Гечевара

Мария Чепурина

Шагаешь в ногу со временем, если на твоей футболке – портрет Че Гевары. И не важно, что ты не выговариваешь его имя. Пользуешься уважением однокурсников, если ты неформал и антиглобалист. И ничего, что ты и товарищи тайком друг от друга посещаете заведение фаст-фуда. Но что случится, если идейные собратья узнают, что твоя возлюбленная – дочь главного городского капиталиста, а твое место работы – оплот буржуинства? Трудный выбор встал перед Алешей в канун совершения антигламурного бунта. Что победит в нем: верность идеалам протеста или любовь к красавице Лизе?

7.

Аркадий пришёл мрачный, очень поздно, явно не желая разговаривать. Алёша думал поделиться новостями, но товарищ явно был не в духе: видно от недосыпания. Ха, Двуколкин был не прочь так недоспать! Он опасался, что сосед вдруг спросит о ночных делах, поймёт, что Алексей всё слышал, — будет неудобно. Так, пришлось ретироваться на кровать и спрятаться за книгой о Колумбии.

В воскресенье Алексей проснулся поздно. Друг опять уже куда-то умотал, за стенкой справа завывала группа «Сопли», слева — кто-то драл гитару (блин, с утра пораньше!) и кричал («пел»), что, мол, он — раненый рыцарь, распростёртый посреди ирландской пустоши. Алёша с радостью подумал, что сегодня выходной и в институте, и в «Мак-Пинке». Но Аркашки с Витькой не было, и парень заскучал. Умылся, съел чего-то, почитал немного про Колумбию и, наконец, решил зайти в шестьсот четвёртую: к Артёму с Серым.

Здесь было свободней, чем у них, в пятьсот тринадцатой. Светлее, чище и богаче, если можно так сказать: без ржавых труб и дыр в обоях. Был ноутбук. За ним сидел Артемий. Рядом, по правую руку от него, стояла чашка кофе с молоком и миска с аппетитными грибочками, уже почти доеденными. Слева, ближе к двери, громоздились три романа: «Трах!», «Отсос» и «Порно». Алексей поймал себя на мысли: «Интересно, они контркультурны одинаково или каждая — по-своему?»

— Вчера купил, — сказал Артём после приветствия. — Пока что не читал. Начну сегодня. Ты входи, входи!

— А много ты читаешь, — похвалил Двуколкин. — Мне за месяц столько не осилить. И за два…

Артём как будто был польщён, но промолчал. Он набирал какой-то текст и, судя по всему, с большим азартом.

— Не мешаю? — спросил Лёша.

Ему так хотелось поделиться… Рассказать про шифр, бандитов, попросить совета друга.

— Нет, — сказал Артём.

И повернулся:

— Знаешь… Раз уж ты пришёл… Чёрт, стыдно… Погляди, а?

— Что поглядеть? — недопонял Лёша.

— Да роман мой…

— Ты романы пишешь?

— Как сказать, — Артемий гордо улыбнулся. — Ну, пишу, да. Это первый.

— А про что? — спросил Алёша.

Сразу понял свою глупость. Про что мог писать Артём? Конечно, о пороках общества, прогнившем мире, жирных потребителях и тех, кто выбрал свой, альтернативный, образ жизни.

Алексей, смущаясь, подошёл к компу и из-за авторской спины прочёл абзац:

«Я кое-как дополз до дома. Свой подъезд узнал по запаху: здесь, блин, всегда несло дерьмом. Лифт не работал. Я пошёл пешком, вернее, пополз: после бутылки водки, трёх стаканов пива и ста грамм раствора для очистки окон, того самого, который гей Вадим уговорил меня попробовать, стоял я плохо, а передвигаться вертикально вообще не мог. На третьем этаже решил: если сейчас не отолью, к четвёртому уж точно обоссусь, — и сделал своё дело прям на лестничной площадке, на забытый кем-то шприц. Добрался до двери и позвонил. Молчание. Фак! Я заколотил ногами в грёбаную дверь что было силы. Какая-то мразь завозилась внутри. Мне открыли. На пороге была голая девица лет семнадцати с большими сиськами. Ошибся дверью! Я так испугался, что сейчас же блеванул от неожиданности…»

— Ну, как? — озабоченно просил Артемий.

— Вроде бы, неплохо, — отозвался Алексей. — Да я, вообще, не спец в таких вещах…

Артемий ждал другого. Он остался недоволен. Чуть подумал и спросил:

— По-моему, тут слишком много этих самых… Ну, несовременных выражений. Например, вот: «сделал своё дело». Надо жёстче! Как ты думаешь?

— Ага, — сказал Алёша. — Надо жёстче.

— Ну, а как иначе скажешь? Видишь, «обоссусь» здесь уже было, «отлить» — тоже. Надо, чтоб слова не повторялись! Полчаса сижу, придумать не могу. Не хватает мне разнообразия лексики. Мне… тесно…

— В рамках языка, — сказал Алёша.

И подумал: «Всюду угнетение, несвобода! Даже тут!».

— А мата здесь хватает? — вдруг спросил Артём взволнованно. — Роман — скандальный. Я хочу, чтоб он шокировал. А на мещанскую «культуру» — мне плевать, сам знаешь, с колокольни…

— И мне тоже! — воодушевился Алексей.

Он успокоил автора: по тексту сразу видно, что Артемий мыслит прогрессивно.

— Так думаешь, что мата здесь достаточно? Хм… Я вот думал: не добавить ли?

— А кашу маслом не испортишь! — заявил Двуколкин, ощутив себя причастным к благородному процессу.

Автор оживился и стал вдохновлено шпиговать свой опус матом: вероятно, так же, как поставщик «мяса» для «Мак-Пинка» шпиговал свой продукт соей, краской и ароматизаторами.

Тут вошёл Серёжа. Бросил вещи, деловито огляделся:

— Попрошу очистить ЭВМ!

— Да щас… ты погоди… маленько… — взволновался литератор.

— Что, опять прошибло? — отвечал Сергей сочувственно. — Давай-давай. Слезай. Работа есть.

— Блин, погоди ты! Творческий процесс срываешь! — И Артемий продолжал азартно набирать на «клаве» матюги.

Потом занёс словечко из трёх слов в буфер обмена и стал просто жать где надо Ctrl+V. Не зря! Алёша обнаружил: кнопка «Х» была изрядно стёрта.

— Ну, давай быстрее! — возмутился программист. — Мешая мне работать, ты срываешь сроки Революции!

«Шутник», — подумал Лёша.

— Ты ж сказал, уже почти готово, — заявил Артемий.

— Вот почти, да не почти!

— Успеешь, блин. Серёга, Революция, она ведь по-любому неизбежна, раньше или позже, а мой творческий порыв может погибнуть, — заявил писатель, ткнул как будто в кнопку, но попал левее «клавы».

А потом правее.

— Да, Артемий — наше всё, — косясь, сказал Алёша. — А чего ты программируешь?

— Фигня… заданье, — отвечал Сергей небрежно. — Слышь, ты, «наше всё»! Слезай с компа, а то я его вообще от тебя спрячу! Ты какой-то… Пил, что ль?

Тут Артём хотел схватить за мышку, но, пошарив рядом с нею, почему-то растерялся.

— Убегает! — заявил он.

Отвернулся от экрана, странно посмотрел на Лёшу и Серёжу и спросил:

— Блин! Кто вчера сказал: «Ножки не торкают»?

— Ну, я сказал, — сознался программист. — Так мы ж решили их не есть. Я думал… Думал, ты их выбросил.

— Ага-а! — дебильно протянул Артемий. — Я дурак, что ль? Мне обедать было нечем.

На тарелке оставалось полгриба.

— Ну… Я слышал… — хотел оправдаться программист. — Кто знает — говорили…

— Ни хрена они не знают! — заплетаясь, заявил Артемий. — Ал-л-лексей! С-садись на моё мес-сто! Б… будешь наб-бирать! С-спасибо, блин, Серёга… Ан-н-нд-д-дег-г-гр-р-раунд-д-д-д тольк-ко так и пиш-шет!

Утром в понедельник голова Алёши трещала от усердной помощи писателю. Было одиноко. Виктор не приехал, а второй сосед, Аркадий, не являлся больше суток. «Он у девушки» — сказал себе Двуколкин. Опять попробовал представить себе эту чаровницу, и внутри обрисовалась помесь мамы из Игыза с Лизой из «Мак-Пинка». Странно, почему он вспомнил эту девочку, когда решил, что всё взорвётся? Глупо как.

А поделиться — так ни с кем не удалось.