Уля умерла

Мария Рыбакова-Кремлёва

«История Ули – очень жизненная, несмотря на ее смерть. Многое из прочитанного откликалось так: это же я! Удивительно, насколько разной может быть оболочка людей, и похожими – мысли и выводы. Отдельное удовольствие получаешь от формата книги, по которому, как по ступенькам, спускаешься в прошлое героини»«Пройти путь Ули до конца – значит обрести новый взгляд. Финал настолько затянул меня, что я будто уже читала не о ком-то другом, а переосмысляла свое собственное видение мира. До глубины души!» Книга содержит нецензурную брань.

В моей жизни прошу никого не винить

© Мария Рыбакова-Кремлёва, 2021

ISBN 978-5-0055-3639-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

— Идите, мои хорошие, идите, обниму, — говорю и раскидываю руки в стороны навстречу Матюше и Андрюше.

Переглянувшись в нерешительности, мальчики подходят к кровати маленькими шагами, робко улыбаются. В руке у каждого — по сорванному одуванчику. Цветы уже опустили желтые головки, стебли смяты от крепкой хватки маленьких пальцев. В конце концов, они совсем рядом, но между нами будто стена из сгустившегося плотного воздуха. Делаю усилие и наклоняюсь к ним, не обращая внимания на резко погасший свет в глазах. Сгребаю худые плечи в кучу. Опускаю веки, вдыхаю запах карамельного шампуня, травы, утренних бутербродов. Стук в висках успокаивается, внутри разливается приятное спокойствие. Да, они еще не привыкли, но уже намного лучше. Уже не дергаются от легкого прикосновения, а спокойно стоят, сопят под моим подбородком. Ждут.

— Это тебе, мама, — Матюша первый выбирается из объятий и сует мне цветок.

Андрюша следует за ним, и я, стараясь не показывать сожаления от быстро завершившейся близости, улыбаюсь и принимаю дары.

— Спасибо, спасибо, мои хорошие, — нюхаю жухлые одуванчики.

Складываю их вместе — получается два, как покойнику. Недалеко от правды. В день похорон мне принесли много цветов, но одуванчиков не было. Потому что когда все поехали в крематорий, Матюшу с Андрюшей оставили дома.

— Теперь мне нужна ваза, — подмигиваю им.

Улыбаются в первый раз. Не сговариваясь, поворачиваются друг к другу — камень, ножницы, бумага. Андрюша побеждает и вприпрыжку бежит в коридор. Повисает тишина. Матюша смотрит в окно — там покачиваются зеленые ветки старого тополя. Потихоньку вздыхаю, глядя на него. Такой серьезный, задумчивый, закрытый. Далекий. Вспоминаю его прощальные слова у моего гроба и несколько раз моргаю, прогоняя размытые пятна в глазах. Мокрые ресницы мгновенно тяжелеют.

— Хорошо там, на улице? — спрашиваю и тоже смотрю в окно.

Кивает. Потом поворачивается ко мне — глаза круглые, испуганные.

— А тебе никогда не разрешат больше гулять? — говорит и тут же отводит глаза.

Качаю головой.

— Думаю, разрешат, — отвечаю. — Попозже.

— Тогда ладно, — шепчет почти неслышно мой мальчик.

Дверь открывается и появляется Андрюша с пластиковым стаканчиком в руке. Вода плещется на середине ребристого бока. Он улыбается, подходит ко мне и ставит нашу «вазу» на тумбочку у кровати. Тишина распадается на шорохи, теплеет, обволакивает. Матюша радостно смотрит на вернувшегося брата. Вместе они наконец забираются на соседнюю койку. Скидывают кроссовки на пол, подтягивают ноги. Я аккуратно опускаю помятые стебли в воду. Как долго мне придется возвращать их к себе? Для меня мы расстались несколько дней назад, для них — прошел целый год.

— Как поживает Патрик? — пытаюсь разговорить их.

— Хорошо, — отвечает Матюша и замолкает.

Не всё так просто.

— Вы отмечали его день рождения? — вспоминаю я.

Мопса Патрика завели как раз около года назад, чтобы отвлечь мальчиков от того, что случилось с мамой, то есть со мной.

— Мы сделали ему торт из вкусняшек, — оживившись, начинает рассказывать Андрюша. — А потом гуляли с ним целых два часа! Он даже устал. Лег и лежал на траве, высунув язык. И папа тоже.

Матюша смотрит на брата, улыбается, вспоминая. Оба свесили ноги с кровати и болтают ими в воздухе. Я тоже улыбаюсь, хотя голова начинает плавно наливаться тяжестью.

— Папа тоже лежал на траве, высунув язык? — спрашиваю.

Мальчики прыскают, втягивая шеи. Щурят глаза, как на солнце, и между нами будто проходит теплая волна. Как раньше.

— Не-е-ет, — стонет Андрюша, снова закидывая ступни на койку.

Слышу его приглушенно, медленно вдыхаю, закрываю глаза. Когда открываю — встречаю два снова испуганных взгляда. Солнце спряталось за тучи. Киваю.

— Да, маме пора отдыхать, — шепчу я.

Знаю, что они обуваются, молча встревоженно переглядываются, встают с кушетки, переступают ногами. Снова открываю глаза, по краям моего поля зрения роятся мошки, не долетая до центра картинки. В центре — Матюша с Андрюшей, стоят уже рядом с кроватью. Чувствую тепло на правой руке. Сжимаю чью-то маленькую ладонь.

— Пока, мама, — тихо говорят мальчики хором.

Снова киваю, откидываю чугунную голову на подушку и в очередной раз погружаюсь в воспоминания — в одиннадцать месяцев и двадцать два дня назад.