Нежеланная. Книга вторая. Панна и Смерть

Маша Моран, 2017

Он – равнодушный палач, убийца и охотник на ведьм. Она всю жизнь провела в услужении другим, презираемая и одинокая. Он пытает и истязает. Она пережила насилие. Им не суждено было встретиться. Но Судьба решила иначе, сведя их за миг до смерти. В мире, где правит лицемерие, благочестивые жители окажутся бессердечными ублюдками, а жестокий убийца – героем. Страсть и похоть пересилят страх и сметут все границы. В романе присутствуют сцены жестокости, насилия и эротики. Исходники для обложки взяты с сайта Shutterstock. Обложка от Ирины Северной.

Глава II. Волшебный лёд и синее пламя

Там, где гора Сосновая пронзает макушкой небо, раскинулись владения Ледяного Князя. Пушистые облака скрывают от людских глаз высокие сосны, на стволах внеже¹ видны очертания лиц человеческих. Когда-то отчаянные путники пытались взобраться сюда, но были жестоко наказаны Ледяным Князем за дерзость. Бессмертный повелитель льдов пронзил наглецов ледяным копьём. Кровь, коей сочились их раны, впиталась в мёрзлую землю, согрела её и наделила живительной силой. Корни засохших сосен вытянули из земли чудесную влагу и вновь начали расти. Но расплатой за жизнь стали застывшие в агонии лики тех, кто даровал им свою кровь. На высоких стволах навсегда замерли в отчаянном крике гримасы павших воев. Морщинами стала треснувшая кора. Глаза выточили насекомые. В распахнутые рты обратились дупла.

Лес этот окружает подступы к замку, где правит Ледяной Князь. Вход в него охраняют двенадцать могучих каменных исполинов. Ростом они самым высоким соснам равны и так же неподвижны. Но в час, когда вторгнется враг во владения Князя, сойдут они со своих мест и дадут отпор.

Вот где живёт Ледяной Князь. В жёнах же у него сама Зима Лютыня ходит. Прекрасна она. От красоты ее глаза слепнут. Кожа белее снега. Волосы — чёрное зимнее небо. Губы — алые, точно ягоды калины. Глаза — осколки льдинок острых. В волосах — иней серебрится, адамантами белыми переливается. Платье её из снежинок пушистых соткано. Но вот беда — холодна она. Не согреет Князя теплом, не подарит поцелуй горячий. Прикосновение её губ — точно поцелуй покойника, ледяной и сухой. И тогда покидает Ледяной Князь свои чертоги и отправляется к людям.

Многих девиц он обесчестил, многим судьбинушку сгубил. Развлёкся ночью вьюжной, да отправился восвояси, жену дожидаться. А девица понесла. Ребёночка выносила, родила. Чудесный у неё сынок. Глаза — синие-синие, как кусочки льда. Высок, статен, силён. Да к тому же ворожбой необычайной наделён — всё, что ему вздумается, в лёд обратить может. Вот каковы сыновья Ледяного Князя.

А Зима Лютыня о мужниной измене обязательно проведает, мать молодую изведёт. Однако ж дитя почему-то не тронет. Может, из жалости. А может, и ещё почему. Да только призывает Ветры Буйные и даёт им наказ — качать детскую колыбельку, убаюкивать малыша.

Вьюги ему песни поют, а снежинки сказки сказывают… Много сыновей Ледяного Князя по Свету Белому ходят. А узнать их можно по глазам — осколкам синего льда.

Речи о Северном кряже

* * *

Нежные прохладные ладони касались его груди, скользили ниже, к животу. Розовые, как вишнёвые лепестки, губы ласково целовали, а зубы прихватывали кожу, заставляя его вздрагивать и приподнимать бёдра вверх. Он жаждал ощутить её губы на каждом участке своего тела. Хотел узнать, каково это — быть любимым ею, получать её горячие искушающие ласки и знать, что дальше будет ещё горячее. Она была совершенно дикой и необузданной, заставляя его лежать неподвижно, пока сама истязала влажными касаниями губ прямо над поясом. Он всё же не удержался. С тихим стоном обхватил ладонью её затылок, другой рукой принялся судорожно развязывать шнурок штанов. Его сжигало в огне. Желание заставляло чаще дышать, но и рождало странный страх, что он может не успеть… Что всё может закончиться прямо сейчас, и продолжения не будет. Пальцы запутались в её длинных серебряных прядях, как в ловушке. Да… Он давно понял, что она поймала его в капкан, из которого не выбраться. Оставалось лишь мучиться и наслаждаться этим пленом. Горячим влажным пленом её губ и рта. Справившись с брюками, он надавил на её затылок, заставляя наклониться ниже и подарить ему эту запретную ласку.

— Умоляю…

Холодный ветер подхватил его мольбу и швырнул в сторону, разметав длинные локоны Мельцы по груди. И вдруг всё изменилось. Она подняла голову, и лукавый доселе взгляд изменился. Голубые, как море, глаза, сделались равнодушными и тусклыми. Вплетённые в венок розы покрылись гнилью. Кожа её — нежная и будто светящаяся — посерела. Чудесное серебро волос превратилось в седину. На него смотрела прекрасная, но холодная Мельца, в одно мгновение обернувшаяся ведьмой.

Она оскалила зубы и запустила длинные когти в его грудь. Он дёрнулся, чувствуя, как из ран выступает горячая липкая кровь. Мельца кромсала его кожу, а он и сам понять не мог, как в руках оказалась сабля. Привычным движением он вогнал изогнутый клинок в женское тело. Взгляд голубых глаз удивлённым сделался. Из приоткрытого рта толчками потекла тёмно-вишнёвая кровь. Она пузырилась в уголке губ и по подбородку стекала на грудь.

Он понял, что наделал… А Мельца рассмеялась. Её смех звучал отовсюду, но лицо холодным осталось, будто фарфоровая маска надета. Он набросился на неё, как дикий зверь, тряся за плечи и пытаясь зажать ладонями рану.

— Я… Я… Я вылечу тебя… Слышишь?..

Ветер трепал её поседевшие волосы и бутоны роз в венке. Кровь на губах казалась вязкой жижей.

— Это ты убил меня. Ты… Когда уехал.

Налетевший ураган разорвал в клочья истлевшие цветы, бросил покрытые гнилью лепестки ему в лицо. А в следующее мгновение Мельца превратилась в золу.

* * *

Холодная капля упала на щёку. Лютовид резко сел, чувствуя, как больно колотится в груди сердце. Ощущение было такое, словно его и впрямь раскромсали на куски. Пот пропитал одежду, смешался с дождевой водой, и теперь эта влага ледяной коркой покрывала кожу. Неохотно приближался рассвет.

До Фьянилля было дней пять пути. Лютовид надеялся поспеть за три. Он гнал бы Ветра без остановок, но коню, в отличие от него, нужен был отдых. Два рассвета атаман мог не спать, а ежель понадобилось бы, то и больше. Но если он Ветра до смерти загонит, то раньше срока ему точно на хутор не прибыть. Лютовид вытер ладонью взмокшее лицо. На лоб тут же упала ещё одна холодная капля. Переплетение узловатых веток над головой было таким плотным, что дождь пробирался сюда с большим трудом.

Следовало ещё немного отдохнуть, и Лютовид даже улёгся обратно, но как теперь уснуть? Возбуждение до сих пор не покинуло тело, сковывая напряжением и болью. Перед глазами стояла Мельца. Казалось, что ступает она неслышно босыми ногами по земле влажной. Приподнимает подол платья, чтобы не испачкался. Бледная кожа её во тьме светится. Длинные косы двумя змеями по плечам вьются. Широкой белой лентой лоб украшен, а с неё жемчужные рясны² на грудь спускаются.

Лютовид закрыл глаза и несколько раз глубоко вдохнул прохладный воздух. Она преследовала его повсюду. Стоя под крышей кашеварни и умоляя дождаться, он понял, что не будет теперь места, где он сможет спрятаться от неё. Им завладевали странные неведомые чувства. Он никогда ни в ком не нуждался. Ни один человек не был ему необходим. Так почему же сейчас с ним происходит всё это?! Почему снятся такие сны? Почему он просит едва знакомую панну дождаться его и, как юнец, мечтает об их будущем? Почему он представляет, как заживут они вдвоём, как будут каждый рассвет проводить вместе? Почему оставил ей кольцо, с которым никогда не расставался?

Что же в ней такого было? Какой властью над ним она обладала? Лютовид перевернулся набок и со злости ударил кулаком по земле. Он никогда ещё не испытывал возбуждения, подобного тому, что нахлынуло на него, когда Мельца рассматривала кинжал. Вид её ног, прикрытых тёмными чулками, теперь будет в его памяти вечно. В первый раз он возьмёт её именно так — на ней не будет ничего, кроме этих чулок и Немого Убийцы. Осознание того, что лезвие, которое касалось его кожи, теперь прижимается к её, зажигало кровь диким пламенем.

А то, как она предложила себя ему, думая, что он лишь за этим пришёл?! В тот момент Лютовид проклял себя. На секунду, на короткий миг, он едва не поддался искушению. Однако ж секунды этой хватило, чтобы представить, как он толкает её к каменной стене кашеварни, как она обвивает ногами его бёдра, насаживаясь на жаждущую оказаться в ней плоть.

Это сумасшествие… Да что же с ним такое?! Резкая боль в ладони немного отрезвила. Ещё одно проклятье, про которое он и позабыть успел. Лютовид сел и принялся разматывать грязную тряпицу. Рассвет потихоньку выползал из своего укрытия, нехотя и немного трусливо прогоняя ночь. Но бледного света вполне хватило на то, чтобы разглядеть ладонь. Два прокола затянулись багровой коркой. Вены почернели. А на коже проступил узор…

Лютовид расстегнул пуговицу на манжете и закатил рукав. От увиденного его вновь бросило в жар. Словно насмехаясь, ухнул филин. От ладони, минуя запястье и стремясь к сгибу локтя, вился чёрный, будто нарисованный углём, грубоватый рисунок. Торчащие во все стороны чешуйки брали своё начало у двух круглых ранок, изгибались волной и превращались в чётко различимую змеиную морду. Глаз и ноздрей не было, но в выделяющейся под кожей почерневшей вене легко угадывался змеиный язык. Всемилостивый Созидатель! Ведьмино проклятье укоренялось в его теле и, похоже, стремилось сократить и без того малый срок, отмеренный Смертью.

Лютовид снова замотал ладонь, чтобы скрыть проступившее на руке изображение чёрного змея. Небо немного порозовело. Кошмары убирались восвояси, напуганные грядущим рассветом. Пытаться уснуть более не имело смысла. Собравшись, он оседлал Ветра и отправился в путь. Вновь зарядил дождик, на этот раз мелкий, почти морось. Он напоминал о Мельце. О том, как она стояла под крышей, как платье липло к её фигуре, как в сумерках белело испуганное лицо. Лютовид старался гнать эти воспоминания, но они, похоже, были намного сильнее, чем его желание от них избавиться. Его тянуло к Мельце с чудовищной невероятной силой, будто они были привязаны друг к другу. И сейчас, удаляясь от хутора, он безжалостно натягивал верёвку. Вот только она не рвалась, а тугой петлёй сжималась вокруг его шеи. Ещё чуть-чуть — и послышится знакомый хруст позвонков, и от него останется лишь мёртвое тело у ног пеплицкой панны.

Во Фьянилль Лютовид прибыл на закате, едва не загнав Ветра. Дом кузнеца нашёлся почти сразу. Из кривой трубы валил густой дым, и по всей округе разносился стук молота. По двору туда-сюда сновала чумазая девчонка с тонкой косицей.

Лютовид подошёл к забору. Девчушка его сразу же заметила и, ничуть не страшась, подбежала, глядя огромными детскими глазищами.

— А вам кого? Батьку позвать? Конь охромал? — Она с любопытством рассматривала уставшего Ветра и богатую конскую упряжь.

Лютовид кивнул:

— Позови.

Девчонка скрылась в кузнице. Минуту ничего не происходило, а после показался сам кузнец. Был он огромным детиной, взмокшим от жара печи и покрытым копотью. Сначала взгляд его светился любопытством. Которое сменилось хмурой настороженностью, едва он заметил одежду Лютовида и искусную упряжь. Вместо приветствия кузнец неохотно буркнул:

— Чего надобно, путник?

— Тебя Триггви кличут?

— Ну, меня.

— Разговор к тебе есть.

Триггви с опаской глядел на нежданного гостя. Сразу было видно, что человек этот нездешний. Добротный кафтан, на все пуговицы застёгнутый, знатное оружие, а уж камни, что конское снаряжение украшали… Их продай, так весь хутор век вольготно жить будет. И смотрит гость свысока, надменно, хоть и меньше самого Триггви ростом. Что-то недоброе, опасное в пришлом кузнецу видится. И понимает Триггви, что не справиться ему со странным гостем, коли тот драку затеет. Хоть силён кузнец, а всё ж видно, что смуглый кметь сильнее. Отослав дочку от греха подальше, Триггви с опаской на мужика посмотрел, с недоверием.

— Что за разговор? Коня подковать надобно? Али оружие какое?

Он и сам знает, как глуп вопрос. Скакун хоть и устал, да видно, что не хром. А у воя две сабли по бокам — уж явно оружия ему хватает.

— Да нет, не поэтому я здесь. — Тянется пришлый к сумке седельной, открывает, богатый плащ из неё достаёт. — Вот приехал вещь твою вернуть.

Плащ этот красив. Из серебристой парчи сшит, вышивкой украшен. Триггви плащ сразу узнал. И видел он, что кметь это понял. Но решил кузнец до конца идти:

— Не моё это. Мне чужого не надо.

Ох и злющими глаза у путника сделались. Острыми, холодными. Совсем как клинки, которые Триггви куёт в своей кузнице. Алые царапины лицо мужское в жуткую маску превращают. А голос — точно змеиное шипение.

— Я всё знаю, Триггви. И о дочери твоей, и о ведьме. Черупка тебя до сих пор добрым словом поминает. — Тонкие губы его растягиваются в улыбке, и кажется, будто волк скалится.

Триггви пот холодный со лба вытирает. Помнит он отродье чёртово — вовек не забудет.

— Что ж ты, кузнец, о ведьме в столицу не доложил? Позволил ей и дальше зло творить. Это преступление… Выходит, ты — пособник ведьмин.

Только сейчас Триггви понял, кто перед ним. Проклятый атаман… Из самого Каменна.

— Не по своей я воле, пан… — Тяжело Триггви дышит, запинается. — Дочка у меня одна… Умирала она… Не очухалась бы до твоего прибытия.

Атаман странно на Триггви смотрит, задумчиво.

— Ты мне лучше скажи, кто дочь твою на ноги поставил. А я, так и быть, забуду о твоём проступке.

— Лекарь! Лекарь пришлый вылечил! — Триггви всё готов рассказать — лишь бы ни дочь, ни его не тронули. А то ж совсем сиротинкой останется. Кому она нужна будет? Загубят девчонку.

— Что за лекарь? Откуда взялся? Звать как? — Голос у атамана суровый, слова выплёвывает — что ядом жалит.

— Не знаю я… Имя спрашивал, да он не сказал. Денег ему предлагал, серебра. Но он только плащ взял. Сказал — зазнобе его понравится…

Атаман аж зубами скрипнул. Триггви и сам не понял, как так получилось, да только атаман в его волосы рукой вцепился, дёрнул вниз — кузнец чуть не свалился. Ну и силища в нём!

— Всё рассказывай!

Триггви задрожал как ребёнок, даром что здоровенный детина. Против атамана ему не выстоять. А этот дак вообще — лютый, жуткий. За дочку страшась, за себя, Триггви быстро затараторил:

— Его Багрянка привела — жинка Вальбьёрга-златаря. Сказала, что знакомец её давний, лекарь знатный, помочь сможет. Ну я и согласился. Он травки какие-то намешал, зелье сварил, доня моя и оклемалась вмиг. Я ему всё что угодно предлагал. Деньги, серебро, оружие, мож, какое. А он только плащ мой попросил. А мне жалко, что ль, доброму человеку? Вот и отдал!

Атаман выпустил Триггви. Глаза его жутко сверкнули, душу на части разрезая.

— Как он выглядел?

Триггви вспомнил спасителя. Уж больно неказист он был. Но даже перед атаманом не хотелось очернять лекаря.

— Человек как человек.

С тихим шелестом, будто змеиное тело скользило по листве, атаман вытащил длинную изогнутую саблю. Триггви успел подивиться красоте клинка и ловкости, с которой атаман достал его из ножен. Но сверкающее лезвие коснулось его шеи, и мысли вмиг трусливо разбежались.

— Говори, как он выглядел. А иначе дочь твоя сиротой останется.

Капли пота потекли по лицу. Или то слёзы были?.. Триггви сглотнул. Ради дочери он и доброго лекаря предать сможет.

— Грузный он… Одутлый. Глаза маленькие… Чем-то на… На жабу похож…

Лезвие исчезло ещё быстрее, чем появилось. Триггви моргнул — а сабля уж в ножнах. Чудно и страшно.

— Дом златаря где?

Тут уж кузнец не выдержал. Головой замотал. Лицо совсем мокрое — понял, что плачет.

— Не тронь его… Прошу… Багрянка на сносях… Ей нельзя…

Лютый атаман его уже не слушал. Развернулся, взял коня за уздечку и быстро зашагал по дороге.

* * *

Дом златаря нашёлся без особого труда. Как и в любом городе или хуторе, он расположился неподалёку от кузницы, чтобы мастера могли в случае чего обратиться друг к другу за помощью или нужным инструментом. Сразу было видно, что люди тут живут не бедные.

Лютовид привязал поводья к калитке, а сам уверенно шагнул дальше и громко постучал в дверь. Открыли почти сразу же. На пороге стояла высокая черноволосая пани. Это её красавицей в Пеплицах считают?! Тонкие черты лица были странно заострены, от чего старшая старостина дочка напоминала лисицу. Вся она была угловатой. И даже выпирающий живот не делал её нежнее и мягче.

— Здравствуй, хозяйка. — Лютовид вежливо поклонился и нацепил на лицо маску уставшего путника.

С жадностью глупой рыбёшки Багрянка тут же проглотила наживку.

— И тебе не хворать, странник.

Её маленькие тёмные глазки быстро осмотрели всю его фигуру. Лютовид не сомневался: и дорогой кафтан оценила, и оружие заприметила, и даже на Ветра взглянуть успела.

— Муж занят, но ежель я помочь могу чем-то… — Она игриво опустила ресницы и закусила губу.

— А я к тебе, хозяйка, пришёл, а не к мужу твоему.

Багрянка удивлённо вскинула брови.

— Ты кто таков? И что надобно? — Она сразу же посуровела, взгляд настороженным стал.

— Лютовид я, жених Мельцин. А надобно мне дело одно с тобой обсудить.

Багрянка нахмурилась и взглянула на него так, словно он посмел господарем северокряжским назваться.

— Брехня всё это! Мельцу судья пеплицкий в жёны взять хочет. А тебя в Пеплицах отродясь не было.

Лютовид видел — от одного упоминания о сестре на Багрянку злоба нахлынула.

— А я не из Пеплиц. Ты пусти меня всё же. Надо обсудить, что за знакомства опасные ты водишь.

Лютовид оттеснил её в сторону и прошёл в дом. Пока удивлённая и настороженная Багрянка пыталась понять, что ему известно, Лютовид ступил в просторную кухню. Он выдвинул стул и уселся, вытянув ноги вперёд. Держась рукой за живот, Багрянка последовала за ним и села напротив. Вид у неё был сердитый и недовольный.

— Кто ты такой и что тебе нужно? — Она откинула за спину длинные волосы, не забыв при этом выпятить вперёд грудь.

Лютовид оперся локтями о стол:

— Я же уже сказал: Лютовидом меня звать. Жениться на твоей сестре хочу.

Багрянка криво ухмыльнулась:

— Что ты мне тут рассказываешь? Мельца за Бергруна просватана. Да и он на неё позарился лишь потому, что подходящих по возрасту девиц нет. Ты сестрицу мою хоть видал? Да на неё ни один мужик не взглянет. Тем более такой, как ты… — Её голос стал тише.

Наверное, Багрянка считала, что с помощью лести и томного голоса сможет ему понравиться. Лютовид тяжело вздохнул. Он уже подозревал, кто сотворил насилие, но ему нужно было подтверждение от Багрянки. И чем скорее он его получит, тем быстрее сможет вернуться к Мельце.

— Такой, как я, пани Багрянка, может тебя на виселицу привести за помощь колдуну.

Багрянка испуганно вдохнула и прижала ладонь к животу.

— Что ты такое говоришь?

— Кто дочку Триггви вылечил?

— Я… Я… Не знаю ни о чём.

Лютовид прищурился. Багрянка, как и Черупка — до последнего будет молчать о своих делишках. Если её не разговорить… Помощь пришла неожиданно. Дверь скрипнула, раздались шаркающие шаги, и на пороге появился лысый толстячок. Его щекастое лицо было румяным, как у младенца.

— Багрянка, а что ты меня не встречаешь? — Тут его взгляд наткнулся на Лютовида, и удивление вмиг сменилось страхом. Толстячок сглотнул слюну и легонько вздрогнул.

— Пан атаман? Ч-чем об-бязаны?

Видимо, златарь встречал атаманов, потому так быстро признал в Лютовиде одного из них. Багрянка при этом побледнела и тихонько вскрикнула.

Лютовид встал, поклонился:

— Здравия тебя, Вальбьёрг. Меня Лютовидом звать. Колдуна одного ищу. Он ведьмам пособничает. — Лютовид на несколько мгновений замолчал, чтобы слова его больший эффект произвели. — Жена твоя с ним, оказывается, знакома хорошо.

Златарь тут же бросился к ней. Та застыла на своём месте и не шевелилась.

— Багрянка, ты что? Какой колдун?

Лютовид едва удержал усмешку. Что за люди?! Пришлому незнакомцу поверил, беременную жену уже подозревает. Впрочем, для ворожейника всё складывается как нельзя лучше.

— Да, вот такие дела. — Лютовид покачал головой, наблюдая за суетливым мужичком и его окаменевшей женой. — Придётся вас в Каменн забрать, чтобы всё выяснить.

Багрянка наконец отмерла и замотала головой:

— Зачем в Каменн? Нам не нужно в Каменн! Нельзя…

— Ну а как же? Там выяснять всё будем. — Лютовид прикинулся добрым простачком. — Мне бы этого никак не хотелось. Вы ж знаете… Ни хозяйку молодую, ни дитя вашего не пожалеют… — Он притворно тяжело вздохнул и опустил глаза.

Златарь прыгал вокруг жены, тряся её за плечи и дёргая одежду.

— Как же так, Багрянка?!

Он что-то бормотал, суетился. Пани не выдержала и хлопнула ладонью по столу:

— Замолкни!

Толстячок удивлённо подпрыгнул и захлопнул рот. Багрянка повернулась к Лютовиду:

— Что знать хочешь?

— Я уже сказал что: кого к кузнецу водила?

Багрянка сощурилась, брови насупила. От этого лицо у неё злым и уродливым стало.

— Аптекаря пеплицкого — Граса.

Лютовид сжал челюсти. И эта сволочь возле Мельцы находилась всё время, почти каждый день.

— Откуда знала, что он помочь сможет?

— Он напился как-то… Во время праздника… Рассказал мне, что у него мать ведьмой была, обучила его премудростям разным… А потом её убили, а его атаманы на обучение взяли… — Багрянка бросила на Лютовида взгляд, полный ненависти. — Взяли, а потом выгнали. Испытания он там какие-то не прошёл.

Лютовид сжал эфес сабли.

— Дальше что?

— Я… Я понести никак не могла. Упросила его зелье приготовить. Пригрозила, что, если не поможет, я всем расскажу, что он с ведьмой в родстве. Он помог… А потом у Триггви с дочерью беда приключилась. Я помочь хотела… — Багрянка оскалила зубы, по щекам потекли слёзы. — Помочь!

Лютовида эти слёзы не могли сбить с толку. Он знал: было что-то ещё.

— Что ещё он тебе тогда сказал?

Багрянка вскинула голову.

— Что невеста ему твоя люба, да не хочет себя женитьбой на дурной крови марать! — Багрянка выплюнула это признание и захохотала: — Слышишь, атаман? А ты замараться не боишься?

Лютовид уже не слушал. Пусть златарь разбирается со своей женой. А ему нужно в Пеплицы. К Мельце.

Он выбежал из дома, отвязал Ветра и вскочил в седло. Злость завладела разумом и телом. И теперь его терзала жажда разрезать эту мразь на куски. Выжечь каждый орган в теле аптекаря, излечить, а потом повторить пытку снова. И так до тех пор, пока ублюдок не сойдёт с ума от боли, покрывшись кровавым потом. Безжалостно подгоняемый Ветер нёсся вперёд, преодолевая милю за милей, обгоняя своего воздушного собрата. Но Лютовиду всё равно казалось, что это недостаточно быстро. Сердце сжалось от дурного предчувствия. Беда… Она разлилась в воздухе. От её запаха, горького и едкого, слезилось в глазах, а в животе свивался склизкий клубок змей. Словно смеясь над ним, зарядил дождь. Началась настоящая буря. Холодные вихри рвали одежду, бросая в лицо пригоршни воды. Дороги размыло. Они превратились в вязкое скользкое болото. День и ночь смешались, накрыв всё вокруг бесконечным сумраком. Лютовид едва понимал, когда наступало новое утро.

Он почти не спал, перестал есть и лишь сильнее погонял Ветра.

* * *

Разразившаяся буря словно пыталась помешать ему добраться до Пеплиц. Вместо земли противно чавкала под ногами вязкая жижа. Пришлось спешиться и идти, по щиколотку проваливаясь в грязь. Ледяной сивер³ сносил всё на своём пути. Поваленные деревья и разлившиеся ручьи затрудняли и без того нелёгкую дорогу. Забываясь тревожным сном, Лютовид видел перед собой Мельцу. Она то плакала, то смеялась, а иногда манила его за собой. Сияющие дождевые капли казались её слезами, порывы ветра — её прикосновениями к разгоряченной коже.

Околдовала его дочь старосты, заворожила. Неспокойная одинокая душа его теперь навсегда ей принадлежит. Без Мельцы ему жизни не будет. Лютовид не знал, что с ним происходит. Да и не стремился понять. Ни одной из женщин не удавалось сотворить с его чувствами подобного. Ни одной из каменнецких красавиц он не желал обладать так же сильно, как Мельцей. После одной ночи они становились ненужными. О Мельце же он грезил днями и ночами. Тяга к ней сводила с ума. Лютовиду хотелось узнать всё о ней. Что заставляет Мельцу смеяться, а что грустить. Какие украшения ей нравятся. Какие танцы она любит. О чём мечтает и где хотела бы побывать. Он готов был отказаться от всего, лишь бы подарить ей то, о чём она мечтала. А Мельца бы его отблагодарила… Нежной улыбкой, ласковым прикосновением, объятием. Лютовид всё глубже погружался в пучину одержимости ею. Его неотвратимо затягивало в трясину. И выбраться из неё казалось столь безнадежным, что он начинал опасаться за свой рассудок. Стоило на мгновение закрыть глаза, усталость брала своё, и он оказывался в удивительном мире. В этом мире Мельца каждый день ждала его возвращения домой. Она встречала его, снимая поцелуями усталость. Залечивая влажными касаниями губ его душевные раны. Лютовид представлял, как скользят его ладони по гладкой фарфоровой коже, как оставляет он на ней свои отметины, как громко стонет от его ласк Мельца и умоляет прикоснуться к ней ещё. Как он мучает её ожиданием, пока она не выдерживает и не срывается на крик…

Его грёзы разрушило ехидное уханье филина. Птица словно смеялась над этими фантазиями, наперёд зная, что не дано будет ему дотронуться до Мельцы своими грязными руками.

Болезненно бледный рассвет осветил спящий хутор. Даже издалека были видны жёлтые огоньки в домах у околицы. С огромным трудом Лютовиду удалось выбраться из болота, в которое превратился лес. С неприятным хлюпаньем Ветер переставлял копыта, пытаясь преодолеть грязь, которая когда-то была землёй и пылью. Ругаясь под нос, Лютовид всё сильнее и сильнее ударял коня по бокам, понукая двигаться резвее. Наконец они добрались до окраины.

В доме старосты зловеще горели мутным светом несколько окон. Почему-то всё строение казалось неприветливым и жутким. В воздухе вновь разлился едкий запах беды. Лютовид спешился и бросился в дом — увидеть Мельцу. Сначала он обнимет её и поцелует. Даже если она испугается, если оттолкнёт! Разбудит её и скажет, что вернулся, что узнал, кто это сделал и больше ей нечего бояться.

Дверь отлетела в сторону под его нетерпеливой рукой. Шум голосов на кухне сразу смолк. Потом он узнает, что там обсуждают кмети и почему не спят. Сперва — встреча с Мельцей. Коснуться её… Вдохнуть аромат спелых вишен.

Едва Лютовид дошёл до лестницы, как на пороге кухни появились дружинные. Все. Усталость и спешка не могли ему помешать это заметить. Рой вопросов пронёсся в голове. Почему они здесь все? Почему Гирдир не охраняет Мельцу? Почему остальные не стерегут ведьму? Сурово сведённые брови и мрачные взгляды заставили атамана остановиться. У воев был виноватый и испуганный вид. Внутри всё сковало льдом от дурного предчувствия. Тут же вспомнился сон, когда он сам погубил Мельцу. Лютовид перевёл взгляд на Гирдира. Тот опустил голову и смотрел в пол. Сразу всё стало ясно. Повинно опущенные плечи, как будто уменьшившаяся в размерах могучая фигура. Ярость… Жгучая, горькая. Алым туманом она задурманила разум. Рука потянулась к эфесу. Он сам не заметил, как вытащил саблю, как ринулся на Гирдира и вжал его в стену. С глухим звуком стукнулась голова кметя о твёрдый камень. Длинное изогнутое лезвие коснулось шеи. Потекла кровь.

— Где она? Где?! — Его голос — не голос, рычание. Внутри же всё пылает диким пламенем.

— Прости, атаман… — Тихий шёпот Гирдира хуже всех пыток, которые Лютовиду приходилось когда-либо терпеть.

— Жалкая мразь… Я ведь попросил! Всего лишь раз попросил!

Чьи-то руки впились в плечи, в запястье. Его почти оторвали от кметя и швырнули в сторону. Сальбьёрг и Лейвюр, тяжело дыша, загородили Гирдира и достали оружие.

Первым заговорил ипат:

— Он ни в чём не виноват. Это заполошный… Выпустил ведьму. А наши два дурака не уследили…

Лютовид поднялся на ноги, крепче сжимая саблю. Какая к Чёрту ведьма?! Ему не было дела до этой жалкой неудачницы.

— Где Мельца?!

И снова виноватые взгляды и нахмуренные брови. Он боялся думать. Не позволял себе.

— Где? — От его рёва все вздрогнули и взглянули на ипата.

— Ведьма… Она напала на Мельцу. Аптекарь её защитить пытался, да силы неравны. Ведьма и его… Едва живой остался. Ты бы пошёл — помог ему.

— Что? Что ты сказал?

Лютовид набросился на Сальбьёрга. Он не разбирал, куда наносит удары. Лишь одно желание билось внутри: уничтожить. Как угодно. Вырвать кишки у тех, на чью помощь он так опрометчиво понадеялся. Вырвать и растоптать. Смотреть, как медленно и мучительно они умирают.

— Это он сделал с ней! Он! — Лютовид с Сальбьёргом покатились по полу.

Он подвёл Мельцу. Предал. Оставил одну. Когда ей нужна была его защита, он бросил её здесь… Откинув от себя ипата, Лютовид привалился к стене. Лицо было влажным. От крови ли? Или это слёзы потекли по ещё незажившим ранам?.. Ни воевода, ни Гирдир — никто не виноват. Только он один…

— Где аптекарь? — Он взглянул на перепуганных дружинников, которые молча стояли в стороне. — Где?

Ответил Сальбьёрг. Его лицо было покрыто кровью, и от этого Лютовида вновь заполнил алый туман ярости.

— У себя дома. Он над аптекой живёт. Я провожу.

— Не надо. Я знаю, где это.

Атаман поднялся на ноги, взглянул на кметей. На их лицах читались облегчение и надежда. Глупцы.

Лютовид подобрал саблю и вложил в ножны. Он всё сделает голыми руками.

Снаружи было прохладно. Пахло чем-то гнилым. А перед глазами стояла Мельца. Вот она прячется под крышей кашеварни. А вот рассматривает пищаль. Её голос, её аромат, её сияние… Укус на руке жжёт нестерпимой болью. Такая же боль пульсирует там, где должно биться сердце. Нет. Нет-нет-нет. Этого всё неправда. Как могла она уйти и оставить его одного?! Конечно же она жива! Жива. Она обещала его дождаться. Или нет? Мельца стояла под дождём и смотрела ему вслед. Она думала, что он такой же, как аптекарь, надругавшийся над ней. Совсем рассвело. На улице показались люди. Жалобно скрипнула вывеска аптеки на ветру. Нет, он не такой, как этот выродок. Он хуже.

Боль и ярость отравили его тело, сожгли душу. Хотелось кричать. Плакать как ребёнку. Рыдать. Уничтожать. Убивать. Мучить. Пытать. Жалкая дверь не стала преградой.

Лютовид вытащил аптекаря из кровати. Его лицо пересекал длинный глубокий порез. Повязка закрывала глаз. След от Немого Убийцы атаман узнал сразу. Значит, Мельца воспользовалась кинжалом. Схватив аптекаря за шиворот, Лютовид проволок его по ступеням, упиваясь громкими криками. Вышвырнув выродка на улицу, он вышел следом. Дышать было тяжело. Сердце нехотя стучало в груди. Он всё ещё верил.

— Где она?

Аптекарь встал на четвереньки и попытался отползти.

Лютовид шагнул за ним.

— Где она?

— О чём вы… Пан атаман? Кто?

Испуганное блеяние едва не лишило Лютовида последних крупиц разума. Змей, что поселился внутри вместе с проклятием, исступлённо шептал внутри:"Убей… Убей… Заставь мучиться… Разорви на куски…"

— Где она?

Боль внутри становилась нестерпимой. Не могла Мельца оставить его. Не могла. Так она на него смотрела, так лицо к нему подняла — верил он, что дождётся. Знал. Жива она. Этот выродок её спрятал где-то. Но Лютовид её найдёт. Весь Свет Белый перевернёт, но найдёт. Он шагнул ещё ближе к корчившемуся на земле аптекарю. Огонь, что с рождения жил в нём, пробудился. Последний раз рыкнул:

— Где?

Тайная сила, коей все атаманы наделены, доселе спала. Но мысль, что у него забрали Мельцу, раздула пламя. И теперь оно сжигало его. На кончиках пальцев загорелись оранжевые язычки. Они кололи кожу, как острые иглы. Так было, когда Лютовид прикасался к Мельце. Болезненно и сладко. Он отыщет её. Выпотрошит эту жалкую тварь, что валяется сейчас в грязи, и бросит к ногам Мельцы.

Высыпавший на улицу народ окружил их, боясь подойти ближе. Бряцнул металл. Лютовид отвёл взгляд от аптекаря — собственная дружина взяла его в кольцо, кмети доставали оружие и смотрели на него с ужасом. Лютовид усмехнулся. Идиоты! Они не остановят его. Он найдёт Мельцу. Она не умерла. Враньё всё это. Жива его прекрасная панна. Жива и ждёт его. Подчиняясь атамановой воле, вокруг него и хныкающего выродка непроходимой стеной вспыхнул огонь. Синими и зелёными языками ворожейное пламя взвилось вверх так высоко, что скрыло их от всех взглядов. Жар и холод шёл от пылающей стены. То же происходило и внутри Лютовида. Ледяной панцирь сковывал его горящую огнём душу.

Аптекарь понял, что ему не убежать, и расхохотался. Его громкий издевательский смех ножом резал жилы. Лютовид не выдержал. Он представил, как сгорают все до единого органы этой твари, и в следующую секунду выродок пронзительно заверещал. Повязка, скрывающая глаз, окрасилась алым пятном. Из ушей потекли тонкие тёмные струйки. Только осознание того, что жирной мрази известно, что с Мельцей, помогло Лютовиду остановиться.

Он молча смотрел на распростёртое в грязи тело, ощущая себя тем, кем и был — убийцей. Монстром, получающим удовольствие от мук, которым подвергал аптекаря. Но сдержаться было невозможно. Насильник должен сполна расплатиться за то, что чувствовала Мельца. Ощутить её боль, увеличенную стократ.

Наконец аптекарь открыл рот. Слюна смешалась с кровью и текла по его трясущемуся подбородку.

— Она сама… Нагнулась… Передо мной… И умоляла…

Лютовид представил весь тот ужас, который Мельце пришлось пережить опять. Он сорвался и снова утопил нутро выродка в расплавленном огне. Громкий визг лишь усиливал ту агонию, которая жгла самого атамана. Он остановил пытку, с яростью глядя на то, как кожа аптекаря, покрытая кровавым потом, дымится. В воздухе запахло палёной костью.

— Я… Убил её… — Едва слышный шёпот заставил Лютовида вздрогнуть. — Вскрыл её поганое брюхо… Чтобы… От тебя не понесла… А потом… Утопил… Она звала… Тебя… Атаман…

"Убей… Сожги… Вырви глотку… Он должен мучиться… Должен харкать кровью… Убивай медленно…"Сине-зелёное пламя вспыхнуло на визжащем скоте, объяло его обрюзглую тушу. Ледяное и горячее одновременно, оно доставляло боль, способную свести с ума. Лютовид знал, каково это — гореть в этом же самом пламени. Оно могло убивать часами, неделями. Но не оно уничтожит мразь, что посмела коснуться Мельцы…

Сжав в руке кинжал, Лютовид опустился на колено и прямо через ткань вспорол брюхо ублюдку.

— Узнай, каково было ей…

Аптекарь последний раз вскрикнул. Его тело задёргалось, как отрезанный ящерицын хвост. Но этого было мало… Лютовид желал убить его ещё раз. Ещё… Разорвать на куски… Не хотел он верить словам выродка. Но знал, что это правда. Из брюха выбралась серая жирная лягушка. Она шлёпнулась в грязь и забарахтала лапками. Вот, где колдун прятал её — в своём собственном теле, чтобы Мельца никогда не смогла произнести его имени. Лютовид наступил на лягушку. Раздался хлюпающий звук, захрустели кости. И всё равно слишком поздно… На этот раз он точно знал — это слёзы текут по лицу.

Всё остальное он помнил смутно. Столбы смаги⁴вокруг него вдруг начали замерзать. Сжав челюсти, Сальбьёрг, этот ублюдок, заколдовывал пламя, обращая его в лёд, а Гирдир разрубал холодную стену. Лютовид взглянул на свои ладони — их охватили мерцающие синим языки пламени. Кожа раскалилась. Он вырвет сердце у жалкого предателя. Прожжёт дыру в груди и вырвет. Кто-то сшиб его с ног. Хотовит прижал к земле, а Ягин взял на прицел. Лютовид дёрнулся, потянулся к оружию, но Вигарт с Лейвюром его опередили. И всё же ему удалось извернуться и вытащить кинжал. Лезвие коснулось горла Хотовита. Медленно оно начало раскаляться от жара его руки. Металл прилип к коже, появились красные волдыри. Хотовит зашипел от боли и отскочил.

— Довольно! — Сальбьёрг вынул меч и прижал к атамановой груди.

— Не тебе, королевский ублюдок, мне приказывать.

Лютовид обхватил ладонью лезвие и сжал. С каким удовольствием он сейчас впился бы в холодные равнодушные глаза ипата. От жара рук остриё начало плавиться. Уничтожить их всех… Жажда убивать и мучить начала сводить с ума. Прожигая кафтан, закапал расплавленный металл. И вновь, с болью, пришло осознание — лишь он во всём виноват. Не нужно было оставлять Мельцу одну. Он должен был взять её с собой. Он вообще должен был увезти её отсюда! Заставить забыть об этом месте. Лютовид убрал руки от остатков меча и встал. Дружинные глядели на него с опаской, ожидая нового нападения. Местные — с ужасом. Многие упали на колени и молились Созидателю. О ком они молятся? Об аптекаре? О Мельце? Или о самих себе, чтобы не стать следующими? Внутри вновь заворочалось пламя. Лютовид хотел сжечь этот хутор, уничтожить. Чтобы даже кучка пепла не напоминала о нём. Стереть из памяти всё, что здесь произошло.

— Что… Что это?

Запыхавшийся староста стоял подле кметей и трясущимися пальцами указывал на останки того, кто когда-то звался Грасом. На почерневшем, будто от сажи, лице застыла гримаса агонии. Грузное тело скрючилось и покрылось коркой вулканического пепла. Лишь нутро зияло чем-то красным и белым.

— Он надругался над твоей дочерью.

Лютовид переступил через труп насильника. Единственное, о чём он жалел — что убил эту мразь так быстро. Ничего… Он найдёт его душу, и тогда аптекаря будут ждать не пляски в Мёртвом царстве, а вечные муки.

* * *

Тишина в доме старосты разрывала уши. Ещё чуть-чуть, и перепонки лопнут, потечёт кровь. Тихий шёпот выводил из себя.

— Хотовит с Вигартом будут наказаны… За то, что упустили ведьму…

— Антипа заберём в Каменн… Судить за пособничество ворожейке…

Какое ему дело до Хотовита, Вигарта и Антипа? Какое ему дело до всех них? Лютовид оставил дружинных и поднялся в спальню к Мельце. В крошечной комнатке было холодно, словно в могильнике. На столе стояла простая маленькая шкатулка. Постель убрана. Пусто и одиноко. Лютовид подошёл к шкафу и распахнул дверцы. На полке аккуратно сложенными лежали три старых платья. Он взял одно. Грубая ткань упала блеклым полотном. Он поднёс материю к лицу и вдохнул нежный вишнёвый аромат. Нутро тут же заполнил пьяный дурман. Лютовид покачнулся, добрёл до узкой кровати и лёг, прижимая к себе платье. Пряный туман клубился в голове, погружая в грёзы, которым не суждено никогда сбыться. Он представлял, как Мельца улыбается ему, смеётся. Как ласково проводит прохладными ладонями по его щекам и нежно целует. Как она подставляет лицо дождю и, закрыв глаза, думает о чём-то ему неведомом. И как он пытается узнать, о ком же её грёзы…

Лютовид распахнул глаза и резко сел. Он не отпустит её просто так. Даже если Мельца ушла в Мёртвое царство, он заберёт её оттуда. Вернёт себе. Спрячет ото всех. Есть ведь способы. Ему ли, осеннему атаману, не знать?! Грубое полотно ласкало ладони. А в душе теплилась надежда. Да нет же — уверенность! Он вернёт Мельцу.

Примечания

1

Внеже — который.

2

Рясны — украшения-подвески. Крепятся с двух сторон к женскому головному убору или ленте-очелью.

3

Сивер — холодный северный ветер.

4

смага — огонь, полымя.