Месье Террор, мадам Гильотина

Мария Шенбрунн-Амор, 2022

Самоотверженный русский дворянин Александр Воронин прибывает в революционный Париж в поисках славы и подвигов, о которых бредит каждый отважный офицер XVIII века. Любовь побуждает его расследовать цепь доносов, убийств и предательств, а сострадание и жажда справедливости выводят на бой с безжалостной диктатурой Робеспьера.

VII

СЕГОДНЯШНИЙ УРОК С маленькой Дезире Лоран оказался последним. Удивительно не то, что Габриэль уволили. Удивительно, как долго Лораны все же платили за эти уроки. В такое время играть на клавикордах — это как во время гибели Помпеи на арфе бренчать. Но теперь Габриэль лишилась трети совершенно необходимого заработка. Четыре года революции, четыре года нужды, страха, унижений, голода. Это уже навсегда, этому не будет конца, не надо себя обманывать.

Три года назад монастырь Святой Троицы в Кане, где воспитывались Габриэль и Мари Корде, закрыли, повесив на дверях табличку: «Национальная собственность». По счастью, Габриэль уже за два года до этого переехала в Версаль к тетке, сестре своей покойной матери.

То недолгое пребывание при дворе пролетело, казалось, мгновенно и теперь вспоминалось невероятным, сказочным сном. Тетка утверждала, что никогда и нигде женщины не пользовались таким влиянием и властью, как при Старом режиме. Мадам Турдонне сама была одной из тех умных, просвещенных, обворожительных и влиятельных дам, в чьих салонах люди общались и блистали. Балы, ночи за ломберным столиком, постановки мольеровских пьес в Малом Трианоне, прогулки по аллеям, английский грум, охотничьи костюмы из Англии, королевские облавы на оленей и кабанов и, самое главное, Рено де Сегюр, пылкий, невозможный, наглый Рено де Сегюр — казалось, все это будет всегда. Но четыре года назад, сразу после собрания Генеральных Штатов, все изменилось. Начались волнения, открытое неповиновение. Мямля Людовик XVI колебался и уступал, третье сословие наглело, чернь захлебывалась вседозволенностью. Вскоре бунты и восстания переросли в революцию, и та смела и затоптала прежнюю прекрасную жизнь невесты Рено де Сегюра.

Уже четыре года то и дело грохотал набат, обезумевший сброд высыпал на улицы и принимался крушить и убивать. Расправы стали обыденным явлением. Габриэль не раз случалось прятаться в чужом дворе или вжиматься в стенную нишу, пока ликующие орды текли мимо, сводя счеты с каждым, кто оказывался им не по нраву. На глазах девушки растерзали ее кузена Анри. Голову надели на пику, а куски тела нарочно побросали у самого входа в его отель, чтобы несчастная мать увидела эти жуткие останки. Говорили, что сердце юноши вырвала и съела какая-то безумная. Его семья после этого эмигрировала. Дядя Габриэль, епископ Кальвадоса, тоже своевременно покинул страну, не желая присягать конституции. Святых отцов, хранивших верность Римской католической церкви, преследовали, и те немногие, кто еще оставался во Франции, скрывались.

Последний год Габриэль с теткой едва выживали. Их парижский дом на улице Верней и шато в Ранвиле были секвестированы. Пришлось переселиться в эти мерзкие меблирашки. Виконтесса де Турдонне, в прежние времена заказывавшая к каждому сезону новый гардероб у королевской портнихи Розы Бертен, теперь помогала Жанетте перешивать чужие вонючие лохмотья. А Габриэль давала уроки живописи и игры на клавикордах. Живописи она когда-то училась у Жака-Луи Давида, модного художника, который прославился своими полотнами, воспевающими героику древнеримской республики. В те времена он обращался со знатной ученицей с безукоризненной учтивостью. Но с тех пор попавший в тон века живописец стал ярым якобинцем и прихвостнем Робеспьера. Это он организовал жуткие шествия с разлагающимся трупом Марата. Художник был постоянным устроителем всяческих празднеств, призванных прославлять республику и уподоблять ее Античности и золотому веку Овидия. А недавно Жак-Луи Давид стал членом всемогущего Комитета общественной безопасности, ведающего полицией и решающего, чьи дела передать Революционному трибуналу. Художник то и дело приглашал гражданку Бланшар проявить свой патриотизм участием в подготовке его церемоний и шествий. Габриэль это ненавидела, но деваться было некуда. Говорили, что мадам Шальгрен отвергла домогательства мэтра и бедняжку казнили по смехотворному обвинению в присвоении двадцати фунтов свечей. Поэтому Габриэль безотказно завертывалась в простыню, изображающую тогу, а художник ходил вокруг, рассматривал ее, поправлял драпировки, при этом дотрагиваясь то до плеча, то до шеи. Ее тошнило от его прикосновений. Габриэль пускалась на всяческие ухищрения, чтобы не оставаться с ним наедине, но как долго она сможет удерживать его на расстоянии? От бессилия и злобы выступали слезы и страшно тянуло в животе.

О, если бы можно было бежать! Но времена, когда прозорливые люди садились в кареты и гнали лошадей до Швейцарии, упущены безвозвратно. Сегодня каждый обязан был носить с собой удостоверение благонадежности с указанным местом проживания, заверенное девятью свидетелями, а на всех дорогах выставлены заставы. Во Франции не осталось безопасного уголка для тех, кого обвинят в измене республике.

Четыре года революции — четыре года непрестанных потерь.

Революция разлучила с лучшей подругой Люсиль Ларидон-Дюплесси. Длинноносенькую, восторженную и слезливую мадемуазель Дюплесси, дочь высокопоставленного и состоятельного чиновника в Министерстве финансов, Габриэль встретила как раз на уроках Жака-Луи Давида. Люсиль мечтала о большой страстной любви. В результате неразборчивая глупышка вышла замуж за адвоката-неудачника, который отличился лишь тем, что науськал чернь на взятие Бастилии и чуть не первым потребовал свергнуть короля. Конечно, при новой власти этот пламенный революционер быстро продвинулся: занял должность секретаря при новом министре юстиции Жорже Дантоне. Двумя руками голосовал за уничтожение монархии и за казнь Людовика XVI. А простушка Люсиль во всем ему поддакивала. Сына отослала к кормилице в деревню, чтобы не мешал строить народное счастье. Нынче этот Камиль Демулен был одним из самых ярых якобинцев-монтаньяров, и у его супруги появились новые друзья — Робеспьер, Дантон, Фрерон, Эро де Сешель. Прежнюю дружбу Люсиль предала, ушла в стан тех, кто теперь преследовал и губил Габриэль.

А Мари Корде? Мари всегда была странной. Пока все воспитанницы аббатства исподтишка зачитывались «Новой Элоизой», мадемуазель дʼАрмон Корде штудировала Плутарха и Монтескье, а на уроках литературы патетически декламировала героические строки своего предка, знаменитого драматурга Пьера Корнеля. Жаль, конечно, что все так для нее кончилось, однако Габриэль испытала невольное облегчение после казни несчастной: так безумно она боялась, что убийца Марата утянет ее за собой. Нет, о Мари было слишком страшно даже вспоминать.

Но настоящим непоправимым несчастьем стала гибель жениха Габриэль. Вскоре после революции он бежал в Кобленц и присоединился к сражавшимся с революционными армиями войскам герцога Брауншвейгского. Год назад Рено де Сегюр погиб в сражении при Вальми. Ничего его героическая гибель не исправила, только у Габриэль исчезла последняя возможность достойного брака. Для аристократок больше не существовало подходящих партий: юноши их круга либо сложили невинные головы на эшафоте, либо воевали под иностранными знаменами, либо скрывались в эмиграции. Годы девичьей юности пролетали стремительно, ей уже исполнилось двадцать два! А кто вокруг? Вот подмигнул прыщавый приказчик с жирными прядями, собранными на затылке в поросячий хвостик, окликнул усатый канонир с саблей на боку, что-то гадкое предложил толстобрюхий чиновник. Вокруг были лишь те, кто уже забрал у нее права, достоинство, имущество, а со дня на день грозил отобрать и жизнь: каменотесы, бондари, кузнецы, плотники, грузчики, уличные торговцы и пивовары. Даже красивый Александр Ворне с его смеющимися глазами и жестким, решительным ртом — и тот оказался шпионом и шантажистом.

Конец ознакомительного фрагмента.