Племянница

Мария Кафанова

«Творчество способно переносить нас в иные миры…». Кто бы мог подумать, что эта фраза станет буквальной, когда Эстер Браун нарисует картину, не похожую ни на одну из прежних её работ. Перейдя черту, она будет вынуждена взять ответственность, на которую не подписывалась. Теперь перед ней стоит извечный выбор – долг или свобода?

© Мария Кафанова, 2021

ISBN 978-5-0051-9323-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Наяву ли всё? Время ли разгуливать?

Лучше вечно спать, спать, спать, спать

И не видеть снов.

Борис Пастернак

Этой фатальной ночью Тая уснула не сразу. Первые часа три ворочалась в постели, что, как назло, казалась твёрже камня, хотя она лежала на пуховых одеяле и подушке. В голове то и дело крутились мысли, что требовали внимания, которые забываешь, стоит только утром открыть глаза. Но, когда долгожданный сон всё же наступил, лучше не стало.

Тае снился кошмар. Очередная жуть, которую по ночам выдавал её воспалённый мозг, измотанный недосыпом и стрессом. Каждое сновидение было ярким и причудливым, как обычно это и происходит, да только поначалу ничего не предвещало беды. Тая попадала в какое-нибудь приятное место — на берег моря или на цветочный луг — и слышала ласковый голос. Он звал к себе, манил, обещая радость и утешение. Зачарованная, она шла на этот голос, и дорога длилась часами, пока в конце концов она не проваливалась во тьму, как в шахту лифта. Смертью оканчивался каждый сон, заставляя Таю просыпаться от собственных криков.

Но даже ночные кошмары были лучше, чем реальность, в которую не хотелось возвращаться. Реальность не щадила Таю. Реальность так и ждала момента, чтобы подставить очередную подножку.

Всё началось 26 июня 2000-го года. В этот злосчастный день Тая пошла на осмотр к врачу, который сообщил ей неприятную новость. Доктор сказал, что она никогда не сможет родить. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Врач пыталась её утешить: «Бесплодие — не трагедия. Вы можете усыновить ребёнка». Но если Тая и попыталась прислушаться к ней, то Рик, её теперь уже бывший парень, делать этого не стал. Он решил, что не будет «воспитывать чужого ребёнка и терять своё время на пустоцвета».

Всё разбилось вдребезги. Мир утратил цвета и краски. Люди вокруг занимались своими делами, пока Тая гуляла на краю пропасти. Вера в лучшее стёрлась так же быстро, как разметка на городских магистралях.

Но всё же, несмотря ни на что, слабая струна радости в душе оставалась тихо звенеть и вскоре зазвучала громче. Тая не сразу сумела выбраться из этой трясины. «Что бы ни случилось, всё к лучшему», — убеждала она себя, хоть и не сразу поверила в это. Забылась в работе, приходила домой под ночь и замертво падала на кровать. Руководитель, оценив её усердие, отправил её в отпуск, но ехать куда-то одной совсем не хотелось.

Кошмар, похожий на все остальные, закончился, и Тая пробудилась среди ночи. Это происходило довольно часто — она просыпалась и снова засыпала, переходя от одной жути к другой, будто смотрела сериал, который никогда не закончится. Ловец снов с пышными перьями, давным-давно купленный на барахолке, висящий над кроватью, так и не смог ничего поймать. Какой же наивной нужно быть, чтобы поверить, что эта штуковина защищает от кошмаров.

В этот раз всё оказалось ещё хуже. Тая шла по длинному пустому коридору в каком-то замке. Как и в других снах, прогулка продолжалась не один час, но сейчас никто почему-то не звал Таю, и она следовала в неизвестность по собственному порыву. Единственным её попутчиком была тишина — мертвецки-холодная, она скрывала в себе некое зло, и узнавать, какое именно, совсем не хотелось.

Коридор наконец закончился, и Тая остановилась у двери, настолько изведённой временем, что, кажется, прикоснись к ней — и та разломается в щепки. Стоило только приоткрыть её, как раздался негромкий, но противный скрип. Правда, он был меньшим из зол, что случились в этом сне. Потому что ни одна дверь не могла привести туда, куда привела эта.

Во всём своём ужасающем величии распростёрся ад. Но не тот, каким его представляют верующие. Ни кипящих котлов, ни языков пламени, ни рогатых демонов, всячески измывающихся над грешниками — нет, здесь всё было серо и покрыто едким дымом. А запах стоял самый что ни на есть омерзительный: это аромат смерти, гнили и разложения, заставляющий зажать нос и поскорее убраться отсюда. Пелена дыма поначалу скрывала весь этот кошмар, но не прошло и нескольких мгновений, как он исчез и среди этой ужасающей картины проступили вдруг чьи-то очертания.

Это оказалась женщина. Она была неестественно худой и высокой, наверное, она голодала не один день, что выдавали её впалые щёки, бледная кожа и сухие тонкие губы. Сальные чёрные волосы с проявлявшейся сединой падали на костлявую спину. Женщина молчала, пронизывая взглядом, в котором ощущалось знание чего-то, что простым смертным понять не дано. Но всё же в её взоре улавливался некий призыв — она хотела, чтобы Тая пошла за ней. И та, вопреки здравому смыслу, покорилась этой немой просьбе вместо того, чтобы бежать без оглядки.

Всё стало ещё причудливее, и перед Таей появилась ещё одна дверь. Сон, как обычно, всё путал, сцеплял в единое целое то, что в реальности скрепить невозможно, и Тая не удивилась тому, что внезапно попала в комнату с колыбелькой. Само пространство отнюдь не выглядело удручающе, а, напротив, казалось даже уютным. Стены были обклеены голубыми обоями с нарисованными облачками, на которых сидели весёлые амуры; на потолке висела маленькая люстра, что создавала приятное, расслабляющее освещение. Женщина подошла к люльке и стала аккуратно её покачивать.

Тая робко приблизилась, опасаясь, что, сделай она шаг, спутница тут же на неё набросится, защищая своё дитя, но она смотрела только на колыбельку. В этой женщине крылось нечто странное, неестественное и даже ужасное, она словно утратила всё человеческое, что было в ней когда-то. Она покачивала люльку, сжимая деревянную спинку так крепко, что побелели костяшки её длинных худощавых пальцев. И вдруг резко отпустила кроватку, потянулась к спящему младенцу и взяла его на руки.

Лицо её стало враждебным. Кожа приобрела жуткий болотистый цвет, как будто на неё вылили старую краску. Свет лампы начал переливаться из белого в ярко-красный, и у Таи зарябило в глазах. Улыбки на лицах амуров сползли в гримасы боли, тела их покрылись кровоточащими ранами, и в комнате застыл крик:

— Ненави-и-и-и-жу! — с какой-то болезненной злобой протянула женщина. Звук её голоса напоминал скрежет металла по стеклу, и невольно Тае захотелось закрыть уши, чтобы его не слышать, или закрыть глаза, чтобы не видеть, но она замерла в изумлении, не в силах ничего исправить. Тело, как назло, не слушалось. Ребёнок громко заплакал, но его рыдания были совсем не младенческими — он плакал по-взрослому, будто всё понимал и знал.

— Ненавижу! — прошипела женщина с ещё большей яростью. Острые когти разорвали тонкую распашонку и вонзились малышу в спину, оставив на нежной коже продолговатые следы, из которых тут же потекла кровь. Не знала пределов ненависть этой странной и жестокой женщины — если её вообще можно было назвать человеком. Но ребёнок, вопреки всему, не умер. Выжил каким-то немыслимым чудом. И всё кричал и кричал так, что мог даже глухого заставить зажмуриться и приложить ладони к ушам. Тая бессильно наблюдала за этим кошмаром, как если бы смотрела отвратительный фильм ужасов, и сердце разрывалось от боли, от невозможности помочь и исправить хоть что-то.

Равнодушная к страданиям малыша, женщина положила его обратно в люльку и посмотрела на Таю. Это был полный отвращения, но в то же время снисходительный взгляд — так заносчивые богачи глядят на людей, едва сводящих концы с концами, так грифы таращатся на свою будущую добычу, так толпа взирает на жертву осуждения и беспощадной травли. Эта женщина… нет, это чудовище, оно наслаждалось тем, что творит, ему нравилось причинять боль. Приближаясь к Тае, оно захлёбывалось от смеха, как убийца, только что сбежавший из лечебницы для душевнобольных.

Но подействовала спасительная сила сна, и Таю, как тряпичную куклу, что-то схватило и с немыслимой скоростью потянуло назад, унося прочь от этой бессердечной твари и от страдающего младенца, от дымной преисподней, от замка… Сон покинул её.

Проснувшись, она нервно осмотрелась по сторонам, проверяя, не спит ли ещё. Ущипнула себя за ляжку, чтобы уж точно удостовериться. Слезла с кровати, дрожащими руками набросила тёплый халат. По сравнению с этим все прежние сны — просто сказочные истории!

Что хуже — эти кошмары или реальность? Этого Тая не знала. Она мечтала уснуть однажды и не видеть снов, смотреть всю ночь в темноту и ничего поутру не вспомнить. Но её никто не спрашивал.

Спускаясь с лестницы, она крепко держалась за перила. Тело сломила дрожь, и пот каплями стекал по лицу, словно она вернулась с утомительной тренировки. Тая поставила чайник на плиту и стала листать газету в поисках чего интересного, но, как всегда, ни один текст не принёс радости.

Чайник наконец вскипел, известив об этом пронзительным свистом, и Тая поспешила снять его с плиты. Но вдруг раздался громкий звонок в дверь, нарушив тишину столь внезапно и неожиданно, что девушка вздрогнула и едва не ошпарилась. Не сдержав ругательств, она осторожно поставила чайник на стол и поплелась к двери. Да вот только, взглянув в глазок, никого не увидела.

— Идиоты! — проворчала она, но открывать дверь и осыпать хулиганов проклятиями не стала. Какими же странными иногда бывают подростки… Ну что в этом смешного? А… может, рассыльный решил позвонить в дверь вместо того, чтобы бросить газету у входа. Но… зачем? На всякий случай Тая ещё раз глянула в глазок — по-прежнему никого. Распахнула дверь, и утренний осенний холод пронзил её, но Тае не было до этого дела.

— Какого…

У дверей лежал свёрток, в котором мирно спал младенец. Тая едва сдержалась, чтобы снова не выругаться. Где это видано, чтобы грудничка бросали под дверь кому попало? Что за моральными уродами нужно быть?!

Сонливость как рукой сняло. Тая опустилась на корточки, обречённо размышляя о том, что теперь делать с несчастной малюткой. Разве она, одинокая секретарша, может его оставить у себя? Нужно позвонить органам опеки… Но тогда малышу придётся расти в детском доме, где его будут колотить и обижать другие ребята… Ох, ну почему он оказался именно у её дверей? О чём думали его родители?!

Взглянув на младенца, Тая смягчилась — милое розовощёкое личико так и хотелось поцеловать прямо в лоб. Она взяла малыша на руки, но тут послышалось шуршание бумаги. В пелёнках лежал конверт.

Девушка поспешила открыть его. В правом углу над текстом была выведена четырёхконечная звезда. Буквы начертаны неровно, скачут и косятся так, будто писались в спешке.

Дорогая Рейна!

Мне невыносимо больно оставлять её, но выбора у меня нет.

Белладонна мертва. Она погибла по моей вине… Я не смог её уберечь… Теперь же я не могу оставить у себя дочь, иначе и ей грозит смерть. Ты — единственный для неё родной человек, с которым ей ничего не будет угрожать. Прошу, возьми её под свою опеку!

Я бы хотел, чтобы она росла как все обычные дети, не зная печали, не боясь за свою жизнь, которую могут отобрать в любую минуту. Пусть она ни о чём не узнает, пусть это обойдёт её стороной!

Пожалуйста, не говори ей о том, кто она, не рассказывай ни о чём, утаи правду, сожги письмо! Так будет лучше. Может, однажды она обо всём узнает, но оттягивай этот момент как можно дольше. И если ты смогла ужиться там, где ты сейчас, значит, и Деймона тоже сможет. Я верю в вас обеих.

С благодарностью и печалью,

О. Б.

Тая перечитала это письмо несколько раз, пытаясь осознать, что всё это и впрямь произошло. Она оглянулась — но никого не увидела, улица была пуста и тиха. Лишь утренний туман лоснился по дорогам, врезался в стволы деревьев и постепенно растворялся. На глаза навернулись слёзы. Боль, пропитанная воспоминаниями о прошлом, боль потери и разлуки снова ворвалась в сердце, обжигая его калёным ножом. Хотелось закричать, но крик застрял в горле. Почему, почему, почему это всё случилось? Как?.. За что?..

Выбора не осталось. Тая забрала малышку в дом и закрыла дверь на замок, словно боясь, что её тут же отнимут. Девочка вдруг проснулась и заплакала.

— Ч-ш-ш-ш, милая… — прошептала Тая, пытаясь её успокоить, но это не помогало. Малышке не хотелось ни пить, ни есть, а уснуть она не могла. Видимо, пора сменить подгузник.

«Вот блин!» — всполошилась девушка. Пришлось срываться с места и бежать в круглосуточный магазин за детскими принадлежностями. И только позднее, когда всё нужное уже было куплено, Тая поняла, что с ребёнком что-то не то.

Чутьё не подвело её. Освободив девочку от пелёнок, она обнаружила на её спине четыре продолговатые раны — точь-в-точь как те, что оставило чудовище малышу в её сне.