьми.

— Она единожды крикнула в телефон. И, если честно, Кори целую вечность ждала эту сетку, а люди просто морочат ей голову. Если у них нет товара, надо вернуть деньги.

— Мне никогда раньше не приходилось слышать, чтобы она говорила с людьми в таком тоне. А на прошлой неделе сказала Келли Мартин отвалить, хотя та просто поинтересовалась, как у нее дела. Мне до сих пор стыдно.

— По правде говоря, Крейг, Келли Мартин и впрямь стоит отвалить. Любопытная Варвара.

Я тихонько смеюсь в темноте и пропускаю ответ отца.

— Кори подросток, — отвечает Мерри, и, несмотря на мою любовь к ней, я не могу не закатить глаза, когда она добавляет: — Эмоциональные качели — это часть взросления.

— Я только… — Папа умолкает, и у меня екает сердце. Мне приходится прижаться к стене, чтобы расслышать следующие слова. И он продолжает мягким и тихим голосом: — Я переживаю, что если она не справится с этим, то попадет в серьезные неприятности. Погрузится во тьму, из которой не сможет выбраться.

— Ты перегибаешь. Это все та же Кори, которая не перенесла внезапной трансплантации личности. Она по-прежнему предпочитает садоводство и не пускается во все тяжкие. Девочка скорбит, справляется с болью своими силами. И смерть Бри, увы, не поможет ее исцелению.

— Я знаю. Просто не хочу, чтобы ситуация обострилась до такой степени, что ей понадобится помощь, которую не так-то просто получить на Острове. Ты читала о подростках и их ментальном здоровье…

— Я не думаю, что у Кори нервное расстройство. Но мы будем присматривать за ней. Договорились? Все будет хорошо. Она чудесный ребенок.

— Будем надеяться.

Они продолжают тихо препираться, прикрывая за собой дверь спальни.

Я ложусь обратно, сворачиваясь калачиком, а мой желудок затягивается в узел. Я тоже не думаю, что у меня нервное расстройство. У меня то, что случается, когда тебе вырывает и топчет сердце тот единственный человек, который обещал этого никогда-никогда не делать. Когда твой мир переворачивается с ног на голову.

Я перекатываюсь на спину, складываю руки на животе и закрываю глаза. Делаю глубокий вдох, словно на медитации, и пытаюсь представить лес. Что-то безмятежное и успокаивающее. Море или озеро…

Нет.

Потому что тогда я начну думать о Бри, лежащей сейчас, должно быть, в такой же позе в гробу на другом конце города.

Интересно, как она выглядит. Говорят, мертвецы выглядят мирно, как будто просто крепко спят, но когда мы ходили с Бри на похороны ее бабушки, то миссис Давмьюр не показалась мне ни мирной, ни тем более спящей. Она выглядела мертвой: все, что делало ее собой, исчезло. Она больше не была бабушкой Бри — лишь пустой оболочкой.

На меня накатывает волна паники, когда я понимаю, что не могу вспомнить, как выглядела Бри при жизни: все мои мысленные образы бывшей подруги обезображены воспоминаниями об ее мертвом теле в озере.

Я поднимаюсь с кровати и открываю ящик с нижним бельем, разыскивая свой телефон. Я зашвырнула его туда в субботу вечером, когда Мерри привела меня домой, не желая ни с кем разговаривать и видеть кого-то в Сети. Аккумулятор разрядился, поэтому я возвращаюсь с телефоном к кровати и, подсоединив его к зарядке, включаю.

Куча уведомлений мелькает на экране: от Астрид, Ларса, из группового чата, куда добавила меня Астрид. Я игнорирую их и открываю галерею, пролистывая фотографии, пока не нахожу ее, нас, историю Кори-и-Бри в цвете: в моем саду, в моей комнате, на пляже, в школе. Все дальше и дальше в прошлое, пока не натыкаюсь на ту, что искала, сделанную год назад. На фото Бри стоит на коленях у ручья в лесу, на голове у нее кусок старой потрепанной тюли, а выражение лица притворно-торжественное — она вот-вот рассмеется.

Это была еще одна игра, в которую мы играли, когда нам было восемь или девять лет. Мы прозвали себя «Невестами Артемиды». Все началось с того, что нам задали выбрать одного бога для школьного проекта. Мы предпочли Артемиду, потому что у нее были лук и стрелы, она могла общаться с животными и не любила мальчишек — все, что нас тогда восхищало.

Мы узнали, что вплоть до 1980-х девочек нашего возраста на год отправляли на служение в храмы богини-охотницы. Нас так захватила эта идея, что мы начали представлять себе грот, полный наших ровесниц, которые бегают по лесу, охотятся и воют на луну. Помню, как спросила у папы — еще до появления в нашей жизни Мерри, — могу ли отправиться на материк и служить Артемиде. Я знала, что на юге воздвигнуты храмы, посвященные ей, и наш учитель рассказывал, что некоторые девочки все еще ездят туда, хотя это уже не обязательно. Отец сказал «нет» и почти рассердился из-за этого, что было странно, потому что он никогда раньше мне не отказывал.

Мама Бри тоже ответила отказом, но ничего удивительного в этом не было, потому что она отказывала всегда.

Но это нас не остановило.

Я стащила несколько сетчатых занавесок, которые мы использовали как фату, а Бри пожертвовала два платья из бесконечного множества хлопчатобумажных платьев пастельных тонов, что миссис Давмьюр ей покупала, и мы тайно посвятили себя Артемиде.

Наши обряды были довольно нелепыми: мы собирали дождевую воду в банки из-под варенья и добавляли туда лепестки, чтобы изготовить богине «духи»; танцевали, пели, мастерили луки и стрелы из палок и украденной шерсти, пытались болтать с белками. В общем, типичные детские проделки. Мы прятали наши особенные вещички в пластиковой коробке, которую втиснули между корнями дерева. И никому не рассказывали о том, чем занимаемся — играть в лесу было запрещено.

Однажды Бри сообщила, что видела, как нам улыбнулась дриада, прежде чем скрыться в ветвях дуба, где мы хранили наши пожитки. После этого я неделю отказывалась возвращаться туда, опасаясь того, что древесная дева явится вновь и сделает то, что древесные девы обычно делают с маленькими девочками, играющими в лесу без надзора. Но, когда я поделилась с Бри причиной своих отказов, та ответила, что никогда не видела дриаду, а мне все приснилось. Конечно, она солгала, чтобы заставить меня вернуться, но это сработало.

В конце концов, мы прекратили игру — уж даже и не помню почему, просто однажды мы не отправились в лес наряжаться, и на том все закончилось. Кроме единичного случая в прошлом году.

Мы сидели в моей комнате. Предполагалось, что я должна была делать уборку. Бри красила ногти в красный цвет, а я перебирала вещи в шкафу, когда случайно наткнулась на альбом, посвященный Артемиде — наш школьный проект.

— Помнишь? — Я бросила ей альбом.

— Ногти! — воскликнула она. — О боги, — продолжила, пробежав глазами по альбому. — Помнишь «Невест Артемиды»?

Большего и не требовалось. Мы помчались в лес, чтобы отыскать коробку, которая ожидала нас в корнях дерева, как и ее содержимое — тюль и луки. Они были слегка влажными и неприятно попахивали затхлостью, но это не остановило Бри. Ценой свежего маникюра она нацепила на голову свою старую фату. Я сфотографировала ее, а она — меня. Мы забрали коробку с собой и засунули все в мусорку возле почтового отделения. Игра окончена.

Я удалила все фотографии с Али — даже те, на которых вышла отлично, — но ни одной с Бри.

Я выскакиваю из постели раньше, чем осознаю, что именно делаю, и нащупываю на полу джинсы. Они затвердели, и на деревянный пол сыплется засохшая грязь, пока я натягиваю их поверх пижамных шорт. Сойдет и так — вряд ли ей суждено было увидеть меня.

Кроме того, Бри как-то сказала мне, что джинсы не надо стирать: достаточно просто провести по ним влажной губкой и заморозить. И хотя позже мы выяснили, что это полнейшая чушь, я все равно чувствовала себя виноватой, отправляя брюки в стирку, — если только они не были полностью изношены. У подруги и пары-то джинсов не было, так что я понятия не имела, откуда она это взяла.

В гробовом молчании покидаю свою комнату и осторожно спускаюсь по лестнице, избегая скрипучих ступеней, способных меня выдать. Хватаю первую попавшуюся в шкафу куртку, и, когда аромат розовой воды окутывает меня, я понимаю, что схватила вещь Мерри. Просовываю руки в рукава, застегиваю молнию поверх пижамной футболки и обшариваю шкаф в поисках обуви. И ускользаю из дома в ночь.

Трижды чуть ли не разворачиваюсь, чтобы вернуться, но заставляю себя идти дальше, минуя серебристые в свете луны тихие улицы. Ночь выдалась на редкость холодной, и воздух словно пронизывает осколками стекла.

Двадцать минут спустя я оказываюсь у подножия храма и нащупываю запасной ключ, который, как мне известно, жрица прячет под выступом. Мы с Бри и Али не раз пользовались им, чтобы укрыться от дождя или скоротать время, избегая наших собственных домов. Здесь стоит такая тишина, что я слышу шепот моря и рокот волн, бьющихся о камни по ту сторону Линкейского холма, и ветер, что шумит в ветвях кипарисов на кладбище.

Я понятия не имею, что тут делаю и зачем вообще пришла. Может, потому, что отец прав и мне действительно нужно попрощаться. Но только чтобы при этом за мной не наблюдал весь Остров. Тогда я смогу спокойно вернуться к своей ненависти.

Звук открывающегося замка подобен выстрелу, и я вхожу внутрь.

Омываю руки в чаше у входа и оглядываюсь. Храм озаряют свечи, которые мерцают в причудливом ритме. Они окружают гроб — тут стоит гроб, — и я начинаю паниковать. Что, если свечи упадут от налетевшего ветра? Что, если искра попадет в лампады с маслом, окружающие гроб, и все вокруг вспыхнет ярким пламенем?

— Эй? — зову я, и мой голос эхом отражается от колонн. Кто-то наверняка должен быть здесь и следить, чтобы не произошло случайного возгорания. Но никто не отвечает.

Надо задуть свечи. Нельзя оставлять их вот так. Не рядом с гробом — это действительно ее гроб, — если Бри суждено гореть, я хочу, чтобы это случилось в Загробном мире, а не здесь.

Ее гроб стоит на возвышении перед алтарем. Слева кто-то установил стенд с фотографией Бри, которая была сделала на последней школьной фотосессии, в окружении веток кипариса и цветков сельдерея. Сердце екает, когда я встречаюсь с ее глазами на портрете и медленно двигаюсь к гробу — к гробу Бри. «Бри действительно мертва, это действительно ее гроб, о боги, о проклятие».

Подойдя ближе, я понимаю, почему свечи так странно мерцают, а вокруг нет никого, чтобы предотвратить возможный инферно — они электрические. Я одновременно чувствую и облегчение, и неловкость за свои глупые мысли. Но тут же забываю о свечах, потому что вижу ее.

Бри.

В ее волосах красуется еще больше цветков сельдерея, а на ней надето бледно-голубое платье с рукавами три четверти. Она напоминает деревенскую девчушку, с пышными рукавами и оборками — в духе Бри, сама невинность. Руки сложены на животе, а ногти покрыты светло-розовым цветом. Бри любила красный или черный. Те три баночки лака для ногтей, которые она так жаждала получить от меня назад — они были разных оттенков красного, — которые она наносила только у меня дома и стирала всякий раз, когда приходила пора возвращаться к себе.

Бри лежит на лоскутном покрывале, эдаком сельском аксессуаре в стиле миссис Давмьюр. Я присматриваюсь к нему, и желудок сжимается, когда узнаю отдельные заплатки. Кусочек ткани с вышитыми желтыми цветами, прямо как платье Бри на десятом дне рождения Астрид: я помню, как она жаловалась, что пришла в платье, когда все кругом были одеты в джинсы. Серый квадрат, подозрительно напоминавший цвет нашей школьной формы. Мягкий потертый розовый лоскуток ткани с одеяла, в которое, я уверена, ее укутывали в детстве. Я пытаюсь вспомнить, как это называется — памятный квилт. Их шьют, пока ребенок растет, из его старых вещей, а затем дарят в день свадьбы или на рождение первенца. Ничего из этого не случится у Бри.

Горло саднит, и я сглатываю.

Посмертный макияж весьма неплох, но лицо смотрится неестественно. Вероятно, они использовали праймер, или тональный крем, или пудру, или что-то другое, что еще больше выделило прыщики на ее подбородке. Они каждый раз выскакивают у Бри накануне месячных, и осознание того, что она умерла в это время, потрясает меня. Потому что это означает, что наши циклы по-прежнему синхронизированы, но даже мысль об этом теперь кажется ненормальной.

На губах девушки лежит монетка для Лодочника.

До этого момента мне было сложно поверить в происходящее, казалось, будто это всего лишь дурацкий розыгрыш. Решающий этап в игре «Поплавок мертвеца» — последняя шутка, способ отвлечь всех от того, что она сделала со мной. Будто я не до конца верила, что Бри мертва, и ждала какого-то продолжения этой вымышленной истории. Но монетка — это доказательство. Монетка и квилт. Ее действительно больше нет.

О, Бри.

И поскольку никто и никогда не узнает, я делаю небольшой перерыв в своей ненависти к бывшей лучшей подруге во имя прежних времен и протягиваю руку, положив свою ладонь поверх ее.

Она холодная и словно восковая, и я отшатываюсь от нее, но, собравшись, пробую снова. Ради тех двух девчонок, называвших себя «Невестами Артемиды», чьи месячные шли в одно и то же время. Прежде чем она стала самым худшим человеком в мире, любить ее было так же естественно, как дышать.

Я долго стою там, а когда ноги перестают удерживать меня, сажусь на пол, опираясь спиной на подставку, на которой установлен гроб. Я отправлюсь домой через минуту. Еще одну минуту.