Пока летит апельсин

Матвей Мазуренко, 2020

Прибывшие на Землю для ее уничтожения инопланетяне, называющие себя аффалинами, меняют свои намерения, обнаружив на планете большое количество нравственных ценностей, которые являются топливом для их цивилизации. Постройке завода по их переработке пытается помешать враждующая с ними другая могущественная цивилизация инопланетян, послав на Землю моральную бомбу. Похищенная пришельцами группа землян вынуждена спасать Землю от уничтожения, доказывая истинность своих моральных ценностей. Не все моральные ценности, как выясняется, оказываются истинными. Однако среди них все же находится одна великая ценность, которая и спасает Землю.

Глава шестая

Игнат и Планида

Игнат возвращался с покоса последним и устало думал свою невеселую думу. Все, что ему было нужно, о чем он так мечтал и сильно хотел — это заиметь собственный надел земли. Он слыхал, что даже у них, в Тульской губернии, мужики земли аж тридцать десятин покупают у графа в рассрочку, и надобно только на первый взнос накопить; и будто другой граф вообще крестьянам своим вольную дать хочет. Однако, несмотря на все его трудолюбие, излишек заработать никак не выходило, хотя трудился он без устали, не покладая рук. За клочок земли готов он был пожертвовать чем угодно, но все было без толку.

Так же устало за ним брела, еле переставляя ноги, с громким чавканьем вытягивая копыта из черной жирной грязи, старая караковая гривастая кобыла Планида, которую он ласково называл Планидушка.

В воздухе было сыро. После обеда зарядил дождь, и едва подвысохшая за вчерашний день дорога вновь размокла. Трава-мурава, в сухую погоду цепко держащая своими трескучими корнями серую землю по краю дороги, от дождевой воды раскисла, и Планида, как ни пыталась ставить ноги на твердое, через раз съезжала бурым копытом назад в глубокую грязь, срезав очередной кривой слой верхнего слоя травы с блестящим пластом земли, оставляя позади себя черные запятые, которые быстро наполнялись мутной белесой дождевою водой. Вода эта блестела и на дороге впереди, словно мокрые стальные рельсы в прорезанной в такую же мокрую погоду острыми тележными колесами колее.

Кажется, из-за этой висящей в воздухе влаги сумерки приближались еще быстрее. С утра, однако, казалось, что распогодилось, прохладная утренняя зарница ненадолго пересилила, разогнала над горизонтом висевшие с ночи рыхлые тучи, и на чистом умытом розовом небе показалось молодое солнце.

Увидев это спозаранку, выскочивший из избы по утренней нужде, Игнат быстро засобирался на покос. Тихо, чтобы не разбудить сопящих, спящих вповалку на еще не остывшей за ночь печи детей, чьи чумазые пятки торчали из-под старой ватной тряпицы, он надел холщовую рубаху, туго подпоясался кушаком. Аккуратно намотал лапти, плотно перевязал бечевой по щиколотке, чтобы не слетели, не порвались от острой осоки на покосе. Завернул в полотенце краюху хлеба, что вчера испекла в печи крепко храпящая сейчас бабка, звонкую круглую луковицу и черную сморщенную пареную репу, засунул все это за кушак, напялил белый выцветший картуз от солнца и, тихо скрипнув дверными петлями, вышел на двор. Казалось, день должен был задаться покосным. Капли росы, а быть может, ночного дождя обсыхали и собирались на траве в крупный бисер, готовясь к обеду исчезнуть совсем под зенитным солнцем.

От черного мокрого крупа Планиды, еще спящей на четырех крепко упертых в земной шар ногах, курился вверх легкий пар. От скрипа дверной петли первым проснулось ее правое, рассеченное вверху у острия ухо — оно дернулось и прижалось к голове; потом шевельнулась куцая репица, хлестнув по пузатому отвисшему боку жидкой метелкой хвоста, словно отгоняя цепко впившегося водопойного бзыка; затем ожило все спящее тело, напоминающее провисший на четырех жердях тяжелый мешок в гамаке. Брюхо подтянулось, Планида глубоко вздохнула, прощаясь со сном, выдохнула, затарахтев по желтым длинным зубам отвисшими губами, и открыла невидящие спросонья глаза, непонимающе уставившись на Игната и этот бессмысленный со сладкого сочного сна мокрый неуютный мир.

«Пойдешь на покос со мной сегодня, травяной мешок», — ласково, по-хозяйски потрепал ее по длинной щеке под коричневым крупным глазом Игнат и накинул уздечку. Сам взял отбитую еще вчера литовку, поправил ее пару раз камнем, сметя тонкое кружево влажной ржавчины, появившееся за ночь на стальной косе. Заря разгоралась быстро. Кажется, в избе проснулся кто-то из малых. Чтоб не тратить время на лишние разговоры, Игнат перекинул через плечо литовку, другой рукой потянул за повод кобылу, тронул ее с ночного места и скорее пошагал за ограду. За крайним деревенским гумном, где возвышалась кривая рига, они свернули направо, держа дорогу на березовый лесок. Там, на другом его конце, за болотцем и был Игнатов покос. Но покосить удалось немного, к обеду, когда солнце забралось повыше от теплой земли, небо вновь затянулось тучами, и дождь сначала стал накрапывать, а потом сразу, без предупреждения полил. Трава опять легла, махать стало тяжело, а главное — без пользы, все равно сгниют, сопреют мокрые валки. И так который день подряд! Но Игнат остервенело махал и махал широкими дугами. Пока не наткнулся на толстый куст боярышника. Налетев на него, коса жалобно дзынькнула и застряла в колючих стеблях. Планида стояла стреноженная передними ногами, прячась от дождя под большой березой, уже начинающей протекать крупными каплями, и укоризненно смотрела на Игната, дескать, хватит уже и меня мучить, и себя, и траву эту вкусную срезать понапрасну.

Игнат остановился, сел под березу, облокотившись натруженной спиною о корявый ствол, и горестно обхватил голову. Так ведь можно и совсем без сена на зиму остаться, чем скот зимой кормить тогда? А если скотина падет, то и сам по миру пойдешь. Кажется, тот же вопрос стоял в глазах мудрой Планиды. Вот ежели бы, как некоторые, нанять косцов, дак платить им нечем. В самом начале июля приходят на заработки косцы из Рязани, дальние. Веселою бригадой в несколько человек, вольные, нанимаются на работу. За несколько дней, быстро, с песнями, свободно, не отвлекаясь на семейную жизнь, подряжаются, косят участки и идут дальше. Живут там же, на покосах, жгут по вечерам костры, многоголосно поют грустные тягучие красивые песни, ночуют в наскоро собранных шалашах. Встают спозаранку, с первой росой, и с заходом солнца ложатся вповалку спать, постелив слой скошенной мягкой ароматной травы. Потому успевают много.

Но платить им у Игната денег нет, потому что хозяйство маленькое, а маленькое оно, потому что кормить его нечем. Вот и выходит замкнутый круг. Вот ежели бы земли побольше было и получше, а не эта, что у Игната, в перелеске меж берез! В волости, куда на базар ездил прошлой осенью Игнат, в кабаке он слушал рассказ дикого башкира о том, что на востоке, за Волгой много земли хорошей, ковыльной, а главное — дешевой. Вот бы туда поехать Игнату! Башкир был веселый, лоснящийся и блестящий с круглым, как каравай, сальным лицом. Он совсем плохо говорил по-русски и, смешно переворачивая слова, рассказывал о чудных тамошних порядках и бесконечных немереных ковыльных просторах.

Рядом с ним соседствовал за грязным кабацким столом крепкий седой дед с большой окладистой бородой лопатой. Он неторопливо хлебал из крынки кислые щи, склонив над ними голову и аккуратно прикрывая рукой бороду, и, как показалось Игнату, сосредоточенно слушал побасенки толстого башкира, хотя виду не подавал.

«Вот, допустим, куплю я землю, ну как же землю вы там отмеряете, ежели землемеров и межей нет?» — поинтересовался Игнат. «А это совсем просто, днями!» — непонятно ответил башкир. «Это как же?» — неожиданно подал голос бородатый дед, оторвавшись от тарелки. «А сколько за день обойдешь, вот вся земля и будет твоя! Только успеть надо вернуться к заходу солнца в то же место». — «А если не успеешь вернуться?» — «А если не успеешь, то и деньги не возвращаются!» — захохотал веселый башкир и продолжал свои чудные рассказы.

Вспомнил еще Игнат, что, когда вышел он во двор проверить кобылу, дед тот вышел за ним и долго рассматривал Планиду. В конце концов поинтересовался, почему ее так зовут. «Дак, когда появилась она на свет, на крупе по верху проплешь желтая была, потому назвали Желудьба, а потом заросла, ну бабка и говорит — значит, планида. Другой раз пришел сельский староста с помощником скотину переписывать, спросил как кобылу зовут. Бабка в ответ что-то про планиду шепелявит. Так ее и записали, и стали Планидой кликать», — отвечал дотошному деду Игнат.

Вот с тех пор, со встречи с башкиром и поселилась думка в голове у него уехать за Волгу, на вольные земли. И много раз представлял Игнат, как бежит он целый день, чтобы успеть как можно больше земли за день отхватить. «А много ли земли надо крестьянину?» — вспомнил Игнат еще один вопрос того деда на дворе. «Да хоть сколько бы, а три аршина завсегда найдется», — невесело пошутил он тогда в ответ.

«Что за дед тогда чудной был?» — подумал лишь теперь Игнат и вспомнил, что потом вокруг того деда внезапно народ насобирался, словно нашли его потерянного, и почему-то графом величали, Львом Николаевичем.

Вот и сейчас, возвращаясь с покоса, не солоно хлебавши, опять предался он мечтам, как бежит по ковыльной сухой земле, и каждый шаг его превращает эту чужую землицу в свою, родимую. Планида плелась за ним и тоже думала о том, какая бывает вкусная трава у реки. Можно встать на такой лужайке и есть ее без перерыва часа три, а то и четыре. Иногда по дороге попадались высокие сочные травины. Она пыталась их хватануть, но Игнат одергивал ее за повод, и они проходили дальше. Вот и сейчас она потянулась к сочной метелке тимофеевки, что заприметила впереди, уже растопырила губы, предвкушая сладкую метелку во рту, но Игнат снова дернул уздечку. Планида промахнулась и моргнула, а открыв глаз, вместо грязной дороги под ногами и мокрой травы по обочине, увидела что-то совершенно непонятное. Темное стойло, много солнц под крышей, скользкий, так что копыта разъезжались, каменный пол, и каких-то людей. Хозяин ее, Игнат, тоже стоял, оторопевши, осматривался и крепко сжимал в кулаке повод. Планида, кажется, в первый раз в жизни порадовалась этой соединяющей ее с хозяином веревке. Хоть какая-то надежность.