Господин 2

Мари Князева, 2020

"Я не видела, как он вошел в храм. Я поцеловала чашу, а когда подняла глаза, Он уже стоял там. Мой ночной кошмар. Мой тюремщик и мой спаситель. Моя надежда и разочарование. Мое счастье и моя погибель. Мой Хозяин. Он снова пришел по мою душу." Теперь они "воюют" на ее территории, но это отнюдь не значит, что наш господин в слабой позиции. У него много козырей в карманах и рукавах. Будет горячо!

Глава 3. Моя женщина

Халиб

Я просто озверел, когда увидел этого самодовольного хряка за столиком рядом с ней. Кажется, у меня буквально кровью глаза налились. Честно говоря, я сразу почуял неладное, увидев на карте слежения, что моя женщина движется на большой скорости куда-то прочь от дома. Едет на машине. В седьмом часу вечера. В центр города.

Не теряя ни минуты, сел в автомобиль и отправился следом. Однако, несмотря на ослепляющее бешенство, я сразу заметил, сколь недостойного представителя сильной половины человечества Ева выбрала, чтобы позлить меня. Лысеющий мужичок лет тридцати с гаком, имеющий брюшко и самодовольное выражение на мерзкой роже. Свет очей моих могла бы и поприятнее кого-то выбрать…

Отчаянно хотелось отметелить этого субъекта, но я изо всех сил держался, дабы не оказаться в тюрьме вместо того, чтобы хорошенько отчитать мою глупую и недальновидную возлюбленную. Я прекрасно знал, что она хранила мне верность все это время, а тут вдруг — ну не иначе, как назло! Я не мог понять ее мотивов. Зачем ей обострять ситуацию? Понятно ведь, что я не отступлюсь, а только стану жестче, грубее, напористее. Может быть, она этого добивается? От такой мысли кровь закипала в жилах. Перестать стелить перед ней ковровую дорожку, а вместо этого схватить и утащить — эта идея отдавалась такой судорогой в животе, что даже становилось больно. Но я вспоминал, как она замирала и плакала в моих руках накануне нашего расставания и снова терялся в догадках. Нет, она искренне страдала, думая, что не сможет противостоять моим желаниям. А я впадал в гнев и тоску, понимая, что не хочу ее беспомощной покорности. Что хочу ответной страсти, желания, нежности. Хочу ее любви.

И вот, я отпустил ее, а потом приехал сам. Чтобы добиться этой самой любви. И я добьюсь, чего бы мне это ни стоило.

Я провел следующий день в деловых телефонных переговорах, а в пять вечера принял душ, оделся в классические брюки и празничную расшитую рубаху и поехал за моей любимой.

Она нарядилась, как в церковь — в очень похожей юбке и кофточке я застал ее вчера в христианском храме. Хорошая одежда — скрывает прелести моей прелестницы от чужих глаз, но в то же время подчеркивает ее нежную женственность.

А вот волосы безобразно выставлены напоказ. Я никогда не видел таких красивых волос, как у Евы, хотя в моем гареме и водились белокурые наложницы. А уж каким удовольствием было прикасаться к ним — не передать словами! Вот и еще один пункт списка, чем я займусь со своей третьей женой, когда она наконец покорится. Буду гладить и целовать их — они настоящее сокровище. Мягкие, сияющие, благоухающие, словно божественный нектар. Буду зарываться в них носом и целовать кожу головы под ними, тонкую шею, плечи… Да, пожалуй, лучше не увлекаться подобными мыслями, иначе желание заполняет все тело, так что становится тяжело дышать.

Волосы моей белокурой нимфы прекрасны, но, пока на них могут смотреть другие мужчины, их необходимо прятать. Я предусмотрительно захватил с собой тонкий красивый платок, изящно расшитый вручную золотыми нитями. Он, правда, совершенно не помог — Ева все равно выглядела слишком прекрасной. Как ангел, сошедший с небес. У нее большие голубые глаза и длинные пушистые ресницы, которые она подкрашивает, чтобы выглядеть еще прелестнее. Как будто ей мало того, что и так от нее невозможно оторвать взгляд. И они смотрят — те, кто работает с ней, кто посещает ее храм, кто проходит мимо… Неудивительно, что все европейцы — в той или иной степени сумасшедшие. Очень легко сойти с ума от ревности в такой обстановке.

Ева без конца улыбалась и стреляла в меня любопытными глазками, пытаясь выяснить, куда же мы едем. Дошло до того, что она предложила мне выкуп за эту информацию — возможность взять ее за руку, но я стойко воздержался. Это сюрприз. Конечно, предложи она поцелуй, может быть, я бы и дрогнул, но сам на рожон лезть не стал — всё-таки мы ехали на серьезное мероприятие.

Увидев дом моего Бога, Ева обомлела.

— Ты серьёзно? — спросила она. — Ты хочешь, чтобы я вошла туда?

— Почему нет? Я был в твоем храме вчера.

— Но разве можно туда входить неверующим?

— Мы никому не скажем об этом.

— А как же твой Бог? Ты не боишься его гнева?

— Он не станет гневаться, ведь ты идешь туда не с целью глумления или иного осквернения. Правда?

Ещё какое-то время моя птичка сомневалась, сжимаясь от своих суеверно-христианских страхов, но я был терпелив — в конце концов, любопытство пересилило тревогу, и мы вошли.

Еву сразу проводили в отдельное помещение для женщин — на балкончик второго этажа, прикрытый клеткой изящного плетения, — а я разулся и прошел в зал для мужчин.

Конечно, сосредоточиться на службе было нелегко: я машинально повторял молитвы вслед за священником и машинально клал поклоны, но мысли мои были неотступно заняты нежной белокурой девушкой, тоже находившейся сейчас в зале. Это было важно для меня. Так важно, что сердце мое сжималось в порыве любви и благодарности к Еве. Я верил, что она не подведет меня, что согласится посетить Богослужение, — и она не подвела. Из вежливости ли, из любопытства или еще какого-либо суетного чувства — не важно. Пока не важно. На тот момент было довольного того, что она здесь. Это рождало во мне надежду.

Отец всегда внушал мне, что Бог дает человеку все, стоит только попросить с искренней верой. Возможно, в каком-то смысле я совершал святотатство, но каждый день в своих молитвах я просил Господа, чтобы Он подарил мне эту женщину. Ведь это была Его воля — поставить ее на моем пути. Значит, возможно, что Он не против нашего с ней союза. А ее согласие войти в Его храм я воспринял как добрый знак. Конечно, до ее отречения от Иисуса далеко. Я вообще не знаю, согласится ли она когда-нибудь отречься от него. Во времена нашего знакомства Ева была не слишком религиозна — она даже толком не читала священных писаний — но потом, вернувшись на родину, стала часто посещать храм. Я знал это, благодаря своей системе слежения, так как почти каждый день проверял, где она, куда направляется.

Также я запрашивал информацию в специальных агентствах в интернете и знал о своей возлюбленной почти все: где она работает, где живет, с кем общается. Мне было доподлинно известно, что она одинока — в противном случае я бросил бы все дела, что удерживали меня на родине, и поехал требовать своего. Она моя, это непреложная истина, с которой я сросся умом и сердцем. Я не смогу жить вдали от нее, поэтому ей придется поехать со мной. Как это все устроится, я пока не знал. У меня был план свиданий и романтической поездки, но дальше я загадывать боялся. Слишком уж она непредсказуема — моя бывшая рабыня и настоящая повелительница моего сердца.

Служба закончилась скоро — по понедельникам они довольно коротки, оттого я и повел сюда Еву именно сегодня — чтобы она не утомилась.

— Как ты? — первое, что я спросил у нее, так как по лицу ее трудно было что-либо понять.

— Хорошо, спасибо, — мягко ответила она.

— Тебе понравилось? То есть, я хочу сказать, не было ли на Богослужении чего-то шокирующего, пугающего, неприятного?

— Отнюдь.

Забыв о запрете, я взял ее за руки:

— Ева, пожалуйста, расскажи свои впечатления. Это очень важно для меня.

Она смущенно улыбнулась и не отняла рук.

— Да, извини, я понимаю… Просто я боюсь сказать что-нибудь не то. Оскорбить твою веру или наоборот, внушить тебе напрасные надежды.

— Давай договоримся считать, что у тебя нет намерения меня обидеть, а значит, и обижаться не на что. А с надеждами я уж как-нибудь сам разберусь.

Ева еще чуть-чуть гуще покраснела и выдохнула:

— Это было завораживающе!

У меня появилось ощущение, будто на моем месте вспыхнул огромный костер. Огонь полыхал и вокруг, и внутри меня. Ей понравилось. Она в восторге. Я не ошибся: Ева действительно уникальная девушка, и я никогда никуда ее не отпущу.

Она прелестно, очень возбуждающе закусила нижнюю губку, размышляя, говорить ли дальше, и я подбодрил ее, погладив большими пальцами крошечные ладошки.

— Возможно, так часто бывает, когда приходишь на какое-то необычное собрание впервые, — сказала она. — Я однажды попала на воскресную программу к кришнаитам… Это было незабываемо, я внимала каждому звуку, все проходило сквозь меня. Похоже было и сейчас. Другой мир, другой язык, непривычная обстановка… необыкновенные ощущения…

Я кивнул. Как и договорились, не стал сердиться на сравнение нашего богослужения с воскресной программой каких-то сектантов. Самое главное — что ей понравилось. Ева очень восприимчива, и это воодушевляло меня.

Потом мы поужинали в ресторане сирийской кухни — блюда там, конечно, не шли ни в какое сравнение с тем, что готовили мои повара, но я еще и не то согласен есть, лишь бы Ева сидела со мной рядом.

— Ты ведь понимаешь, — осторожно сказала она, — что мой интерес к твоей религии скорее сродни любопытству? Как к какому-то направлению в искусстве или жанру в литературе.

— Конечно, понимаю, — кивнул я. — Но то, что ты не испытываешь к ней враждебности или отвращения, уже хорошо. Это радует меня.

Ева вздохнула, поковыряла хумус, посмотрела на меня из-под полуопущенных ресниц. Такой волнующий кокетливый взгляд…

— Не переживай об этом, — сказал я. — У меня нет желания на тебя давить — разве ты этого еще не поняла?

— Но у тебя есть другие желания, и они не сбудутся, если я не приму твою веру…

К сожалению, это было уже не совсем так. Откровенно говоря, за время нашего знакомства я мысленно переступил через катастрофическое количество запретов моего Бога и его Законов. И возможно, если бы прямо сейчас Ева согласилась поехать со мной в отель, то я и секунды бы раздумывать не стал. Ни о религиозных, ни о нравственных, ни о культурных запретах. Обладание этой женщиной стало моей идеей фикс, я буквально помешался на ней, как ни печально это признавать.

— Ты торопишься, — попытался я успокоить ее, а заодно и себя. — Пытаешься предупредить события, которые еще не происходят. Давай жить сегодняшним днём, а проблемы решать тогда, когда они появляются.

Ева улыбнулась:

— Я как раз пытаюсь их избежать…

— Возможно, в момент их поступления они уже не покажутся тебе проблемами.

— Именно этого я и опасаюсь!

Я рассмеялся. Умная девочка. Но у нее нет выбора. Я просто не могу предоставить ей выбор — только возможность добровольно следовать моему.

Ева

Я знала, куда все это меня ведет. Конечно, знала. Глупо отрицать это. Но детская привычка прятать голову в песок неискоренима в некоторых людях… Мне казалось, что у меня нет выбора. Что я не имею права отказать Терджану в его просьбе, ведь он отнесся ко мне по-доброму, несмотря на сопутствующие обстоятельства. Имел все возможности воспользоваться мной, но вместо этого отпустил. Поэтому я была уверена, что должна уделить ему внимание, пойти на встречу. Конечно, на самом деле, выбор есть всегда. Теперь я находилась под защитой родных властей, Терджан больше не вправе был приказывать мне. Я вполне могла наплевать на его чувства, на его душевные порывы, на его желание добиться моего добровольного согласия быть с ним рядом… Повести себя неблагодарно, чтобы спасти свою шкуру. Или, точнее, свободу. Но отчего-то такой вариант развития событий я не могла даже рассматривать.

Позже я часто задумывалась, почему согласилась пойти на богослужение в его храм. И сколько ни копалась в себе, ответ находила только один: мне хотелось, мне было любопытно, я, собственно, и не испытывала никакого внутреннего сопротивления этому. Стоя там и слушая заунывное пение мужчины в замысловатом головном уборе (очевидно, священника), я не чувствовала, будто совершаю что-то неправильное. Часто поглядывала сквозь прутья решетки на своего друга — его крепкую крупную фигуру в нарядной рубахе, его точные движения в унисон с прочими прихожанами, его идеально круглую макушку, блестящую в свете сотен свечей — и тайно наслаждалась всем этим, словно рассматривала прекрасно исполненное произведение искусства. Мне было хорошо, спокойно, даже радостно.

Терджан после богослужения стал таким напряженным, торжественным, натянутым, как струна — очевидно, переживал, не было ли мне в тягость пребывание в храме. Пришлось немного подбодрить его, ибо мне было тяжело видеть этого большого и сильного человека в таком волнении. От моих слов он расслабился, и на лице его проявилась почти детская радость. Она и умиляла, и пугала меня одновременно. Было страшно оттого, как далеко это все меня заведет…