Милые детки

Мелани Голдинг, 2019

Все вокруг – от лечащего врача до собственного мужа – считают, что Лорен все выдумала. Но она-то знает, что той ночью в ее послеродовую палату проникла незнакомая женщина и, повторяя: «Я возьму твоих, а ты возьми моих», попыталась похитить новорожденных Моргана и Райли. Лорен сумела запереться с близнецами в ванной комнате и вызвать полицию. Но полицейские не нашли никаких следов непрошеной гостьи. Месяц спустя, во время утренней прогулки, когда Лорен на минуту отвлеклась, коляска с близнецами пропала… Когда малышей находят, никто, кроме Лорен, не замечает, что с ними что-то не так. Во время всеобщего ликования она начинает кричать: «Где мои дети?!» Все решают, что Лорен тронулась умом. Все, кроме детектива Джоанны Харпер… Больше интересных фактов об этой книге читайте в ЛитРес: Журнале

Глава 7

Бледный лик ее преобразился,

Меркнущего солнца луч последний

Пробудил во взгляде удивленье,

Волосы ее озолотил.

Дочки обескровленные губы

Поцелуями она покрыла

И дитя с любовью приложила

К молоком сочащейся груди.

Джон Гринлиф Уиттьер. Подменыш

Десять утра, время посещений. Со своей больничной койки Лорен заметила приближающееся к ней мутное цветное пятно и попыталась сфокусировать взгляд. Пятно приняло знакомые очертания Патрика. Казалось, годы прошли с тех пор, как она видела его последний раз.

— Боже мой, — сказал он. — Что они с тобой сделали?

— Ничего страшного, все в порядке, — хотела ответить Лорен, но вместо слов из груди вырвались сдавленные рыдания, нечленораздельный, почти звериный вой и за ним череда слабых, еле слышных всхлипов. Патрик провел рукой по ее волосам.

— Тихо, тихо, милая, — сказал он почти шепотом.

В другом конце палаты вокруг постели миссис Гуч собралась ликующая компания родственников. Для старших Гучей притащили стулья. Двое маленьких рыжих детей крепко сжимали в руках ленты, к которым были привязаны блестящие серебристые шарики с ярко-розовыми надписями. «У нас девочка!» — радостно возвещали шарики, подрагивая под потолком. Один из их гордых хранителей уставился на Лорен и разинул рот так широко, что чуть не выронил леденец.

— Тихо, тихо, я понимаю, — бормотал Патрик, не подозревая о любопытном ребенке у себя за спиной.

Другая Лорен из прошлого уставилась бы на мальчишку в упор и пялилась, пока не отвернется. Новая, сломленная Лорен просто закрыла глаза.

— Мне оставили голосовое сообщение, но я его получил только утром. Что произошло?

Лорен не смогла сразу ответить. Ее захлестнула новая волна рыданий. Еще один рыжий мужчина, наверное какой-нибудь очередной дядя новорожденной малышки Гуч, вошел в палату с вычурным букетом лилий и принялся громко и радостно приветствовать собравшихся. Миссис Гуч указала взглядом на Лорен, и веселый мужчина спросил:

— Что такое? — И тут же, повернувшись в их сторону, смущенно добавил: — Ой…

Патрик поднялся и резко задернул штору, создав удобную для всех иллюзию уединения. Выждав немного, Лорен начала потихоньку выдавливать из себя слова.

— Не знаю, почему я до сих пор плачу. Я в порядке, скоро буду в порядке. Ничего не произошло. Просто схожу с ума, а так ничего страшного.

У нее вырвался безрадостный смешок. Она так и сидела, вцепившись в мужа, уткнувшись лицом ему в плечо, оставляя на его рубашке мокрые пятна слез и соплей. Вдыхала горьковатый запах его тела, мешавшийся с ароматом чайного дерева — от шампуня. Патрик пах домом.

— Лорен, солнышко мое. — Он взял ее лицо в ладони и ласково улыбнулся: — Так ты и раньше была сумасшедшая.

Его слова заставили Лорен рассмеяться по-настоящему, и дурные чары рассеялись. Они оба расхохотались, а затем Лорен вдруг снова начала плакать, и Патрик вытирал ей слезы дешевыми больничными салфетками из коробки на тумбочке. Дети их выглядели почти так же безмятежно, как дочка миссис Гуч. Лорен и правда не знала, почему никак не успокоится. Разве можно плакать, глядя на двух чудесных мальчиков, которых они с Патриком произвели на свет?

Патрик подошел к кроватке.

— Доброе утро, малыши. Вы хорошо себя вели? — Он повернулся к Лорен: — Небось, всю ночь не давали спать?

— Конечно, они же дети.

Мир поплыл у Лорен перед глазами, веки внезапно отяжелели.

— Прости, — донесся откуда-то издалека приглушенный голос Патрика, и она удивилась: простить за что?

Когда она открыла глаза, Патрик сидел с другой стороны кровати. Странно, подумала Лорен, не помню, чтобы я засыпала. Несколько секунд просто выпали, точно кадры, вырезанные из кинопленки: щелк, и вот уже другая сцена.

— Я утром разговаривал с мамой, — говорил Патрик. — Она просила тебя поцеловать и передать, что ты молодец, большинство женщин просто сразу согласились бы на кесарево.

Лорен никогда не перестанет жалеть, что не поступила именно так. Прошлого не вернешь — того, как прошли роды, уже не изменить, не взять обратно свои опрометчивые решения, не переписать дурацкий «план родов». Но терзаться сожалениями это, увы, не мешает. Она, конечно, сама виновата, что не послушала совета врача, но и он мог бы поменьше сомневаться в ее силах и в благополучном исходе. Возможно, если бы он с самого начала в нее верил, все бы прошло нормально.

— Если бы мне предстояло рожать близнецов, — говорил он, — я бы выбрал кесарево сечение.

Бред. Откуда мужчине вообще знать, каково это, рожать детей?

— Спасибо, — холодно ответила она тогда. — Я подумаю.

А про себя тут же решила: мой организм и так прекрасно справится, пусть природа делает свое дело. Уж как-нибудь сумею выдавить из себя детей самостоятельно, женщины этим занимаются с начала времен. Ну насколько это может быть сложно? В конце концов, нас ведь всех кто-то родил?

Идиотка. Не очень-то много она сумела самостоятельно. Все роды просто плыла по течению на спасательном круге достижений современной медицины. Вот медики, они все сумели: бесчисленные безымянные медсестры, акушерки, доктора — без их помощи она бы умерла, и дети тоже. А сама она только все портила.

— Ты у меня настоящая героиня, — сказал Патрик. — Ты заслужила медаль.

«Ничего я не заслужила», — подумала Лорен, но все же улыбнулась, пытаясь не выдать своих терзаний.

Через некоторое время Патрик спросил:

— А когда ты думаешь возвращаться домой?

— Не знаю, — ответила Лорен. — Как только разрешат.

— Тебе не нужно никакое разрешение, можешь просто выписаться.

Эта идея казалась немыслимой. Лорен была уверена, что выписать имеет право только врач.

— Сама?

— Конечно. Ты же не в тюрьме.

Домой. Она может поехать домой.

— Я хочу домой, — сказала она.

— Так поехали!

Лорен изумленно уставилась на мужа.

— Серьезно?

— Ну да, почему нет? Я привез детские кресла. Пойду принесу их из машины.

— Если честно, Патрик, я не думаю, что меня отпустят. У меня ведь было кровотечение, меня опять увозили в операционную…

— Отпустят, конечно. Сейчас ведь ты в порядке?

— Вроде бы.

— Ну вот.

— А еще же транквилизаторы, — сказала Лорен. — По правде говоря, мне кажется, я еще немного под кайфом.

Патрик внимательно вгляделся в ее зрачки.

— Хм, — промычал он. — Как ты себя сейчас чувствуешь?

— Уже лучше.

— Мне не рассказали, что произошло. Сообщили только, что ты сильно разнервничалась и тебе дали успокоительное. С тобой что-то случилось?

Да, подумала Лорен. Кто-то пытался забрать наших малышей. Я убежала и спряталась. Никто ничего не видел. А потом оказалось, что это все неправда, всего лишь галлюцинация. Но выглядело так правдоподобно.

— Лорен?

Она сидела, уставившись в одну точку, не видя ничего перед собой. Сколько времени прошло? Лорен попыталась вспомнить, о чем ее спрашивал Патрик.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что ты можешь поговорить об этом со мной, что бы там ни случилось. Что было-то?

Ее обдало холодом, на мгновение ослепило вспышкой яркого света. Снова почудился тот затхлый рыбный запах. По телу побежали мурашки, каждый волосок на руках встал дыбом. Могло ли все это случиться на самом деле?

— Ничего, — ответила она, — ничего особенного. Мне примерещилось что-то. Показалось, что в палату кто-то пробрался, хотя тут явно никого не могло быть. Сейчас это уже не важно.

— Разумеется, важно. — Патрик подался вперед, всем своим видом изображая участие. — Звучит жутко. Ты имеешь в виду, это было как сон наяву или что?

— Вроде того. Только я не спала. Я вообще почти не спала эти три дня…

— А, ну так теперь ясно, в чем дело. Никакая ты не сумасшедшая, просто надо хорошенько выспаться.

Точно, в этом-то все и дело. Это же очевидно.

— В больнице невозможно нормально спать, — продолжал Патрик. — Тут ужасно душно и шумно. Я читал недавно статью про недосып, в общем, высыпаться как следует очень важно, гораздо важнее, чем кажется. Хотя это и ежу понятно.

На Лорен навалилась усталость, придавила ее к жесткому матрасу. Веки сделались ужасно тяжелыми, в глазах защипало.

— Такое чувство, что я больше никогда не смогу нормально выспаться.

— Ой, не переживай. Это не навсегда, всего несколько недель потерпеть. Потом сможешь спать лучше.

Это казалось невероятным.

— Правда? Всего несколько недель?

— Так мама сказала. Вроде как я перестал просыпаться среди ночи после шести недель.

— Серьезно?

— А если поедешь домой, там будет своя кровать, своя ванная. И я буду рядом, чтобы тебе помогать.

Картинка рисовалась ужасно заманчивая, но Лорен не чувствовала себя вправе вот так взять и уехать. Она ведь пациентка, ее обязанность — лежать в больнице и получать лечение. Всего за два дня, проведенные в этой палате, она будто бы потеряла право собой распоряжаться.

— Я хочу, но не уверена, что готова. Может, мне лучше остаться еще на пару дней…

Патрик взял ее за руку, с которой еще даже не сняли катетер для капельницы.

— Лорен, милая, родить ребенка — это большое дело, а родить сразу двоих — вообще подвиг. Но дома тебе все-таки будет лучше. Мне не нравится, что ты остаешься тут одна, а потом начинаешь видеть всякое и посреди ночи слетаешь с катушек. Я хочу быть рядом, знать наверняка, что с тобой все в порядке.

Лорен вспомнила, как внезапно у нее открылось кровотечение. Будь она дома, могла бы и умереть. По ее щеке скатилась слеза, упала на больничную сорочку. Они теперь все время так близко, эти слезы.

— Думаю, мне лучше остаться здесь, — сказала Лорен и про себя добавила: поближе к врачам и лекарствам.

— Но ты же ненавидишь больницы. И потом, не обижайся, но от тебя уже пахнет. За тобой здесь никто не присматривает. Тебе хоть раз предложили хотя бы ванну принять?

О ванной Лорен и думать не хотела. Она не могла туда вернуться. От одного этого слова страх опять зашевелился внутри, события прошлой ночи ожили в памяти: вот она снова сидит в ванне, качает на руках детей под моргающим светом люминесцентных ламп и тут запертая на замок дверь внезапно распахивается. На пороге темная фигура. Лорен кричит что есть мочи: «Нет-нет-нет-нет-нет! Не подходи! Не подходи ко мне!» Но это вовсе не та отвратительная женщина с черным, свисающим изо рта языком, это всего лишь медсестра, а позади нее незнакомый мужчина в зеленой униформе и еще какие-то люди, еще медсестры, врач — все заходят и заходят, набиваются в крохотную комнатку, а Лорен никак не может перестать кричать, ищет глазами тень, притаившуюся в толпе.

— Где она? Где та женщина с корзиной? Уберите ее от меня! Я туда не пойду, я не пойду, я не…

— Там никого нет, — настаивает чей-то голос. — Посмотрите сами.

И разношерстная толпа расступается, открывая ей обзор.

Лорен тогда очень долго и напряженно всматривалась в палату сквозь открытую дверь. Что-то постоянно мелькало на периферии зрения. Вот какое-то жуткое существо свисло вверх ногами с потолка и давай ковыряться длинными скрюченными пальцами в вентиляционной решетке, но, стоило посмотреть прямо на него, оказалось, что это всего лишь обрывок паутины. Или мусорное ведро — пока Лорен глядела в сторону, оно обернулось демоном, припавшим к земле, но, едва его заметили, превратилось обратно в ведро. Медсестра все повторяла: «Постарайтесь дышать помедленнее», и так Лорен узнала, что дышит слишком быстро. Сердце ее колотилось как бешеное и, казалось, готово было разорваться.

Какой-то человек — как она узнала потом, это был доктор Джилл, — поднес к ее губам маленький бумажный стаканчик с двумя синими таблетками. Мгновение спустя таблетки оказались у нее во рту, а перед лицом возник еще один стаканчик, с водой, чтобы запить.

— Что это вы мне дали? — спросила она, держа таблетки во рту.

— Они помогут вам успокоиться и начать мыслить ясно, — ответил врач.

Лорен с трудом сглотнула. Таблетки застряли в горле, наполняя рот горечью, даже вода не помогла. Но паника потихоньку отступала. Жуткая нищенка исчезла.

— Вы в безопасности, миссис Трантер, давайте выбираться из ванны.

Лорен отказалась выпустить детей из рук, поэтому встать ей помогли медсестры — кое-как подняли ее на ноги и поддержали, пока она переступала через бортик. За распахнутой дверью виднелся тот самый злополучный пустой отсек. Штора, прежде закрывавшая его, теперь была отодвинута к стене, как и весь день накануне. За окном уже расцвело утро и окрасило комнату в сливочно-желтый цвет.

Кругом было чисто, нигде ни единого пятнышка, но Лорен все равно чудился прелый запах плесени. Чьи-то сильные руки подталкивали ее к кровати, мимо того кресла, где ночью сидела женщина. Нет, где ей привиделась ночью какая-то женщина. Проходя мимо, зажатая между охранником и медсестрой, в каждой руке по ребенку, Лорен краем глаза увидела, а может, ей просто показалось, как из середины бледно-зеленого сиденья, извиваясь, двигаясь практически синхронно, вылезли три омерзительные многоножки, вроде чешуйниц. Она услышала, или, вернее, ей послышался, частый, мелкий топот их крошечных ножек, который, впрочем, стих, как только они переползли к краям и скрылись в щелях между сиденьем и подлокотником.

— Лорен? Ты в порядке? — голос Патрика звучал приглушенно, точно через стену.

Очертания палаты и людей вокруг потеряли фокус, превратились в размытые цветные пятна.

Лорен вдруг поняла: если женщина с корзиной ей не привиделась, значит, она может вернуться. Ведь в первый раз ее никто не остановил, никто даже не видел: ни пациенты, ни медсестры. Утром, после ухода детектива Харпер, Лорен осторожно спросила миссис Гуч, не видела ли она ночью кого-нибудь в палате. Кого-то, кого там не должно было быть. Миссис Гуч медленно покачала головой и выдала долгое тягучее «нет», которое явно намекало, что сам вопрос показался ей абсурдным.

— Я слышала, как вы, эм… кричали, — добавила она. — От этого и проснулась. Я не видела толком, что происходит, штора была задернута, но не думаю, чтобы сюда пробрался кто-то посторонний. Отделение на ночь запирают, и охрана тут есть. А вы сейчас… в порядке?

— Да, все нормально, — ответила Лорен и, услышав, как дрожит ее голос, поспешила улыбнуться.

Миссис Гуч нервно кашлянула, и Лорен передумала спрашивать, слышала ли она пение прошлой ночью. Дальнейшие расспросы ее только сильнее встревожат.

Значит, эта ужасная нищенка не так проста. Знает, как проскользнуть мимо охраны, чтобы ее не заметили. Получается, надо ехать домой — там она не додумается искать, туда уж точно не явится за Лорен и детьми. Вот и ответ.

Но это если нищенка на самом деле существует. Успокоительное и дневной свет позволили Лорен отодвинуть от себя события прошлой ночи, посмотреть на них со стороны. Ей, конечно, казалось, что все происходит по-настоящему, но, если подумать, как это может быть правдой? Случись что-то такое на самом деле, кто-нибудь непременно заметил бы эту мерзкую женщину. Миссис Гуч разбудило бы ее пение, а не крики Лорен из ванной. В их палату не так-то просто попасть: внизу дверь с магнитным замком, а в коридоре пост медсестер, мимо которого надо как-то пробраться. Нет, это совершенно невозможно. Но если это невозможно, значит, все происходило у нее в голове. И продолжит происходить, где бы она ни находилась. С той только разницей, что дома нет синих таблеток.

Мир вокруг резко вернулся в фокус. Лорен увидела перед собой взволнованное лицо Патрика.

— А вдруг это опять случится? — сказала она. — Вдруг я опять начну видеть всякое или…

Патрик ласково покачал головой:

— Тихо, успокойся. Давай решать проблемы по мере поступления. Не будешь же ты торчать здесь до тех пор, пока не станешь нормальной. Так вообще никогда не уедешь.

Эту последнюю фразу, как и все свои шутки, Патрик произнес с каменным лицом, и Лорен не сразу поняла, что он не всерьез. У него на губах заиграла озорная улыбка, он ждал ее смеха. Но она не засмеялась. Не в этот раз. Слишком уж большая в этой шутке доля правды. Вдруг ее на самом деле будут держать здесь, пока не сочтут, что она снова в себе? Может, и правда лучше уехать сейчас, пока есть возможность.