Друг сына

Мария Зайцева (2024)

У меня работа, взрослый сын и развод за плечами. И этот мужчина мне не подходит. Он — моложе, он — совершенно отмороженный и опасный тип, с которым нельзя иметь ничего общего. И, наконец, он — лучший друг моего сына… Нам нельзя быть вместе. Но он об этом и слышать не хочет…

Глава 8

Я никогда наивной стесняшкой не была. И мужские торсы видела в разных ракурсах и количествах. Да и интернет, слава всем богам, работает без перебоев, так что всегда искренне считала, что удивить меня крайне сложно. Ошарашить — тем более. Смутить… Да я вас умоляю!

И потому непонятно, что со мной произошло в момент, когда Матвей чисто мужским резким движением, зацепив сзади за ворот, стянул через голову свободную черную футболку, под которой обнаружилось…

Бывает такое, что перед глазами внезапно появляется что-то настолько невероятное, что буквально ослепляет. И лишает зрения. Только в голове остается, словно вспышка: было! Вот оно!

И можно смотреть, смотреть, смотреть… И ничего не соображать при этом.

Понятно, что у меня все мысли со свистом из головы вымело, когда взгляд уперся в широченную, мускулистую, заросшую темным волосом грудь Матвея?

Я стояла, пялилась строго перед собой, и вид, наверняка, имела крайне придурковатый. Возможно, даже рот раскрыла. Не помню. Не могла я себя в тот момент контролировать.

От Матвея пахло чем-то горьковато-пряным, немного табаком, чуть-чуть холодной, влажной кожаной курткой… И много-много таким, чисто мужским, обволакивающим. Дурманящим настолько, что у меня слюна во рту скопилась, которую я непроизвольно сглотнула.

Подняла взгляд на лицо Матвея, мерно, словно под гипнозом, последовательно изучив вольный разлет мускулистых плеч, ямку внизу у горла, шею, крепкую, мощную, небритый подбородок, чуть подрагивающие крылья крупного носа… Глаза. Светлые, острые. Жадные.

И такая жажда была в них, такая потребность, искренняя, чисто мужская, что я вздрогнула и отступила.

Верней, попыталась отступить, потому что Матвей не дал мне этого сделать.

Он неожиданно резко притянул меня к себе, буквально обездвижив в объятиях, одной рукой легко перехватил за талию, а ладонь второй положил на затылок, не допуская того, чтоб я опять опустила голову.

И принуждая смотреть на себя. В стремительно темнеющие хищные глаза, на легкую, все понимающую усмешку. Именно она немного привела меня в сознание.

Я осознала, что происходит, в каком я положении сейчас нахожусь, и насколько недопустимо это положение, дернулась безуспешно, забормотала сбивчиво и жалко:

— Что вы… Ты… Вы… — запуталась в местоимениях, так и не решив, как именно обращаться к этому парню, другу моего сына, мужчине, так бесцеремонно обнимающему сейчас. И, не выбрав правильного, выдохнула беспомощно, — нет…

Матвей лишь усмехнулся в ответ на мое смешное сопротивление, и эта ленивая, хищная усмешка совершенно лишила меня даже тех небольших сил, что еще оставались. Сердце бешено стучало, отдаваясь искрами нежной, томной боли в низ живота, постепенно наливающийся невозможной, мучительной тяжестью. И пожар во всем теле, такой силы, что, казалось, даже кожа горела! И Матвей это прекрасно видел! Чувствовал! Знал, что со мной происходит, как он на меня действует!

Я замерла, обреченно глядя в его красивое лицо, не пытаясь больше вырываться и покорно принимая ситуацию.

Я не смогу устоять перед ним. Просто не получится.

Это все неправильно. И ничего хорошего у нас не выйдет.

Он… Он просто поиграет и все…

Насколько разрушительной будет эта игра?

И насколько сладкой?

В этот момент Матвей наклонился и, не позволяя мне увернуться, поцеловал.

И я поняла, что игра будет невероятно сладкой. Слаще всего, что я до этого испытывала. Настолько, что привыкание может быть мгновенным…

Все эти мысли проносились, не задерживась, в голове, сразу ставшей пустой и легкой, пока друг моего сына целовал меня на моей кухне. Целовал нахально, немного грубовато и очень по-собственнически. Словно право на это имел. Словно я позволила, дала свое согласие.

Хотя, ему мое согласие не было нужно, я и без формальных слов была полностью в его власти, в его подчинении.

И, наверно, в голове моей все-таки что-то от стресса и неожиданности отключилось, потому что происходящее той ночью помнится лишь вспышками, яркими, болезненно-четкими, до слез острыми.

Мы на кухне.

Целуемся с такой дикой страстью, словно нет ничего важнее в этот момент в мире. Матвей не дает мне вздохнуть, не позволяет прийти в себя и понять весь ужас, все непотребство происходящего.

А я все понимаю, тем не менее. Все понимаю. И ничего не хочу менять. Только не сейчас! Не сейчас! Пусть потом будет плохо, пусть потом меня замучает совесть, но сейчас, сейчас… Сейчас я хочу, чтоб он целовал меня, этот сумасшедший дерзкий мальчик, практически ровесник моего сына. Я потом подумаю о своем неправильном поведении, а сейчас… Матвей рычит бешено, подхватывает меня на руки, и я лечу…

Кровать, тяжелое тело горячего парня, придавившее меня к покрывалу. Это сладкая тяжесть, ее хочется длить, тщательно сохраняя в памяти каждое мгновение. Его глаза, отражающиеся в них огни гирлянды, круглосуточно горящей в проеме окна.

— Новый год все еще? — усмехается он, обдавая теплым дыханием губы.

— Каждый день… — шепчу я и покорно поднимаю руки, позволяя себя раздеть.

Его горячие губы повсюду, его жесткие руки исследуют, бесцеремонно и жадно. И мне сладка эта жадность. Мне приятно, что он так нетерпелив, что задыхается от желания, что сдержаться не может, прикусывает, слабо контролируя силу и причиняя боль.

Тоже сладкую.

Меня трясет от каждого его движения, прикосновения, властности его манер, той, истинно мужской непоколебимой уверенности в своем праве поступать так с женщиной. Как со своей.

Я так давно не ощущала себя… чьей-то. Никто не обращался со мной до такой степени по-собственнически.

Матвей не спрашивал, не тормозил, не отслеживал мою реакцию на свои действия.

Он просто делал со мной все, что только может сделать с беспомощной женщиной опытный сильный мужчина.

И мне это нравилось, черт возьми!

Так нравилось!

Я умирала в его руках, я позволяла ему такое, чего никогда в жизни… И никому… Вообще никому!

Я, наверно, сошла с ума в ту ночь.

И не жалела об этом. Только не об этом!