Похождения Тома Сойера

Марк Твен, 1876

Какой человек не слышал о Томе Сойере? Вы не слышали? Это маленький, но очень предприимчивый мальчик из деревни Санкт-Питерсберг (штат Миссури), который благодаря своей смекалке и бурной фантазии умудрился побывать героем самых невероятных приключений. В карманах этого мальчугана, как во всамделишном роге изобилия, можно обнаружить очень любопытные вещи. Это и игральные шарики, и дохлая крыса, и маленький, но очень острый перочинный нож, и даже коллекция оплывших огарков свечей. Эти самые огарки помогли ему и его маленькой подруге Бекки Татчер избежать смертельной опасности в запутанном лабиринте мрачных пещер Мак-Дугаля. Из-за своего неуемного любопытства он попадает в головокружительный водоворот событий и вместе со своим неразлучным другом Гекльберри Финном оказывается вовлеченным в поиски таинственного клада.

Глава II

Искушения. — Стратегические уловки. — Простофили попались.

Наступило утро субботы, и весь летний мир был ясен, свеж и полон жизни. В каждом сердце звучала песня, а если сердце было молодо, песня рвалась с губ. У всех лица дышали счастьем, у всех походка сбивалась на танец. Акации стояли в цвету, и благоухание разливалось в воздухе.

Кардиж Гилль, холм, возвышавшийся над деревней, был одет зеленью и находился достаточно далеко, чтобы казаться Волшебной Страной, очаровательной, мирной и заманчивой.

Том появился на тротуаре с ведерком извести и кистью на длинной ручке. Он посмотрел на забор, и природа омрачилась, и глубокая скорбь овладела его душой. Забор в тридцать ярдов длины и десять футов высоты! Жизнь показалась ему пустой шуткой, существование — бременем. Со вздохом обмакнул он кисть в известковый раствор и провел ею по самой верхней планке; повторил эту операцию; еще раз повторил; сравнил ничтожную белую полоску с необъятной ширью некрашеного забора и, обескураженный, уселся на деревянную кадушку. Джим вприпрыжку выбежал из ворот с жестяным ведром, напевая «Девки в Буффало». Носить воду из деревенской водокачки всегда было ненавистной работой в глазах Тома, но теперь она представилась ему в новом свете. Он вспомнил, что у водокачки всегда собиралась компания. Мальчики и девочки — белые, мулаты и негры — вечно толкались там, дожидаясь очереди, отдыхая, обмениваясь разными безделушками, ссорясь, задавая друг другу потасовки, играя. Вспомнил он и то, что хотя водокачка находилась всего в полутораста ярдах, но Джим никогда не возвращался с ведром раньше, чем через час, да и то обыкновенно приходилось посылать за ним. Том сказал:

— Послушай, Джим, я сбегаю за водой, а ты покрась за меня.

Джим покачал головой и ответил:

— Нельзя, господин Том. Старая миссис сказала, чтобы я шел за водой и ни с кем бы не говорил. Она сказала, что господин Том будет просить меня покрасить за него, — так чтобы я шел и делал свое дело, а она будет смотреть, не крашу ли я.

— О, мало ли что она говорила! Она всегда это говорит. Дай-ка ведро, — я мигом слетаю. Она ничего не узнает.

— О, я не смею, господин Том. Старая миссис сказала, что она мне голову оторвет. Правда, оторвет.

— Она! Она никогда никого не бьет, — разве стукнет по голове наперстком, так ведь это никому не страшно. Она только грозит, да ведь от слов не больно, — если только она сама не плачет. Джим, я подарю тебе шарик. Я подарю тебе белый шарик.

Джим начал колебаться.

— Белый шарик, Джим, ведь это чего-нибудь да стоит!

— Еще бы, чудесная штука, я знаю. Но, господин Том, я страх боюсь старой миссис.

Но Джим был человек, и искушение оказалось сильнее его. Он поставил ведро, взял белый шарик. В следующее мгновение он летел по улице с ведром в руках и зудом в затылке, Том усердно мазал забор, а тетка Полли удалялась с места действия с туфлей в руке и торжеством во взоре.

Но энергия Тома быстро иссякла. Он стал думать о забавах, которых ожидал от этого дня, и горесть его удвоилась. Другие мальчики скоро пустятся во всевозможные восхитительные экспедиции, будут издеваться над ним по поводу его работы, — эта мысль жгла его огнем. Он вытащил из карманов свои мирские сокровища и осмотрел их: игральные шарики, осколки, разные безделки; хватит, пожалуй, чтобы обменяться работой, но и думать нечего купить хоть полчаса настоящей свободы. Он снова спрятал в карман свое скудное имущество и отказался от мысли подкупить мальчиков. В эту мрачную и безнадежную минуту его осенило вдохновение. Да, великое, дивное вдохновение, ни более, ни менее. Он взял кисть и спокойно принялся за работу. Вдали показался Бен Роджерс; в деревне не было мальчика, чьи насмешки были бы для него страшнее. Походка у Бена была приплясывающая, подпрыгивающая; это свидетельствовало, что на сердце у него легко и перспективы его лучезарны. Он ел яблоко, а в промежутках издавал протяжный, мелодичный вой, за которым следовало низкое «дин-дон-дон, дин-дон-дон», так как он изображал собой пароход. Подойдя ближе, он замедлил ход, направился на середину улицы, сильно подался вправо, затем грузно повернул, и все это с подобающей важностью и солидностью, так как олицетворял «Большой Миссури» и считал, что сидит на десять футов в воде. В лице его совмещались пароход, капитан и звонок машиниста, так что он воображал себя стоящим в собственной рубке, отдающим приказания и исполняющим их.

— Стоп, сэр! Линг-а-линг-линг. — Пароход приостановился и медленно повернул к тротуару. — Задний ход. Линг-а-линг-линг! — Его руки выпрямились и вытянулись вдоль боков. — Правым бортом назад! Линг-а-линг-линг! Шу-гя… шу… у… шу! — тем временем его правая рука описывала большие круги, так как изображала сорокафутовое колесо. — Левым бортом назад! Линг-а-линг-линг! Шу… ш… шу… шу! — Левая рука стала описывать круги.

— Стоп правый борт! Линг-а-линг-линг! Стоп левый борт! Вперед правым бортом! Стоп! Поворачивай тихонько нос! Линг-а-линг-линг! Шу-у-у! Вытягивай передний канат! Живо, шевелись! Ну, что у вас там со шпрингом? Закидывай канат за сваю! Теперь причаливай! Остановите машину, сэр! Линг-а-линг-линг! — Шт! шт! шт! (Делая промер.)

Том белил себе забор, а на параход ноль внимания. Бен посмотрел на него с минуту, потом сказал:

— Ты-ы!.. Это ты свая, а?

Никакого ответа. Том рассматривал свой последний мазок оком художника, затем слегка провел кистью и снова полюбовался результатом. Бен причалил к нему борт о борт. У Тома слюнки потекли при виде яблока, однако он не отрывался от работы. Бен сказал:

— Эй, старина! Работать заставили?

— А, это ты, Бен! А я и не заметил.

— Я иду купаться. Небось, и тебе бы хотелось, но приходится сначала кончить работу? Так ведь?

Том взглянул на мальчика и сказал:

— Какую работу?

— Да разве это не работа?

Том продолжал белить и ответил небрежно:

— Может быть, да, а может быть и нет. Знаю только, что Тому Сойеру она по нутру.

— О, выдумывай! Ты, пожалуй, будешь уверять, что она тебе нравится?

Кисть продолжала действовать.

— Нравится? А почему бы она мне не нравилась? Не каждый день мальчикам случается белить забор!

Дело представлялось в новом свете. Бен перестал грызть яблоко. Том элегантно водил кистью взад и вперед, отступал немного, чтобы полюбоваться эффектом, прибавлял мазок или два, — снова любовался, а Бен следил за каждым движением все с большим интересом, все с большим увлечением. Вдруг он сказал:

— Послушай, Том, дай мне покрасить немножко.

Том подумал; хотел было согласиться, но передумал:

— Нет, нет, Бен, никак нельзя. Видишь ли, тетка Полли очень дорожит этим забором, — ведь он выходит на улицу, — будь это на задах, тогда другое дело; ни она бы, ни я не беспокоились. А насчет этого забора она очень беспокоится; его нужно выбелить хорошенько, как следует; я так думаю, разве что один мальчик из тысячи, может быть, из двух тысяч, сумеет сделать как надо.

— Ну, разве? О, послушай, дай мне только попробовать, так, чуть-чуть. Я бы дал тебе, будь я на твоем месте, Том.

— Бен, я бы тоже дал, как честный индеец, но тетка Полли… Видишь ли, Джим хотел красить, она не позволила. Сид хотел красить, — не позволила и Сиду. Сам видишь, как я стараюсь. Ну, пущу я тебя, а ты сделаешь что-нибудь не так, и…

— О, пустяки, я постараюсь. Дай только попробовать. Слушай, я тебе дам сердцевину моего яблока.

— Ну хорошо. Да нет, Бен, нельзя, я боюсь…

— Я тебе отдам все яблоко!

Том передал кисть с неохотой на лице, с весельем в сердце. И пока бывший пароход «Большой Миссури» трудился и потел на солнце, удалившийся артист сидел в тени на кадушке, болтал ногами, жевал яблоко и обдумывал планы улавливания других простаков. Недостатка в материале не было; мальчики подходили один за другим: они начинали с насмешки, а кончали тем, что принимались белить. Когда Бен наработался и ушел, Том уступил очередь Билли Фишеру за бумажного змея, вполне исправного; а когда насладился Билли, его сменил Джони Миллер за дохлую крысу и веревочку, на которой ее можно было раскачивать; и так далее, час за часом. Так что к середине дня Том, еще утром неимущий бедняк, буквально утопал в богатстве. У него оказались, кроме тех вещей, которые я назвал, двенадцать шариков, часть органчика, кусок синего бутылочного стекла, в которое можно было смотреть, катушка, ключ, которым нельзя было ничего открыть, кусок мыла, стеклянная пробка от графина, оловянный солдатик, пара головастиков, шесть хлопушек, одноглазый котенок, медная ручка от двери, ошейник для собаки, но без собаки, рукоятка перочинного ножа, четыре апельсиновые корки и старый изломанный оконный переплет. Все время он благодушествовал, сложа руки, в компании, а забор между тем покрылся тройным слоем белил! Если бы известка не вышла, он разорил бы всех мальчиков в деревне.

Том сказал себе самому, что этот мир в конце концов не так уж печален. Он, сам того не зная, открыл великий закон человеческой деятельности, а именно: чтобы заставить взрослого или мальчика желать что-нибудь, нужно сделать это труднодостижимым. Если бы он был великим и мудрым философом, подобно автору этой книги, он понял бы, что работа заключается в том, что человек обязан делать, а развлечение в том, чего он не обязан делать. А это помогло бы ему понять, почему изготовление искусственных цветов или хождение по топчаку, приводящему в действие машину, есть работа, а катание кегельных шаров или восхождение на Монблан — только забава. В Англии есть богатые джентльмены, готовые править четверней дилижанса на расстоянии двадцати-тридцати миль летом, потому что за это нужно заплатить изрядные деньги, но если бы им предложили плату за эту службу, она превратилась бы в работу и они отказались бы от нее.