Последняя из Стэнфилдов

Марк Леви, 2017

Элинор-Ригби, журналистка из Лондона, получает анонимное письмо. В нем говорится, что у ее матери криминальное прошлое. В то же самое время мастер-краснодеревщик из Канады по имени Джордж-Харрисон получает такое же письмо, обвиняющее его мать в тяжком преступлении. Аноним приглашает обоих на встречу в кафе «Сейлорс» в Балтиморе в одно и то же время, однако сам не приходит. Жертвы его коварной игры, познакомившись, обнаруживают на стене кафе фотографию: две подруги на веселой вечеринке. Это их матери, а снимку больше тридцати лет. Что же случилось тогда, в начале 80-х? Герои блуждают в пугающем лабиринте загадок, в центре которого – влиятельное семейство Стэнфилд.

10

Элинор-Ригби

Октябрь 2016 г., Кройдон

Мы немного выждали, чтобы удостовериться, что он не вернется и не застанет нас с поличным. Первым делом мы исключили ванную комнату, сочтя ее крайне сомнительным местом для устройства тайника. Мэгги тщательно осмотрела чулан и не нашла там ни люка, ни тайника под полом. После этого я занялась спальней, а Мэгги — изучением семейного генеалогического древа на кухне.

— Не вздумай мне помогать, ты только будешь мешать! — крикнула я ей.

— Ты тоже как будто не спешишь мне на помощь, — отозвалась моя сестра. — Ты еще не закончила?

Я пришла и села рядом с ней, не скрывая досады:

— Ничего! Я даже простукала стены в поиске пустот — все напрасно.

— Знаешь, почему ты ничего не находишь? Потому что тут ничего нет! Это письмо — сплошная нелепость. Что ж, повеселились, и ладно, предлагаю на этом закругляться.

— Попробуем рассуждать так, как рассуждала мама. Допустим, ты хочешь спрятать нечто драгоценное. Какое место ты выберешь?

— Прятать-то зачем? Почему не использовать это на благо любимой семьи?

— Вдруг это не деньги, а что-то, с чем она не могла ничего сделать? Поди знай, может, в молодости она торговала наркотиками… В семидесятых и восьмидесятых их все употребляли.

— Об этом я и толкую, Элби: ты слишком много смотришь телевизор. Боюсь, ты будешь сильно разочарована: наркоманов и сейчас полным-полно. Смотри, застрянешь в Лондоне — и я, чего доброго, тоже подсяду на наркоту.

— Из нас троих ближе всего к маме был Мишель.

— Полагаю, единственная цель этого безответственного утверждения — вызвать у меня ревность. К чему столько пафоса?

— Это не пафос, а правда. Я просто говорю, что, будь у мамы секрет, которым она не хотела делиться с папой, Мишелю она бы, скорее всего, доверилась.

— Не вздумай выводить его из равновесия своим фантастическим упрямством!

— Никому не позволю мной командовать — ни тебе и никому другому! Пожалуй, самое время его навестить. Ты забыла, что он мой близнец, а не твой?

— Вы хоть и близнецы, но разнояйцевые!

Я пулей вылетела с кухни и из квартиры, но Мэгги настигла меня на лестничной площадке.

На тротуарах пылал ковер из опавших листьев — последствие октябрьского ненастья и разгулявшегося ветра. Мне нравится, как хрустят под ногами прожилки жухлых листьев, нравится запах осени, усиленный дождем. Я села за руль одолженной у коллеги по газете машины, подождала, пока Мэгги захлопнет дверцу, и тронулась с места.

Мы ехали молча, не произнося ни слова, и только раз я нарушила молчание, заметив, что если бы Мэгги совершенно не верила анонимному письму, то не поехала бы со мной, но она отговорилась тем, что вынуждена оберегать ненаглядного братца от безумия, овладевшего сестрой.

Припарковав машину, я решительным шагом устремилась к двери. За кафедрой выдачи из полированного черешневого дерева, уцелевшей с незапамятных времен, никого не было. Сотрудников муниципальной библиотеки, работавших полный день, было всего двое: директор Вера Мортон и наш Мишель. Дважды в неделю приходила уборщица, вытиравшая пыль на книжных полках.

Вера Мортон, узнавшая Мэгги, радостно бросилась ей навстречу. Вера, не такая простая, как казалось на первый взгляд, могла бы быть очаровательной, если бы не старания превратиться в невидимку. Ее лазоревые глаза прятались за круглыми очками с захватанными стеклами, волосы были небрежно стянуты резинкой, а одевалась она в стиле «синий чулок». Водолазка на два размера больше, широкая вельветовая юбка, плоские туфли и носки выглядели довольно неряшливо, как униформа нерадивого солдата.

— У вас все хорошо? — спросила она.

— Превосходно! — заверила я ее.

— Счастлива это слышать! Поначалу я встревожилась: неужели вы принесли недобрую весть? Вы ведь у нас нечастая гостья.

Ну кто изъясняется в наше время в таком стиле, подумала я, но решила оставить свои мысли при себе. Пока Мэгги объясняла, что двум сестрам, прогуливавшимся неподалеку, вдруг взбрело в голову навестить брата, у Веры розовели щеки; при каждом упоминании Мишеля ее румянец становился гуще. Я заподозрила, что под просторной водолазкой Веры Мортон бурлят противоречивые чувства. Не осуждать же ее? Поместите двух рыбок в аквариум, и пусть они плавают там по восемь часов в сутки день за днем, и единственным их развлечением будет еженедельная экскурсия скучающих школьников. Почти наверняка вскоре они разглядят друг в друге все лучшие качества, дарованные человечеству. Но даже не принимая во внимание подобные соображения, я допускала, что Вера вполне способна испытывать к моему брату нежные чувства. Вопрос был в другом: влюблен ли в Веру сам Мишель?

Молодая директриса дряхлого учреждения с радостью проводила нас в читальный зал, где Мишель в одиночестве читал за столом книгу. Вера говорила с нами шепотом, как будто в читальном зале было полно народу. Я сделала вывод, что библиотеки сродни храмам. Не важно, верующий ты или нет, говорить громко тут не принято.

Мишель поднял голову, удивился, увидев своих сестричек, закрыл книгу и, прежде чем подойти к нам, поставил книгу на место.

— Мы были поблизости. И подумали: хорошо бы зайти поцеловать брата, — повторила Мэгги свою версию.

— Как странно, ты же никогда меня не целуешь. Не хочу с тобой спорить. — И он подставил ей щеку.

— Это просто так говорится! — отшатнулась Мэгги. — Может, выпьем где-нибудь чаю? Если тебя, конечно, отпустят.

За Мишеля ответила Вера:

— Разумеется, у нас сегодня не такой уж наплыв читателей. Не беспокойтесь, Мишель, я сама запру библиотеку.

Щеки ее вновь порозовели.

— Мне еще надо расставить несколько книг.

— Уверена, что они приятно проведут ночь на тех столах, где сейчас лежат, — успокоила его Вера, еще сильнее покраснев.

Мишель попрощался с ней, пожав руку, вернее, дернув, как старый велосипедный насос.

— Большое спасибо, — прочувствованно сказал он. — Я отработаю завтра, останусь подольше.

— В этом нет необходимости. Хорошего вам вечера, Мишель, — проговорила она, и ее щеки стали пунцовыми.

Поскольку в этих стенах было принято шептаться, я приникла к уху сестры, чтобы поделиться с ней некоторыми своими наблюдениями. Мэгги закатила глаза и повела Мишеля к машине.

Мы устроились в чайном заведении с завешанной рекламой витриной на первом этаже домика из желтого кирпича, сохранившегося с 70-х годов, — остатка прежней индустриальной застройки. Обслуживание здесь оставляло желать лучшего. Мэгги пришлось наведаться к стойке, чтобы заказать три чашки «эрл грея» и печенье. Честь расплатиться она предоставила мне. Мы устроились в пластмассовых креслах вокруг столика, тоже пластмассового.

— Что-то с папой? — спросил Мишель бесстрастным тоном.

Я поспешила его успокоить. Он отхлебнул чай и уставился на Мэгги:

— Ты выходишь за Фреда?

— С какой стати за нашим невинным желанием повидаться с тобой должна скрываться какая-то драма?

Мишель подумал и нашел этот ответ забавным: об этом свидетельствовало некое подобие улыбки.

— Я нечасто остаюсь в Лондоне надолго, вот и решила повидать тебя и заодно позвала Мэгги, — подхватила я.

— Мама не доверяла тебе никакой тайны? — в лоб спросила его Мэгги.

— Ты задаешь странный вопрос. Я давно не видел маму, ты тоже.

— Я имела в виду — раньше.

— Если бы она и доверила мне какую-то тайну, то я не мог бы тебе ее открыть. Логично, правда?

— Я не прошу тебя рассказывать, что это за тайна, а просто спрашиваю, шла у вас речь о тайне или нет.

— Нет.

— Вот видишь! — бросила Мэгги мне.

— Об одной — нет. Тайн было много, — уточнил Мишель. — Можно взять еще печенье?

Мэгги пододвинула ему блюдце.

— Почему тебе, а не нам? — не унималась она.

— Потому что она знала, что я никому ничего не скажу.

— Даже твоим сестрам?

— Тем более моим сестрам. Когда вы ссоритесь, то способны все вывалить, включая всякие небылицы. У вас много достоинств, но среди них отсутствует умение промолчать, когда вы сердитесь. Логика.

Я положила ладонь на руку Мишеля и посмотрела на него с нежностью:

— Ты ведь знаешь, что нам ее не хватает так же сильно, как тебе.

— Не думаю, что существует инструмент для измерения этой нехватки, поэтому делаю вывод, что ты высказалась в фигуральном смысле.

— Нет, Мишель, это самая что ни на есть реальность, — не согласилась я с ним. — Она была нашей мамой точно так же, как твоей.

— Естественно, это логично.

— Если тебе известно что-то, о чем мы не знаем, то несправедливо держать это при себе, понимаешь? — надавила на него Мэгги.

Мишель взглядом попросил у меня разрешения взять мое печенье, окунул его в чай и откусил два маленьких кусочка.

— Что она тебе сказала? — впилась в него я.

— Ничего.

— А как же тайна?

— Она доверила мне не слова.

— А что?

— Не думаю, что у меня есть право рассказывать об этом вам.

— Мишель, я тоже не считаю, что мама собиралась так быстро и внезапно уйти из жизни. Уверена, ей бы хотелось, чтобы после ее смерти мы узнали о ней всё.

— Возможно, но мне нужно было бы спросить об этом ее саму.

— Такой возможности нет, придется тебе положиться на себя и свое мнение, больше не на кого.

Мишель одним глотком допил свою чашку и поставил ее на блюдце. У него дрожала рука, он покачивал головой и смотрел в никуда. Я погладила его по голове и одной фразой остановила назревавший приступ.

— Ты ничего не должен нам говорить прямо сейчас. Уверена, маме бы хотелось, чтобы ты хорошенько поразмыслил. И я знаю, что именно поэтому она была с тобой откровенна. Хочешь съесть последнее печенье?

— По-моему, это было бы не очень разумно, но почему бы нет, раз мы собрались втроем…

Я решила остаться на месте, Мэгги, отошедшая к стойке за печеньем, оглянулась и замерла. Опомнившись, она поставила перед Мишелем тарелочку и тоже села.

— Не будем больше это обсуждать, — проговорила она тоном миротворца. — Лучше расскажи, как проходят твои рабочие дни.

— Они похожи один на другой.

— Выбери какой-нибудь из них и расскажи.

— Как ты ладишь с директрисой? — предложила тему я.

Мишель поднял глаза:

— Это, наверное, опять в фигуральном смысле?

— Нет, это просто вопрос. Вы понимаете, слышите друг друга? — уточнила я.

— Мы прекрасно друг друга слышим, мы же не глухие. Это наше счастье, потому что в библиотеке принято разговаривать шепотом.

— Да уж, я имела удовольствие в этом убедиться.

— Значит, ты убедилась и в том, что мы слышим и понимаем друг друга.

— По-моему, она высоко тебя ценит. Послушай, Мэгги, хватит так на меня глазеть, — обратилась я к сестре, — тебе необязательно контролировать каждое мое слово, и имею право разговаривать с братом, как я хочу.

— Собираетесь ссориться? — осведомился Мишель.

— Сегодня — нет, — успокоила его Мэгги.

— Что меня в вас поражает, — заговорил Мишель, беря бумажную салфеточку и вытирая краешек губ, — так это то, что ваши речи чаще всего совершенно бессмысленны. И это притом, что когда вы не спорите, то понимаете друг друга лучше, чем большинство тех, за кем я наблюдаю. Отсюда я делаю вывод, что вы тоже не глухие. Надеюсь, я ответил на вопрос, который ты на самом деле хотела мне задать, Элби.

— Я тоже так думаю. Если тебе когда-нибудь понадобится женский совет, знай, я всегда рядом, в твоем распоряжении.

— Нет, Элби, ты не очень часто бываешь рядом, но, в отличие от мамы, время от времени появляешься, и это вселяет надежду.

— Надеюсь, в этот раз я пробуду здесь дольше.

— Пока твой журнал не отправит тебя изучать жирафов в какую-нибудь далекую страну. Почему люди, с которыми ты не знакома, интересуют тебя больше, чем твоя собственная семья?

Кому-то другому я, возможно, сказала бы правду. Мне захотелось отправиться в путешествие по миру, чтобы обрести надежду, которой мне так недоставало в двадцать лет, бежать куда глаза глядят от пугающего ощущения, что моя жизнь спланирована от начала до конца, что она будет такой же, как у моей матери, такой же, как у сестры. Мне необходимо было сбежать от родных, чтобы не перестать их любить. Потому что вопреки всей любви, которую я получала, я задыхалась в лондонском пригороде.

— Меня завораживает человеческое разнообразие, — ответила я. — Я ищу различия между людьми. Понимаешь?

— Нет, это не очень логично. Вот я не такой, как другие, почему тебе не хватило меня, почему понадобилось искать чего-то еще?

— Ты не другой, Мишель, мы с тобой двойняшки, ты — тот человек, с которым я чувствую наибольшую близость.

— Если я вам мешаю, так и скажите, не стесняйтесь, — вмешалась Мэгги.

Мишель долго смотрел на нее, потом перевел взгляд на меня. Глубоко вздохнув, он положил на стол ладони, как будто приготовился избавиться от тяготившей его тайны.

— Думаю, мы с Верой очень хорошо ладим! — выпалил он, задыхаясь.