Зеленград

Марко Рудневич

«Зеленград» – это острый социальный роман про политику в жанре альтернативной реальности. Двадцатипятилетнего Боню, который в свое время успешно отжал у баптистов СТО, сбивает кортеж президента Бориса Зельмана. Волей судьбы простой парень с улицы попадает в новый президентский офис – Зеленград – где начинается его головокружительная карьера. Не все то золото, что блестит, и, понимая это на собственном опыте, хочется, чтобы трудный жребий выпал не тебе, а кому-то еще. Темные времена не за горами, и когда они придут, между страной Рось и Византией окажутся не те, кому по должности положено, а те, кто готов пожертвовать всем ради того, что считают правильным.

Глава 2

Время перемен

Они стояли возле кровати, на которой я распластался, и были совершенно не похожи на юристов. Только глянув на них, я понял, что моя песенка спета. У них тоже были очень приличные костюмы и дорогие туфли, но по мясистым загривкам и острым глазам я безошибочно узнал людей дела. Они пришли не уговаривать меня, а заставить заткнуться раз и навсегда, еще до того, как я открою рот. Превентивные меры, так это называется.

— Ну что, Боня, — пробасил тот, кто был в синем костюме, — зачем ты живых людей за окном подвешиваешь? Зачем сотрудника нашего обидел?

— Никого я не обижал. Ко мне пришли с угрозами, и я дал адекватный ответ на попытку запугать меня, — ответил я как можно спокойнее.

— Смотри-ка, а он смелый пацанчик! — улыбнулся тот, кто был в сером костюме. Улыбка у него была такая, что смеяться абсолютно не хотелось.

В голове у меня прокручивался калейдоскоп возможных вариантов спасения, но мыслей было так много, что ни одну не удавалось додумать до конца. Я не знал, как именно они станут действовать, но в том, что быстро и решительно, не сомневался. Единственное, что внушало некоторый оптимизм — они вступили со мной в разговор. Это только в кино перед тем, как кого-нибудь замочить, ведут душещипательные разговоры. Мочить в их планы не входило, по крайне мере, сейчас, иначе я был бы уже на полпути к асфальту, от которого меня отделяло пять этажей.

— Не думаю, что он такой уж смелый. Мне кажется, трусишки-то уже намочил.

— Ладно, не томи парня!

И они переглянулись, как два добрых деда мороза. Ну все, думаю, пора переходить к заключительной серии фильма «Резня бензопилой на новогоднем утреннике».

— Мы все про тебя знаем, Бонечка, можешь не отпираться, — сказал синий, сделав шаг и вплотную приблизившись к моей кровати. Мне захотелось стать одним целым с продавленным матрацем, а уж отпираться и в голову не приходило.

— Мы знаем, как вы с пацанами отжали у баптистов СТО, — подтвердил серый, — и про другие твои дела знаем.

Ну вот, приплыли. Какой там утренник, семь лет колонии мне светит, не иначе. Что ж, тоже очень убедительный довод.

— Но чтобы не калечить жизнь такому перспективному парню, и не сажать просто так…

Тут синий сделал паузу, за время которой у меня волосы на руках встали дыбом. Десять лет колонии мне светит, не меньше.

–… чтобы не сажать тебя и твоих друзей, заметь, мы решили сделать одно интересное предложение.

— Какое? — еле выдавил я.

— Пойдешь к нам в охрану.

— В охрану?

Я, признаться, ожидал чего угодно, только не этого.

— Да, охранником у нас будешь, — и синий вдруг по-отечески потрепал меня по волосам, — чего испугался, дурашка? Радоваться надо, тебе повезло. Несказанно повезло, мать твою так! Кем ты был до сих пор? Кутенком неразумным на шаг от колонии. А так в столице жить будешь, человека из тебя сделаем, не все же мелочь по карманам тырить… И деньги хорошие получать будешь.

— Да мне вроде и здесь неплохо.

— Ты не вякай, с нами такие шутки не прокатывают. Решение по тебе уже принято, так что выписывайся из больнички и пакуй пажитки. У нас с этим строго.

— У вас это где?

— В администрации президента, — солидно ответил серый.

Это был какой-то театр абсурда. Они, безусловно, меня разыгрывали, но для чего им это было нужно, я, хоть убей, понять не мог. Правда, что-то в их взглядах наводило на мысль о том, что чувство юмора этим людям не доступно.

— А зачем я вам в администрации президента?

Я так растерялся, что задал наиглупейший в данной ситуации вопрос. Они еще больше посерьезнели.

— Людей сейчас не хватает, — коротко вздохнув, ответил синий, — с людьми у нас туго. Сам видишь, новая команда пришла, а людей нет. Вот тебе телефон, как будешь готов, звони.

— Подождите! — воскликнул я. — Подождите, а разве для такой работы не требуется спецподготовка? Ну там, навыки, знания… У меня же всего этого нет! Из образования только школа и техникум.

— Какой техникум?

— Пищевой.

Они переглянулись.

— Подойдет.

— Вы уверены? — не отставал я. Никак не укладывалось в голове, что для работы в администрации президента достаточно пищевого техникума.

— До чего ты въедливый, дурашка, — начал терять терпение синий, — сказали тебе, подойдет техникум, значит, подойдет. Сейчас не до того. Людей не хватает, как будто не понимаешь… Если не завалишь тесты, возьмут и с техникумом. Короче, позвонишь, когда оклемаешься.

Он положил визитку на тумбочку.

— И больше не выкидывай никого из окна, — посоветовал на прощанье серый.

Только они закрыли за собой дверь, как она распахнулась снова. Я подпрыгнул на кровати, как ужаленный. Решил, что они вернулись. Наверное, я ошибся, и чувство юмора у этих господ все-таки имеется, только своеобразное. Они так прикалываются, чтобы работа скучной не казалась, но шутки кончились, и пришло время выбрасывать меня из окна или дырявить башку из глока с глушителем.

Но это оказались всего лишь Валик и Мамонт. Они ворвались так, что чуть не расколотили о стену дверь, а за их спинами маячили Лысый и Муха, похожие на провинившихся школьников.

— Что случилось? Кто эти два шкафа, чего они от тебя хотели?

Я как мог, успокоил ребят, и попросил их сгонять присмотреть за СТО. У Лысого и Мухи как гора с плеч упала, и они ушли выполнять поручение уже не такие напряженные. И тогда я пересказал Валику и Мамонту весь разговор с теми типами. По ходу рассказа меня не отпускало чувство, что нам всем подфартило. Мои друзья уехали в нужный момент. Суровые джентльмены-неюристы просто отодвинули Лысого и Муху в сторонку, а что было бы, если бы на их пути встал Валик, которого так просто в сторонку не отодвинешь? А с ним еще бешеный Мамонт, которому ярость заливает глаза, и дело кончается выкидухой по любому… У меня аж мурашки побежали по спине, когда я представил, что могло случиться.

Я закончил рассказ, а они тупо глазели на меня, не говоря ни слова. Потом Валик почесал сломанный в двух местах нос и сказал:

— И что ты думаешь делать?

— Я думаю согласиться.

Они снова безмолвно уставились на меня. Мамонт взял с тумбочки визитку, повертел ее в руках.

— Тут только имя и телефон, про администрацию президента ни слова, — сказал он.

— Бонь, это точно какая-то подстава, — резюмировал Валик.

— Не думаю.

— Подстава, я тебе говорю! На кой туда ехать? Давай заляжем на дно, переждем. Ну, если придут снова, отобьемся как-нибудь, не впервой…

— Да не переживай ты, Валик! Я съезжу, посмотрю, что там и как, и на месте разберусь.

— А как же мы? Как же СТО?

На этот вопрос я не мог дать ответа. Они смотрели на меня так, как будто я их предал. Да у меня самого душа была не на месте, решение было неоднозначное, но я почему-то точно знал, что ехать надо. С самого начала во мне жила уверенность, что рано или поздно судьба постучится ко мне в двери. Эта уверенность существовала отдельно от остального меня, жила сама по себе, как упрямый подснежник на морозе. Я не знаю, откуда ей было взяться, ведь моя предыдущая жизнь не предвещала ничего необычного. Детство я провел с мамкой на ее рядовую зарплату, в захолустном городке, на районе Д, имеющем нехорошую репутацию. Но я всегда знал, что когда-нибудь оно случится, и я точно буду знать, что мне делать. Я буду готов.

Через шесть дней сняли последние швы, и я выписался из больницы. Провожали меня всем отделением травматологии, а Надежда Паллна даже всплакнула в платочек. Я забросил вещи домой, под душем соскреб с себя больничную грязь и поехал на СТО.

Первое, что я увидел на нашем дворе, был черный Mercedes-Benz G500, среди народа больше известный как гелендваген. Валик и Мамонт стояли возле него, лаская взглядами сверкающие бока, как будто это была не машина, а полуголая королева красоты.

— Как он тебе? Что скажешь? — Валик повернул ко мне счастливое лицо.

— А что с ним надо делать? Чье это чудо?

— Он наш, Бонь, он наш! — воскликнул Мамонт, так и приплясывая вокруг гелендвагена.

— В смысле наш? — не понял я.

— Наша тачка — твоя, моя и Валика.

Я чуть не упал от удивления. Всегда знал, что у моих друзей не все в порядке с головой, но не настолько же!

— То есть ты хочешь сказать, что вы ухнули на эту срань двадцать штук баксов из наших денег, не посоветовавшись со мной?! Да вы в своем уме?

— Не кипишуй, Бонь, — попытался успокоить меня Мамонт, — что ты сразу ругаться! Во-первых, не двадцать, а во-вторых, ни то, чтобы ухнули, а просто так получилось. Подвернулся удачный случай, вот мы с Валиком и решили. Подумали, ты одобришь.

— Они подумали! Да вы идиоты! Это ж реликвия, несмотря на то, что блестит. Какой это год? Девяносто восьмой?

— Обижаешь! Это девяносто девятый, — вступился Валик. — Ничего ты не понимаешь, Бонь. Такая вещь не каждый день попадается. Это же статус! Это классика.

— Ну придурки, и не посоветовались…

Я обошел наш новый гелик кругом, заглянул в салон. Сел на заднее сиденье и почувствовал несравнимый дух крутых пацанов, в течение двадцати лет разъезжавших на нем. По большому счету, Валик был прав. Этот гелик — статусная классика. Он был совершенен и прекрасен, как утренняя заря. И еще он принадлежал нам.

По случаю возвращения из больницы мои друзья закатили грандиозную пьянку. Вечером на наше СТО набился почти весь район Д. Подкатили самые лучшие, самые веселые девчонки. Мамонт притащил откуда-то ящик водки. Изрядно приняв на грудь, он по десятому кругу рассказывал историю заполучения гелика. Челочка растрепалась, жилетка расстегнулась — Мамонт был в ударе. Он приседал на тонких ногах, как на пружинках, поигрывая выкидухой, и через слово повторял: «Валик ломался, как баба, а я ему говорю, давай, Валик, давай…». Я, конечно, понимал, что как баба Валик ломаться не мог по определению, но не тормозил Мамонта, потому что история на глазах превращалась в легенду. Все ржали, как сумасшедшие. Потом пустили сигаретку по кругу, и начали травить бесконечные байки из жизни нашего городка, понятной и близкой всем нам. Смеялись так, что стены СТО ходили ходуном. Под конец устроили дикие пляски, и к утру на ногах не осталось никого. Мне тоже было весело, и я вроде как был вместе со всеми, но что-то во мне неумолимо изменилось. Олька и Настя весь вечер не могли понять, что со мной такое, и в итоге обиделись не на шутку.

На продавленном диване и в салонах подопечных машин еще обнимались запоздавшие парочки, когда я вышел на улицу покурить. Голова уже не болела, несмотря на пренебрежение к рекомендациям небритого доктора. Воздух звенел от предчувствия лета. Через луг, который начинался сразу за заправкой на другой стороне шоссе, разрасталась нежно-розовая полоса майского рассвета. Небо над Смелой было такое чистое и нетронутое, что казалось, в этом городе, да и на всей земле не может происходить ничего плохого.

Сзади подошел Валик. Он постоял рядом со мной, глубоко затягиваясь, потом выбросил бычок в мусорный бак, и спросил:

— Ты уверен, что хочешь ехать?

— Я — да.

— Лучше подумай, мало ли, чего там…

— Что ты переживаешь? Может быть, через день вернусь.

— А если это все же подстава?

— На этот случай у меня есть ты. И вот еще он.

Я кивнул в сторону распахнутых ворот, где в недрах СТО дрых Мамонт. Массивная блондинка с Загребли надежно держала его в своих объятьях.

— Не факт, что мне будет интересно вытаскивать тебя из какой-нибудь жопы, — фыркнул Валик, — и ему, кстати, тоже. Ты же кидаешь нас, как последних лохов.

— Да не кидаю я вас, — улыбнулся я, крепко обнимая его за плечи, — вы же мои братья! Вы все, что у меня есть, как я могу вас кинуть?

Он посмотрел на меня так, как умел смотреть один Валик, сбросил руку и ушел в здание.

Днем я позвонил по телефону, указанному на визитке. Там мне сухо сообщили, что в курсе проблемы и ждут меня в понедельник по такому-то адресу.

Три последующих дня до моего отъезда мы гоняли по Смеле на нашем новом гелике. Это было какое-то сплошное «Однажды в Америке», «Однажды в Голливуде» и однажды черт знает где, но только гораздо лучше, потому что происходило с нами, здесь и сейчас. Наверное, все дело в том, что начался май, и я чудом избежал смерти под колесами президентского кортежа. Мы пили бесконечный кофе в кофейнях баптистов, переезжая с места на место, встречались с пацанами, встречались с девчонками, разговаривали за жизнь, и даже ели мороженное у фонтана, как когда-то в детстве. Зачем-то отфутболили два жирных заказа, почти не работали и совсем не расставались. Две ночи провели втроем на СТО. Мамка переживала, предчувствуя недоброе, но она всегда за меня переживала. Ей я пока что сказал, что еду в столицу за запчастями и задержусь на несколько дней.

Я понимал пацанов. Покупка этого гелика была наивной, и, если честно, очень трогательной попыткой меня удержать. Но в глубине души они знали, особенно Валик, что удержать меня нельзя.

Предчувствие перемен звало меня в путь, и в 6.10 утра в понедельник я закинул рюкзак в багажник маршрутки и покатил по направлению к столице навстречу судьбе, стремаясь и все еще недоумевая, зачем я это делаю.