Из «Записных книжек»

Марк Твен

«Я стал рудокопом в серебряных копях Невады, потом газетным репортером; потом золотоискателем в Калифорнии; потом репортером в Сан-Франциско, потом специальным корреспондентом на Сандвичевых островах, потом разъездным корреспондентом в Европе и на Востоке; потом носителем факела просвещения на лекторских подмостках, – и, наконец, я стал книжным писакой и непоколебимым столпом среди других столпов Новой Англии». Американский писатель и журналист Марк Твен (1835–1910) прожил богатую событиями жизнь, на протяжении которой вел дневники. Путевые заметки, наброски будущих произведений, житейские наблюдения, приправленные неповторимым юмором писателя, представляют интерес не только для литературоведов, но и для широкого круга читателей.

[1866–1867. Поездка морем в Нью-Йорк]

22 декабря. Полночь. — Ровная морская гладь, — нет, не ровная, чуть зыблемая тихим бризом, ветер совсем теплый; отвесно торчащие реи, сияет полная луна, корабль мирно скользит вдоль мексиканского побережья; все спят, только я не сплю. Какая великолепная ночь, как тепло, ласкающий воздух восхитителен.

Никто не доставлял мне в путешествии по морю такого удовольствия, как капитан Нэд Уэйкмен, осанистый, сердечный, веселый, залихватский старый моряк. Он не пьет и не берет в руки карт, бранится, только прикрыв дверь своей капитанской рубки и если нет чужих, но тогда взрывы его фантастического богохульства вселяют в слушателя почтительный восторг. Что до его рассказов… Но вот капитан Уэйкмен собственной персоной; он отдувается и весь в поту, потому что мы идем вдоль южного побережья Мексики и становится жарковато. Вот что он говорит:

— Так, значит, о крысах. Как-то, помню, это было в Гонолулу, мы со стариной Джозефом — он был еврей по национальности, позже разбогател в Сан-Франциско, как Крез — собрались ехать домой пассажирами на новом с иголочки бриге, он шел еще только в третье плавание. Мы уже были на борту, и наши сундуки стояли в трюме. Джозеф решил непременно плыть вместе со мной — даже пропустил из-за этого один рейс, — потому что он был непривычен к морским путешествиям и хотел быть в компании с моряком. Бриг наш покачивался на причальном канате посреди буйков, канат был закреплен на пирсе возле груды дров. И вот с брига лезет преогромнейшая крыса — разрази меня бог, никак не меньше кошки! — мчится по канату и — на берег, а за ней другая, третья, четвертая, и все галопом по канату, одна за одной впритирку, так что и каната под ними не стало видно, форменная процессия на двести ярдов вдоль всего пирса, что твои муравьи. Тут канаки стали хватать поленья дров, обломки лавы и коралла и швырять в крыс, чтобы сбить их в воду. Вы думаете, это подействовало на крыс? Ничуть, ни малейшей чуточки, клянусь спасением души. Они не остановились ни на полсекунды, пока не сошли все до одной на берег с этого новехонького нарядного брига. Тогда я подзываю лодку; канак подходит к бригу и взбирается на борт. Я говорю ему:

— Видишь этот сундук в трюме?

— Вижу.

— А ну тащи его в лодку и — на берег, и чтобы одним духом!

Джозеф, еврей, говорит:

— Что это вы задумали, капитан?

А я отвечаю:

— Что я задумал? Забираю сундук на берег, вот что я задумал.

— Забираете сундук на берег? Господи боже, да зачем?

— Зачем? — говорю я. — Вы заметили этих крыс? Вы видели, что крысы ушли с нашего брига? Он обречен, сэр, он обречен. Никакие молитвы не спасут его. Он не вернется из плаванья, сэр. Больше его никто никогда не увидит.

Джозеф говорит канаку:

— Эй, забирай и мой сундук на берег.

И вот, сэр, бриг ушел из Гонолулу без крыс на борту, и больше ни одна душа его не видела. Мы отплыли на старой посудине, она прогнила до того, что по палубе нужно было ходить на цыпочках, чтобы не провалиться в трюм, а ночью, когда море забушевало, нам с коек было видно, как брусья обшивки гуляют в своих пазах взад-вперед, дюймов этак на одиннадцать, — это было форменное решето, сэр, а корабельные крысы — ростом с борзую и такие же тощие, они отгрызли все пуговицы с наших сюртуков, и их было такое множество, что однажды, когда на нас налетел шквал и они перебежали на штирборт, корабль потерял управление и чуть не пошел ко дну… Так вот, мы доплыли благополучно, а все потому, что на борту имелись крысы, можете мне поверить!

На первом же пароходе на Сан-Хуан-Ривер человек, стоявший у трапа, сказал: «Разрешается сходить на берег только пассажирам первого класса. У вас какой билет?» Это было сказано самым дерзким тоном. Затем он пропустил множество пассажиров третьего класса, не задавая им никаких вопросов. Хорош, должно быть, у меня вид!

На втором пароходе всех пассажиров первого класса пропустили беспрепятственно, а меня снова остановили.

Конец ознакомительного фрагмента.