Я взлечу

Энджи Томас, 2019

Шестнадцатилетняя Бри Джексон – дочь легенды андеграундного хип-хопа, который прославился уже после смерти. Бри хочет пойти по стопам отца и стать одним из величайших рэперов всех времен. Но для начала – хотя бы выиграть свой первый батл. А это непросто, когда в школе все считают тебя хулиганкой, а дома ждет пустой холодильник. Разочарование и гнев Бри изливает в своей первой песне, которая вскоре становится вирусной… Творчество – единственная надежда Бри на хорошую жизнь, однако слава приносит ей совсем не то, чего она ожидала.

ON THE COME UP

by Angie Thomas

Copyright © 2019 by Angela Thomas

Cover art © 2018 by Anjola Coker

Cover design © by HarperCollins, 2019

© Екатерина Морозова, перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. Popcorn Books, 2022

* * *

Всем, у кого есть профиль на SoundCloud и мечта захватить мир. Ребята, я в вас верю!

И маме, ведь она поверила в меня первой

Часть 1. Старая школа

Один

Сегодня мне, возможно, придется кого-то замочить.

Может, знакомого. Может, нет. Мой соперник мог никогда раньше не батлить, а мог уже стать профи. Плевать, сколько у него панчей и как круто он читает. Я должна его замочить.

Но сперва надо принять звонок. А для этого — смотаться уже с урока миссис Мюррэй.

Некоторые вопросы с выбором ответа расползаются на целый экран, но — время, время! Время превыше всего. Если верить часам, через десять минут будет полпятого. А если верить тетушке Пуф, а точнее — знакомому ее знакомого, диджей Хайп всегда звонит между половиной пятого и половиной шестого. Если пропущу его звонок, клянусь, я…

Ни хрена я не сделаю. Мой телефон у миссис Мюррэй, а с ней шутки плохи.

Из-за книги Никки Джованни видно только ее макушку в тонких дредах. Иногда, читая очередную строчку, она принимается мычать себе под нос, как моя бабушка на церковной службе. Поэзия для миссис Мюррэй — религия.

Все остальные свалили из Мидтаунской школы искусств почти час назад, остались только одиннадцатиклассники, которых родители или опекуны записали на подготовку к экзамену ACT^[1]. Эти занятия не гарантируют нам максимальных тридцати шести баллов, но Джей требует, чтобы я набрала как можно больше, ведь счет на эти занятия вышел как за свет. Так что каждый вторник и четверг после обеда я плетусь в этот кабинет и отдаю миссис Мюррэй телефон.

Обычно я спокойно выдерживаю час, не зная, что еще твитнул президент. И без сообщений Сонни с Маликом (иногда мы обсуждаем твиты президента) тоже жить можно. Но сегодня меня так и подмывает встать, забрать со стола телефон и сбежать.

— Эй, Брианна! — раздается шепот за спиной. За мной сидит Малик, а за ним Сонни, который одними губами спрашивает: «Есть чего?»

Я наклоняю голову набок и поднимаю бровь, как бы говоря: «Без понятия, телефон-то отобрали». Да, не так-то просто прочесть все это по движению брови, но мы с Сонни и Маликом дружим едва не с материнской утробы. Наши мамы — лучшие подруги и забеременели нами одновременно. Они называют нас «Несвятой Троицей»: якобы, когда они, беременные, встречались, мы всегда принимались пинаться. Видите, нам не привыкать понимать друг друга без слов.

Сонни разводит руками, как бы говоря: «Да ладно, я просто спросил». И, может, еще добавляет: «Твоя вредность не заразна?»

Я одариваю этого мелкого светлокожего засранца-хоббита — он кудрявый, и уши торчат — нехорошим прищуром: «Ничего я не вредная, это вопросы у тебя тупые».

Разворачиваюсь обратно. Миссис Мюррэй смотрит на нас поверх книги, и в ее взгляде тоже читается послание всем нам: «Вы ж не болтаете на моем уроке, правда?»

Технически мы не болтаем, но если я так и скажу — словами или взглядом, — выйдет не очень.

16:27.

Три минуты, и я заполучу свой телефон.

16:28.

Две минуты.

16:29.

Одна.

Миссис Мюррэй закрывает книгу.

— Время вышло, сдавайте сколько успели.

Блин, точно, тест.

В моем случае «сколько успела» — это значит нисколько. К счастью, во всех заданиях нужно выбрать правильный вариант. На каждый вопрос их четыре, значит, вероятность угадать — двадцать пять процентов. Пока все забирают телефоны, я тыкаю в первые попавшиеся ответы.

Все уже ушли, остается только Малик. Стоя во весь свой огромный рост, он натягивает поверх толстовки джинсовую куртку. Два года назад он был ниже меня, а теперь ему приходится наклоняться, чтобы меня обнять. Со стрижкой хай-топ фейд он кажется еще выше.

— Эй, Бри, — говорит он, — ты вообще хоть что-то?..

— Тс-с. — Я отправляю тест на проверку и закидываю рюкзак на плечо. — Сделала я тест.

— Бризи-Бризи, готовься обосраться.

— Обосраться на тренировочном тесте не страшно. — Я надеваю кепку пониже, чтобы прикрывала корни волос на лбу. Волосы чуть отросли и лохматятся, и будут лохматиться, пока Джей меня не переплетет.

Сонни добегает до стола миссис Мюррэй раньше меня и ныряет за моим телефоном — настоящий друг, — но миссис Мюррэй успевает перехватить его первой.

— Не надо, Джексон. — Она называет его полным именем. То есть моей фамилией. Мать назвала его в честь моих дедушки с бабушкой, ее крестных. — Я хотела бы сказать Брианне пару слов.

Сонни и Малик смотрят на меня с безмолвным вопросом: «Что ты натворила?»

Я, наверно, пучу глаза не меньше них: «А я что, знаю?»

Миссис Мюррэй кивает на дверь:

— Вы с Маликом свободны. Брианна, можно тебя на минутку?

Сонни снова смотрит на меня: «Ты в жопе».

Похоже. Не подумайте, миссис Мюррэй добрая, но шутки с ней плохи. Как-то раз я наскоро состряпала фиговенькое эссе о сновидениях в творчестве Лэнгстона Хьюза. Она так меня распекала, что я предпочла бы нотацию от Джей. А это о чем-то да говорит.

Сонни с Маликом уходят. Миссис Мюррэй садится на край стола и кладет рядом мой телефон. Экран не горит. Еще не звонили.

— Брианна, что-то случилось? — спрашивает она.

Я перевожу взгляд с телефона на нее и обратно.

— В смысле?

— Ты сегодня совсем рассеянная, — говорит она. — Даже тест не писала.

— Нет, писала! — Ну типа что-то же я писала? Ладно, ладно, не считается.

— Ты минуту назад все заполнила, я видела. Давай начистоту, ты уже не первый раз не можешь сосредоточиться. На той неделе придет табель с оценками, сама все увидишь. Пятерки с минусом просто так в тройки не превращаются.

Вот блин.

— В тройки?

— На сколько работаешь, столько и ставлю. Так что случилось? Ты вроде в последнее время уроков не пропускала.

«В последнее время». Меня в прошлый раз отстраняли от занятий ровно месяц назад и уже две недели не вызывали к директору. Это рекорд.

— Дома все в порядке? — спрашивает она.

— Вы говорите как мисс Коллинз.

Это наша психолог, молоденькая и светловолосая. Она милая, но слишком уж лезет вон из кожи. Каждый раз, когда меня к ней отправляют, она разговаривает со мной как будто по какому-нибудь учебнику «Как правильно общаться со среднестатистическими чернокожими школьниками, которые постоянно к тебе ходят».

«Как дела дома?» Не ваше дело.

«Не получал(а) ли ты в последнее время психологических травм, например, от того что рядом с тобой стреляли?» Я, конечно, живу в гетто, но вокруг меня не каждый день пули летают, честное слово.

«Тебе сложно смириться с убийством отца?» Двенадцать лет прошло. Я ни убийства, ни самого папу толком не помню.

«Тебе сложно принять зависимость матери?» Она уже восемь лет чиста. Ну, может, от мыльных опер чуть-чуть зависима.

«Йо, сестренка, как житуха?» Справедливости ради, этого я от нее пока не слышала, но все впереди.

Мисс Мюррэй фыркает.

— Я просто пытаюсь понять, что с тобой творится. О чем ты думала весь урок, не жалея моего времени и маминых тяжким трудом добытых денег?

Я вздыхаю. Похоже, пока не отвечу, телефон она не отдаст. Ладно. Скажу правду.

— Жду звонка диджея Хайпа. Может, сегодня буду батлить на Ринге.

— На Ринге?

— Ага, на боксерском ринге у Джимми. Там каждый четверг фристайл-батлы. Я записалась на сегодня, вдруг пройду?

— Да знаю я, что за Ринг. Просто от тебя такого не ожидала.

Она выделяет голосом «от тебя», и у меня сводит живот. Можно подумать, на Ринг может ходить кто угодно, только не я.

— Что вас так удивило?

Она примирительно поднимает руки.

— Да ничего. Я знаю, что у тебя талант. И стихи твои видела. Только не знала, что ты хочешь быть рэпером.

— Мало кто знает.

В этом вся проблема. Я читаю рэп с десяти лет, но никак о себе не заявляла. Конечно, Сонни с Маликом знают, и семья тоже. Но вот честно: «маме нравится твой рэп» — то же самое, как «мама говорит, что ты классно выглядишь», а ты страшилище. В конце концов, выдворяя ребенка из утробы, ты берешь на себя кое-какие обязанности, например постоянно его хвалить.

Может, у меня правда талант. Не знаю. Я все ждала подходящего момента.

Быть может, он настанет сегодня. А подходящее место — это, конечно, Ринг. Он почти что главная святыня Садового Перевала, круче только храм Христа. Не батлил на Ринге — не можешь зваться рэпером.

Так что сегодня мне надо зажечь. Если выиграю, меня включат в постоянную программу Ринга. Будет много батлов, а много батлов — много славы, а это значит… да что угодно!

Взгляд миссис Мюррэй теплеет.

— Идешь по стопам отца, да?

Так странно. Когда кто-то вспоминает отца, это как подтверждение, что он был на самом деле, что я не придумала себе эти обрывочные воспоминания. А когда его называют моим отцом, а не просто Ловорезом, легендой андеграундного рэпа, — мне будто специально напоминают, что я его дочь, а он мой папа.

— Типа того. Пока вот к Рингу готовлюсь. Конечно, к самому батлу особо не подготовишься. Но вдруг я выиграю и сразу начнется другая жизнь?

— Давай начистоту, — произносит миссис Мюррэй, выпрямляя спину. У меня в голове вылетает окошко с предупреждением: «Сейчас тобой закусят, берегись». — Ты с головой ушла в рэп, и твои оценки за семестр посыпались. И плевать, что колледжи смотрят на оценки как раз за одиннадцатый класс. А еще ты когда-то мечтала поступить в Маркхэм или в Говардский университет, на это тоже плевать?

— Миссис Мюррэй…

— Нет уж, подумай чуть-чуть. Ты ведь хочешь поступить в университет?

— Наверно.

— Наверно?

Я развожу руками.

— Сами понимаете, высшее образование не для всех.

— Пусть не для всех. Но школу-то все равно нужно закончить. Сейчас у тебя тройки, но будешь продолжать в том же духе — пойдут двойки. Знаешь, когда-то я говорила все то же самое твоему брату.

Не закатывать глаза, держаться. Не в укор Трею или миссис Мюррэй, но, когда у тебя есть классный старший брат, а ты близко не дотягиваешь до его уровня крутизны, все считают нужным тебе об этом сказать. Мне никогда не угнаться за Треем. Здесь, в Мидтаунской школе, на доске почета до сих пор красуются программки и вырезки из газет про «Изюм на солнце» с ним в главном роли. Удивительно, что школу до сих пор не переименовали в «Школу искусств имени нашего обожаемого милашки Трея Джексона».

Ладно…

— Он тоже однажды съехал с пятерок на четверки, — продолжает миссис Мюррэй, — но потом исправился. Посмотри, чего он добился. Окончил Маркхэм с красным дипломом!

Ага, а еще он с лета снова живет с нами. Не смог найти нормальную работу и уже три недели печет пиццу за прожиточный минимум. Не слишком-то обнадеживает.

Я над ним не издеваюсь. Серьезно. Круто, что он окончил университет. Ни у кого из наших родственников по маминой линии высшего образования нет, а бабушка, которая мама отца, постоянно всем твердит, что у ее внука диплом magnum cum laude (правильно «magna cum laude», вот сами бабушке об этом и скажите, ладно?).

Миссис Мюррэй я все это говорить, конечно, не буду.

— Честное слово, я исправлюсь, — говорю я вместо этого. — Только сначала схожу на батл и погляжу, что из этого выйдет.

— Понимаю, — кивает она. — И твоя мама, думаю, тоже поймет. — И кидает мне мой телефон.

Жопа.

Я выхожу в коридор. Сонни и Малик стоят, опираясь на шкафчики. Сонни строчит что-то в телефоне, Малик копается в камере. Он постоянно что-то снимает. В паре метров стоят школьные охранники, Лонг и Тэйт, и не спускают с них взглядов. Эти два громилы всегда кого-то выслеживают. И об этом не принято говорить вслух, но чем темнее твоя кожа, тем больше шансов привлечь их внимание. Хотя Лонг и сам чернокожий.

Малик отрывается от телефона.

— Бри, все нормально?

— Марш по домам, — подает голос Лонг. — Нечего тут шляться без дела.

— Нам что, уже поговорить нельзя? — возмущаюсь я.

— Делайте, что он сказал, — встревает Тэйт, указывая большим пальцем на дверь. Его светлые волосы свисают немытыми прядями. — Выметайтесь.

Я открываю рот, чтобы возразить, но меня опережает Сонни:

— Пойдем, Бри.

Ладно. Мы идем к дверям, по пути я проверяю телефон.

16:45. Диджей Хайп еще не звонил.

В автобусе — ничего, пока я иду до дома, тоже тишина.

Ровно в 17:09 я захожу домой.

Перед домом припаркован «Джип Чероки» Джей. С кухни несутся госпелы. Бодрые, веселые, после таких в церкви всегда начинаются пляски, бабушка носится по алтарю и что-то орет, а я сгораю со стыда.

Джей обычно что-то такое включает только по субботам, в день уборки, чтобы мы с Треем не ленились ей помогать. Когда рядом громко славят Иисуса, особо не поогрызаешься, приходится молча вставать и убирать.

Но сейчас-то она зачем включила?..

На пороге меня сразу же пробирает холод. Тут, конечно, потеплее, чем на улице, можно снять куртку, но без толстовки никак. На той неделе нам отключили газ, а без газа нет отопления. Джей выставила в коридор электрический обогреватель, но он только чуть-чуть подогревает воздух. Чтобы принять ванну, мы греем воду на плите, а по ночам кутаемся в несколько одеял. Мама с Треем не успели оплатить кое-какие квитанции, и пришлось просить у газовых служб отсрочку. Потом еще одну, и еще. Потом им надоело, и газ нам просто отключили.

Ничего нового.

— Я пришла! — кричу из гостиной и собираюсь было скинуть рюкзак и куртку на диван, но откуда-то доносится команда Джей:

— Повесь куртку и отнеси рюкзак в комнату!

Блин, как она это делает? Я выполняю, что сказано, и иду на звуки музыки в кухню.

Джей достает из шкафчика две тарелки, себе и мне. Трей придет еще не скоро. Джей пока не вышла из своего благообразного режима, в котором работает церковным секретарем: волосы стянуты в хвост, юбка до колен, блузка с длинными рукавами скрывает все татуировки и шрамы на локтях — память прошлого. Сегодня четверг, значит, вечером у нее учеба: она хочет стать дипломированным социальным работником и оказывать поддержку наркозависимым, ведь ее саму, когда она употребляла, поддержать было некому. Последние месяцы она совмещает учебу с работой и несколько вечеров в неделю ходит на пары. Перед ними обычно успевает либо поесть, либо переодеться. Сегодня, видимо, выбрала еду.

— Привет, Капелька, — ласково здоровается Джей, как будто не она только что орала через всю квартиру. Ничего нового. — Как прошел день?

17:13. Я сажусь за стол.

— Еще не звонил.

Джей ставит тарелку передо мной и еще одну рядом.

— Кто?

— Диджей Хайп. Помнишь, я подавала заявку на батл на Ринге?

— А, ясно.

Как будто какой-то пустяк. Джей знает, что мне нравится читать рэп, но, мне кажется, не понимает, что я хочу посвятить ему жизнь. По-моему, для нее это просто увлечение, как будто я подсела на очередную игру.

— Еще успеет, — говорит мама. — Как подготовка к экзамену? Вы ведь сегодня писали тренировочные тесты, да?

— Угу.

Как будто в жизни нет ничего, кроме этого несчастного теста.

— И как? — спрашивает она, желая подробностей. — Справилась?

— Да вроде.

— Легко было? Сложно? Надо повторить какую-то тему?

Ну все, пошел допрос.

— Это же просто тренировочный тест!

— Он помогает понять, как ты справишься с экзаменом. Бри, это не шутки!

— Да знаю я, — миллион раз уже это слышала.

Джей раскладывает по тарелкам куски курицы из Popeyes. Сегодня пятнадцатое число. Она как раз получила зарплату, и мы нормально поедим. Хотя Джей утверждает, что в Новом Орлеане Popeyes гораздо вкуснее. Новый Орлеан — это их с тетей Пуф родные места. В голосе Джей до сих пор иногда сквозит новоорлеанский акцент. Например, она говорит «малышка», а по слову будто течет патока и разламывает его на несколько слогов, которых там не было.

— Если мы хотим поступить в хороший университет, тебе нужно быть серьезнее, — говорит Джей.

«Мы хотим?» А по-моему, она.

Не то чтобы я совсем не хотела поступать. Вернее, я не знаю, хочу ли. Больше всего на свете я мечтаю читать рэп. Если все получится, ни на одной приличной работе даже с высшим образованием столько не заработаешь.

Я хватаюсь за телефон. 17:20. Никаких звонков. Джей вдыхает сквозь стиснутые зубы.

— Так не пойдет.

— Как не пойдет?

— Ты витаешь в облаках. Небось и тест писала кое-как, все о Ринге своем мечтала.

Именно.

— Неправда.

— Ну-ну. Когда там твой Хайп должен позвонить?

— Тетя Пуф сказала, с полпятого до полшестого.

— Пуф? Ей нельзя верить на слово! Помнишь, она клялась, что кто-то из Сада держит в подвале настоящего инопланетянина?

Было такое.

— Даже если на этот раз она сказала правду, время еще есть, — добавляет она.

— Да понимаю, я просто…

— Не умеешь терпеть. Как твой папа.

Если верить Джей, я еще упертая, как папа, острая на язык и наглая, как он же. Хотя она точно такая же, если не хуже. А еще она говорит, что мы с Треем очень на него похожи. Точно так же улыбаемся, только без золотых грилзов. У нас такие же ямочки на щеках и большие черные глаза, и мы такие же светлокожие — о нас говорят: «бледнолицые» или «снежинки». Я не унаследовала от Джей ни высоких скул, ни карих глаз, а кожа такого же цвета у меня бывает, только если летом весь день пропадать на улице. Иногда я замечаю, как она вглядывается в меня, будто тщится найти свое отражение. Или будто видит папу — и не может отвернуться.

Вот и сейчас она так смотрит.

— Что такое? — не выдерживаю я.

Она вяло улыбается.

— Ничего, Бри. Наберись терпения. Если он все-таки позвонит, сходи на Ринг, отчитай свой несчастный батл… — Несчастный батл?! — И сразу домой. Не шляйся никуда с этой бандиткой Пуф.

Тетя несколько раз водила меня с собой на Ринг, чтобы я прониклась атмосферой. Я, конечно, смотрела много видео на ютубе, но вживую это все как-то иначе. Джей не возражала, чтобы я туда ходила: там батлил папа, и Джимми не терпит беспорядков, — но от тети Пуф в качестве сопровождающего она не в восторге. Еще меньше ей нравится, что тетя стала называть себя моим менеджером. «Дура она, а не менеджер».

— Чего на родную сестру гонишь? — спрашиваю я.

Джей выкладывает на тарелки рис по-каджунски.

— Я же знаю, чем она занимается. И ты знаешь.

— Да, но она не допустит, чтобы что-то слу… — и замолкаю.

Джей кладет нам жареную окру. Потом початки кукурузы. И наконец мягкое, пышное печенье. А печенье из Popeyes какое угодно, только не мягкое и не пышное.

У нас на обед «попкенчёрч». Это смесь жареного цыпленка и риса по-каджунски из Popeyes, печенья из KFC и жареной окры и початков кукурузы из Church. Трей называет это блюдо «отвал сердца».

Но «попкенчёрч» — это вестник проблем, и не только с пищеварением. Джей готовит его, только если случается что-то плохое. Мы ели его пару лет назад, когда мама объявила, что у ее тети Нормы последняя стадия рака; на прошлое Рождество, потому что мама не смогла накопить мне на новый ноутбук; когда бабушка передумала переезжать в другой штат, чтобы помочь сестре оправиться от удара. Никогда не видела, чтобы кто-то так яростно вымещал злость на несчастном курином бедре.

Не нравится мне это.

— Что случилось?

— Бри, тебе не о чем во…

Мой лежащий на столе телефон вибрирует, и мы обе вздрагиваем. На экране высвечивается незнакомый номер. Ровно половина шестого.

Джей улыбается.

— Ну вот и позвонил.

Я кое-как трясущимися пальцами принимаю вызов и подношу телефон к уху.

— Алло, — выдавливаю я.

— Бри? — спрашивает до боли знакомый голос.

В горле вдруг пересыхает.

— Да, это… это она… то есть я… — Ненавижу этикет.

— Привет, диджей Хайп на проводе! Готова, малышка?

Конечно же, именно сейчас я разучилась разговаривать. Прокашливаюсь.

— Готова… к чему?

— Готова надрать всем задницы? Поздравляю, сегодня ты батлишь на Ринге!

Два

Я написала тетушке Пуф ровно одно слово: «Взяли».

Пятнадцать минут — и она тут как тут.

Сперва я узнаю ее по звуку. Перед домом врубается песня Flash Light группы Parliament. Тетя стоит у своего «катласа» и кайфует под музыку. Слышишь милли-рок — это Послушник притек, все дела. Можно подумать, тетушку в одиночку позвали на передачу Soul Train.

Я выхожу, натянув худи с капюшоном прямо поверх бейсболки: холодно, как в жопе у белого медведя. Задубевшими пальцами запираю дверь: Джей пару минут как ушла учиться.

Я точно знаю: что-то случилось. Да она и не отрицала. Сказала только, что мне не о чем волноваться. Ей, значит, есть о чем.

— А вот и она! — Пуф тычет в меня пальцем. — Будущая легенда Ринга!

Кольца в ее волосах позвякивают в такт танцу. Зеленые, как и ее кроссовки. Введение в быт и нравы банд Садового Перевала гласит: Послушники Сада всегда в зеленом.

Да, она у меня во всем этом варится. Все руки и шея у тети в наколках, понятных только ПСам. Кроме одной: на шее набиты алые губы ее девушки Лены.

— Говорила же я! — ухмыляется она, демонстрируя грилзы из белого золота. — Говорила. Же. Что. Пройдешь! — на каждом слове она дает мне пять.

Я чуть-чуть поднимаю уголки губ.

— Ага.

— Бри, тебя взяли на Ринг! На Ринг, понимаешь? Прикинь, сколько народу мечтает о такой удаче! А ты чего?

Да все сразу навалилось.

— У Джей что-то случилось, но она не признается.

— С чего ты решила?

— Она сделала «попкенчёрч».

— Блин, в натуре? — Можно подумать, теперь она тоже забеспокоилась… но нет: — Могла бы и мне тарелочку наложить.

— Обжора, — щурюсь я. — Вообще-то, Пуф, она готовит «попкенчёрч», только если что-то случилось.

— Нифига. Ты слишком запариваешься. Совсем издергалась перед батлом.

Я закусываю губу.

— Может, и так.

— Да по-любому. Поехали на Ринг, покажи всем класс! — Она выставляет вперед ладонь: — Нет предела!

Это наш девиз из старого трека Бигги, который старше меня и только чуть-чуть младше самой Пуф.

— Нет предела! — Я даю ей пять.

— Мы всех уделаем! — Тетушка чмокает меня в макушку. — Хоть ты и надела эту задротскую худи.

Вообще-то она с Дартом Вейдером. Джей пару недель назад на барахолке достала.

— Эй, Вейдер крут!

— Да пофиг, это все задротство!

Я закатываю глаза. Тетушка всего на десять лет меня старше и ведет себя то как настоящая тетя, то как противная старшая сестра. Тем более что Джей помогала ее растить: их мать убили, когда Пуф был год, а когда ей было девять, умер и отец. Джей всегда относилась к Пуф как к своему третьему ребенку.

— Задротство? Да ладно! — отвечаю я. — Охрененная тема вообще-то! Тебе бы поработать над кругозором.

— А тебе бы перестать скупать мерч всякой научной фантастики.

Но «Звездные войны» не относятся к… а, пофиг. Верх «катласа» открыт, и я залезаю внутрь не открывая двери. Тетя Пуф тоже садится, подтянув сползающие штаны. Зачем вообще носить их приспущенными, если все равно будешь постоянно поддергивать? А она еще на мою одежду наезжает.

Тетушка откидывается на сиденье и врубает печку на полную. Можно было, конечно, просто поднять верх, но сочетание холодного вечернего воздуха и тепла от печки — первый сорт.

— Ща, закинусь. — Тетя запускает руку в отсек для перчаток. Она завязала с травкой и перешла на леденцы. По ходу, предпочтет заболеть диабетом, чем быть вечно под кайфом.

В кармане худи вибрирует телефон. Я отправила Сонни и Малику то же самое слово, что и тете Пуф, и они чуть из штанов не выпрыгивают.

Мне бы тоже из штанов выпрыгнуть или хоть просто порадоваться, но я все никак не могу отделаться от ощущения, что мир встал с ног на голову.

И я вот-вот встану тоже.

Парковка «У Джимми» почти забита, но не все приехавшие заходят в здание. Уже начинается афтепати, традиционная еженедельная тусовка по четвергам после финального батла на Ринге. Уже почти год по четвергам все собираются у Джимми, а по пятницам — на улице Магнолий. Дело в том, что в прошлом году всего в паре улиц от дома моих дедушки с бабушкой коп подстрелил парня. Безоружного. Но суд присяжных постановил оправдать полицейского. Несколько недель шли вооруженные протесты. Половину магазинов и клубов в Саду во время бунта или намеренно сожгли, или разрушили при перестрелке. Клуб «Зависть», где собирались по четвергам раньше, тоже попал под раздачу.

Я не фанат тусовок на парковках (все себе отморозить — тоже мне веселье), но прикольно наблюдать, как народ хвастается новыми дисками или улучшенным двигателем, как машины прыгают, будто нет никакой силы тяжести. Мимо то и дело ездят копы, но теперь Саду придется к ним привыкнуть. Имелось в виду что-то типа: «Привет, я местный участковый, я хороший коп и не буду стрелять», — но выходит почему-то: «Эй, черножопые, мы за вами следим».

Мы с тетей идем ко входу. Изнутри долетает музыка, охрана прохлопывает всех входящих и размахивает металлодетекторами. Если находят оружие, его кладут в стоящее рядом ведерко — вернут в конце вечера.

— Идет победитель! — кричит тетя Пуф, шагая к хвосту очереди. — Можно сразу на пьедестал!

Нам с ней тут же начинают давать пять и кивать.

— Привет, мелкая Ловорезка! — раздается парочка голосов.

Мы, конечно, лезем без очереди, но не беда. Все знают моего отца, и мне все можно.

Кое-кто ухмыляется. Смешно, наверно: шестнадцатилетняя девчонка в худи с Дартом Вейдером думает, что чего-то стоит на Ринге.

Вышибалы дают пять тете Пуф.

— Че как, Бри? — говорит Реджи, тот, что покрупней. — Дорвалась наконец до Ринга?

— Ага, и всех еще порвет, — отвечает тетушка.

— Круто, — замечает Фрэнк, тот, что повыше, проводя по нам металлоискателем. — Решила продолжить дело Ло?

Да не. Скорее начинаю свое собственное. Но вслух я говорю: «Ага». Ведь этого от меня ждут. Мне не просто так все можно.

Реджи пропускает нас со словами:

— Да поднимет тебя сила, Скотти, — и, ткнув пальцем в мою худи, поднимает руку в вулканском салюте.

Как вообще можно спутать «Звездные войны» и «Звездный путь»? Просто — как? Увы, кое-кто в Саду считает это все «задротством» или, как какой-то идиот с барахолки, «фигней для белых».

Народ, ну врубитесь вы уже в космооперу, это круто!

Мы заходим. Как всегда, толпа состоит почти из одних парней, но пару девчонок я все-таки замечаю (здесь мы видим низкую долю женщин, вообще характерную для хип-хопа… лютый сексизм, ну да фиг с ним). Часть зрителей, по ходу, еще учится в школе Садового Перевала, кое-кто явно застал Бигги и Тупака, а пара стариков вообще ходит на Ринг еще со времен моды на кепки «Кангол» и кроссовки «Адидас» с носком-ракушкой. В воздухе висит дым от табака и травки. Все толпятся вокруг боксерского ринга в центре помещения.

Тетя Пуф забивает нам место у самого Ринга. Сверху, перекрывая гомон, орет Kick in the Door от Notorious B. I. G. От басов трясется пол, голос рэпера гремит на весь зал.

Несколько секунд трека Бигги — и я забываю обо всем на свете.

— Читает как бог!

— Огнище, — добавляет тетушка.

— Огнище? Да он легенда! Бигги всем доказал, что главное — подача. Рифмы у него, может, и неточные, но на это плевать. Он зарифмовал Иисуса с пенисом! Иисуса с пенисом, понимаешь?

Иисусу, наверно, было обидно, но пофиг. Легенда!

— Спокойно, спокойно, — смеется тетя Пуф. — Я не спорю.

Я киваю в такт треку, не пропуская ни слова. Тетя Пуф смотрит на меня с улыбкой, и ее шрам от удара ножом кажется ямочкой на щеке. Хип-хоп вызывает привыкание, и меня подсадила как раз тетя. Когда мне было восемь, она дала мне послушать альбом Illmatic от Nas, пообещав:

— Этот парень за пару строк перевернет твою жизнь с ног на голову.

Так и вышло. С тех пор как Nas впервые спел, что мир принадлежит мне, я стала другим человеком. Альбом, конечно, уже тогда был старьем, но я будто очнулась от долгого сна. Это было дофига мистическое откровение.

С тех пор у меня ломка по таким откровениям. Поэтому я читаю рэп.

У дверей возникает затор. Сквозь толпу продирается парень с короткими дредами, и все жмут ему руку. Это Ди-Найс, один из самых популярных рэперов на Ринге. Все его батлы разлетелись по Сети. Недавно он объявил, что уходит из батл-рэпа и дает дорогу молодым. Забавно, он и сам еще совсем молодой. В том году только Мидтаунскую школу закончил.

— Йо, слышала новость? — спрашивает тетя Пуф. — Вон того чувака на днях подписали.

— Серьезно?

— Ага, у него контракт с шестью нулями. Деньги вперед.

Охренеть. Теперь понятно, чего он из батлов ушел. Миллион долларов! Парня из Садового, блин, Перевала оценили в целый миллион!

Музыка затихает, свет гаснет. Луч прожектора высвечивает диджея Хайпа, гремят аплодисменты.

— Поприветствуем участников первого батла! — произносит Хайп как заправский рефери. — Справа выступит Эм-Дот! — Под хлопки и свист на помост поднимается невысокий парень в татуировках. — А слева — Мисс Тик!

Я ору во всю глотку. На Ринг выходит чернокожая девушка с серьгами-кольцами и короткими кудряшками. Она примерно ровесница Трея, но жжет напалмом, как древняя старуха, будто прожила пару жизней и это были очень хреновые жизни.

Для меня она просто икона рэпа.

Хайп тем временем представляет судей: это сам мистер Джимми, Ди-Найс и Си-Зи, непобедимый король Ринга.

Хайп подбрасывает монетку: выбирать Мисс Тик. Она пропускает вперед Эм-Дота. Начинается бит из A Tale of Two Citiez Джей Коула. Толпа беснуется, а я не отрываясь смотрю на Ринг. Эм-Дот расхаживает из стороны в сторону, Мисс Тик не сводит с него цепкого взгляда: так хищник смотрит на жертву. Эм-Дот начинает читать — Мисс Тик не отступает, не шевелит ни единым мускулом и не отводит от него взгляда — будто знает, что сейчас она его уделает.

Вечно можно смотреть.

Он придумал парочку удачных строчек. И читает сносно. Но потом приходит очередь Мисс Тик, и на него обрушивается водопад панчей. У меня мурашки по спине бегут. Толпа отзывается на каждую строчку.

Мисс Тик легко выигрывает первые два батла — и…

— Итак, друзья, — объявляет диджей Хайп, — а теперь Битва новичков! Для наших следующих участников сегодня первый батл на Ринге!

Тетя Пуф начинает подпрыгивать.

— О, да-а-а!

А у меня вдруг подгибаются ноги.

— Жребий пал на двоих, — продолжает Хайп. — Позвольте вам представить эмси справа… — Звучит барабанная дробь. Зрители топают в такт, пол ходит ходуном — может, это не у меня ноги трясутся?.. — Майл-Зи! — объявляет Хайп.

Толпа с другой стороны зала взрывается аплодисментами. Зрители расступаются, и на Ринг выходит темнокожий парень с выбритыми на висках молниями. По виду он мой ровесник. На шее у него цепочка с огромным крестом.

Лицо знакомое, хотя мы лично не встречались. Но я его точно где-то видела.

За ним идет худой мужчина в черно-белом спортивном костюме. На нем темные очки, хотя солнце уже село. Он что-то говорит парню, сверкая двумя золотыми клыками.

Я толкаю тетю локтем.

— Это же Суприм!

— Кто-кто? — переспрашивает тетя, посасывая леденец.

— Суприм! — повторяю я так, как будто это очевидно. Для нас с ней должно быть. — Бывший менеджер моего отца.

— А, точно, помню его.

А я не помню. Отца убили, когда я была совсем крохой, и его биографию я заучивала как песню. Первый микстейп он записал в шестнадцать. Тогда все еще слушали CD-диски, отец записал сколько-то пластинок и раздавал парням с района. Один диск попал к Суприму, и его так поперло, что он умолял отца взять его менеджером. Отец согласился. Вскоре он стал легендой андеграунда, а Суприм — легендарным менеджером.

Отец уволил Суприма перед самой смертью. Джей говорит, что они не сошлись во взглядах на творчество.

Суприм и парень поднимаются на Ринг. Едва Хайп вручает парню микрофон, тот произносит:

— На сцене ваш Майл-Зи, с большой буквы «З», самый шикардосный принц!

Толпа неистовствует.

— Ой, так вот чья эта дебильная песенка… — говорит тетя Пуф.

Точно, вот почему лицо такое знакомое. Трек так и называется, «Шикардосный», и, поверьте, тупее песни не придумаешь. Даже по району не пройтись, ни разу не услышав его голос: «Я шикардосный, всех вас оставил с носом! Шикардосный! Шикардосный! Шик, шик, шик…»

Под эту песенку еще полагается танцевать танец под названием «Отсоси мне, я шикардосный». Особенно маленьким детям нравится. На официальном видео где-то миллион просмотров.

— Похлопаем Суприму, моему бате! — кричит Майл-Зи, указывая на отца.

Толпа хлопает, Суприм кивает.

— Ну охренеть, — говорит тетя Пуф. — Тебе придется батлить против сына менеджера твоего папы.

Ага, охренеть. И это еще ладно, но я буду батлить против знаменитости. Песенка, конечно, тупая, но Майл-Зи все знают и уже болеют за него. А обо мне никто даже не слышал.

Зато я умею делать годный рэп. А у него в песне знаете какие слова?

Жизнь несправедлива,

но я живу красиво.

Бабло течет как ливень,

бабло, бабло, бабло…

Короче, вы поняли. Будет несложно. Только мне теперь никак нельзя проиграть. Такого позора я не переживу.

Хайп снова включает барабанную дробь.

— И эмси слева… — провозглашает он, и несколько парней выкрикивают свои имена, как будто это что-то изменит. — Бри!

Тетя Пуф поднимает мою руку повыше и выводит меня на Ринг.

— С нами победитель! — кричит она с таким видом, как будто я Мухаммед Али. А я не он. И мне страшно до усрачки.

Но делать нечего — поднимаюсь на Ринг. Прожектор светит в лицо. На меня смотрят сотни глаз и камеры нескольких телефонов.

Хайп дает мне микрофон:

— Представься.

Надо разжечь толпу, но у меня получается выговорить только:

— Привет, я Бри.

Кто-то фыркает.

— Бри, — хмыкает Хайп, — ты же дочурка Ло?

Это-то тут при чем?

— Ага.

— Круто! Если малышка пошла в отца, сейчас будет жарко!

Толпа ревет.

Если честно, меня чуть взбесило, что он заговорил про папу. Не, я все понимаю, но бесит. Стою я чего-то или нет, с отцом это никак не связано. Он не смог научить меня читать рэп. Я самоучка. Зачем его всегда приплетать?

— Я бросаю монетку, — продолжает Хайп. — Бри, орел или решка?

— Решка, — бормочу я.

Хайп подбрасывает монетку, ловит и кладет на тыльную сторону ладони.

— Решка. Кто первый?

Я киваю Майл-Зи. Даже ответить нормально не могу, куда там первой выступать.

— Окей. Готовы к батлу?

Толпа, понятно, давно готова. А я — ни хрена. Но выбора нет.

Три

Включается бит — Niggas in Paris Джей-Зи и Канье. Мое сердце бьется громче басов. Майл-Зи становится ко мне вплотную, конкретно нарушая личное пространство. Зато я могу хорошенько его рассмотреть. Базарит он, конечно, бойко, но в глазах-то страх.

Он начинает читать:

Я так богат, все хотят моих трат, мои найки блестят.

Трачу за день сто К, я тусить не устал, бабло на кармане.

Я богатый, король гетто, четкий гангста, на вас срать мне.

Я заправил «феррари», ствол на кармане, мочу папарацци…

Ладно, надо отдать ему должное, звучит получше, чем его трек, но, блин, серьезно? Какой из него бандит, гангстер и что он там еще говорил? Он не имеет права так себя называть. Он даже в гетто не живет. Все знают, что Суприм переехал в хороший район. И его сын будет трепаться об уличной жизни?

Хрена с два.

Я выведу его на чистую воду. Как-то так, например:

Окей, допустим, ты был знаменит,

я это исправлю, пусть знают везде:

ты такой же фальшивый бандит,

как брюлики у тебя на кресте.

А круто вышло.

Он читает что-то про то, какой он офигенный гангстер. Я, ухмыляясь, жду своей очереди. И вдруг слышу:

Я богат, и мне на тебя насрать.

Победа в кармане, но я иду до конца

и хладнокровно размажу тебя,

как пуля — мозги твоего недоумка-отца.

Какого хера?

Я напираю на Майл-Зи:

— Это что, нахер, сейчас было?

Хайп выключает музыку.

— Эй, эй, остынь! — кричит кто-то.

Несколько мужчин выбегают на Ринг.

Меня оттаскивает тетя Пуф.

— Говнюк мелкий! — ору я. — А ну-ка повтори.

Тетушка отводит меня в уголок.

— Чего ты разошлась?

— Ты слышала, что он сказал?

— Да, так отвечай панчами, а не кулаками! Хочешь вылететь, не сказав ни слова?

Я пытаюсь выровнять дыхание.

— Но отца трогать…

— Он хотел тебя задеть, и он тебя задел.

Черт. Она права. Так и есть.

Толпа негодующе ревет. Да, про моего папу здесь лучше не шутить.

— Тихо! — кричит Хайп. — Правила есть правила. Запретных тем нет. На Ринге можно шутить даже про Ло.

Толпа ревет громче.

— Тихо, тихо! — Хайп пытается всех угомонить. — Майл-Зи, братан, это было ниже пояса. Не надо так.

— Сорян, — говорит Майл-Зи в микрофон и ухмыляется.

Меня трясет, и нестерпимо хочется ему вмазать. Еще и горло перехватило, и я зла на себя едва не сильнее, чем на Майл-Зи.

— Бри, готова? — спрашивает Хайп.

Тетя Пуф выталкивает меня на середину Ринга.

— Ага, — выплевываю я.

— Тогда за дело!

Снова включается бит, но из головы вдруг выдувает все панчи.

— Я…

Размажу тебя, как пуля…

До сих пор иногда слышу эхо выстрелов, которые его убили.

— Он…

…твоего недоумка-отца.

До сих пор в ушах стоят рыдания Джей.

— Я…

Пуля твоего недоумка-отца.

До сих пор вижу, как он лежит в гробу, мертвый и холодный.

— Осечка! — кричит кто-то.

Блин.

Крик подхватывают, и вот уже много голосов скандируют: «Осечка! Осечка!» Майл-Зи лыбится во весь рот. Его отец фыркает.

Хайп останавливает бит.

— Увы. В первом раунде автоматом побеждает Майл-Зи.

Я забиваюсь в уголок сцены.

Я слила раунд. Слила вчистую!

Ко мне поднимается тетя Пуф.

— Да что с тобой? Ты что, из-за той строчки?..

— Тетушка…

— Ты вообще представляешь, сколько сейчас на кону? Это твой шанс. Шанс выстрелить. А ты просто так отдашь ему победу?

— Нет, но…

Тетушка выталкивает меня из угла:

— Забудь, что он сморозил!

Майл-Зи тем временем дают пять, его хлопают по плечу. Суприм гордо улыбается.

Я немного даже завидую. Не то чтобы я хочу, чтобы мой отец был таким мудаком, но у него хотя бы есть отец. Да что там, мне бы хоть одно радостное воспоминание о папе! Я помню только, как его убили.

Его застрелили прямо перед домом, где мы тогда жили. Они с Джей собирались на свидание. Тетя Пуф тогда жила с нами и должна была присмотреть за нами с Треем в их отсутствие. Папа расцеловал нас на прощание — мы как раз запустили Mario Kart, — и они с Джей вышли на улицу. Там с визгом припарковалась машина. И, пока Принцесса Пич в моем исполнении разделывала Боузера Трея и Тоада тети Пуф, прогремело пять выстрелов. Мне было всего четыре года, но грохот до сих пор стоит в ушах. И рыдания Джей — настоящий вой, какого не мог издавать человек.

Говорили, стрелял кто-то из Венценосных. Это была самая крупная банда Королей в восточной части города. Их столько, что они могли бы быть самостоятельной группировкой. Отец не состоял ни в какой банде, но дружил с целой кучей Послушников Сада, ну и попал под горячую руку. Венценосные его убрали.

Если про него рассказывают правду, его-то ничто на свете не заставило бы промолчать целый раунд. И меня больше не заставит.

— Второй раунд! — объявляет Хайп. — Майл-Зи, ты, как победитель, можешь выбрать, кто первый.

— Я готов, — ухмыляется Майл-Зи.

— Тогда немножко старой школы, — объявляет Хайп, вращает пластинку и пускает новый бит, Deep Cover Снупа и Дре. Вот уж точно старая школа. Самая первая песня Снупа!

Старожилы Ринга неистовствуют. Кое-кто из молодежи явно не узнает бита. Майл-Зи читает, даже не глядя на меня, как будто я уже не соперник:

Йо, меня кличут принцем, я здесь как рыба в воде.

Много лет мучу тему, вам нет места в моей игре.

Меня кличут бандитом, дети хотят быть как я,

все телки живые живо текут от меня,

я богат, у меня денег пачки, крутые шмотки и тачки,

на меня сам Джордан батрачит…

Знаете первое правило батлов? Бить по болевым точкам соперника. В этом раунде он вообще ни слова мне не сказал. Это само по себе ничего не значит, но у меня зарождаются подозрения. Я слила раунд. Настоящий батл-рэпер воспользовался бы этим и просто меня размазал. Да я сама бы этим воспользовалась. Майл-Зи даже не намекает на мое поражение. Значит, с вероятностью процентов девяносто восемь текст полностью писался заранее.

Для Ринга это зашквар. Хуже зашквар, только когда текст пишет кто-то другой.

Я не знаю, кто на самом деле сочинял ему панчи, может, и он сам, но уж убедить народ, что это был не он, я смогу. Грязный прием? Грязнее некуда.

Но он сам начал про отца, значит, и я не буду играть честно.

Второе правило батлов — оборачивать любые обстоятельства себе на пользу. Суприм по виду не сомневается в победе сынка. А стоило бы. Я размажу их обоих.

Третье правило — если читаешь под бит, попадай в ритм на все сто. Следи за подачей, за рифмами, за ритмом. Важно каждое слово, каждый слог. Подача меняется даже от того, как произнести одно-единственное слово. Большинство знает Deep Cover именно в версии Снупа и Дре, но я как-то нашла на ютубе римейк от рэпера под псевдонимом Big Pun. Его подача легла на песню абсолютно гениально.

Попробую закосить под него.

Вдруг получится стереть с лица Майл-Зи эту тупую ухмылку? Вдруг получится все-таки победить?

Майл-Зи умолкает, бит затихает. Все, что он заслужил на этот раз, — пара хлопков. На Ринге в чести годные панчи, а не корявые строчки о том, какой ты крутой.

— Спасибо, Майл-Зи, — говорит Хайп. — Бри, твоя очередь!

Слова уже лежат перед глазами, как детали пазла. Осталось собрать их в единое целое.

Снова включается бит. Я киваю в такт. Сейчас есть только я, музыка и Майл-Зи.

Слова сплетаются в рифмованные ритмичные строчки, осталось только выпустить их наружу:

Майл-Зи, готовься к драке. А, ты проиграл. Я поговорить хотела с тем, кто текст писал.

Ведь не ты же сам. Выходи на бой с Брианной, или ты зассал? Я читаю как звезда, как богиня. Вижу, твоего отца-то смелость покинула.

Ты повержен, малыш, ну-ка на колени. Тебе написали текст, ну а я великолепна.

Спроси своих дружков, и Суприма заодно.

Да, привет из Сада, где чтут мертвецов.

Не будет извинений, я тверда как сталь,

ты, Майл-Зи, труслив как заяц, уступай мне пьедестал.

Ты пропадешь без вести, не уйдешь от мести…

Я замолкаю: толпа оглушительно ревет. Даже ушам больно.

— Слыхали? — выкрикивает Хайп. — Вот это да!

Даже самые суровые на вид громилы подпрыгивают, держа кулаки рупором, и вопят.

— Слыхали? — снова выкрикивает Хайп и включает сирену.

Сирену!

Она звучит, когда эмси выдает особенно мощный панч.

Я, Брианна Мэри Джексон, удостоилась сирены. Охренеть.

— Малышка жжет напалмом! — кричит Хайп. — Несите шланг! Мы тут сгорим! Вот это жара!

Это что-то невероятное. А я-то еще удивлялась, когда друзьям тети Пуф нравились мои фристайлы. Сегодня я перешла на какой-то совсем новый уровень, как Люк, ставший из простого парнишки офигенным джедаем.

— Майл-Зи, прости, брат, но девчонка размазала тебя в пару строк, — объявляет Хайп. — Зовите копов, у нас тут мокруха! Судьи, что скажете?

Все трое поднимают таблички с моим именем. Толпа ревет еще громче.

— Раунд за Бри! — заключает Хайп.

Майл-Зи нервно подергивает пушок на подбородке. Я ухмыляюсь: я его уделала!

— Итак, финальный раунд, — продолжает Хайп. — У нас ничья, победа в раунде — победа в батле. Бри, кто начнет?

— Он, — отвечаю я. — Пусть поскорее оттарабанит свою заготовку.

Толпа свистит. Да, я сказала это вслух.

— Майл-Зи, аккуратно с ней, — наставляет Хайп. — За дело!

Включается бит: Shook Ones от Mobb Deep. Он помедленнее, чем Deep Cover, — то что надо для фристайла. Во всех батлах, которые я смотрела на ютубе, именно под этот бит начиналось настоящее мясо.

Майл-Зи читает, сверля меня взглядом. Опять что-то про то, сколько у него бабла, как на него вешаются девчонки, как они тащатся от его шмоток, камней и бандитской жизни. Он полощет по кругу один и тот же тухляк. Который даже не сам писал.

Я его порву.

Я наброшусь на него, как будто меня никто не учил хорошим манерам. С «манерами» можно много что срифмовать, если правильно подать. «Камеру», «рэпера», «лицемера»… Или, например, MC Hammer. Их с Vanilla Ice все настоящие хип-хоперы считают попсой. Можно сравнить Майл-Зи с ними.

Точно надо использовать мою фирменную строчку: «Любой бриллиант начинается с Бри». Когда-то так пошутила тетя Пуф. Она тогда еще сказала, что я слишком сильно все шлифую.

Слово «шлифовка» тоже можно использовать. Рифмуется со «сноровкой» и «голодовкой». Голодовка — бунт — революция. Революцию начинают сильные лидеры. «Лидер» рифмуется с «видео». Видео показывают в эфире. «Эфир» — это название дисса Nas на Джей-Зи.

По псевдониму соперника тоже надо пройтись. «Майл» — это «миля». Мили в час. Скорость. Скорость света. И под конец надо как-то снова выйти на себя.

Майл-Зи опускает микрофон. Снова — пара хлопков. Суприм тоже хлопает, но хмурится.

— Спасибо, Майл-Зи, — вступает Хайп. — Бри, задай жару!

Снова играет бит. Тетя Пуф говорит, что сегодня мой единственный шанс показать всем и их мамкам, чего я стою.

И я им воспользуюсь.

Прости, что наезжаю, где мои манеры?

Я рэп читаю по любви, ты ради баб и камер, ты

поп-звезда, а не эмси, Vanilla Ice и Hammer.

Ты обосрался, купи памперс

и жопу подотри,

а я пока сяду на трон,

смотри, обо мне говорят короли,

и любой бриллиант начинается с Бри.

Да, мой рэп — бриллиант первоклассной шлифовки,

чтоб выстоять против меня, у тебя не хватит сноровки.

Я подняла восстание, теперь я новый лидер.

Небось твой гострайтер этого не предвидел?

Я выйду отсюда в эфир, ты уедешь в гробу.

Прости, но сегодня я тебя разорву.

У себя на районе слыву мясником я. Этот парень всем надоел, я его упокою.

Что уставился? Объясню для тупых: ты банально оказался на пути безудержной Бри.

Без осечки я бью в вечность, кровь течет речкой, я беспечна, бесчеловечна, тех, кто батлил со мной, уже не излечат.

О, меня ждет топ-менеджмент: свой лейбл и много денег.

Заруби себе на носу: таких диких, как я, нигде нет.

Тебя зовут Майл-Зи? Кто придумал такой смешной алиас? Я лечу со скоростью света, ты делаешь пару миль в час.

Твой рэп ползет как улитка, мой летит как воздушный ас.

Будущее за Бри, а ты просрал свой звездный час.

Жалкий трус. Называешь себя бандитом? Не плети ерунды-то.

Ты читаешь про шмотки, про цацки, про шопинг с кредиткой,

про огромный свой ствол, но скорее пойми,

это Ринг, и здесь говорят обо мне — Бри!

Зрители ревут.

— А я говорила! — повторяет тетя Пуф, стоя у самых канатов. — Я вам всем говорила!

Майл-Зи прячет глаза и от меня, и от Суприма. Тот, кажется, недовольно на него смотрит. Может, и на меня тоже. За очками ничего не понять.

— Тихо, тихо, — говорит Хайп, выходя из-за пульта. — Итак, решающее голосование. Победа в раунде — победа в батле. Судьи, ваши голоса.

Мистер Джимми поднимает табличку: «Бри». Ди-Найс поднимает свою: «Бри». Си-Зи написал на своей: «Ловорезка».

Охренеть.

— У нас есть победитель! — объявляет Хайп под громогласные аплодисменты и поднимает вверх мою руку. — Дамы и господа, сегодня в Битве новичков побеждает Бри!

Четыре

Через несколько часов после батла мне снится привычный кошмар.

Мне пять, и я сажусь в мамин старый «лексус». Папу уже почти год как забрали на небо. Тетушка Пуф пару месяцев как съехала. Теперь она обитает в жилом комплексе у их с мамой тети. Я пристегиваю ремень, мама протягивает мне мой забитый до отказа рюкзак. Мамина рука покрыта темными отметинами. Она говорила, что следы появились, потому что ей было плохо.

— Мамочка, тебе до сих пор плохо? — спрашиваю я.

Проследив, куда я смотрю, она расправляет рукав и шепчет:

— Да, малышка.

Ко мне садится брат. Мама говорит, что отвезет нас в особенное место. В итоге мы паркуемся на участке дедушки с бабушкой.

Трей вдруг как будто что-то осознает. Он со слезами умоляет ее передумать. От вида его слез я тоже начинаю плакать.

Мама говорит ему отвести меня в дом, но он никак не реагирует. Тогда мама выходит из машины, открывает дверь со стороны Трея, отстегивает ремень и пытается вытащить его, но брат вцепляется в кресло руками и ногами.

Мама хватает его за плечи.

— Трей! Побудь мужчиной, ладно? — дрожащим голосом просит она. — Ради сестры. Хорошо?

Брат оглядывается на меня, быстро вытирает глаза.

— Но… я… Все в порядке, Капелька, — выговаривает он наконец, не в силах даже подавить всхлипы. — Все хорошо.

Он отстегивает мой ремень, берет меня за руку и выводит из машины.

Мама дает нам рюкзаки.

— Ведите себя хорошо, — просит она. — Слушайтесь дедушку с бабушкой.

— Когда ты вернешься за нами? — спрашиваю я.

Мама садится передо мной на корточки, трясущимися пальцами ерошит мне волосы, гладит по щеке.

— Я вернусь. Правда.

— Когда?

— Я обязательно вернусь. Я тебя люблю, помни это.

Она касается губами моего лба и долго-долго так сидит. Потом так же целует в лоб Трея и встает.

— Мамочка, когда ты вернешься? — снова спрашиваю я.

Не отвечая, мама садится в машину и заводит двигатель. По ее щекам рекой льются слезы. Мне всего пять, но я все равно понимаю, что долго ее не увижу.

Я бросаю рюкзак и бегу за машиной.

— Мамочка, не уезжай!

Машина уже выезжает с участка. Мне нельзя одной выходить на дорогу.

— Мамочка! — кричу я сквозь слезы. Машина все дальше, дальше — и пропадает из виду. — Мамочка! Мам…

— Брианна!

Я рывком просыпаюсь. У моей постели сидит Джей.

— Доченька, что случилось?

Я вытираю мокрые глаза и пытаюсь перевести дух.

— Ничего.

— Тебе приснился кошмар?

Кошмар, который был явью. Джей действительно однажды оставила нас с Треем бабушке с дедушкой. Она не могла одновременно заботиться о нас и о том, как достать дозу. Так я поняла, что порой, умирая, люди забирают с собой живых.

Через несколько месяцев я случайно увидела ее в парке. Красноглазая, с шелушащейся кожей, она казалась не моей любимой мамочкой, а каким-то драконом. С тех пор я и называю ее Джей — тогда она перестала быть мамой. Это моя вредная привычка, и я никак не могу с ней завязать. До сих пор.

Джей вернулась за нами только через три года, когда прошла реабилитацию. Даже когда она перестала употреблять, судья разрешил ей забирать нас с Треем только на выходные два раза в месяц и иногда по праздникам. Нам позволили жить с ней только пять лет назад, когда она нашла работу и сняла нормальное жилье.

Мы пять лет живем под одной крышей, а мне все еще снится, как она нас бросает. Иногда накатывает ни с того ни с сего. Но я ни за что не расскажу Джей, что мне снится. Ей будет стыдно, и мне тоже — за то, что стыдно ей.

— Да ерунда, — отвечаю я.

Джей вздыхает и встает с кровати.

— Ладно, тогда вставай. Надо поговорить.

— О чем?

— О том, почему ты рассказала мне, что победила на Ринге, но скрываешь, что твоя успеваемость падает быстрее, чем широкие штаны Пуф.

— В смысле?

— В прямом. — Джей показывает мне экран телефона. — Мне написала ваш учитель стихосложения.

Миссис Мюррэй.

Точно, мы же разговаривали после дополнительных занятий.

Черт.

Если честно, я о ней совсем забыла. После батла я реально летала как на крыльях. Это чувство, когда тебе хлопает огромная толпа, наверно, похоже на приход от наркотика. Я подсела.

И что теперь отвечать матери?

— Ну извини.

— За что ты извиняешься, Бри? Какая твоя главная обязанность?

— Образование превыше всего, — бормочу я.

— Вот именно. Образование превыше всего, даже рэпа. Мне казалось, мы это уже обсуждали.

— Да ладно, блин, ничего такого не случилось.

Джей поднимает брови.

— Девочка моя, — медленно, веско произносит она, — следи-ка за языком.

— Слушай, половина родителей вообще на такие мелочи внимания не обращает.

— Прах побери, сравнила меня с половиной родителей! Ты можешь лучше, я видела. Давай-ка напрягись. Не желаю больше видеть никаких троек, кроме костюма-тройки, и никаких четверок, кроме «Фантастической четверки». Хорошо?

Да чего она придирается!

— Хорошо, мэм.

— Спасибо. Собирайся в школу. — И уходит.

— Да ну нафиг, — бормочу я. — Только встала, уже минус настроение.

— А нечего учиться на четыре с минусом! — кричит Джей из коридора. Ни слова сказать нельзя!

Я встаю, и мне тут же хочется забиться обратно под одеяло. Вылезать из тепла на промерзший воздух всегда тяжелее всего. Потом, когда разомнешься, привыкаешь.

Со стены у кровати на меня смотрят первые леди хип-хопа. У меня тут нашлось место каждой: MC Lyte, Мисси Эллиотт, Ники Минаж, Rapsody… список можно продолжать бесконечно. Если я хочу стать королевой рэпа, пусть другие королевы присматривают за мной по ночам.

Я снова надеваю худи с Дартом Вейдером и влезаю в недотимбы. Конечно, они у меня не настоящие. Настоящие стоят как квитанция за воду. Эти я добыла на барахолке за двадцать баксов. Обычно я щеголяю ими так, как будто они настоящие, вот только…

— Блин!

Черная «кожа» на одном ботинке вытерлась, и видно белую ткань. Со вторым такое было еще на прошлой неделе. Я беру черный маркер — и за работу. Дешевый трюк, но куда деваться.

Ничего, скоро я куплю нормальные тимбы. Скопила денег с продажи сладостей. Тетушка Пуф закупает мне товар и разрешает оставить себе прибыль. Просто так давать мне денег Джей ей не разрешает. Спасибо другим ученикам Мидтаунской школы, у меня отложена уже примерно половина цены новеньких тимбов. Вообще говоря, торговля в школе запрещена, но пока меня не спалили. Респект Мишель Обаме: после ее реформы школьного питания из торговых автоматов убрали все вкусности, и теперь я купаюсь в золоте.

С улицы сигналит клаксон. Четверть восьмого, значит, это мистер Уотсон, водитель автобуса. Он всегда говорит, что умрет, но приедет вовремя. Если он когда-нибудь заделается зомби, я с ним не поеду.

— Я пошла, — говорю я Джей.

Дверь в спальню Трея закрыта. Брат, наверно, дрыхнет без задних ног. Он приходит со смены, когда я ложусь спать, и уходит обратно, пока я в школе.

У дверей ждет маленький желтый автобус. Мидтаунская школа находится, естественно, в Мидтауне, там все живут в красивых добротных многоэтажках и дорогущих старых частных домах. Мы живем в Садовом Перевале, и я должна учиться в местной школе, но Джей говорит, что там постоянно происходит какая-то фигня и всем учителям на все насрать. Частная школа нам не по карману, остается довольствоваться Мидтаунской школой искусств. Несколько лет назад они пустили школьные автобусы в другие районы. Официально это называлось «инициативой по инклюзии». Джей называет это «инициативой по добыванию грантов, которые на белых деток просто так не дадут». В итоге там собрались богатые дети из северной части города, средний класс из центра и собственно Мидтауна и ребята из гетто типа меня. Из Садового Перевала в Мидтаунскую школу ходят всего пятнадцать человек, поэтому за нами посылают маленький автобус.

Мистер Уотсон надел колпак Санты Клауса и гудит себе под нос, подпевая играющей у него с телефона Silent Night в исполнении Temptations. До Рождества осталось меньше двух недель, а мистер Уотсон готов к нему чуть ли не с лета.

— Здрасте, мистер Уотсон! — здороваюсь я.

— Привет, Брианна! Как погодка, бодрит?

— Слишком уж бодрит.

— Не бывает слишком. Хороша погодка!

Ага, в самый раз, чтобы жопу отморозить.

— Как скажете, — бурчу я и иду к задним сиденьям.

Я в автобусе третий пассажир. Впереди спит Шена, едва касаясь головой окна: даже во сне ее пучок остается безупречен. В последнее время все танцоры из одиннадцатого класса ходят измотанные.

Из самого конца салона мне кивает Деон. Рядом прислонен к спинке кресла футляр его саксофона. Мы с Деоном оба одиннадцатиклассники, но он выбрал музыкальную специализацию, поэтому мы видимся только в автобусе.

— Привет, Бри. Продашь мне сникерс?

Я сажусь на пару рядов впереди него.

— А тебе по карману?

Он бросает мне скомканный доллар. Я кидаю ему сникерс.

— Спасибо. А ты задала жару на Ринге!

— Ты, смотрю, уже в курсе?

— Ага. Видел батл на ютубе. Мне кузен прислал. Сказал, ты огонь.

Офигеть, обо мне уже говорит район? Ринг-то точно меня запомнил. Я вчера еле оттуда вышла, все говорили мне, какая я крутая. Тогда я впервые поняла, что правда чего-то в этом стою. Потому что просто о чем-то мечтать — одно дело, и совсем другое — понять, что мечта может сбыться. Я всю жизнь мечтала читать рэп, но мечты — это просто мечты. Они умирают или разбиваются о реальность. Поверьте, каждый раз, когда я заглядываю в полупустой холодильник, я понимаю, как глупо мечтать. Но вот я выиграла батл, а Ди-Найс получил крупный контракт — и кажется, что нет ничего невозможного. Ну или я так отчаянно хочу перемен.

За окном тянется Сад. Пенсионеры поливают клумбы и выносят мусор. Из пары машин ревет громкая музыка. Вроде все как всегда, но после протестов никто так и не вернулся к нормальной жизни. Здесь больше не чувствуешь себя в безопасности. Сад никогда не был райским местечком, но до всей этой истории я боялась только Послушников Сада и Королей. Теперь, по ходу, надо еще и копов остерегаться. Да, тут иногда убивают. Нет, не только полицейские. Но Джей говорит про тот случай: как будто к тебе домой пришел чужой человек, похитил твоего ребенка и свалил вину на тебя, мол, у тебя неблагополучная семья. И весь мир осуждает тебя за то, что ты вышел из себя.

В автобус садится Зейн, двенадцатиклассник с кольцом в носу. Он надутый индюк. Сонни говорит, что Зейн считает себя красавчиком. Ладно, мы с Сонни согласны, он и правда красавчик. Меня разрывают противоречия: он до жопы бесит, но какое же у него симпатичное лицо!

Ну и ладно, будем честны, жопа у него тоже симпатичная. Зачетные булки.

Он ни разу со мной не заговаривал, но сегодня бросает:

— Батл огонь, ма!

Ну охренеть.

— Спасибо.

Сколько народу его посмотрели?

Эйджа из девятого точно видела. Она респектует мне, едва зайдя в автобус. Кейона, Невея и Джебари из десятого — тоже. И вот обо мне говорит уже весь автобус.

— Бри, а ты талант!

— Я весь батл за тебя болел!

— А спорим, меня она в батле не сделает? Богом клянусь! — хвалится Кертис Бринкли.

Этот мелкий кудрявый чернокожий пацан постоянно врет и клянется богом. В пятом классе он всем говорил, что Рианна его кузина и его мама сейчас с ней в туре как личный стилист. В шестом классе он говорил, что мама в туре уже с Бейонсе. На самом деле его мама сидела в тюрьме. И до сих пор сидит.

Мистер Уотсон паркуется рядом с домами Сонни и Малика. Они живут в соседних домах. Оба выходят из дома Малика.

Я снимаю бейсболку. Волосы на лбу все еще выглядят жалко, но я хотя бы попыталась их поприличнее уложить. И губы накрасила. Глупо, конечно, но вдруг Малик заметит?

Я-то за ним любые мелочи подмечаю. Например, иногда его глаза по-особенному блестят, как будто он знает все мои тайны до единой и все их принимает. А еще он симпатичный, но сам этого не осознает и от этого почему-то смотрится еще лучше. А еще у меня сердце заходится каждый раз, когда он называет меня Бризи. Кроме него, меня так никто не зовет, а еще он произносит это, чуть растягивая гласные, — никто не смог бы повторить, даже если бы попытался. Как будто он хочет, чтобы это мое прозвище принадлежало только ему.

Мои чувства к нему зародились, когда нам было по десять. Я очень отчетливо помню, как мы с ним однажды боролись у него во дворе: я была за Дуэйна Скалу Джонсона, он — за Джона Сину. Мы тогда запоем смотрели реслинг на ютубе. Так вот, я повалила Малика на землю, уселась сверху, и мне вдруг захотелось его поцеловать.

Жесть как я тогда испугалась.

Чтобы успокоиться, я двинула ему еще разок и голосом Скалы сказала:

— Я надеру тебе твой карамельный зад!

Ага, я подавила первое пробуждение своей сексуальности, изобразив Скалу.

Я тогда просто перестремалась. Самое страшное, чувствато со временем никуда не делись. Но я снова и снова повторяла себе: он же Малик, мой лучший на свете лучший друг. Я его Лея, а он мой Люк.

И тем не менее вот она я — смотрю в экран телефона, не смазалась ли помада оттенка «розовая решимость» (кто только такие названия выдумывает?), и надеюсь, что он тоже вдруг взглянет на меня по-новому. Жалкое зрелище.

— Признай уже, я надрал тебе жопу! — говорит ему Сонни, садясь в автобус.

— Я же сказал, у меня джойстик барахлил! — спорит Малик. — Переиграем.

— Хорошо. Я все равно надеру тебе… Бри-и-и!

Сонни идет по проходу, пританцовывая в такт воображаемому биту. Дойдя до меня, он склоняется, будто перед божеством.

— Да здравствует королева Ринга!

— Королева? Еще нет, — смеюсь я.

— Ну, мастер Йода, вчера-то ты всех порвала! — Мы даем друг другу пять и обмениваемся приветствием Ваканды. Ваканда навеки.

— Я, так и быть, не скажу: «Я же говорил», — говорит Малик. — Но и что не говорил, не говорить не буду.

— Сам-то понял, что сказал? — спрашиваю я.

Сонни садится на кресло перед моим.

— По-любому нет.

Малик плюхается рядом со мной.

— Это двойное отрицание!

— Вообще-то нет, мистер будущий киновед, — возражаю я. — На правах ученика литературного направления заявляю, что ты сморозил чушь. У тебя получилось, что ты скажешь мне, что этого не говорил.

Малик сводит брови домиком и приоткрывает рот. Какой он симпатяга, если его ошарашить.

— Чего?

— Что слышал. Занимайся дальше своими видео.

— Вот да, — соглашается Сонни. — Короче, Бри, батл был огонь. Ну, не считая первого раунда, когда ты стояла и тупила. Я уже собирался, в духе Мэрайи Кэри, поднять табличку: «Я ее не знаю».

Я шлепаю его по руке. Вот тролль!

— Но потом ты всем показала! — продолжает Сонни. — А вот Майл-Зи пора на выход из рэпа.

— Ага, — кивает Малик, — он проджаджабинксил свой шанс.

Он считает, что в честь Джа-Джа Бинкса надо ввести глагол, прилагательное и наречие, которые обозначали бы всякую лажу, потому что он самый дурацкий персонаж вселенной «Звездных войн».

— Братан, ты же понимаешь, что никто больше так говорить не будет? — спрашивает Сонни.

— Ну почему? Такое классное слово! Если кто-то облажался — сравни его с Джа-Джа Бинксом.

— О, я понял, — отвечает Сонни. — Ты полный Джа-Джа Бинкс.

Малик щелкает его по лбу. Сонни пихает Малика в плечо, и они долго обмениваются тычками и шлепками.

Все как всегда. Потасовки Сонни с Маликом — одна из немногих жизненных констант, таких как смерть, налоги и монологи Канье Уэста.

У Сонни вибрирует телефон, и Малик будто разом перестает для него существовать. Лицо Сонни светится не хуже экрана.

Я приподнимаю голову с кресла, разминаю шею.

— Кто это тебе пишет?

— Отстань, убери свой длинный нос!

Я чуть наклоняюсь вперед, пытаясь разглядеть имя в диалоге, но Сонни гасит экран. Замечаю только, что после имени идет смайлик с глазами-сердечками. Поднимаю брови.

— Сэр, ничего не желаете мне рассказать?

Сонни быстро оглядывается, будто боясь, что нас кто-то подслушает. Но все увлечены разговорами друг с другом.

— Потом, — все же говорит Сонни.

Он такой дерганый — значит, здесь замешан парень. Он мне признался, когда нам было по одиннадцать. Мы смотрели выступление Джастина Бибера на каком-то награждении. По мне, Бибер был ничего, но Сонни вообще с него глаз не сводил.

Вдруг он повернулся ко мне и выпалил:

— Мне… мне нравятся только мальчики.

Ничто не предвещало. Хотя как сказать… Проскакивали всякие мелочи, наводившие на разные мысли. Например, он распечатывал и прятал у себя в рюкзаке фотки Бибера. Странно вел себя с моим братом: что нравилось Трею, тем тут же начинал увлекаться Сонни; он краснел, когда Трей с ним заговаривал, а если у брата появлялась девушка, Сонни впадал в меланхолию.

Но, честное слово, я совсем не знала, что ему ответить.

Сказала что-то типа «Поняла», и все.

Вскоре он рассказал и Малику и спросил, не разрушит ли это их дружбу. Малик, по их словам, ответил: «Ты же не перестанешь из-за этого играть в приставку». Родителям Сонни тоже сказал, и они его приняли. Но, похоже, он до сих пор боится, что кто-то еще узнает и может плохо отреагировать.

Автобус останавливается на перекрестке рядом с кучкой заспанных ребят. Они ждут автобуса в школу Садового Перевала. У них идет пар изо рта.

Кертис опускает окно.

— Эй, Простейшие! Повторите-ка, что вчера базарили!

Разные школы превращают нас во враждующие группировки. Мы называем парней из школы Садового Перевала Простейшими, ну потому что проще не бывает. Они зовут нас придурками из короткого автобуса.

— Чел, иди долбись в свою леденцовую жопку, — отмахивается парень в дутой безрукавке. — Спорим, слабо слезть с автобуса и повторить?

Я фыркаю. Кеандр дело говорит.

Он замечает меня.

— Эй, Бри, малышка! Задала ты вчера жару на Ринге!

Я тоже опускаю стекло. Еще пара парней кивают мне или здороваются: «Йо, Бри, как жизнь?»

Да, обычно ученики разных школ враждуют, но память отца позволяет мне держать нейтралитет.

— Ты видел батл? — спрашиваю я Кеандра.

— О да! Респект, королева.

Видите? В нашем районе я авторитет. Все меня уважают.

Но стоит автобусу доехать до Мидтауна, и я никто и ничто.

В Мидтауне, чтобы тебя заметили, нужно быть кем-то выдающимся. Гением. Там как будто все только и делают, что пытаются друг друга превзойти. Всех заботит, кто получил главную роль в спектакле или концерте. Кому досталась награда за лучшее эссе или рисунок. У кого шире всех диапазон голоса. Это как конкурс красоты, только на стероидах. Либо ты лучше всех, либо ты никто.

Я далеко не лучше всех. Оценки у меня так себе. Наград нет. Всех моих усилий недостаточно, чтобы что-то значить. Я недостаточно хороша, меня как будто нет. Только иногда меня бывает слишком много, учителя не выдерживают и отводят меня к директору.

На крыльце пара пацанов изображают фирменный танец «Я шикардосный» под голос Майл-Зи из телефона. Зачем они по доброй воле так над собой издеваются?

Я хватаюсь за рюкзак.

— Что делаете в обед?

— У меня подготовка к SAT, — отвечает Сонни.

— Офигеть, ты будешь оба экзамена сдавать? — удивляюсь я. Сонни помешан на поступлении даже сильнее Джей.

— Делаю что могу.

— А ты что делаешь? — спрашиваю я Малика, чувствуя, как колотится сердце: а что, если мы с ним пообедаем вдвоем?

Но нет.

— Прости, Бри, — хмурится он. — Надо делать документалку, — и показывает мне камеру.

Эх, а я-то надеялась. Мы, наверно, пересечемся только в обратном автобусе. Ведь и у Сонни, и у Малика в Мидтауне свой кружок друзей. А мой кружок — это Сонни и Малик. Не повезло мне. Когда они проводят время с друзьями, мне остается только дальше быть никем. А еще они оба дофига талантливые. Все художники восхищаются граффити Сонни, а короткометражки Малика выиграли пару наград.

Осталось перетерпеть здесь последний год. Всего год еще побыть тихой, скромной Бри, которая сидит одна в уголке, пока друзья купаются в славе.

Как-то так.

Мы становимся в очередь на досмотр.

— Как думаете, Лонг и Тэйт успокоились со вчерашнего? — спрашивает Сонни.

— Ага, как же.

У них хронический синдром вахтера. На той неделе они устроили тщательный досмотр Кертису, хотя металлодетектор на него даже не среагировал. Сказали, что якобы перестраховались.

— В натуре, нормальная охрана так не делает, — говорит Малик. — Даже моя мама досматривает менее жестко, а она работает с преступниками!

Его мама, тетя Шель, работает охранником в суде.

— Кстати, заметили, с прошлого года они еще обнаглели, — продолжает Малик. — Увидели, что тому копу за убийство ничего не было, и решили, что им тоже ничего не будет.

— Может, ты и прав, Малик Икс, — говорит Сонни.

Так мы называем Малика с тех протестов. Тот случай потряс его до глубины души. Меня, не буду врать, тоже потряс, но Малик проникся им на каком-то новом уровне: все время рассуждает о социальном неравенстве и читает, например, про партию Черных пантер. До протестов его интересовала ровно одна Черная пантера — марвеловский Т’Чалла.

— Надо что-то с ними делать, — говорит Малик. — Так дальше продолжаться не может.

— Просто не обращай на них внимания, — говорит Сонни. — Подумаешь, языками чешут.

Кертис проходит через металлодетектор — на этот раз успешно. За ним Шена, Деон, три десятиклассника, потом Зейн. За ними Сонни и Малик. За Маликом иду я.

Рамка не пищит, но Лонг загораживает мне проход рукой:

— Еще раз.

— С чего это? — спрашиваю я.

— С того, что он так сказал, — бурчит Тэйт.

— Но рамка не пищала!

— И что теперь? — спрашивает Лонг. — Я сказал — проходи еще раз.

Ладно. Я снова прохожу через рамку. Не пищит.

— Дай сюда рюкзак, — командует Лонг.

Черт! У меня там запас сладкого. Если найдут, меня могут отстранить от занятий за торговлю. А если вспомнить, сколько раз меня уже отстраняли… блин, могут ведь и исключить.

— Рюкзак. Дай. Быстро, — повторяет Лонг. Я сглатываю.

— Я не обязана…

— Что-то от нас прячешь? — интересуется Лонг.

— Нет!

— Выключи камеру! — приказывает Тэйт Малику. Тот направил на нас объектив и снимает.

— Я имею право вести съемку!

— Давай рюкзак, — повторяет Тэйт.

— Не дам!

— Вообще-то…

Лонг тянется сорвать с меня рюкзак, я отталкиваю его руку. В глазах охранника мелькает что-то нехорошее. Ой, зря я это сделала.

Меня хватают за руку.

— Дай сюда рюкзак!

Я вырываюсь.

— Руки убери!

Дальше все происходит очень быстро.

Лонг хватает мою руку и заламывает за спину. Тэйт тоже заходит сзади. Я верчусь и вырываюсь, но хватка Лонга только крепнет. И вот я стукаюсь грудью о пол, лицом врезаюсь в холодную плитку. Лонг ставит колено мне на спину, а Тэйт снимает рюкзак.

— Эй, вы охренели? — вопит Сонни.

— Слезли с нее, живо! — кричит Малик, не отводя камеры.

— Ты ведь что-то пронесла, — говорит Лонг, затягивая у меня на запястьях пластиковые стяжки. — Поэтому не хочешь показывать, да? Бандюга мелкая! Вчера столько трепалась — что, язык проглотила?

Я не могу вымолвить ни слова.

Он не коп.

У него нет пистолета.

Но я не хочу погибнуть, как тот парень.

Хочу к маме.

Хочу к папе.

Хочу домой.

Пять

И вот я сижу в приемной директора Родс.

Руки стянуты за спиной. Меня пару минут назад притащил сюда Лонг и оставил сидеть. Сам он в кабинете, говорит с директором. Она сказала секретарю, мисс Кларк, позвонить моей маме и приглядеть за мной. Как будто это за мной тут надо приглядывать.

Мисс Кларк копается в моем электронном личном деле, ищет номер Джей. Как она его до сих пор не выучила?

Я смотрю прямо перед собой. Все стены завешаны мотивационными плакатами. На одном написана полная чушь: «Нельзя управлять чужими поступками. Зато можно управлять собой».

Неправда. Когда тебе заламывают руку, когда ты лежишь на полу и тебя прижимают коленом — ни хрена ты собой не управляешь.

Мисс Кларк набирает номер и через несколько секунд оттараторивает:

— Добрый день, вас беспокоят из Мидтаунской школы искусств. Не могли бы вы позвать к телефону миссис Джейду Джексон?

На звонки в храме Христа отвечает сама Джей, и я жду, что мисс Кларк сразу же начнет объяснять ей, что случилось. Но она хмурится.

— Поняла, спасибо, — и вешает трубку.

Странно.

— Что сказала мама?

— Мне сообщили, что она там больше не работает. Я могу с ней связаться как-то иначе?

Я резко выпрямляюсь — ну, насколько возможно.

— В смысле?

— Могу я позвонить ей на сотовый или домашний номер?

— Вы точно позвонили в храм Христа?

— Совершенно точно, — отвечает мисс Кларк. — Она может быть доступна по сотовому или домашнему номеру?

У меня чуть сердце не останавливается.

Точно, она ведь готовила «попкенчёрч».

Мы его едим, только когда случается что-то плохое. Ее что… уволили?

Не может быть. Мисс Кларк просто ошиблась. Позвонила не туда и не заметила.

Да, точно, дело в этом.

Я отвечаю мисс Кларк, что можно набрать мобильный. Минут через пятнадцать дверь кабинета распахивается и влетает Джей. Она в рабочей одежде, видимо, прямо из церкви.

— Брианна, что с тобой случилось?

Она садится передо мной на корточки и осматривает с ног до головы. Почти как в тот день, когда ее выписали из реабилитационного центра. Тогда она все никак не могла на меня наглядеться. Вот и теперь пристально всматривается в меня… только рук не видит. Она резко разворачивается к секретарю.

— Кто посмел связать моей дочери руки?

На пороге кабинета появляется директор Родс. Почти все ее лицо скрывают очки, рыжие вьющиеся волосы собраны в пучок. Она была директором, еще когда Трей только пошел в старшую школу. Я помню ее по его первой торжественной линейке. Она приторно-сладко улыбнулась мне и сказала: «Надеюсь, через несколько лет ты тоже будешь здесь учиться».

Она не предупредила, что здесь будут охранники, орущие у нее в кабинете про «таких учеников», которые проносят в «нашу школу» «разные вещества». Он закрыл за собой дверь, но я все прекрасно слышала.

«Такие ученики». «В нашу школу». Как будто намекает, что нам здесь не место.

— Миссис Джексон, — произносит директор Родс, — пройдемте в кабинет, нам нужно побеседовать.

— Сперва пусть с моей дочери снимут наручники.

Директор оглядывается через плечо.

— Мистер Лонг, будьте любезны, освободите Брианну.

Он вперевалку выходит из кабинета, берет висящие у него на запястье маленькие ножницы и ворчит:

— Вставай.

Я встаю. Быстрый взмах — и можно пошевелить руками. Джей тут же обхватывает ладонями мое лицо.

— Как ты, малышка?

— Миссис Джексон, пройдемте в кабинет, — напоминает директор. — Брианна, ты тоже.

Мы заходим. Директор взглядом приказывает Лонгу подождать снаружи.

На столе у нее лежит мой рюкзак. Он расстегнут, видно весь мой запас сладостей.

Директор указывает нам на два стула, стоящие напротив ее стола.

— Садитесь, пожалуйста.

Мы садимся.

— Будьте добры, объясните, почему на мою дочь надели наручники, — просит Джей.

— Произошел вопиющий случай…

— Я догадываюсь.

— Не буду отрицать, что охранники переусердствовали. Положили Брианну на пол.

— Не положили, — бормочу я, — а швырнули.

Глаза Джей лезут на лоб.

— Прошу прощения?

— Ученики несколько раз проносили в школу запрещенные вещества…

— Это не оправдание, чтобы применять насилие к моей дочери!

— Брианна сопротивлялась досмотру.

— Это тоже не оправдание!

Директор Родс глубоко вдыхает.

— Миссис Джексон, такое больше не повторится. Обещаю вам, что мы проведем расследование и администрация школы применит дисциплинарное взыскание по своему усмотрению. Однако, возможно, Брианна также получит взыскание. — Она обращается ко мне: — Брианна, ты ведь продавала в школе сладости?

Я скрещиваю руки на груди. Хрена с два я стану отвечать. Она хочет свалить вину на меня? Хрен ей.

— Отвечай, — говорит Джей.

— Это всего лишь сладости, — бурчу я.

— Возможно, — говорит директор, — однако продажа товаров, запрещенных к проносу на территорию школы, противоречит нашим правилам.

Тоже мне запрещенные товары.

— Да вы бы и не узнали, если бы Лонг и Тэйт не цеплялись ко всем, кто не белый!

— Брианна, — окликает Джей. Это не предупреждение. Она хочет сказать: все под контролем. И переходит в наступление: — С каких пор сладкое — запрещенный товар? И чем им так моя дочь не угодила?

— Охранники имеют право обыскивать случайно выбранных учеников. Могу вас заверить, что Брианну досмотрели не потому, что она кому-то не угодила.

— Херню не плетите! — Я даже не пытаюсь прикусить язык. — Они всегда прикапываются только к нам.

— Может показаться, что все действительно…

— Все действительно так!

— Брианна! — повторяет Джей. А вот это уже предупреждение. — Директор Родс, когда здесь учился мой сын, он рассказывал мне, что охрана обыскивает одних чаще, чем других. Я сомневаюсь, что оба моих ребенка врут. И надеюсь, что вы не это имеете в виду.

— Мы проведем расследование, — до отвращения ровным тоном произносит директор. — Однако повторюсь, миссис Джексон, охрана не делает никаких различий между учениками.

— Вот как, — отвечает Джей. — Значит, они всех швыряют лицом в пол?

Повисает тишина. Директор прочищает горло:

— Повторюсь, Брианна сопротивлялась досмотру. Как мне сообщили, она спорила и вела себя агрессивно. Это не первый случай, когда у школы возникают претензии к ее поведению.

Ну начинается.

— Что вы хотите сказать? — спрашивает Джей.

— Сегодняшний случай соответствует общей тенденции…

— Общей тенденции несправедливого отношения к моей дочери!

— Повторяю, ко всем относятся одинаково.

— А белых девчонок тоже гоняют к вам каждую неделю за ехидные замечания? — спрашивает Джей.

— Миссис Джексон, Брианна часто ведет себя агрессивно.

«Агрессивно». Слово из четырех слогов. Рифмуется со словом «пассивно».

Я не пассивна,

а значит, агрессивна.

Меня постоянно называют агрессивной. Вообще это должно значить, что я представляю опасность, но я ни разу никого пальцем не тронула. Просто часто говорю то, что не нравится учителям. Все устраивает только миссис Мюррэй — а она, по странному совпадению, единственная чернокожая учительница. Однажды, во время месяца афроамериканской истории, я спросила нашего историка, мистера Кинкейда, почему мы изучаем историю чернокожих только начиная с работорговли. Его бледные щеки покраснели.

— Потому что, Брианна, мы следуем учебному плану, — ответил он.

— Да, но вы же сами его разработали! — ответила я.

— Я не собираюсь терпеть ваши выступления.

— Просто не делайте вид, что чернокожих людей раньше не суще…

Он отправил меня к директору. Написал в записке, что я веду себя агрессивно.

Или вот на уроке литературы миссис Бернс распиналась про классиков, и я закатила глаза: все книги, про которые она говорила, казались охереть какими скучными. Она спросила меня, в чем дело, и я честно ответила, правда, «охереть какими» все же опустила. Меня отправили к директору. Выходя, я что-то пробурчала под нос — она записала, что я проявляю агрессию.

Ну и как не вспомнить случай в театральном кружке. Мы тогда повторили одну и ту же сцену раз сто, и мистер Ито сказал сыграть ее в сто первый. Я шумно вдохнула сквозь стиснутые зубы и с возгласом: «Господи боже мой» — воздела руки. При этом я уронила листок с ролью, и он упал на учителя. Мистер Ито уверял, что я специально в него кинула. Меня отстранили от занятий на два дня.

И это все только одиннадцатый класс. За два предыдущих года тоже много чего случилось. И вот сегодня…

— Согласно школьному уставу, за несанкционированную торговлю запрещенным к проносу товаром на территории школы Брианна будет на три дня отстранена от занятий, — заключает директор Родс, застегивает рюкзак и возвращает мне.

Мы выходим в коридор со звонком с первого урока. Раскрываются двери классов, все высыпают в коридор — сегодня их как-то особенно дохрена. На меня пялятся, как никогда раньше, оглядываются и перешептываются. Я наконец перестала быть невидимкой и уже об этом жалею.

Домой мы едем молча.

«Бандюга». Всего одно слово из трех слогов. При желании можно много с чем зарифмовать. Синонимы: «бандит», «хулиган», «нарушитель», «преступник», «гангстер»… Лонг считает, что «Брианна» — тоже синоним.

За эту бандюгу

никто не даст поруку.

Какая хрень. На хер это слово. На хер эту школу.

Вообще все на хер.

Я смотрю в окно на жалкие останки Сада. Мы едем по Кловер-стрит, раньше это была одна из самых оживленных улиц Садового Перевала, но после протестов от нее остались только груды обожженного булыжника и дома с забитыми окнами. Одним из первых разнесли супермаркет, потом разграбили и сожгли магазин электроники. Магазин уцененных товаров сгорел дотла. Теперь за продуктами приходится ездить либо в «Уолмарт» на окраине Сада, либо в маленький магазинчик на западе.

Я бандитка из развалин.

— Похоже, никто не собирается ничего отстраивать, — говорит Джей. — Как будто это напоминание нам всем, что будет, если мы им не угодим. — Она оборачивается. — Бусечка, как ты?

Дедушка говорит, что мы, Джексоны, не плачем — мы стискиваем зубы и решаем проблемы. Как бы ни щипало глаза.

— Я не сделала ничего плохого!

— Не сделала, — соглашается Джей. — Ты имела полное право не показывать им рюкзак. Но, Бри… обещай мне, что, если такое вдруг случится снова, сделаешь все как скажут.

— Чего?!

— Малышка, может случиться непоправимое. Такие люди иногда злоупотребляют властью.

— А у меня никакой власти нет, так?

— У тебя ее больше, чем ты думаешь. Но в таких обстоятельствах я… — Она сглатывает. — Я прошу тебя, просто делай что скажут. Как только опасность минует, мы им всем покажем. Главное, чтобы она миновала. Хорошо?

То же самое она уже говорила мне про копов. Типа просто делай что скажут. Они ни в коем случае не должны подумать, что ты представляешь опасность. Короче, надо растечься лужицей и молча сносить удары, чтобы хотя бы выжить.

Я начинаю думать, что уже пофиг, как я буду себя вести. Меня все равно будут принимать за того, за кого принимают.

— В этой школе ко мне постоянно цепляются!

— Понимаю, — вздыхает Джей. — Да, это несправедливо. Но, малышка, осталось продержаться всего два года. И не попадать так часто к директору. Бри, нельзя допустить, чтобы тебя исключили. Если для этого нужно молчать в тряпочку, значит, придется помолчать.

— Нельзя даже за себя постоять?

— Только тогда, когда оно того стоит. Необязательно по любому поводу закатывать глаза, ехидничать и хамить…

— Как будто одна я так делаю!

— Не одна, но только такие девочки, как ты, получают за это записи в личное дело!

Мы обе замолкаем.

Джей медленно выдыхает носом.

— Малышка, иногда у чернокожих просто другие правила игры. Черт возьми, иногда мне кажется, что все вокруг режутся в шашки, а у нас шахматная партия с гроссмейстерами. Это ужасно несправедливо, но такова жизнь. К сожалению, Мидтаун как раз такое место, где приходится не просто играть в шахматы, но еще и по усложненным правилам.

Как же я все это ненавижу…

— Не хочу туда возвращаться!

— Понимаю, но выбора у нас нет.

— Почему я не могу учиться в Саду?

— Потому что мы с твоим отцом поклялись, что ни ты, ни Трей не переступите порога этой школы! — отвечает Джей. — Тебе не нравятся мидтаунские охранники? Бри, местных досматривают копы! Это не школа, а тюрьма. Здесь не могут подготовить к достойной жизни. Мидтаун, может, и не сахар, но там у тебя хотя бы есть шансы…

— Какие шансы? Шансы, что меня будут валять по полу, как тряпку?

— Шансы на достойное будущее! — Джей перекрикивает меня и глубоко вздыхает. — В жизни будет еще много Лонгов и Тэйтов. Как бы я хотела, чтобы их не было. Главное, никогда не позволяй им лишать тебя будущего. Разок дашь слабину, и они возьмут верх. Понимаешь?

Я-то ее понимаю, а вот она меня? Мы с ней долго не произносим ни слова.

— Если бы… если бы только мне было по карману дать тебе хоть какой-то выбор… Но выбора у нас нет. Особенно сейчас.

«Особенно сейчас».

— Что случилось?

Джей ерзает в кресле:

— С чего ты взяла?

— Мисс Кларк звонила в церковь. Ей сказали, что ты там больше не работаешь.

— Брианна, мы не будем обсуждать…

Господи.

— Тебя уволили, да?

— Только временно…

— Тебя уволили? — повторяю я.

Она сглатывает:

— Да.

Черт. Только не это.

Только. Не. Это.

— Во время протестов разрушили детский сад при церкви, и страховая компания отказалась возмещать ущерб, — отвечает Джей. — Пастору и совету старейшин пришлось ужимать бюджет, чтобы оплатить ремонт, и меня сократили.

Охренеть.

Я не тупая. Джей делает вид, что ничего страшного не случилось, но у нас и так проблемы. Нам уже отключили газ. Месяц назад пришло предупреждение о выселении. Джей тогда убила на аренду почти всю зарплату, и до следующей мы жили на бутербродах.

А теперь ее уволили, и зарплаты больше не будет.

А значит, черт знает сколько не будет газа.

Потом не станет еды. И дома. А что, если…

— Бри, малышка, не волнуйся, — говорит Джей. — Бог не даст нам пропасть. — Ага, этот бог мог бы и помешать пастору ее уволить, он же в церкви главный. — Я уже хожу на собеседования, — продолжает она. — Как раз с одного ушла, когда из школы позвонили. И подала на пособие по безработице. Негусто, но лучше, чем ничего.

Уже и это успела?

— И давно тебя уволили?

— Это не имеет значения.

— Нет, имеет.

— Нет, не имеет, — повторяет Джей. — У нас с Треем все под контролем.

— То есть Трей в курсе?

Джей несколько раз открывает рот и снова закрывает.

— Да.

Ну конечно. Когда нам отключили газ, Трей знал заранее, что его отключат. А я поняла, что случилось, только когда проснулась от холода. Когда прислали уведомление о выселении, Трей тоже был в курсе, а я случайно подслушала их разговор. Хорошо бы действительно не волноваться, но не получается. Такое чувство, что Джей не слишком доверяет мне, раз не сообщает важные новости. Как будто думает, что я слишком молодая и не смогу их принять.

Я же как-то приняла то, что ее несколько лет не было рядом. И вообще я не такая хрупкая, как ей кажется.

Джей паркуется перед нашим домом, за подержанной «Хондой Цивик» Трея, и поворачивается ко мне. Я смотрю в окно.

Ладно, может, я все-таки немножко незрелая. И что?

— Я понимаю, что ты волнуешься, — говорит она. — Дела в последнее время идут не слишком гладко. Но все наладится. Когда-нибудь. Как-нибудь. Надо просто верить, — и тянется погладить меня по щеке.

Я уворачиваюсь и открываю дверь.

— Пойду пройдусь.

Джей хватает меня за локоть:

— Брианна, постой!

Меня начинает трясти. Я, значит, беспокоюсь, потому что у нас большие проблемы, а она говорит — надо верить?

— Отпусти, пожалуйста.

— Нет, малышка, не отпущу, пока мы не поговорим. Сегодня был трудный день.

— Я справлюсь.

Она ведет большим пальцем по моей руке, будто хочет выжать из меня слезы.

— Неправда. И ничего постыдного в этом нет. Помни, что не всегда нужно быть сильной.

Может, и не всегда, но сейчас точно нужно. Я вырываю руку.

— Я справлюсь.

— Брианна…

Я надеваю капюшон толстовки и ухожу по тротуару прочь.

Иногда мне снится, что я тону. Непременно — в огромном синем океане, очень глубоком — дна не видать. Но я говорю себе, что не умру, даже если легкие заполнятся водой и я уйду на глубину. Я буду жить. Потому что я так сказала.

И вдруг оказывается, что я могу дышать под водой. Могу плыть. И вот океан уже не такой и страшный. Он прикольный. Я даже могу им управлять.

Но я тону наяву, и это совершенно неуправляемо.

Шесть

Социальный жилой комплекс «Кленовая роща» — это совсем иной мир.

Я живу в восточной части Сада, у нас дома выглядят чуть лучше, их владельцы чуть постарше и выстрелы слышно не так часто. «Кленовая роща» от нас в пятнадцати минутах хода на запад. Бабушка называет эту часть района грязными трущобами. Их чаще показывают по телевизору. В большей части домов на вид вообще жить невозможно. Но сравнивать наши кварталы — все равно что сравнивать разные стороны Звезды Смерти, типа одна безопаснее другой. И там, и там все равно Звезда Смерти.

«Кленовая роща» — это шесть трехэтажных домов так близко к шоссе, что, тетя Пуф говорила, раньше они с приятелями поднимались на крышу и кидали камни в машины. Вот засранцы они все. Раньше был еще седьмой дом, но несколько лет назад сгорел, и администрация не стала его ремонтировать, а снесла совсем. Теперь на его месте заросший травой пустырь. Там любят играть дети. Детская площадка — для наркоманов.

— Че как, мелкая Ловорезка? — кричит мне мужик из обшарпанной машины, когда я иду через парковку. Первый раз его вижу, но все равно машу. Как бы ни сложилась моя жизнь, я всегда буду дочерью своего отца.

Жаль, что его нет с нами. Может, будь он жив, я бы сейчас не думала, как нам прожить без зарплаты Джей.

Вот честно, у нас никогда не бывало все нормально. Всегда что-то не так. Или еды мало, или что-то отключают. Всегда. Обязательно что-то будет не так.

А еще у нас нет никакой власти. Только задумайтесь. У огромной кучи незнакомых мне людей куда больше возможностей управлять моей жизнью, чем у меня самой. Если бы какой-то Король не убил отца, он стал бы мегапопулярным рэпером и у нас бы всегда были деньги. Если бы какой-то наркоторговец не продал маме первую дозу, она бы уже закончила университет и работала на нормальной работе. Если бы коп не застрелил того парня, не было бы протестов, не сожгли бы детский сад и Джей бы не сократили.

Все эти левые люди вертят моей жизнью, как господь бог.

Пора забрать у них эту власть.

Надеюсь, тетя Пуф меня научит.

Прямо на меня несется на велике парень в джерси «Селтикс» поверх толстовки. Волосы заплетены в дреды и украшены прозрачными бусинами. Он жмет на тормоз всего в паре сантиметров от меня. Реально в паре.

— Эй, чувак, ты меня чуть не сбил!

Джоджо фыркает:

— Не гони, не сбил бы.

Ему точно не больше десяти. Они с мамой живут прямо над квартирой тети Пуф. Он непременно заговаривает со мной каждый раз, как я сюда захожу. Тетя считает, что он в меня втюрился. Вряд ли, мне кажется, ему просто поговорить не с кем. А еще он сладости клянчит. Вот и сегодня:

— Бри, а у тебя есть гигантский «скитлс»?

— Ага, два доллара.

— Целых два? Это охренеть как дорого.

У этого мелкого засранца к джерси приколота нехилая стопка денег — по ходу, у него день рождения, — и ему еще хватает наглости жаловаться на мои расценки?!

— Во-первых, не выражайся, — отвечаю я. — Во-вторых, в магазинах цена точно такая же. В-третьих, чего это ты не в школе?

Джоджо приподнимает переднее колесо.

— А ты почему не в школе?

Справедливо. Я снимаю рюкзак.

— А знаешь, раз уж у тебя сегодня день рождения, я разок пойду против своих принципов и отдам тебе пачку даром.

Как только «скитлс» оказывается у Джоджо в руках, он тут же раздирает упаковку и насыпает себе полный рот.

— И что надо сказать? — наклоняю я голову.

— Спасибо, — с набитым ртом отвечает Джоджо.

— М-да, над твоими манерами еще работать и работать.

Я захожу во дворик, Джоджо тащится за мной. Под ногами сплошная грязь, потому что все паркуют свои машины как попало. На капоте одной из машин сидят тетя Пуф и ее кореш Жулик. У него одна сторона головы в дредах, а на второй афро, как будто он заплелся наполовину и пошел искать дело поинтереснее. С него вполне бы сталось. Он сидит в носках под шлепанцы и наворачивает из миски хлопья. Рядом стоит и треплется с ними кучка Послушников.

Увидев меня, тетя Пуф спрыгивает с машины.

— С хрена ли ты не в школе?

Жулик и остальные кивают мне, как будто я свой парень. Я привыкла.

— Отстранили.

— Опять? За что?

Я запрыгиваю на машину к Жулику.

— Там такая херня была…

И рассказываю все: как охрана обожает докапываться до чернокожих и латиноамериканцев, как меня швырнули на пол… Послушники только головами качают. Тетя Пуф по виду жаждет крови. Джоджо заявляет, что надрал бы охранникам жопы, и все смеются — кроме меня.

— Чувак, они тебе не по зубам, — вздыхаю я.

— Мамой клянусь, — говорит тетя Пуф, сопровождая каждое слово хлопком, — мамой клянусь, они не на ту напали. Покажи мне их, я разберусь.

Тетя Пуф разгоняется даже не с нуля до сотни — она переключается в режим убийцы. Но я не хочу, чтобы из-за Лонга и Тэйта ее посадили.

— Тетушка, они того не стоят.

— Бри, какой у тебя срок? — спрашивает Жулик.

Блин. Так говорит, будто меня посадили.

— Три дня.

— Не страшно. А сладкое забрали?

— Не, а что?

— Тогда дай-ка мне «старберст».

— С тебя доллар.

— Нет с собой бабок. Завтра отдам, ладно?

Он серьезно, что ли?

— Тогда завтра и «старберст» получишь.

— Да ладно тебе, это всего лишь доллар, — ноет Жулик.

— Да ладно тебе, всего лишь двадцать четыре часа подождешь, — пародирую я его тон. Тетя Пуф с остальными хохочут. — Я не торгую в долг. Чел, это против «Десяти заповедей торговца снэком».

— Против чего?

— О, это мощная штука! — Тетя хлопает меня по руке. — Чтоб вы знали, Бри переделала «Десять заповедей торговца крэком» Бига. Охрененно получилось. Бри, жги!

Так обычно и бывает. Я показываю тете Пуф пару своих строчек, ее с них прет, и она заставляет меня читать рэп ее друзьям. Реально, хочешь знать, есть ли у тебя талант, спроси у гангстеров.

— Ну ладно. — Я надеваю капюшон.

Тетя Пуф выстукивает по капоту ритм. К нам стекаются люди со всего двора.

Я киваю в такт. Раз — и я в своей тарелке.

Я в деле пару месяцев, и платят как-то хлипко,

я написала себе правила по заветам Бига

и чуть-чуть от себя. Правила, чтоб меня не грабили,

чтобы с оплатой снэков не халявили.

Правило номер раз — не рассказывать,

сколько баксов зашибаю.

Ведь бабло рождает зло, а Простейшие придут в бешенство, и я буду бабок лишена.

Правило номер два — никогда

не палить тактику. Как показывает практика,

чтобы всего добиться, нужны амбиции и эрудиция.

И стоит мне спалиться, я увижу их лица

за прилавком там, где я собираю давку.

Правило три: я верю только Сонни и Лику.

Мелкие типы сдадут меня полиции, со стволом, в маске и бухой до кондиции.

Даже за пару баксов готовы подкараулить и отдубасить.

Номер четыре по факту здесь самый важный: не ешь товары, которые на продажу.

И номер пять: даже не думай торговать там, куда приходишь спать. А, вы хотите чипсов? Так вот, утритесь.

Шестое правило: возвраты? Никаких возвратов. Товар купили, дали бабки,

свалили.

А за седьмое меня пару раз чуть не убили:

никаких кредитов и о скидках забыли.

Мам, тебя это тоже касается, семья и бизнес не сочетаются, как гастрит и острые наггетсы.

Так какого же хрена вы все опять начинаете?

Правило восемь: хранить деньги брось в карманах и кошельках, клади на счет бабосы

или в сейф, только ключ от него не посей.

Правило девять — оно и первым быть годится: ходи, гляди, вдруг попадешься полиции. Ты подозрителен — значит, неубедителен. Незамедлительно тебя изрешетят пули, станешь решеткой тега в твиттере.

Правило десять — одно лишь слово: пунктуальность. Чтоб к тебе в очередь вставали, сама вставай пораньше. Клиента упускаешь — только твоя помарка, он без напряга закупится в супермаркете.

Если жить по этим правилам, кэш пойдет из ануса, можно нормально питаться, оплатить квитанции и продать больше печенья, чем Уолли Эймос.

Эй, респект моим маме с папой, да, и Бигу привет, спасибо за заповеди.

— Йо! — заканчиваю я.

И все такие: «Вау!» У Джоджо аж челюсть отвисла.

Парочка ПСов мне кланяется.

Неповторимые ощущения. Я в курсе, что они тут все преступники и творят всякую дичь, о которой я даже знать не желаю. Но они меня уважают, а значит, я уважаю их.

— Тихо, тихо! — перекрикивает их тетя Пуф. — Нам с юной суперзвездой надо поговорить наедине. Валите.

Остаются только Жулик и Джоджо.

Тетя Пуф мягко толкает мелкого ладонью в лоб.

— Вали уже, засранец.

— Ну, Пуф, ну когда я уже смогу носить цвета?

Он имеет в виду цвета Послушников — хочет вступить в банду. Ему так хочется стать ПСом, как будто это не преступная группировка, а местная сборная по баскетболу. А уж слоганы Послушников он орет, сколько я его помню.

— Даже не мечтай, — отвечает тетя Пуф. — Вали давай.

Джоджо издает губами звук лопнувшего колеса и, ворча себе под нос: «Да ну нафиг», все-таки укатывает прочь.

Тетя Пуф поворачивается к Жулику, который, похоже, не собирается никуда уходить, и чуть наклоняет голову, как бы говоря: «И что дальше?»

— А я чего? — удивляется он. — Машина моя. Хочу и буду сидеть.

— Ой, делай что хочешь, — отмахивается тетя. — Бри, как ты?

Я развожу руками. Странное ощущение. Лонг назвал меня бандюгой — и как будто прилепил это слово мне на лоб. Оно теперь не отмывается. Бесит, что меня никак не отпустит.

— Может, мне все же разобраться с охраной? — спрашивает тетя. Она смертельно серьезна. Жутковато.

— Не надо, правда.

— Ладно, если что, говори. — Она разворачивает себе леденец. — А чего Джей думает делать?

— Из школы меня забрать она отказалась. А что еще тут сделаешь?

— А ты что, хочешь учиться в Саду?

Я подтягиваю колени к подбородку.

— Тут я хоть перестану быть невидимкой.

— Ты и не невидимка, — возражает тетя.

Я фыркаю.

— Реально, я как будто в мантии Гарри Поттера хожу.

— В чем, в чем? — переспрашивает Жулик.

У меня глаза на лоб лезут.

— Ты же шутишь, правда?

— Это их задротские штучки, — объясняет тетя.

— Я извиняюсь, но «Гарри Поттер» — это классика.

— А, понял, — говорит Жулик, — это такой мелкий крендель с кольцом? «Моя прелес-сть», — изображает он Голлума.

Это бессмысленно.

— Я же сказала, задротские штучки, — повторяет тетя. — Короче, не парься насчет этих мидтаунских дебилов, замечают они тебя или нет. Послушай, Бри, — тетя ставит ногу на бампер, — в старшей школе жизнь не заканчивается и не начинается. И до расцвета еще далеко. Ты будешь делать вещи, оценят они тебя или нет. Я точно знаю. И все, кто вчера тебя слышал, тоже знают. Главное, чтобы ты сама об этом не забывала, плевать на остальных.

Иногда она говорит как мой личный мастер Йода. Если бы он был женщиной с золотыми грилзами. К сожалению, она даже не знает, кто такой Йода.

— Да, ты права.

— Чего-чего? — Тетя подносит ладонь к уху. — Что-то слышу плохо. Повтори-ка.

— Ты чертовски права! — смеюсь я.

Тетя натягивает мне худи на глаза.

— Еще как! Кстати, что ты вообще тут забыла? Мамка закинула по дороге на работу? Чего ж она не предупредила, что мне теперь присматривать за твоей упертой жопой.

Точно. Я совсем забыла, почему вообще сюда потащилась. Я опускаю взгляд на свои паленые тимбы.

— Джей уволили.

— Охренеть, — говорит тетушка. — Реально?

— Угу. Церкви нужно отремонтировать детский сад, и ее пришлось сократить.

— Блин, жопа. — Пуф трет ладонью лицо. — Ты как, держишься?

Джексоны не плачут, но правду-то сказать можно:

— Ни фига.

Тетя Пуф меня обнимает. Она, конечно, неотесанная и все такое, но обниматься с ней классно. Она как-то умудряется одними объятиями сказать одновременно «Я тебя люблю» и «Я для тебя что угодно сделаю».

— Все наладится, — тихо говорит тетя. — Я вам подброшу деньжат.

— Джей ни за что не возьмет.

Она никогда не берет у тети денег, потому что знает, откуда они берутся. Я ее понимаю. Если бы это я несколько лет жизни отдала наркотикам, я бы тоже деньги наркоторговцев не брала.

— Вот упертая, — бормочет тетя. — Понимаю, тебе сейчас до усрачки страшно. Но, честное слово, однажды ты оглянешься назад и поймешь, что все осталось далеко в прошлом. Сейчас просто маленькая черная полоса в большой и охрененной жизни. Нельзя, чтобы она помешала тебе взлететь.

Такую мы ставим себе цель: взлететь. Это значит — добиться высот в рэпе. То есть накопить достаточно денег, чтобы вырваться из Сада и никогда больше ни в чем не нуждаться.

— Тетушка, я не могу сидеть сложа руки! — говорю я. — Да, Джей ищет работу, Трей вкалывает. Но я не хочу быть мертвым грузом.

— Что ты такое говоришь? Ничего ты не мертвый груз.

Неправда. Мама с братом упахиваются, чтобы у меня были еда и крыша над головой. А я что делаю? Да ничего. Джей запретила мне идти работать — хочет, чтобы я думала только об учебе. Я начала торговать сладостями. Думала, если буду сама зарабатывать хотя бы себе на карманные расходы, все лучше, чем ничего.

Нужно делать что-то еще. А я умею только читать рэп.

Будем честны, я в курсе, что не все популярные рэперы купаются в деньгах. Многие прикидываются богатыми на камеру, но они все равно сильно богаче меня. А еще есть, например, Ди-Найс, которому даже изображать ничего не надо, у него и так контракт на миллион долларов. Он грамотно разыграл свои карты и стал восходящей звездой.

— Мне надо чего-то добиться в рэпе, — говорю я. — Прямо сейчас.

— Все будет. Я и так собиралась тебе звонить. После батла мне кто только не написал. И кое о чем мы уже договорились.

— Правда?

— Ага. Для начала ты еще побатлишь на Ринге. Сделаешь себе имя.

Имя?

— Классно, но я предпочла бы делать деньги.

— Доверься мне, и все будет хорошо. Кстати, это не все.

— О чем ты еще договорилась?

Тетя потирает подбородок.

— Не знаю, стоит ли заранее говорить…

Боже. Самое время загадками разговаривать.

— Колись уже!

— Ладно, ладно, — смеется тетя Пуф. — Вчера после батла ко мне подошел продюсер и дал свою визитку. Я ему уже перезвонила, и мы условились, что он напишет бит, а завтра ты поедешь к нему в студию.

Я моргаю.

— Я… поеду в студию?

— Ага, — улыбается тетя.

— Записывать песню?

— Еще как!

— Йо-о-о-о! — Я прижимаю кулак ко рту. — Реально? Не, реально?

— Еще как! Я ж говорила, что займусь тобой!

Ни хрена себе. Я мечтала записаться на студии с десяти лет. Я вставала в ванной перед зеркалом, надевала наушники, подносила ко рту зубную щетку, как будто это микрофон, и повторяла за Ники Минаж. А теперь у меня будет своя песня!

— Охренеть. — Вот только… — А какую песню будем записывать?

У меня в тетради миллион всяких текстов. И еще куча всяких идей, которые я пока не записывала. Но это будет моя первая настоящая песня! Нужно выбрать с умом.

— Выбирай сама, по-любому будет пушка, — отмахивается тетя. — Не парься.

Жулик пихает в рот ложку хлопьев.

— Сделай что-то типа того трека, ну, как у пацанчика, что с тобой батлил.

— Который «Шикардосный»? — спрашивает тетя Пуф. — Говнище. Не начинай, там же смысла нет.

— Смысл и не нужен, — возражает Жулик. — Вчера Майл-Зи продул, но песня такая приставучая, что теперь о нем говорят еще громче. Сегодня утром она опять была в трендах.

— Стоп, стоп, — начинаю я. — Ты хочешь сказать, я, значит, выиграла батл и явно читаю лучше, а все плюшки получает он?

— Типа того, — отвечает Жулик. — Ты победила в голосовании и покорила Ринг, но выборы проиграла, потому что он популярнее.

Я качаю головой.

— Это мы еще посмотрим.

— Туше, — отвечает Жулик. Да, Жулик знает слово «туше».

— Бри, только не загоняйся, — наставляет тетя Пуф. — Если уж этот дебил зачитал какой-то бред и прославился, уж ты-то…

— Пуф! — С другого края двора к нам зигзагами бежит тощий пожилой мужик. — Дело есть!

— Тони, блин! — ворчит тетя Пуф. — У меня тут вообще-то важный разговор!

Видимо, не настолько важный — она идет ему навстречу.

Я прикусываю губу. Никогда не понимала, как она вообще может этим заниматься. Не в том смысле, что продавать наркотики сложно: отдает товар, получает деньги, и точка. Я не понимаю, как она сама себе не противна. Ведь было время, когда кто-то другой точно так же продавал наркотики моей маме — ее родной сестре.

Надеюсь, если у меня все получится с рэпом, она завяжет.

— В натуре, Бри, — подает голос Жулик, — Майл-Зи, конечно, на тебе хайпанул, но и тебе есть чем гордиться. Ты кой-чего можешь. Да, он у всех на слуху, а с тобой хрен знает, чего будет, но кое на что ты способна.

Ого, какой мутный комплимент.

— Ну, спасибо, что ли.

— В натуре, ты нужна Саду, — продолжает он. — Помню, как твой папка был на взлете. Каждый раз, когда он где-нибудь тут снимал клип, я притаскивал туда свою жопку и пытался пролезть в кадр. Просто хотел быть поближе к нему. Он вселял в нас надежду. Сама знаешь, из нас редко что путное выходит.

Тетя Пуф как раз вкладывает что-то в трясущуюся руку Тони.

— Да уж, знаю.

— Но из тебя, может, выйдет, — продолжает Жулик.

Я никогда об этом не думала с такой стороны. И особо не осознавала, что для кучи народа мой отец был кумиром. Да, их перла его музыка. Но… он вселял в них надежду? Правда? Он ведь не был образцом порядочности.

Просто мы, жители Сада, выбираем себе кумиров из наших же рядов. Дети из социального жилья обожают тетю Пуф, потому что она дает им денег. И им плевать, как эти деньги заработаны. Мой отец читал рэп про страшные вещи — но только про те ужасы, которые случались здесь, у нас. Поэтому он наш герой.

Может, и я когда-нибудь стану чьим-то кумиром.

Жулик, хлюпая, допивает из миски молоко и, поводя плечами, бормочет:

— Я шикардосный, всех вас оставил с носом. Шикардосный, шикардосный… Шик, шик, шик…

Семь

Машину моего брата ни с чьей больше не спутать: ее слышно издалека.

Сквозь бормотание Жулика — «Шикардосный, шикардосный» — пробивается знакомый до боли рев. Он приближается. Дедушка говорит, что Трею нужно поменять выхлопную трубу. Трей говорит, что ему нужны на это деньги.

Так вот, его древняя «Хонда Цивик» заезжает на парковку «Кленовой рощи», тут же приковывая к себе все взгляды. Как всегда. Трей паркуется, выходит из машины и смотрит прямо на меня.

Плохи мои дела.

Он идет через парковку. С тех пор как он въехал обратно к нам, у него отросли волосы и борода. Дедушка говорит, Трей выглядит как будто у него кризис среднего возраста.

Бабушка говорит, что Трей — двойник отца. Они очень похожи, даже ямочки на щеках одинаковые. Джей уверяет, что у него даже походка отцовская, нагловатая, как будто он уже все на свете разрулил. На Трее форма работника «У Сэл» — зеленая рубашка-поло с логотипом в виде куска пиццы на груди и зеленый же колпак. Вообще-то в это время он должен был ехать на работу.

Один из Послушников замечает его, пихает локтем приятеля, и вот уже вся компания пялится на Трея. И ухмыляется.

Трей подходит ко мне.

— А телефонами мы уже не пользуемся, да?

— И тебе доброе утро.

— Бри, ты вообще представляешь, сколько я колесил по городу и искал тебя? Мы чуть с ума не сошли.

— Я же сказала Джей, что пойду погуляю.

— Могла бы и сказать, куда идешь. А телефон почему не брала?

— Какой еще те… — Я лезу в карман худи. Черт. Миллион сообщений и пропущенных вызовов от них с Джей. И сообщения от Сонни с Маликом. В верхнем левом углу экрана горит маленький полумесяц — понятно, почему я ничего не слышала. — Извини. Перед школой поставила беззвучный режим и забыла отключить.

Трей устало трет лицо.

— Ты серьезно…

ПСы разражаются громовым хохотом. И все пялятся на Трея. Тот смотрит прямо на них, как бы говоря: «Какие-то проблемы?»

Подходит тетя Пуф, тоже ухмыляясь.

— Чувак, — говорит она, убирая в карман деньги, — так вот чем ты занимаешься!

— Чем-чем, приехал сестру забрать.

— Да не, чел. — Она рассматривает его с головы до ног. — Я про твои шмотки. Ты продаешь пиццу? Нет, Трей, реально?

Жулик хохочет.

Ни хрена смешного не вижу. Брат и так дофига времени искал работу, и, может, пиццерия не самое роскошное место, но он хотя бы что-то делает.

— Не, блин, реально? — продолжает тетя Пуф. — Ты столько учился в своем колледже, наводил там суету, получал хорошие оценки — и чего в итоге добился?

У Трея подрагивает челюсть. Они собачатся по любому поводу. Трей обычно тоже за словом в карман не лезет. Тетя Пуф не сильно его старше, и с ним фокус с уважением к старшим не прокатывает.

Но сегодня он говорит только:

— Я не буду тратить свое время на споры с незрелыми и закомплексованными личностями. Бри, поехали.

— Незрелыми? — повторяет тетя Пуф. — Закомплексованными? — выплевывает она, будто слово отравлено. — Что за бред ты несешь?

Трей тащит меня к парковке мимо Послушников.

— Лажа какая-то, — произносит один из них, — чтоб сын такого человека пек пиццу?

— Ло небось в гробу вертится, глядя на этого мямлю, — качает головой другой. — Хоть мелкая четко вещи делает.

Им Трей тоже не отвечает. Про него всегда так говорили. Типа не может сын Ловореза быть таким заучкой. Таким мямлей. Типа он вырос в пай-мальчика, а должен был — в бандита. Но брату, по-моему, плевать.

Мы садимся в машину. Сиденья закиданы фантиками, квитанциями, пакетами от фастфуда и бумагой. Трей дикий неряха. Мы трогаемся с места, едва я пристегиваю ремень.

Брат вздыхает.

— Прости, Капелька, не хотел на тебя наезжать.

Трей сам дал мне это прозвище. Как мне рассказывали, когда меня привезли из роддома, он все никак не мог понять, чего все так со мной носятся, ведь я «ну самую капельку милая, и все». Так и пошло.

Если что, я была капец какая милая, а не капельку.

— Мы все переволновались, — объясняет брат. — Ма уже собиралась попросить дедушку с бабушкой тебя поискать. Сама понимаешь, если она идет к ним, дело плохо.

— Серьезно?

Бабушка бы ей до смерти это припоминала. Вот честно, я вырасту, у меня будут свои дети, а бабушка даже на смертном одре будет повторять Джей: «А помнишь, ты не могла найти мою внучку и позвонила мне?»

Мелочность великую чувствую в ней.

— Ага, — вздыхает Трей. — Ни к чему тебе бегать в социальные дома.

— Тут не так уж плохо.

— Сама себя послушай. «Не так уж плохо». Что в этом хорошего? Да и с Пуф лучше общайся поменьше, сама знаешь, чем она занимается.

— Она никогда не подвергнет меня опасности!

— Бри, она не может обезопасить даже себя!

— Мне жаль, что она столько тебе наговорила.

— Да плевать, — отвечает брат. — Она не чувствует уверенности в собственном будущем и цепляется ко мне, чтобы самоутвердиться.

Трей — дипломированный психолог и читает людей как открытые книги.

— Она все равно неправа.

— Я уже все сказал. Ладно, хватит обо мне, давай о тебе поговорим. Ма рассказала, что случилось в школе. Как ты?

Если хорошенько зажмуриться, я снова увижу, как Лонг и Тэйт валят меня на пол. И снова услышу это слово. «Бандюга».

Сколько у одного несчастного слова власти надо мной!

Но Трею я отвечаю:

— Все нормально.

— Угу, а мой папа — Дензел Вашингтон.

— Че, правда? Тогда почему ты такой стремный?

Брат косо на меня смотрит, я ухмыляюсь. Обожаю его троллить.

— Засранка, — вздыхает он. — Бри, не отшучивайся. Как ты?

Я откидываю голову на сиденье. Мой брат не просто так выбрал психологию. С одной стороны, он хочет не дать кому-то повторить судьбу нашей мамы. Трей уверен: если бы Джей, когда у нее на глазах убили папу, пошла к психологу, она бы справилась с потерей без всяких наркотиков. С другой стороны, брат постоянно ко всем лезет с расспросами о том, что они чувствуют. Просто всегда. Теперь он хотя бы может оправдываться своим дипломом.

— Задолбала меня эта школа, — признаюсь я. — Трей, я там все время крайняя!

— А ты не думала, ну, не знаю, не давать им поводов делать тебя крайней?

— Эй, ты вообще-то должен меня поддержать!

— Я тебя и поддерживаю. Они там офигели постоянно таскать тебя к директору. Но ты все равно слишком много возникаешь. Классический случай оппозиционно-вызывающего расстройства.

Ну все, доктор Трей в здании.

— Хватит ставить мне диагнозы!

— Я просто констатирую факт. Ты склонна вступать в споры, часто ведешь себя дерзко, у тебя импульсивная речь, ты быстро раздражаешься…

— Неправда! Ты за это ответишь!

Трей кривит губы.

— Как я и сказал, классический случай.

Я откидываюсь на кресло и скрещиваю руки на груди.

— Ой, все.

Трей смеется.

— Какая же ты предсказуемая. Но вот вчера твое оппозиционно-вызывающее расстройство пришлось очень кстати. Поздравляю с победой. — И протягивает мне кулак. Я стучу в него своим.

— Уже смотрел батл?

— Не успел. Но мне написала Кайла.

— Кто-кто?

Брат закатывает глаза.

— Мисс Тик.

— То-о-очно. — Я и забыла, что у нее есть имя. — Как же я тебе завидую, что ты с ней работаешь! — Хотя, конечно, грустно, что даже сама охрененная Мисс Тик вынуждена работать в пиццерии. — Я бы свихнулась от восторга.

Трей фыркает.

— Можно подумать, она Бейонсе.

— Так и есть! Бейонсе Ринга!

— Не спорю, она классная.

Он, наверно, сам не замечает, как мечтательно жмурится. Я чуть наклоняю голову и приподнимаю брови. Трей ловит мой взгляд.

— Чего?

— Ты хочешь стать ее Джей-Зи?

— Хватит! — смеется брат. — Мы вообще-то о тебе говорили. — Он тыкает меня в плечо. — Ма говорит, перед тем как ты сбежала, она сказала тебе, что потеряла работу. Что ты чувствуешь в связи с этим?

Доктор Трей бдит.

— Мне страшно, — признаюсь я. — Мы и так еле сводили концы с концами. А теперь будет еще хуже.

— Будет. Врать не стану, бо́льшую часть моей зарплаты съедают студенческий заем и кредит на машину. Пока мама не найдет работу или я не устроюсь куда-нибудь получше, придется ужиматься.

— Как идут поиски? — Трей ищет место получше с первого рабочего дня. Он запускает пальцы в волосы. Ему давно пора подстричься.

— Нормально. Просто небыстро это все. Я подумывал снова пойти учиться, окончить магистратуру. Возможностей сразу станет сильно больше. Только…

— Только что?

— На это уйдет время, в которое я мог бы работать. Но ничего страшного.

Неправда.

— Но я тебе обещаю: что бы ни случилось дальше, все наладится. Твой всемогущий и всезнающий старший брат обо всем позаботится.

— А я и не знала, что у меня два старших брата.

— Ты совсем в меня не веришь! — смеется Трей. — Все правда наладится.

Он снова протягивает мне кулак. Я снова стучу об него своим. В смену доктора Трея все всегда идет как надо.

Нечестно, что все это легло на его плечи. Нечестно, что ему пришлось возвращаться жить в Садовый Перевал. Он был королем Маркхэмского университета. Реально, его постоянно выбирали королем бала. Все знали его как звезду студенческих спектаклей и первого барабанщика. Он закончил университет с отличием. Не говоря уже о том, как он впахивал, чтобы вообще поступить. А теперь вернулся назад в гетто и продает пиццу.

Это адски нечестно, и мне страшно. Если уж Трей делал все как надо и ничего не добился, как вообще добиться хоть чего-то?

— Возвращаясь к твоему расстройству, — продолжает брат. — Нужно установить его причины и прорабо…

— Нет у меня никакого расстройства! — говорю я. — Закрыли тему.

— Закрыли тему, — передразнивает брат.

— Не повторяй за мной!

— Не повторяй за мной!

— Ты дебил!

— А ты дебилка!

— Бри права.

— Бри пра… — Он возмущенно на меня смотрит.

Я ухмыляюсь. Попался.

Он пихает меня в плечо.

— Ах ты, хитрая жопа.

Я хохочу. Нам, конечно, приходится нелегко, а брат — ехидная зараза, но как же я рада, что он сейчас рядом.

Восемь

На следующее утро я просыпаюсь в скособоченных наушниках под рэп отца. Я так и заснула под его треки. У него низкий голос, как у дедушки, иногда чуть хриплый и жесткий, как реальность, о которой он читает. Для меня голос отца полон тепла, как объятия. Под него хорошо засыпать.

Телефон показывает восемь утра. Где-то через час придет тетя Пуф и отвезет меня на студию. Я весь вечер листала тетрадь и думала, что буду записывать. Есть песня «Безоружен и опасен» — я написала ее, когда коп убил того парня, — но не знаю, стоит ли на самом старте лезть в политику. Есть «Текущее положение», но там слишком много личных штук, я еще не готова делиться ими с миром. Есть «Фигачь и достигай», она довольно многообещающая. Особенно тот момент в припеве…

Но я не знаю, что выбрать. Ни хрена не знаю.

Из глубин дома доносится взрыв хохота и шепот: «Тс-с, не будите моих деток!»

Я снимаю наушники. Сегодня суббота. Ну ясно, чьи это голоса.

Надеваю тапочки с канарейкой Твити — на пижаме тоже он, годы идут, а я все так же тащусь по этому желтому чуваку, — и иду на звук к кухне.

Во главе стола сидит Джей, вокруг — бывшие наркоманы на пути к исправлению. Раз в месяц, в одну из суббот, она проводит встречу со своими знакомцами по бездомной жизни. Она называет такие собрания отчетными. Раньше они проходили в общественном центре, потом там закончилось финансирование. Тогда Джей решила вести собрания сама. Часть приходящего к нам народу проделала огромный путь. Мистер Дарил, например, чист уже шесть лет и занимается строительством. А мисс Пэт недавно получила школьный аттестат. Кое-кто, к примеру мисс Соня, ходит от случая к случаю. Джей говорит, они остаются дома из стыда, что опять сорвались.

Мамы Сонни и Малика тоже сюда ходят. Тетя Джина сидит у стойки, поставив на колени тарелку блинов. Тетя Шель уже моет посуду. Они никогда не употребляли наркотиков, им просто нравится помогать Джей готовить завтрак, а еще они раскладывают по контейнерам обед для таких, как мисс Соня, у которых нет денег на нормальную еду.

Иногда мы и сами почти голодаем, но Джей как-то ухитряется кормить и нас, и остальных. Не знаю, горжусь я или злюсь. Наверно, и то и другое.

— Пэт, попомни мои слова, — говорит Джей, — твоя мама успокоится и разрешит тебе видеться с детьми. Старайся заслужить ее доверие. Не сдавайся. Но я понимаю твой гнев. Господь свидетель, как я тебя понимаю. Когда я вышла из рехаба, родители мужа устроили мне девять кругов ада. — Кажется, это не для моих ушей. — Тянулись судебные заседания, мне позволяли забирать детей только под присмотром. Чтобы чужие люди следили, как я с детьми общаюсь? Я столько растяжек заработала, чтобы их большие умные головы пролезли в мир, а нам даже побыть наедине нельзя?

Все фыркают. Эй, обычная у меня голова, не надо тут.

— Я злилась, — продолжает Джей. — Меня достало, что все припоминают мне мои прежние ошибки. До сих пор припоминают. Особенно теперь, когда я ищу работу.

— Чего, вопросы всякие задают? — спрашивает мистер Дарил.

— В начале собеседования всегда все хорошо, — отвечает Джей. — А потом спрашивают про перерыв в стаже. Я отвечаю как есть — и вот я для них уже просто очередной торчок. Никогда не перезванивают.

— Вот мудаки! — говорит тетя Шель, забирая пустую тарелку у мисс Пэт.

Малик вообще на маму не похож. Она невысокая и пухлая, он длинный и тощий. Тетя Шель говорит, он копия отца.

— Знаешь, сколько богатеньких белых таскают в суд за хранение наркотиков? — спрашивает она.

— Много, — отвечает Джей.

— Дофига, — поправляет тетя Шель. — Им всем грозят пальчиком и отпускают дальше жить полной жизнью, типа ничего не было. А что бывает, если на иглу сел кто-то чернокожий или бедный?

— Нам ломают жизни, — кивает Джей. — Просто прекрасно.

— Ты хотела сказать, пребело, — поднимает вилку тетя Джина.

А вот Сонни — копия мамы, даже коротко стриженные курчавые волосы у них один в один.

— Типа того. Но что я могу сделать? — говорит Джей. — Как же страшно не знать, что будет да… — Она замечает на пороге меня. Прокашливается. — Вот видите, вы разбудили мою девочку!

Я на цыпочках захожу на кухню.

— Не разбудили.

— Привет, Капелька, — заботливым тоном здоровается тетя Джина. Так разговаривают, только когда им тебя жаль. — Как ты?

Наверно, она уже в курсе, что случилось.

— Нормально.

Джей мой ответ не устроил. Она тянет меня за руку.

— Иди сюда.

Я сажусь ей на колени. Вообще-то я уже слишком большая, но почему-то у нее на руках всегда удобно и спокойно. Она крепко прижимает меня к себе; от нее пахнет какао и детской присыпкой.

— Моя Бусечка, — шепчет она.

Иногда она нянчит меня как маленькую, будто пытается наверстать те годы, когда ее не было рядом. Я ей позволяю. Но иногда мне кажется, что она видит во мне только малышку, которая когда-то залезала к ней под бок и там засыпала. Не уверена, что она обнимает и успокаивает меня-настоящую.

Сегодня, по-моему, она успокаивает саму себя.

Тетя Пуф приезжает за мной, как обещала. Я говорю Джей, что мы просто погуляем. Если бы она знала правду, то запретила бы мне ездить в студию, потому что я стала хуже учиться.

Студия находится в западной части района, в старом здании с облупленной краской. Тетя Пуф стучит в дверь, в окошко выглядывает пожилая женщина и говорит нам — мне, тете Пуф и Жулику — идти в гараж на заднем дворе.

Ага, Жулик тоже пошел с нами. Наверно, тетя Пуф позвала его в качестве грубой силы, потому что этот дом… да просто жесть какая-то.

Неужели здесь правда кто-то живет? Пара окон заколочена, стены заросли сорняками и вьюнком. Трава под ногами усыпана пивными бутылками. И… это шприцы, да?

Стоп.

— Это что, притон? — спрашиваю я тетю.

— Не твое дело.

Лежащий на заднем дворе питбуль вдруг поднимает голову и принимается нас облаивать. Даже бежит к нам, но его не пускает привязанная к забору цепь.

Угадайте, кто чуть не обоссался. Ага, я.

— Напомни, что за чувак тут живет? — спрашиваю я.

— Его зовут Док. — Тетя заправила большие пальцы за пояс штанов. То ли чтобы не падали, то ли чтобы в случае чего быстро выхватить ствол. — Он не знаменит, ничего такого, но у него талант. Я недорого раздобыла тебе охрененный бит. Он и сведет трек, и все дела. Будет профессиональное качество. — Она окидывает меня взглядом и ухмыляется: — Так и вижу, как ты выдаешь что-то типа Juicy special.

— Почему?

— «Давным-давно я нередко носил рубашку в красно-черную клетку, — зачитывает тетя строчку Бигги, дергая меня за клетчатую рубашку под жилетом. — И шапку из меха», — и дергает меня за ушанку. — Наконец научилась у тетушки, как надо одеваться, а?

Она к любому моему успеху примажется.

— Научись штаны с жопы не ронять, тогда поговорим.

Гараж весь расписан граффити. Тетя Пуф стучит в боковую дверь. Шаркают шаги, и раздается голос:

— Кто там?

— Пи, — только и говорит тетя.

Щелкают несколько замков, дверь открывается… Один в один та сцена из «Черной Пантеры», когда они проходят через голограмму и попадают в настоящую Ваканду. Мы тоже прошли через голограмму притона — и очутились в студии.

Она явно не самая дорогая, но я ожидала меньшего. Стены обиты картонными подстаканниками, которые дают в кафе, когда заказываешь несколько напитков. Это звукоизоляция. Есть еще стол с несколькими мониторами, драм-пэдами, миди-клавиатурами и колонками. В углу стойка с микрофоном.

За столом сидит пузатый бородатый мужик в майке-алкоголичке.

— Че как, Пи? — здоровается он, не вынимая золотых грилзов изо рта. Говорит он медленно, как будто кто-то скрутил ему скорость воспроизведения.

— Че как, Док? — Тетя Пуф дает пять всем, кто в студии. Их шесть-семь мужиков. — Бри, знакомься. Док, продюсер. — Док кивает. — Док, это Бри, моя племяшка. Она сделает из твоего бита отбивную.

— Стоп, ты что, писал бит для этой малявки? — спрашивает парень с дивана. — Что она под него читать будет, сказки матушки Гусыни?

Все фыркают. Начинается…

Когда я сказала тете, что хочу быть рэпером, она сразу предупредила, что будет много тупой однообразной вони. Придется пахать вдвое больше, а уважать меня будут вдвое меньше. Мне надо отрастить гигантские яйца и никогда не давать слабину. Короче, мне надо стать мужиком, и даже этого мало, чтобы выжить.

Так что я не мигая смотрю шутнику в глаза.

— Не, батя Гусь, сам их читай.

— Ого! — восхищаются двое парней, а еще двое, смеясь, хлопают меня по плечу. Вот я здесь уже и своя.

— Он просто хотел этот бит себе, — фыркает Док. — Зацени.

Он что-то щелкает мышью на одном из компьютеров, и из колонок раздаются мощные басы быстрого бита.

Должна сказать, он охренительный. Чем-то напоминает солдатский марш.

Или как охранники прохлопывали меня на наркотики.

Ра-та-та-та-та-та-та-та, ра-та-та-та-та-та-та-та.

Я хватаю тетрадь и принимаюсь листать. Черт. Ничего из старых задумок не подходит. Нужно что-то новое. Специально под бит.

Тетушка чуть не подпрыгивает.

— Огонь! Когда трек выйдет, ты взлетишь.

«Я взлечу».

— Ту-ту-ту-ту, и я взлечу, — бормочу я. — Ту-ту-ту-ту, и я взлечу.

Я зажмуриваюсь. Слова где-то рядом, я их чувствую. Осталось только их найти.

Вот Лонг швыряет меня на пол. Одно неверное движение, и мой полет навеки остановится.

— Вам не остановить мой полет, — бормочу я. — Вы бессильны, и я взлечу.

Я открываю глаза. Все взгляды в комнате устремлены на меня. Мой голос набирает силу:

Вам не остановить мой полет.

Вам не остановить мой полет.

Вам не остановить мой полет.

Вы бессильны, и я взлечу.

На лица понемногу выползают улыбки, мне кивают в такт.

— Вам не остановить мой полет, — повторяет Док. — Вам не остановить мой полет.

Понемногу все начинают скандировать вместе с ним, кивая все чаще. Звучит уже как мантра.

— Йо! Четко! — Тетя Пуф стучит меня по плечу. — Это будет бом…

У нее звонит телефон. Посмотрев на экран, тетя убирает его обратно в карман.

— Мне пора.

Чего?

— Я думала, ты побудешь со мной.

— У меня срочные дела. С тобой останется Жулик.

Он кивает, как будто они уже все обсудили.

Так вот зачем она его притащила. Какого хрена?

— Вообще-то у нас с тобой сейчас общее срочное дело, — возмущаюсь я.

— Бри, я потом приду, ладно? — И она просто уходит, как будто так и надо.

— Прошу прощения, — говорю я парням и бросаюсь наружу. Догонять тетю приходится бегом. Она уже открывает дверь машины, но я успеваю перехватить ее и захлопнуть у тети перед носом.

— Ты куда?

— Я же сказала, у меня дела.

Словом «дела» она называет наркоторговлю — с тех пор как я лет в семь спросила, откуда у нее берутся деньги на дорогие кроссовки.

— Ты мой менеджер, — возражаю я. — Ты не можешь просто взять и уйти.

— Бри, отойди, — говорит тетя сквозь зубы.

— Ты должна побыть со мной! Ты должна… — «Ты должна ради меня отложить все свои мутные дела», — хочется мне сказать. Но она ведь ни разу не говорила, что я важнее. Я сама так решила.

— Отойди, Бри! — повторяет тетя. Я отхожу.

Через несколько секунд ее «катлас» исчезает за поворотом, а я так и стою в темноте. Меня бросил мой менеджер. Хуже, меня бросила родная тетя.

В студии меня встречают любопытные взгляды. Но слабость показывать нельзя. Нельзя, и точка. Я откашливаюсь.

— Работаем.

— Отлично, — отвечает Док. — Задай жару. Это будет твой первый выход в свет, понимаешь? О чем ты хочешь сказать миру?

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

SAT и ACT — два типа стандартизированных тестов, которые школьники США сдают в 11–12-м классе для поступления в университеты.