Смерть в золотой раме

Мария Санти, 2023

Богатая усадьба, мирный семейный ужин, теплые слова, безобидные намеки – чем не подходящая атмосфера для преступления?.. В своем загородном доме при странных обстоятельствах умирает известный в столичных кругах искусствовед и актриса Ольга. По данным экспертизы, смерть наступила в результате приема противопоказанного ей лекарства. Что это – суицид, роковая неосторожность или… убийство? Под подозрение попадают все, кто был в доме во время последнего совместного ужина, – родственники и гости умершей… Друг семьи приглашает известного адвоката Платона Смородину, чтобы тот провел независимое расследование. Смородина выясняет, что незадолго до смерти Ольга сняла со счета в банке значительную сумму денег, которые при обыске не были найдены. Кроме того, известно, что она готовила к публикации сенсационный роман, раскрывающий тайны закулисной жизни номенклатурной верхушки. Все эти факты вполне могли быть мотивом преступления. Адвокат тщательно устанавливает роль каждого участника злополучного вечера и уже догадывается, как все было на самом деле. Однако, в последний момент случается новое страшное происшествие…

Спальня

В спальне Ольги был идеальный порядок. Интересно, убрались после ее смерти или так было всегда? Платона Степановича сразу заинтересовала живопись. Напротив кровати хозяйки висели несколько картин, среди которых выделялся портрет мужчины с бакенбардами. Этот субъект в зеленом сюртуке взгромоздился на стул, закинул нога на ногу и положил кисть левой руки на спинку стула, чтобы артистично ее расслабить. В его правой руке была гитара, а сзади него стояли ноты. Вся растительность на голове была взъерошена, вероятно, для того, чтобы показать, что он объят нездешним пламенем. На фоне каллиграфическим почерком было выведено: «В. Тропининъ». Работа была похожа на портреты из императорского музея, которые бывший крепостной выполнял для столичной знати. Было совершенно очевидно, что перед зрителями артист. Но не коллега художника по трудной добыче хлеба, а баловень судьбы, служащий музам в свободное от службы время. Кого-то лицо кавалера напоминало Платону Степановичу. Все-таки бакенбарды делают похожим на Пушкина кого угодно.

Трещины красочного слоя, резная позолоченная рама ‒ все было как в музее. Смородина повернулся к Вениамину.

— Это ее коллекция?

— Да, она собирала минимум лет десять. Насколько я знаю, даже путешествовала по России. Мы вызвали эксперта, чтобы он оценил. Есть вопросики. Книга Гоголя лежала вот здесь, на прикроватном столике.

— Все остальное осталось так, как было?

— Проводилась некоторая уборка, но я ду — маю, да.

Вокруг Пушкина с гитарой висели еще несколько картин. Коричневый кавалер без улыбки. Интерьер с фортепиано, на котором играла девушка с еле различимыми чертами лица, а грузный офицер скучал сбоку. Какая-то семья сидела за столом вокруг букета. И еще, на маленькой работе с осыпающимся красочным слоем, солдаты смотрели на ярмарке представление Петрушки.

За многие из книг в библиотеке Ольги Платон Степанович в студенческие годы продал бы свою бессмертную душу атеиста. Он испытал знакомое чувство — захотел, чтобы его оставили в покое. Ему почему-то казалось, что все заботы мира отойдут, если он останется здесь ну хотя бы на пару ме — сяцев.

К счастью, уборка в спальне была фрагментарной. Так, в прикроватной тумбочке Платон Степанович нашел пухлый, разваливающийся томик Агаты Кристи. Миньоны им побрезговали, а зря. Судя по состоянию современного издания, леди Агату читали явно чаще, чем Гоголя. Недорогое, однако стильно и со вкусом оформленное издание. Каким-то чудом выпускающий редактор проморгал появление в коллективе дизайнера с руками из плеч, которые управляются непосредственно мозгом. Этот оформитель не пытался поразить богатством аллюзий или сложностью идеи, просто очень хорошо выполнил свою работу. Смородина держал в руке книгу с лаконичной черно-серо-красной обложкой. Чуть слева от центра была изображена фигура мужчины, прижимающего руку к области сердца. Из-под его руки просачивалось пятно красного цвета. Главным было не то, что именно изображено, а то ‒ как. Ранен он или влюблен? У женской аудитории, на которую был рассчитан роман, скорее всего, этот вопрос не возникал. Влюблен. Этим и ранен.

Смородина не любил детективы, считая их смесью ребуса, мелодрамы и сказки. Название «Печальный кипарис» соответствовало его представлениям. Он испытал некоторую неловкость, листая замусоленные страницы. Адвокату, доктору наук, уважаемому в профессиональной среде человеку, некоторая деликатность мешала вторгаться в чужое пространство без приглашения.

Он опять вспомнил библиотеку внизу. Все издания были сгруппированы по размеру и как-то гармонично смотрелись по цветам. Напротив письменного стола располагалось большое зеркало в резной раме. Смородина еще подумал — зачем? Для того, чтобы любоваться собой, сидя за столом? Но это маловероятно, в таком настроении пять книг не напишешь. Или для того, чтобы, глядя в библиотеку из окна, со всех сторон видеть того, кто работает? Он живо представил себе мужа Ольги — сатрапа и чудовище, охранявшего свой аленький цветочек.

Вряд ли в библиотеке вообще были книги Агаты Кристи. Разве что академическое издание с комментариями, так же нетронутое, как большинство книг.

Он положил пухлый томик в свой портфель.

Дальнейшая беседа с Даниилом укрепила то представление о нем, которое было у Смородины изначально. Александр считал, что это «достойный парень, в котором чувствуется порода». Исходя из этой характеристики, Смородина ожидал увидеть кого-то похожего на спецслужбиста. Но Даня был похож на миньонов только тем, что у него тоже была ладная и подтянутая фигура. Он был совершенно из другого теста. От Даниила веяло здоровьем, силой, молодостью. Они обнаружили много общего, беседуя о культурном досуге в Москве.

— Вы часто бывали здесь?

— Здесь моя семья. На праздники почти всегда. Мог просто заехать, если Оле было что-то нужно.

— А ваши родители? Вы же родственники?

Даниил замялся. У него тоже была привычка в каждой непонятной ситуации улыбаться, но его улыбка выглядела иначе. В Дане были и сила, и мягкость, и лоск. Вениамин «вместо здрасьте» тестировал слабости собеседника (они с миньонами, как восемнадцатилетние мушкетеры, всегда хотели драться), а у Дани чувствовалось наличие эмпатии. Помимо хорошего воспитания большую роль играла генетика. Даня просто был умнее. Он от природы был сложно организован, «двухэтажно», мог мыслить абстрактно и рассматривать явление с разных сторон.

— Сложная тема. Мои родители даже с Олей не общались минимум лет двадцать, но меня здесь принимали. Мой папа — двоюродный брат ее мужа. Отец был обижен, что брат, имея возможности, не помогает. Но он никогда никому не помогал. А у вас есть семья?

— Да, жена и сын, — он чуть не добавил «и собака», но вовремя остановился. Они стояли на втором этаже как раз напротив портрета хозяйки. — А почему нет парного портрета с хозяином?

Даниил пожал плечами. Смородина уже видел фотографию владельца дома. Прямоугольная голова, колючие волосы и зверский взгляд человека, готового убить кого угодно.

— Он бы не стал позировать, я думаю. Он сиживал на ужинах, когда собирался близкий круг. Даже истории какие-то рассказывал. Как избил кого-нибудь.

— А как они жили?

Даниил посмотрел на Смородину.

— Для адвоката у вас странные вопросы.

— Мне бы хотелось понять ее душу. Мой клиент хотел бы представить себе атмосферу последних лет ее жизни.

— Я неоднократно имел дела с адвокатами. Кхм. Те из них, кто знает слово «душа», как правило, обходятся дороже.

Смородина дорожил своей репутацией именно потому, что знал, сколько мошенников пятнают имя его профессии. Ни один из них не приходит с табличкой «Я мошенник». Наоборот. Они могут говорить и выглядеть надежнее, чем те люди, которым стоит доверять. Мошенники могут бороться против мошенников. Могут декларировать помощь обездоленным, действительно помогая на камеру одному обездоленному, а других втихую грабя. Поэтому Платон Степанович промолчал. Частично Даниил был прав.

— Он был ее цепным псом. Видели, какие в фэнтези-романах бывают королевы?

— О, да.

— И вот она сидела на троне, вся обвешанная бриллиантами, а он был дракон, сторожил. К тому же она была Дева, а он Водолей.

«Интересно, — подумал Смородина, — молодой человек разделяет предрассудки из женских журналов». У него была гипотеза о том, что гороскопам, по сравнению со всей остальной лабудой, повезло потому, что в перестроечное время их публиковали в газетах. Журналам была дорога каждая полоса, позволяющая привлечь зрителя и продать рекламу, они были готовы на все. А у людей еще сохранялось уважение к печатной прессе. Даже те люди, которые понимали, что все это пишется штатным взмыленным журналистом, все равно читали «свой» прогноз на не — делю.

— Как по-вашему, почему она перестала сниматься?

— Я не спрашивал, но, насколько я знаю, там многое зависит от случая. Время изменилось. Ей не нравилось, что журналисты начали интересоваться ее отцом. Ее раздражало, если трепали его имя.

— А она вообще любила детей?

Даниил не расслышал, и Смородине пришлось повторить вопрос.

— Да, очень. Но меня больше, чем Лену. Я проводил здесь почти каждое лето.

— Даниил, а вот мы проходили мимо комнаты, вы сказали, что это комната медсестры. А она на хозяйском этаже. Это как-то непривычно.

— А, это была история. Зоя очень хорошо делала массаж. Оля сначала «угощала» им гостей, но, кажется, года три-четыре назад был скандал — оказалось, что кто-то так расслабился, что выболтал чей-то секрет. Что-то такое. Ну, и лавочку прикрыли. А медсестру перевели поближе.

— Не помните, что за секрет?

— Вы любопытный. Ждете открытия семейной тайны? Золото партии? Коммунальную квартиру из янтарных комнат?.. Не помню. Помню, что Леля была в бешенстве.

— В доме убирается филиппинка, она живет внизу. Я ее мельком видел. Она говорит по-русски?

— Нет, конечно. Зачем? По-английски и то еле-еле. Нет, тут не приветствовались слуги с ушами. И камер не было никогда, Оля не потерпела бы, если бы за ней подглядывали. Эта домработница относительно новая. Она, если я не ошибаюсь, скоро уедет. Они с самого начала так договорились, что филиппинка живет здесь три года, а потом возвращается домой.

— Муж следил за наймом персонала?

— Да, он всех проверял. Все, кто нанят при нем для работы в доме: медичка, домработница, садовник проходили такую же проверку, как при приеме на государственную службу, если вы понимаете, что я имею в виду. У них нет судимостей, они не склонны ко лжи, воровству и противоправным действиям.

— Интересно… А у филиппинки есть здесь какие-нибудь друзья? Родственники? Контакты?

— Нет. Она целыми днями в доме. Работает, ночью спит. У нее есть выходной. Ну, как выходной? День, когда она только готовит.

— А теоретически она могла выучить русский за эти три года?

— Я ее редко видел. Почему бы и нет?

— Спасибо. Вы ведь первый из обитателей, кто мне что-то рассказывает. А садовник?

— Он жил с женой и дочкой, но потом жена умерла. Молодая была, поздно рак обнаружили. Она сгорела моментально. Кармические отработки, вы знаете?

Смородина подумал, что это очень мило, то, что взрослый парень верит в сказки. Кармические отработки, да. Потерпи в этой жизни, в следующей переродишься удачнее. Что бы с тобой ни случилось, ты сам виноват — притянул мыслью или грехом прошлой жизни. Смородина относился к любым религиозным верованиям спокойно, однако отмечал, что они особенно выгодны садистам и мошенникам. Но если говорить про золотую молодежь, к которой он отнес Даниила, чаще всего кармическими отработками интересовались девушки. Чем более паразитическим был образ жизни феи, тем больше она была склонна считать вселенную справедливой. Но Даниил — бизнесмен. Впрочем, бывают и хаотичные бизнесмены, склонные доверять гадалкам. Если такому человеку гадалка скажет, например, «тебе желает зла черный человек, который ходит с тобой по одному полу» — пиши пропало. Даже если выйдет дорого, черныш будет исключен из жизни хаотичного человека.

— То есть садовник тоже надежный? А мальчик, который стриг кусты, когда я приехал?

— Это его дочь, Алевтина. Она часто ходит в капюшоне.

— Ее не проверяли?

Даниил пожал плечами.

— Нет смысла. Она здесь выросла. Дядя такой ужас наводил, все по струнке ходили. Он, помню, злился, что она в библиотеке ошивалась.

— Ну, у нее, наверное, друзья есть? Она могла приводить кого-то, скажем, когда хозяйка уезжала отдыхать?

Даниил хмыкнул. Взгляд у него при этом стал нехороший.

— Может, и были бы друзья, если бы Леля отдала ее в специальную школу. Сами поймете, если пообщаетесь с ней. Мы ей советовали, но она все: «Нет, вы не понимаете, она нормальная! Я чувствую сердцем!» Занималась с ней сама.

— А что говорили учителя? Мать?

— Мать с удовольствием бы где-нибудь ее забыла. Это тяжело, когда ребенок ментально нездоровый. Но она выросла, на людей вроде не бросается. А в школу отсюда не поездишь, так что была на домашнем обу — чении.

— То есть она официально нездорова?

— Как минимум у нее задержки в развитии. Мыла не ест, и на том спасибо. По документам не знаю, что там.

Непонятно, зачем умственно отсталому подростку зависать в библиотеке?

— А как в последний вечер она вела себя за столом?

— Как обычно. Пялилась на всех. Я не понимаю этого. По-моему, ей от близости к нам только хуже. Она начинает на что-то надеяться, а все равно у нее в жизни ничего не будет. И зачем ей высшее образование, если она все равно будет стричь кусты? Но Леля была добрая.

— В доме часто бывали гости?

— Только свои. Еще лет пять назад Оля привозила кого-то ‒ «это такая мать, какой никто из нас, девочки, никогда бы не был», этот «гениальный», тот «великий» и так далее. Но потом потеряла к гостям интерес.

— Кто-то из близких, из тех, кто знал все в доме, мог таить на вашу тетю зло? Люто ее ненавидеть?

— Таня эта. Огрызалась. Очень неприятная женщина.

— Огрызалась на Ольгу? И ее принимали в доме? Это всегда было?

Даниил немного подумал, прежде чем ответить.

— Нет, последние полгода. Так-то она понимала, как ей повезло заиметь такое знакомство, но тут, видимо, снесло крышу от близости к звезде. Я повторю, считаю, что общаться надо с людьми своего круга. Конечно, Татьяна Оле завидовала. Некрасивая, бедная женщина с коробочкой из-под мыла вместо мозгов. А в коробочке даты жизни императора Клавдия и бусики. С ней стоять рядом стыдно, какая она убогая.

— Ольга такая женщина! У нее должна была быть компания интеллектуалов.

— Значит, она просто не приглашала их домой. Она перед нами в своих действиях не отчитыва — лась.

— Странно. Обычно в ближнем кругу как раз таки рассказывают последние новости. Но, конечно, Ольга была необыкновенная женщина. Вероятно, оберегала свой творческий процесс, не хотела выговариваться. Она вела соцсети?

— Фейсбук, кажется… Нет, что-то она рассказывала. Она всегда была за столом главной. Но такого, чтобы она прямо сводки с полей давала, нет, конечно. Про мероприятия рассказывала. Я могу многого не знать, у меня все-таки была своя жизнь.

— Получается, ее девичья компания — это дочь садовника и Татьяна. А Лена?

— Лена мне как сестра, мы здесь вместе росли. Как раз в этих комнатах. Она могла, конечно, только Лене что-то рассказывать. Но я не замечал, чтобы они были особенно близки.

Все пространство дома было обустроено вокруг витой лестницы. Если смотреть сверху, она аккуратно подходила к диванам. Чуть дальше располагался большой обеденный стол. Жилые комнаты и подсобные помещения были компактно расположены вокруг главной гостиной. Дом был большим, но изнутри, особенно со второго этажа, он казался живым, дышащим, необыкновенным.

— Расскажите о ней. Она приедет?

— Не уверен. Не могу сегодня до нее дозвониться. Может быть, она уехала в санаторий, давно собиралась. Лена… на своей волне. Работает в музее, любит читать.

— Она замужем?

— Нет.

— Мне казалось или кто-то назвал вас ее женихом?

— Нет, что вы. В детстве если только называли. Я не планирую жениться.

Даниил назвал Ольгу своей семьей, однако перспектива образования собственной семьи явно не вызывала у него энтузиазма.

— Лена часто оставалась здесь и знала все о доме?

— Конечно. У нее была своя комната. Почти как у медсестры, только без балкона.

— А Таня?

— Что-то писала, проводила какие-то уроки. Леля говорила, она убирала квартиры, когда они встретились. Повторю, я не мог понять эту тягу к обслуживающему персоналу. Был еще Толя, это просто бандит из девяностых. Не обслуга, конечно, но тоже не уровень Оли. Чем-то похож на дядю, но дядя был системный, а этот вылез из леса и переоделся. Ей, видимо, интересно было, что там, за периметром. Еще на дне рождения был Федор, он мой давний друг. У него неподалеку дом. В этом же направлении, только дальше в область. Он живет с собакой. Вот этот человек нашего круга.

Даниил уже третий раз посмотрел на часы, явно желая свернуть беседу. Смородина задал еще несколько уточняющих вопросов и, прощаясь, проговорил:

— На случай, если захотите мне что-нибудь рассказать, вот моя визитка.

— А фамилия настоящая?

Платон Степанович привык к этому вопросу.

— Да.

Любопытно. Если верить Даниилу, Ольга имела желание развивать людей. Развивать людей — дело опасное, потому что, пока ты развиваешь человека, он внимательно смотрит, что именно и где у тебя плохо лежит. Хотя это верно в обе стороны. Смородина вспомнил дворянина пушкинской эпохи, господина Свиньина. Пушкин презрительно писал о нем, что, мол, тот находит таланты у слуг. Слуг! В которых на самом деле нет и не может быть ничего особенного. Высокомерие поэта естественно, понятна и потребность в его выражении. Порывистый, увлекающийся Пушкин был совершенно непригоден к службе и одновременно, придавленный долгами, вынужден был служить. Вечные долги, несбывшаяся мечта о путешествии по Европе — все это создавало напряжение.

Злые люди говорили, что Свиньин ходил к опекаемым им художникам и жаловался: мол, сел рисовать пейзаж, а забыл, как писать небко. Подопечный рисовал ему небко. Свиньин шел ко второму: вот сел пейзаж рисовать, а забыл, как рисуется травка. Тот исполнял ему травку. Так с миру по нитке Свиньин предвосхитил постмодернизм.

Даниил молод, судит резко. Ольга наверняка смотрела глубже.