100 рассказок про Марусю. Вполне откровенные и немножко волшебные истории про Марусю и других обитателей Москвы. Книга первая

Маша Хворова (2023)

Из чего вырастает волшебство? Из любви и радости или из отчаяния и печали? А может быть, из самой что ни на есть обыденной реальности — стоит лишь присмотреться и впустить волшебное в повседневность. Действие происходит в Москве 2010-х годов. Главная героиня — Маруся — москвичка средних лет, пережившая две личные драмы подряд. Возрождаясь из пепла после травматичных расставаний, Маруся заново взрослеет. Она стремительно проходит путь от инфантилизма к обретению своего нового я, нового достоинства и новых смыслов. Бонус новой Марусиной жизни — умение летать, поначалу спонтанное и с трудом контролируемое, но со временем всё более осознанное. Встречая на своем пути много занятных личностей, Маруся попадает в самые разнообразные приключения: волшебные и обыкновенные. Это антистрессовый роман в сказках для взрослых — порой философско-лирических, а порой задорно-хулиганских; он для тех, кто ценит юмор, всё ещё верит в любовь и хотя бы немножко верит в чудеса.

Сезон второй

Маруся и Радж

Когда Маруся была маленькой, ее папа часто ездил в длительные командировки. Однажды Марусин папа уехал в Индию, а через полгода вернулся оттуда с полным чемоданом экзотических подарков. Марусе он привез красные с золотом сандалики, сари цвета апельсина и деревянных слоников — на счастье. Папа выписал журнал «Индия» и водрузил на книжную полку англоязычную Камасутру, изображения священных коров и многорукого Шивы. А вечерами папа рассказывал Марусе увлекательнейшие истории про свои индийские приключения.

Так Маруся с детских лет привыкла Индию любить и уважать.

Поэтому, когда на Сайте Вполне Приличных Знакомств к ней посватался маленький смугленький человечек из страны тысячи чудес, Маруся не смогла отказать ему в переписке.

«Привет. Я из Индии. Меня зовут Радж. Живу и работаю в Москве, в районе Выхино», — информировал индус Марусю.

И стоило Марусе в ответ обозначить свою локацию, как Радж несказанно воодушевился:

«Маруся, буду рад тебя увидеть. Ты прекрасна! Жду! Приезжай. Целую».

Маруся отвечала, что подумает.

«Ты очень добрая, ты прекрасная, самая красивая и самая приятная! Приезжай скорее!» — умолял Марусю Радж.

Маруся насторожилась и промолчала. Чем вдохновила Раджа еще больше.

«Хочу тебя увидеть. Приезжай! Целую нежно-нежно и везде. Как в Камасутре. Ты прекрасна. Целую повсюду!!!!!»

Такого пламенного энтузиазма Маруся никак не ожидала. И поэтому затаилась окончательно. Но Марусино молчание только распаляло исторически невоздержанную амурную фантазию индуса.

«Привет дорогая! Ты прекрасна! Ты самая красивая, самая желанная. Я тебя обожаю и мечтаю о Камасутре с тобой. Целую везде, где только позволишь».

— Ой-ой, — испугалась Маруся, — Пожалуй, это слишком горячо для такого маленького и такого смугленького человечка. Того и гляди, в пылу безумной страсти возгорится и превратится в головешку. Что я тогда буду делать?

Но Радж не сдавался:

«Ты очень красивая и очень приятная. У тебя очень сексуальная фигура, и ты мне очень нравишься. Ты прекрасна. Целую тебя нежно. Ты прекрасна. Твой Радж».

А что, может быть и правда стоит попробовать эту самую Камасутру в исполнении, с позволения сказать, носителя языка? Волшебный Восток сам идет к Марусе в руки, так стоит ли отказывать себе в сказочном удовольствии?

Из глубин книжного шкафа извлекла Маруся привезенный папой из Индии альбом с картинками, посвященный чудо-храму Кхаджурахо — наглядному скульптурному воплощению Камасутры.

«И как только такую книгу славные советские пограничники через вверенную им пуританскую границу пропустили?», — изумлялась Маруся, листая весомый талмуд.

Чтобы рассмотреть картинки, Маруся вертела книгу и так и этак. Потому что не сразу было понятно, где прячутся те или иные части тела, как они преломляются и за какой угол заворачивают.

Над очередным пикантным сюжетом Маруся задумалась всерьез.

Прекрасная ориентальная дама стояла на голове, и одному Шиве было известно, как ее шее удается удерживать немалый вес добротного восточного тела. Одна нога кудесницы была вывернута в колене близко к перелому и обвивала ягодицы партнера, а другая чудесным образом огибала его голову где-то в районе уха. Правая рука красавицы пропадала за ее спиной и неожиданно обнаруживалась в районе партнерского паха. Тогда как левая, оплетая партнерские икры, сложным пируэтом восходила к тому, чего Марусе разглядеть на картинке не удалось, но о чем она смутно догадывалась.

Партнер же мужеского полу стоял как вкопанный, весьма условно придерживая даму за бедра. Главная часть его тела давно обрела отведенное природой место, и на лице его царила самодовольная ухмылка, — словно у иллюзиониста, только что распилившего свою ассистентку, которую, впрочем, собственная расчлененность ничуть не смущает и даже веселит.

Вся эта гимнастическая композиция в целом не вселила в Марусю никакого эротического оптимизма.

«Нее, на фиг… Если этот восточный мужчина меня, совсем не восточную женщину, этаким морским узлом завяжет, потом ведь меня не распутать. Даже по волшебству. Не поеду в Выхино», — рассудила Маруся и написала вожделеющему ее тела (а возможно, и души) индусу:

«Извини. Камасутру уважаю, но боюсь».

И как индус ее ни уговаривал, завязываться в замысловатый ориентальный узел Маруся так и не решилась.

Уж вы мне поверьте.

Из следующей рассказки вы узнаете о том, как простая жвачка может стать источником самых разнообразных радостей

Маруся, ее «нельзя» и ее «можно»

Однажды Маруся, как обычно перед работой, покупала минералку в киоске около дома.

— Ой, а можно мне еще вон ту жвачку, — попросила она у киоскерши.

— Нельзя, — послышался голос за Марусиной спиной.

Маруся обернулась и увидела… а-бал-деть какого симпатичного мужчину!

Он смотрел на Марусю и игриво улыбался.

— Почему нельзя? — пожала плечиком Маруся. — Мне — можно!

— Ну если можно, тогда я Вам ее дарю! — торжественно заявил симпатяга.

— Дайте девушке сдачу за жвачку, — кивнул он киоскерше.

Скривив губу, киоскерша жестом снарядометателя опустила монеты на тарелку. Монеты обиженно звякнули, а Маруся, осенив дарителя зеленооким взором, лучезарной улыбкой и легкомысленным «спасибо», упорхнула прочь.

В метро, одолеваемая замысловатыми размышлениями, Маруся распаковывала дармовую жвачку.

«Ведь это что же такое получается, — этот маленький подарок достался мне потому, что я его себе уверенно разрешила? А стоило мне поверить этому «нельзя», то так бы оно и вышло? И никакого подарка? Выходит, стоит почаще говорить себе «можно» и разрешать себе новые платья, дорогие туфли, модные украшения, интересные книги и деликатесные ужины?

Или: захотелось мне взлететь над Москвой. Можно это делать или нельзя? Мне — можно. И я взлетаю. Но стоит мне задуматься и начать сомневаться, плакал мой полет. Это я точно знаю».

На работу Маруся опоздала.

— Так-так, опаздываем, — запричитал вареньевый Директор. — А заказчики-то ждут. А денежки-то, как грится, утекают. Разве же так можно?

— Мне — можно, — со спокойной улыбкой ответила Маруся.

К Марусиному удивлению, директор неожиданно подобрел и заулыбался ей в ответ.

— Ух ты какая! Проспала, наверное. Ну да ладно: как грится, чем бодрее работник, тем лучше результат. Конфетку хочешь?

Так Маруся научилась делать себе подарки, когда ей только захочется. В разумных, разумеется, пределах.

И как только она говорила себе твердое «можно», всё Марусино существование с удовольствием подтверждало эту ее уверенность разнообразными маленькими и большими, материальными и нематериальными чудесными радостями.

Постепенно Маруся привыкла к такому подарочному существованию. А всего-то и надо было для этого бесконечное «нельзя» превратить в периодическое «можно».

Отныне Маруся ни за какие коврижки не откажется от такого распрекрасного образа жизни.

И когда кто-нибудь Марусю спросит: а разве можно в ее-то паспортном возрасте не ходить замуж, когда и рукой, и сердцем тянутся к ней вполне благополучные мужчины? И разве можно пребывать в таком неприличном одиночестве, ожидая какой-то там необыкновенной взаимной любви и страсти и грезя о каком-то там единственном и неповторимом, Маруся ответит:

— Мне — можно.

И, не желая выслушивать утомительные проповеди, мгновенно удалится прочь. А может быть даже взлетит, оставив оппонента задаваться еще одним вопросом: куда же так внезапно делась Маруся? Не испарилась же она, в самом деле! Ведь нельзя же так взять и испариться!

— Мне — можно, — донесется до земли из поднебесья.

Хотите — верьте, хотите — нет.

Из следующей рассказки вы узнаете о том, какие опасности порой таит в себе одиночество в день традиционного праздника

Маруся и 8 Марта

Как-то раз в праздничный день 8 Марта захотелось Марусе испить вина. Дорогого, сухого, красного.

Была она в тот год печально одинока, и не было у нее максимально приближенного лица мужеского полу, который мог бы утешить ее конфетами или цветами. Эти простые поздравительные жесты казались тогда Марусе залогом ее Большого Дамского Счастья.

Телефонные поздравления были не в счет и могли сыграть хоть какую-то роль в поднятии Марусиного настроения лишь в сочетании с бутылкой хорошего вина.

За ним Маруся и отправилась в свой любимый супермаркет «Экватория».

«Угощу себя вином и буду рыдать над каким-нибудь немудреным дамским сериалом».

Программа праздничного вечера была составлена.

Да, порой и такое с Марусей случается. Хотя, с некоторых пор, не имеет она привычки строить такого рода деструктивные планы.

Купив вина, Маруся отправилась домой, воплощать их в жизнь.

Достала она штопор, вонзила его в бутылочную пробку и начала завинчивать, как полагается, вовнутрь. Однако пробка повела себя престранным образом, — изрядно раскрошившись, она опустилась ниже и застряла в горлышке намертво.

А Маруся расплакалась.

— Что же это такое! Даже самое непритязательное праздничное счастье мне не дается.

Однако долго плакать было совсем не в Марусиных правилах.

Как настоящая москвичка, с пеленок обученная тому, что слезам на этой земле не верят, Маруся умылась, подмакияжилась и решила отправиться в супермаркет отвоевывать кусочек своей незамысловатой праздничной радости. Тем более что дамский сериал уже грозился начаться без Маруси.

В супермаркете к Марусе вышел нудно-улыбчивый менеджер, и, изъяв у нее бутылку, скрылся в закулисье. Через пять минут вместо менеджера из закулисья явился суровый дядька в рабочем комбинезоне. Он держал в руках Марусину бутылку с искореженной пробкой.

— Я — техник, — объявил Марусе дядька. — Ваша бутылка, гражданочка, невскрываема. Я ее и так и этак. А она, сука…

— Ой, — сказала Маруся.

— Ой, — сконфузился техник. — Ну правда, никак.

— Так ведь я вскрывать бутылку не просила. Я просила обменять, — объяснила Маруся дядьке.

— Ну, это, барышня, не ко мне. Я не меняю. Я — режу, приколачиваю, пилю, отвинчиваю и вскрываю.

С этими словами дядька удалился.

Тогда Маруся кинулась на кассу. Время поджимало, и невеселый праздник грозился испортиться окончательно и бесповоротно.

— Дайте мне Директора! — потребовала Маруся. — Я хочу свою бутылку в этот женский праздник!

Кассирши, такого напора от Марусиной хрупкости не ожидавшие, подняли офис по тревоге.

Через пару минут главные врата закулисья распахнулись, и оттуда явилась Сама Директриса. Рыжеволосая и пухлогубая, светлоглазая до обесцвеченности, фигуристая и длинноногая, она напоминала известную американскую актрису амплуа помощницы президента. Королевская поступь выдавала в ней хозяйку.

— Что у вас? — учительским тоном заговорила Директриса.

— У меня бутылка. Она испорчена.

— А кто ее испортил?

— Не я, — сказала Маруся и вдруг засомневалась.

— Но ведь Вы же ее вскрывали?

— Вскрывала.

— Лично Вы? В День Восьмого Марта?! — подняла бровь Директриса. — Лично я никогда бутылки не вскрываю. Не женское это дело.

И так она это сказала, что Маруся устыдилась своего позорного праздничного одиночества.

Кто-то прошел за спиной Директрисы. Посторонившись, она подошла на шаг ближе. Пахнуло дорогими духами.

— Так что Вы уж нас, девушка, извините, но бутылку мы Вам не обменяем.

И Директриса пустилась в пространные разъяснения по поводу того, почему Маруся не может получить свое бутылочное счастье в первозданно-непорочном виде.

Она говорила, говорила, а Маруся, глядя в осветленные директрисины глаза, краешком сознания уловила внезапно мелькнувшую у нее в голове, очень неожиданную, но абсолютно отчетливую мысль:

«Какая же всё-таки баба красивая! Будь я мужиком, так бы ее и…»

Не успела Маруся завершить оформление крамольной сентенции известным эвфемизмом, как вне логики и вне контекста, нервно сглотнув, Директриса прервала свой монолог, глянула на Марусю с таким интересом, будто только что ее увидела, хмыкнула и махнула рукой проходившему мимо нудно-улыбчивому менеджеру:

— Эй, Максим, замени-ка девушке бутылку. Сделаем ей подарок на 8 Марта. Пусть выпьет за наше здоровье!

«Волшебство, не иначе…» — подумала Маруся.

Театрально вздохнув, Директриса взяла бракованную бутылку за горлышко, кокетливо покачала ею в воздухе и эффектно крутанулась на каблучках.

— Пошла пить, — нараспев произнесла она.

— Удачи, — рассмеялась Маруся, и, получив непочатую бутылку, отправилась домой.

Слезливый дамский сериал Маруся пропустила. И ничуть об этом не пожалела. Не было у нее более настроения разрушать себя деструктивным плачем, пусть даже экранно-надуманным.

Новую бутылку она открыла благополучно и выпила ароматного вина за здоровье Директрисы, свое, Марусино, здоровье, а главное — За здоровье всех мужчин! Дабы более на женщин не зариться. А то греха не оберешься.

В следующей рассказке речь пойдет о некоторых проблемах полигамии

Маруся и Капитан Порта

Однажды Маруся пришла в кино. Да не одна, а в развеселой компании наилюбимейших своих сотрудников. Запасшись ведрами попкорна и пепси-колы, перекрикивая рекламный грохот, они обсуждали последние вареньевые новости.

И так Маруся была оживлена, что глаза ее горели, а щеки румянились. И мужчины на нее поглядывали — с первого ряда по последний. Но вот именно сегодня Марусе знакомиться ни с кем не хотелось.

И только она попыталась приглушить свое разгулявшееся обаяние, как кто-то тронул ее за плечо.

«Начинается», — нахмурилась Маруся и недовольно обернулась.

— Маруся? — спросил бархатный баритон, обрамленный благородной сединой.

Маруся пригляделась. Сквозь бороду проступили знакомые черты.

— Ромка! Ты?!

— Роман Сергеич, — церемонно поклонился бородач. — Капитан Порта.

Маруся стушевалась.

— Капитан?.. — с благоговением переспросила она.

Марусе представился громадный порт, густо нагруженный паромами и лайнерами. Такой она видела в Турции, и он ее очень впечатлил.

В ведении Романа Сергеича находился камерный порт подмосковного яхт-клуба. Но Марусю, приглашенную Капитаном для ознакомления с его владениями, десятки яхт, белеющих на воде, по-своему впечатлили не меньше, чем солидная турецкая гавань.

Ромка был Марусиным одноклассником. Раньше он сильно смахивал на Тарзана, а теперь тянул на самого Хэмингуэя. И то, и другое сходство не могли оставить Марусю равнодушной.

Ярко-голубые глаза всегда были главным Ромкиным оружием. Ими он пленял женские сердца. А случись ему стать пиратом, этими глазами он пленял бы корабли.

Тельняшку Роман Сергеич не носил, но она читалась во всем его могучем теле, как высокодуховный атрибут морского волка.

Ромка любил женщин. И женщины его любили. В далекие юные годы увлекательно было прогуливаться с Ромкой по алтуфьевским бульварам, — дамы, от мала до велика, притянутые небесной лазурью Ромкиных глаз и Ромкиным тарзаньим торсом, выворачивали шеи.

Маруся об этом помнила. Тем не менее, оказавшись в капитанском кабинете, ахнула от изумления.

На парадной стене, наряду с дипломами и вымпелами, красовалась галерея дамских фотопортретов с трогательными памятными подписями, местами — в стихах. И было их не меньше двух десятков.

— Чьи же это портреты, Роман Сергеич? — догадываясь об ответе, поинтересовалась Маруся.

— А это, Марусенька, возлюбленные мною женщины.

— Да Вы, Роман Сергеич, — бабник, — разглядывая портреты, с улыбкой заключила Маруся.

— Что Вы, Марусенька! Вы на меня посмотрите! Какой же я бабник?! У меня со всеми этими дамами наивзаимнейшая и наивернейшая любовь!

Роман Сергеич по-военному выпрямил спину, будто вознамерился сделать портретам под козырек.

— Я ведь их всех по очереди любить старался, а совсем не так, как Вы подумали.

Он огладил бороду и абсолютно по-хэмингуэевски задумался.

— Случались, конечно, накладочки. Ну да с кем не бывает, а, Марусенька?! Пойдемте, дорогая моя, пить кофе с коньяком и предаваться наитеплейшим воспоминаниям о наших с Вами школьных годах.

И он провел Марусю в отдельную комнату с диванами, креслами и кофе-машиной.

— Вот Вы, Роман Сергеич, всеми уважаемый Капитан Порта. У Вас любимая работа с красивыми яхтами, просторным водохранилищем и материальным благосостоянием. Абсолютно ли Вы, Роман Сергеич, счастливы? — спрашивала пытливая Маруся.

— Нет, Марусенька. Не абсолютно, — с тяжелым капитанским вздохом отвечал Роман Сергеич.

— Отчего же, Роман Сергеич? Чего Вам, полноценнейшему из мужчин, не хватает?

— Женщины, Марусенька. женщины мне не хватает.

— Женщины?! — изумлялась Маруся. — Судя по портретной галерее в Вашем кабинете, их у Вас видимо-невидимо.

— Верно, Маруся. И портретов много, и женщин видимо-невидимо. Но ведь мне, Марусенька, много не нужно. Мне нужна одна.

Роман Сергеич отпил крепкого кофею и неспешно раскурил трубку.

— Вот и печалюсь я. Ищу ее, одну-единственную. Жду и надеюсь.

Он наклонился к Марусе, дабы надежнее обаять ее ярко-голубыми глазами, и, почти задевая бородой Марусины ресницы, проникновенно произнес:

— А может быть Вы, Маруся, согласитесь стать Дамой моего Капитанского Сердца? В честь нашей школьной дружбы и незабываемой юности? Нравится ли Вам мое неожиданное предложение, а, Марусенька?

Маруся призадумалась. Капитан Порта был так хорош! Его лазурные глаза пронзали всё Марусино женское существо насквозь, седая борода манила опытом, а крепкие ладони с гибкими пальцами обещали исключительно виртуозного любовника в его лице.

Но с рук Романа Сергеича Маруся невольно перевела взгляд на стены соседнего кабинета — туда, где красовалась череда капитанских побед.

И представилось Марусе, что среди этих портретов когда-нибудь появится и ее распрекрасное изображение. И будет ее портрет не первым, и даже не пятнадцатым, а наверное, совсем уже двадцать пятым или даже тридцатым. А после добавится еще десяточек. А может статься, и того больше, — насколько у Капитана Порта впоследствии хватит сил и обаяния.

— Что-то не вдохновляет меня Ваше предложение, Роман Сергеич. Уж Вы меня простите.

— Почему же, Марусенька? — привычно пронзая Марусю лучом голубого взора, сильно удивился Капитан Порта. — Мне еще никто и никогда не отказывал.

— Охотно верю, Роман Сергеич. Но красоваться в рамочке на Вашей Триумфальной Стене ни у меня, ни у моего портрета не получится.

Роман Сергеич нахмурился, сердито попыхтел трубкой и повез Марусю кататься на катере.

На пруду он развил такую ураганную скорость, что Маруся чуть за борт не выпала. Но не испугалась она и не обиделась, а подошла к Роману Сергеичу и поцеловала его в седую капитанскую бороду.

— За чудесный день, — пояснила Маруся. — И за острые ощущения.

Ветер растрепал Марусину прическу, брызги воды изрядно подпортили ее макияж, но Маруся выглядела романтично юной и искренне счастливой, — совсем как в школьные годы.

Да и Роман Сергеич больше не дулся. Он отвез Марусю в прибрежный ресторан, и там они съели блинчиков и выпили под них водки.

— За прекрасную Марусю, — поднял тост Роман Сергеич. — За нашу школьную дружбу и грядущую любовь!

Маруся застыла в немом вопросе.

— А вдруг все-таки когда-нибудь случится, — пояснил Роман Сергеич и громко рассмеялся.

А вместе с ним рассмеялась и Маруся.

Хорошо встретиться со школьным другом и снова, как в юности, выпить с ним водки. Хорошо вместе посмеяться, вспоминая прекрасное прошлое, и расстаться добрыми друзьями, не испортив дружбу сексом.

Прощаясь, Маруся пожала горячую капитанскую руку, направив свет своих зеленых глаз в голубые капитанские.

— Что же, Роман Сергеич. Позванивайте иногда.

Она уже сделала шаг прочь, но обернулась.

— А что если всё-таки когда-нибудь случится?

Лицо Капитана Порта просияло, и голубые его глаза сделались ярко-синими от удовольствия. Теперь Маруся знала: эта синева у него — от морей, озер и речек, которые Роман Сергеич почитает как дом родной. И вовсе он сейчас не Хэмингуэя напоминал, а самого Нептуна. А Нептун, он щедр душой и телом. И моногамией не страдает, это факт. И, в общем, совсем не грех ему собирать коллекцию дамских портретов. Тем более что такое чудное пристрастие у него — не от лукавого, а от широкой морской души. Хотите — верьте, хотите — нет.

Следующая рассказка подтверждает постулат «от ненависти до любви — один шаг»

Маруся и шоколадный торт

Так вот, Любезный Мой Читатель, Вы ведь наверняка помните, что несмотря на работу в вареньевой фирме, Маруся никогда не испытывала страсти к сладкому. Она терпеть не может все приторное: слащавых красавчиков, клубничные коктейли и масляные пирожные.

А потому Маруся даже и не предполагала, что однажды самым непостижимым образом влюбится в шоколадный торт.

Случилось это так.

Как-то раз пригласили Марусю на День Рождения в чудо какое кафе. Не уютом и не изысками интерьера удивило оно Марусю, но ароматом.

Кафе благоухало весенним Парижем. И хотя в Париже Маруся никогда не бывала, она убеждена, что весной Париж пахнет именно так — ванильной прохладой, смешанной с запахом свежей листвы и кленового сиропа. Запах этот приторным не был. Наоборот — он освежал, накатывая волнами, словно легкий бриз с берегов Сены.

Маруся так размечталась о весеннем Париже, что совсем забыла о том, что она в Москве, что на дворе зима, а именинник ждет ее поздравлений. И только Маруся вознамерилась говорить тост, как в зал внесли торт.

«Фуу, шоколадный», — разочаровалась Маруся.

Торт светился свечками и блестел глянцевой шоколадной глазурью. Он был тотально-черным, и даже замысловатый поздравительный вензель чернел на черном, выделяясь лишь рельефом.

«Это надо же было так зашоколадить и без того шоколадный торт», — покривилась Маруся.

Под бурные аплодисменты свечи были потушены, а торт разрезан на полсотни долек.

Маруся попросила кусок поменьше и приготовилась под шумок переправить его на соседнюю тарелку, — пусть наслаждаются.

И лишь приличия ради, она решила торт попробовать.

Первый кусочек лег на язык и растаял — будто его и не было.

Маруся удивилась: обычно шоколадные торты так не поступают.

За вторым кусочком Маруся решила проследить повнимательнее. Она неспешно отделила его ложкой, медленно поднесла ко рту и запустила внутрь.

Вкусовые рецепторы зажглись приветственными огоньками, — такого сонма ощущений они не ожидали. Чувственный и легкий, вкус ускользал от расклада на ингредиенты и оставался на языке ненавязчивым, но ярким послевкусием.

Не было в этом торте ни орехов, ни фруктов, а, казалось, один лишь шоколадный парижский воздух. И на чем держалась вся эта воздушная вкусовая благость, сказать было нельзя.

С каждым новым кусочком торт становился вкуснее, по мере своего убывания — все желаннее, а, закончившись, просил начаться снова.

Марусе очень захотелось стащить кусок с соседней тарелки, но дураков здесь не было: тарелки вмиг опустели. А опорожненное блюдо некрасиво кукожилось потухшими именинными свечками.

Гости во главе с именинником громко хохотали и выглядели раскрепощенными гораздо более, чем после распития шампанского.

«Интересно, что они в этот торт закладывают? — мысленно вопрошала Маруся. — А, может, грешным делом обкуривают его чем-нибудь там, на кухне, перед подачей?»

Так или иначе, с тех пор Маруся часто захаживает в маленькое кафе в центре Москвы, чтобы подпитаться там парижским воздухом несложным эмпирическим путем. А именно — путем поедания шоколадного торта, в котором Маруся души не чает.

И каждый раз, вкушая сие шоколадное удовольствие, она задается одним и тем же вопросом: что они там, на кухне, с этим тортом делают? Однако спросить не решается. Вдруг расскажут. А парижские тайны раскрывать не полагается. Должны же быть на этом свете какие-нибудь неприкосновенные секреты! Лавры Евы и слава Пандоры совсем Марусю не прельщают. Лучше уж она не будет совать нос, куда не надо. А будет просто наслаждаться своей любовью к загадочному шоколадному торту.

Уж вы мне поверьте.

В следующей рассказке речь пойдет об авантюризме: пассивном и активном

Маруся-купальщица

Бывает ли с Вами такое, Любезнейший Читатель, — хочется совершить что-нибудь этакое, а духу не хватает? Всё внутри клокочет, рвется рискнуть и выйти за рамки, однако опасливо притормаживает, да так и замирает, утешаясь пораженческим «как-нибудь потом».

Вот и с Марусей такое бывает. И совсем недавно было, не далее как минувшим летом.

Поехала Маруся с друзьями загорать и купаться на подмосковное водохранилище. Наелись они шашлыков, наигрались в бадминтон, и пришла, наконец, пора добраться до воды.

Подошла Маруся с подругой своей, Алёной Николаевной, к озеру, а Алёна Николаевна и говорит:

— А давайте, Марусенька, голыми искупаемся!

Маруся огляделась. Народу вокруг собралось — уймища. И наверняка все — зрячие. И хотя у половины глаза были прикрыты темными очками, Марусю это мало утешало.

— Да как же мы, Алёна Николаевна, полезем в воду голыми, когда только на ближайших десяти квадратных метрах: справа — три человека, слева — пять, а позади так и все пятнадцать? И половина из них, заметьте, мужеского полу. И дневной ведь еще, позвольте напомнить, повсюду свет!

— Да что же Вы, Маруся, так комплексуете? — рассердилась Алёна Николаевна. — Авантюризма в Вас не хватает! Будьте же Вы уже смелее и распоясаннее, на отдыхе-то! Ведь не эффекта для, но удовольствия ради голыми купаются! А Вы всё про мужчин… Да они и не заметят, как Вы разденетесь и в воду залезете. А если даже и заметят, — с Вашим-то телом и в музее рядом с Венерой по прозвищу Милосская не стыдно демонстрироваться. А Вы всё стесняетесь.

— А купальники мы с Вами где оставим? — выдвигала Маруся супротивный аргумент.

— Так вот на этом ветвистом дереве.

— А если утащат? Как мы тогда до места добираться будем? А, Алёна Николаевна?

Подбоченилась Алёна Николаевна и глубоко вздохнула.

— Замучили Вы меня уже своими дурацкими вопросами, Маруся. Не хотите раздеваться — хоть в шубе купайтесь! А я разоблачусь и получу свое законное первобытное человеческое удовольствие.

И приступила к раздеванию.

А Марусе завидно стало. Ведь ей тоже хотелось приобщиться к натуральной первозданности. И подумала она, что ежели даже купальник исчезнет, попробует она тогда взлететь и приземлится где-нибудь за кустиком. А оттуда будет звать Алёну Николаевну, чтобы та принесла ей одежды…

Погруженная в эти мысли, Маруся и не заметила, как стащила с себя купальник и нырнула в воду.

— Ну как Вам, Маруся, голышом плавается? — спросила довольная подруга.

— Чувствую себя новорожденной и не тронутой цивилизацией! — счастливо откликнулась Маруся.

И подумалось Марусе, что зря весь этот прибрежный люд рядится в свои никчемушные тряпочки. И показалось Марусе, что станет она нудистом, — так понравилось ее телу плавать обнаженным. И возродился в Марусе дух авантюризма. И представилось ей, что вот прямо сейчас, выйдя из воды, пройдется она голышом по пляжу, забыв про свой купальник и планы по скорейшей доставке своего обнаженного тела к шашлычной поляне путем незаметного взлета и посадки за кустом.

Однако, оказавшись на суше, Маруся немедленно кинулась к дереву, мгновенно нацепила купальный костюм и вслед за Алёной Николаевной поспешила к шашлыкам.

Похоже, все ее первобытные инстинкты так и остались в воде затонувшими неопознанными артефактами.

Некто в темных очках и мужеского полу показал Марусе большой палец.

А Маруся спину распрямила и бодрее зашагала. Не эффекта ради, а удовольствия для.

Хотите — верьте, хотите — нет.

В следующей рассказке Маруся обретает новых подруг

Маруся и розы

Марусе редко дарят цветы. Может быть потому, что она сама как цветок, — полноценно распустившийся и эксклюзивно изысканный. Вероятно, Марусины ухажеры полагают, что, коли Маруся сама по себе так красиво цветет и вкусно пахнет, то и не нужны ей никакие дополнительные источники цвета и запаха в виде банальных роз или примитивных тюльпанов.

Но вот однажды Марусе подарили целую охапку красных роз. И выглядела эта охапка вовсе даже не банально. Веяло от нее королевским достоинством вперемежку с великосветским шармом.

— Ах, какая красота! — восхитилась Маруся.

Она поставила розы в большую вазу и внесла в свою спальню. Букет встал на комод огромным красным светильником, и Марусе показалось, что в спальне стало значительно теплее.

Ночью Марусю разбудил чей-то шепот. Маруся зажгла торшер, и шепот стих.

Но стоило Марусе выключить свет, как она снова услышала шелестящие звуки.

Поднялась Маруся с постели, пошла на звук и наткнулась на комод. Здесь шепот слышался сильнее. Маруся наклонилась к розам, — от них шло тепло, и они благоухали. Мало того, — они еще и разговаривали!

— Тихо! — шикнула Маруся.

И шепот прекратился.

«Вот это да! Что за галлюцинация?! Похоже, сильный цветочный аромат вызывает у меня бред. Наверное, с непривычки».

И Маруся вынесла букет на кухню.

В спальне она открыла окно, и попыталась заснуть. Но как-то тревожно было на душе, и что-то не давало глазам закрыться.

Маруся встала и пошла навестить розы.

На кухне было тихо. Никакого шепота.

Маруся наклонилась к букету. Розы совсем не пахли, и от них веяло холодом.

Марусе стало не по себе. Она взяла букет и снова отнесла его в спальню. Водрузив розы обратно на комод, Маруся успокоилась и приготовилась сладко спать.

Однако стоило Морфею начать затаскивать ее в свои объятия, как снова послышался шепот, и Маруся пробудилась окончательно.

— Ти-хо! — приказала она.

Шепот смолк.

Маруся встала с постели и подошла к розам.

— Послушайте, дамочки, — сказала Маруся. — Я тоже люблю пошептаться с подружками, и я вас понимаю. Но, может быть, отложим обсуждения и сплетни на утро? А теперь все вместе дружно будем спать? Мне, между прочим, завтра на работу. Не прибегать же к крайним мерам! Я так понимаю, на кухне вам совсем не нравится.

Маруся помолчала, прислушиваясь. Букет безмолвствовал.

— Ну как, договорились?

В тишине от букета отделилось теплое облако и окутало Марусю.

— Вот и славно.

Ночью Маруся спала так сладко, как никогда раньше.

А утром она поцеловала розы — каждую в отдельности, и отправилась на работу.

С тех пор Маруся часто покупает себе розы сама. Ставит их на комод и беседует с ними о жизни. Розы ей теперь как подруги. Ведь с некоторых пор Маруся точно знает — они живые и с характером. Но с ними всегда можно договориться.

Хотите — верьте, хотите — проверьте,

В следующей рассказке Маруся в полной мере осознает ответственность, вытекающую из обретения ею сверхспособностей

Маруся в хамаме

У Маруси традиция. Едва переступив русско-турецкую границу, она идет в хамам снимать с себя лишнюю кожу. И если вы сейчас вздрогнули от ужаса и представили себе Марусю змееподобной гадиной, спешу вас успокоить, — Маруся, всего-навсего, делает в хамаме пилинг. Чтобы свежая на вид и на ощупь кожа могла лучше разровнять на себе солнечные лучи.

Однажды турецким банщиком назначили для Маруси воронежскую тетку, — сердитую и неповоротливую. Щедро забрызгав Марусю своим пахучим потом, тетка местами потерла ее наждачной рукавицей и не велела жаловаться.

Поэтому в следующий раз, явившись в турецкий прибрежный рай, Маруся взмолилась:

— Дайте мне с собою в баню турка! На худой конец, турчанку.

Турчанки таким почетным делом испокон веков не занимались, поэтому Марусе дали турка. Настоящего, — смуглого и кучерявого, в широких хамамных штанах и с клетчатым хамамным мешком.

Он разложил Марусю на камне, деликатно уменьшил площадь купальных трусиков и начал колдовать.

Турецкая баня — это вам не веником по попе. Это тонкая ручная работа. И если вы сейчас посмели думать о чем-то эротическом, не бывать вам более в хамаме. Ступайте в русскую парилку и занимайтесь там своими плотскими утехами. А хамам — это чудо как возвышенно!

Завершив шлифовку распаренного Марусиного тела жесткой хамамной варежкой, юноша взбил мешком большое пенное облако и окутал им Марусю с ног до головы. А Марусе стало не по себе.

«Как бы в этой пене не раствориться», — забеспокоилась она.

Ведь в Москве бывало с ней и такое (читай «Маруся и НеГагарин», сезон 1). Тогда Маруся полностью и благополучно возродилась в собственной ванне. А здесь места чужие, экзотические, — кто знает, в чьей ванне возрождаться придется. Объясняй потом, кто ты такая, и проси, чтобы выдали скорее полотенце.

Словно ёжик в тумане, окутанная пенным облаком, Маруся мало-помалу успокоилась и начала в нирвану погружаться. Сквозь туман Маруся слышала, как приглушенным голосом выводит банщик монотонные напевы. И снизошло на нее такое умиротворение, что не заметила она, как задремала.

И приснился Марусе сон.

Будто идет она по берегу моря, а вокруг — десятки кучерявых юношей с клетчатыми мешками. И каждый свое пенное облако взбивает. Облака эти в небо поднимаются и парят там, превращаясь в забавных зверушек. Маруся за одно облачко зацепилась, поднялась с ним в поднебесье и гоняется за другими пенными животными. А кучерявые юноши с полотенцами, запрокинув головы, смотрят на нее и в ладоши хлопают. И так весело сделалось Марусе, что она звонко рассмеялась. Тут же от собственного смеха и проснулась. И увидела банщика.

Он стоял над Марусей, держа в руках ковшик для обливания, и руки его подрагивали. А рядом парочка англичан да парочка французов примостились и Марусе аплодируют.

— Хэллоу! — оживленно ее приветствуют. — Бон Жур!

«Что за цирк?» — озадачилась Маруся и в ту же секунду обнаружила, что пенным облачком воспарила она над камнем на довольно приличное расстояние. Даже выше, чем обычно над своей кроватью во время утренней гимнастики.

«Придется объясняться», — поняла Маруся и потихоньку опустилась на хамамный камень.

— Я — йог, — сказала она. — Со мной такое бывает.

— Йог?

— Ну да.

— Научи, — попросил банщик, и Маруся поняла, что с объяснениями переборщила.

— В следующий раз, — пообещала она. — Я не мастер, а всего лишь ученик.

Банщик с недоверием покачал головой и принялся поливать Марусю прохладной водой из ковшика.

Расставшись с пенным облаком, Маруся ощутила себя окрыленной. Но не настолько, чтобы снова воспарять над хамамным ложем. А ровно настолько, чтобы пойти наконец к морю, окунуться в теплую волну и подставить свое обновленное тело солнцу.

В том сезоне Марусин отдых выдался необычайно занимательным.

В ресторане французы и англичане почтительно с Марусей здоровались. Некоторые для приветствия всерьез складывали ладони, прижимая их к груди. А иные и ко лбу ладони прикладывали, чем Марусю смущали чрезвычайно.

Слава о ней пошла нешуточная. И на пляже за ней пристально наблюдали. Но подняться над пляжным лежаком у Маруси так ни разу и не получилось, как она ни старалась. Уж слишком много ела она на завтрак, обед и ужин. И слишком лениво передвигалась по отелю. Даже разговаривать Марусе было неохота, — до того расслабилась она на расчудесном турецком отдыхе.

«Не разучиться бы подниматься над собственной кроватью, — переживала Маруся. — Вот вернусь в Москву и займусь йогой».

И правильно она решила. Кроме воистину благотворных навыков не помешало бы Марусе обрести реальное оправдание на случай ее неожиданных воспарений над разнообразными поверхностями.

Так-то вот, Любезный Мой Читатель. И такое бывает. Хотите верьте — хотите нет.

В следующей рассказке Марусин снобизм терпит сокрушительное поражение

Маруся на концерте

Когда Марусю спрашивают, какую музыку она любит больше всего, Маруся отвечает:

— Первый Концерт Чайковского.

Многие думают, что Маруся выпендривается.

Одним кажется, что Маруся больше всего должна любить каких-нибудь Битлз или Аббу. А другие почему-то полагают, что любить Маруся может только группу Чайф, или же группу Сплин. Находятся и такие, кто считает, что Марусе хорошо бы фанатеть от Стаса Михайлова, или, на худой конец, от Стинга. Но ни тот, ни другой категорически не владеют ни Марусиным умом, ни Марусиным сердцем. В отличие от Первого Концерта, который поглощает Марусю целиком и, поглощая, врачует ее душу и радует всё ее существо.

Однажды отправилась Маруся в концертный зал. В тот вечер давали Чайковского.

Маруся чинно уселась на отведенное ей дорогим билетом место. Согласно торжественности момента, она оделась строго и классически. Хотя и не без изюминки, — на темном Марусином пиджачке красовался большой и яркий терракотовый цветок. С этим цветком Маруся чувствовала себя чудесно — будто в розарии Ботанического сада. Такой дополнительный тонус еще никогда и никому не мешал, тем более в концертном зале, где всё возвышенно и требует букетов.

К семи зал заполнился.

Публика расселась, а рядом с Марусей место пустовало.

«Вот и хорошо, — решила Маруся, — легче будет дышать».

Однако как раз тогда, когда зал уже приступил к традиционному предконцертному прокашливанию, ряд зашевелился и принялся пропускать опоздавшего к пустующему креслу. Неловко плюхнувшись на место, солидарно со всеми откашливаясь и шумно отпыхиваясь, Марусин сосед задел ее локтем, буркнул извинения и затих.

Краем глаза Маруся соседа оглядела. Это был мужчина, не молодой и не старый, с копной гривообразно растрепанных волос и в поношенном скатавшемся свитере, — такие лет пятнадцать назад на рынке продавались.

«Физик», — определила Маруся.

Конечно, Марусе было известно, что не все физики носят скатавшиеся рыночные свитеры. Но те, кто крайне увлечен наукой и одержим мечтой совершить научное открытие, по Марусиному ощущению, только такие свитеры и носят. И никакие силы не заставят такого рода физиков расстаться с их полосатыми свалявшимися любимцами. Словно эти поперечные полоски и катышки — залог их грядущего нобелевского успеха.

«И как только таких физиков в филармонию заносит? Не иначе у него под свитером прибор, измеряющий силу вибрации музыкальных волн, а музыка — предмет его научной страсти».

— Скоро начнут, — зачем-то уточнил Физик для Маруси, и из его рта обильно пахнуло табаком вперемежку с чем-то кислым. Маруся задержала дыхание и невольно предалась некрасивому снобизму.

«Как он мог! Прийти сюда, сесть в высокооплачиваемый ряд, среди хорошо пахнущих и отглаженных людей! Рядом с моим цветком, буквально в мой воображаемый розарий!»

Она легонько дернула плечом, и цветок ее качнулся.

Снобизм прогрессировал, и поделать с этим Маруся ничего не могла. Подбородок Марусин поднялся высоко, а нос и того выше.

«Надеюсь, этому Скатавшемуся Свитеру не вздумается аплодировать между частями?»

Оркестр закопошился. На сцену вышел солист, встреченный бурными аплодисментами. Следом явился дирижер. Коротко поклонившись, он взмахнул палочкой, и волшебство началось.

Околдованная музыкой, Маруся забыла и про Физика, и про его табачный запах, и про рыночный свитер. Тем более что Физик оказался подлинным любителем классики, и между частями в ладоши не бил.

Маруся погрузилась в Чайковского так глубоко, что не заметила, как вошла в катарсис и захлюпала носом. В финале от восторга душа Марусина вознеслась до небес, и тело за душой потянулось. Маруся даже начала над креслом приподниматься, но этого никто не заметил. Потому что она вовремя спохватилась. А ведь Пётр Ильич вполне мог довести Марусю до столь возвышенного состояния, что пришлось бы службе безопасности доставать ее с уникальной и дорогостоящей хрустальной люстры. А Марусе вовсе не хотелось впутываться в такой глобальный музыкально-люстровый скандал.

— Браво! — крикнул Физик.

— Браво! — воскликнула Маруся, утирая счастливые слезы.

В антракте Маруся столкнулась с Физиком в буфете. Он был не один, а в компании солидных дядек в элегантных галстуках и отутюженных костюмах. На физиков они не тянули, — ни лицами, ни одеждами. Скорее, смахивали они на членов правительства — не меньше. Физик кивнул Марусе, строго-костюмная компания с интересом ее оглядела, а Маруся высоко подняла подбородок и едва качнула в их сторону своим терракотовым цветком.

— Экая фифа! — донесся до Маруси громкий шепот. — Наверное, физик. Или математик. Вон какая серьезная и строгая, словно одна сплошная формула.

«Это я-то физик?! Это я-то математик?! — хотела возмутиться Маруся. — И ни в какие формулы я не вписываюсь!»

Но она, конечно, промолчала, подняла подбородок еще выше и прошла в зал.

Сытая и довольная буфетными услаждениями публика уже разместилась в креслах, а место рядом с Марусей снова пустовало.

Свет в зале приглушили.

«Вот и хорошо, — решила Маруся. — Не хочу видеть этого противного бестактного Физика».

Но тут ряд задвигался и поднялся, чтобы пропустить Марусиного соседа.

Скатанный Свитер неумолимо приближался. Маруся отвернулась. Ей не хотелось снова вдыхать кисло-табачный запах. Кресло рядом покачнулось под тяжестью вновь прибывшего тела.

— Хотите леденец?

Маруся посмотрела на соседа и вздрогнула от неожиданности, — свитер был тот же, однако Физик был другой.

— Да Вы не пугайтесь, — заулыбался Новый Физик. — Это у нас примета такая: кто наденет этот старый свитер, будет успешен на следующем концерте. Он у нас один на всю дирижерскую компанию. Забавно, да?

И он жестом перенаправил взгляд Маруси на сцену, где уже вышел на поклон новый дирижер. Он был во фраке и красиво причесан. Маруся с трудом узнала в нем своего соседа по первому отделению.

От нового Марусиного соседа табаком не пахло, хотя от свитера табачный дух волнами все же доносился. Присмотревшись, Маруся поняла, что именно он дирижировал Первым Концертом, и он же в компании огалстученных дядек разглядывал ее в буфете.

— Я не физик, — сказала Маруся Дирижеру. — И не математик.

— Я так и думал, — рассмеялся Дирижер. — Ваш пиджачный цветок ни в какие формулы не вписывается!

От такого комплимента Маруся расцвела. Щёки ее зарделись, она распрямила плечи и с удовольствием погрузилась в музыку.

Дирижер был великолепен, музыка волшебна. А волшебство, в любом виде, всегда Марусю окрыляло.

Аплодируя, сосед наклонился к Марусе.

— А что если мы с Вами, уважаемая Соседка, прогуляемся по Тверской и выпьем чего-нибудь крепенького?

Маруся смерила взглядом скатавшийся свитер и пожала плечами.

— Ах это… Это я непременно должен передать своему музыкальному собрату. Ждите меня в холле.

Через пять минут Дирижер явился Марусе отглаженным и душистым. Без каких-либо следов полосатого свитера.

Они гуляли по Москве до глубокой ночи, и остались очень довольны друг другом.

И кто знает, чем бы эта музыкальная история закончилась, если бы не уехал Дирижер работать за границу. Однако, гастролируя в Москве, он обязательно звонит Марусе и оставляет для нее контрамарки на свои концерты. А после они гуляют по ночной столице и непременно выпивают что-нибудь крепенькое в кафе или ресторане.

— Ах, Марусенька, — выпивши коньяку, признался однажды Дирижер, — не поверите, а ведь в детстве я мечтал стать физиком. Как мой сосед по площадке, дядя Феликс. Очень мне нравились его приборы и потрепанные тетрадки, куда он записывал свои заковыристые формулы. Был он счастливым человеком, и всегда носил полосатый растянутый свитер из скатавшейся от долгой носки шерсти. И поверил я в магическую силу этого, с вашего позволения, кардигана. Купил на рынке точно такой же, и сделал из него фетиш. Вот такая история. Что Вы, Марусенька, улыбаетесь?

Тайну своей улыбки Маруся Дирижеру не раскрыла. Но Вам-то, Любезнейший Читатель, нетрудно догадаться, что за ней скрывалась простая Марусина радость за свою волшебную интуицию. Ведь долгое время мучил ее вопрос — как такой типично физиковский предмет мог служить талисманом у музыкантов.

— За Физиков! — подняла бокал Маруся.

— За Волшебный Свитер! — рассмеялся Дирижер.

— За формулы! — подхватила Маруся.

— За ноты! — парировал Дирижер.

Маруся рассмеялась еще громче. Очень раззадорили ее крепкие напитки.

— А вот и зря Вы, Марусенька, смеетесь, — вдруг посерьезнел Дирижер. — Ноты — они ведь те же формулы. Есть в них своя стройная математическая система. А формулы — как ноты. И у каждой — свое звучание. Я даже продирижировать их могу. Не верите?

Дирижер достал ручку и начертал на салфетке незамысловатую формулу.

— Со школы помню.

Он взмахнул ручкой и, мурлыча мелодию, выразительно продирижировал.

— К сожалению, Маруся, здесь всего несколько тактов.

Он разочарованно опустил руки.

— Вот поэтому и стал я музыкантом, а не физиком. Мало в физике мелодий — сплошные повторы.

Дирижер скрутил салфетку в трубочку.

— Вот и дядя Феликс говорил: «Учись-ка ты, мальчик, лучше музыке. Люби ее, как я — физику, и будешь счастлив». Поправлял на себе любимый старый свитер и добавлял: «В переходе на скрипочке будешь играть, много денежек иметь и вкусно кушать».

Дирижер расхохотался и Маруся вместе с ним.

Физики и лирики, оказывается, намного более тесно связаны, чем себе Маруся представляла.

Хотите — верьте, хотите — нет.

Из следующей рассказки вы узнаете кое-что о глубоких норах, крепких поцелуях и их возможных последствиях