Мой худший друг

Мария Высоцкая, 2022

Тим – кошмар ее детства. Сын друзей родителей. Гадкий, наглый. Без тормозов. Арина – домашняя девочка отличница. Переведенная в школу-интернат для детей богатых родителей. Он пообещал превратить ее жизнь в ад, и он сдержит свое слово. Несмотря на то, что эта худшая дружба обернется самой сильной и именно поэтому, такой болезненной любовью.

Глава 2

Ариша

— Это куда, мам?

— А что там?

Мама заворачивает вентиль и, оттолкнувшись от раковины и вытерев руки полотенцем, переводит взгляд на коробку, на боку которой красным маркером написано: «Ел. игрушки», и которую я уже как родную прижимаю к груди.

— Игрушки для елки.

— Где ты ее нашла?

— На втором этаже, в гостевой.

— И почему мы не заглянули туда перед Новым годом? Не пришлось бы покупать новые.

— Понятия не имею, — пожимаю плечами и ставлю все это добро на обеденный стол.

Из всех комнат в новом доме для жилья пригодны кухня, ванные и туалеты, в остальных помещениях ремонт в самом разгаре. Например, вчера утром, когда я пошла чистить зубы, в моей комнате лежал только матрац, а когда вернулась, туда успели занести кровать. Огромную, круглую, с мягкой лавандовой обивкой.

— Этот ремонт сведет меня с ума, — мама подтягивает штанины серых домашних брюк и садится на стул. — Ты как? Голова не болит? Температуры нет?

— Мам, у меня не акклиматизация.

— А кто его знает, Ариш. Ты уже вторую неделю как привидение по дому слоняешься. Может, витамины пропить?

— Я привыкаю, — с губ срывается тяжелый вздох, и мама с грустной улыбкой качает головой.

— Я знаю, что весь наш переезд тебе и даром не нужен. Хоть ты постоянного говоришь обратное. Ну вот так получается, малыш. Папе сложно разрываться на два города, а без его тотального и личного контроля дела в новой клинике в порядок не придут.

— Я понимаю, — выдернув стул из-за стола, ставлю его напротив мамы, чтобы присесть рядом.

— Не злишься?

— За что? Мне просто нужно чуть больше времени, чтобы привыкнуть. Я справлюсь. Сама же отказалась пожить эти полгода у бабушки. С вами хочу.

— Если будешь чувствовать себя плохо, сразу говори. И я сейчас не только про физическое состояние.

— Знаю, — улыбаюсь и тянусь к маме с обнимашками.

Моя мама максимально тактильный человек, постоянно всех обнимает, трогает, целует. Потому что ее мама в свое время, да и до сих пор очень холодный и своенравный человек. Я же в папу, предпочитаю очерчивать вокруг себя максимальные границы. Терпеть не могу, когда трогают мои волосы или, например, целуют в щеку, особенно если это практически чужие люди, проявляющие вот такую странную вежливость во время приветствий.

И мой порыв пообниматься сейчас маму, конечно, очень радует, но и прекрасно дает понять, что мое состояние находится в шатком положении и далеко от нормального. Обычно я так эмоции не проявляю, но сегодня вдруг захотелось. Наверное, после пережитого стресса в доме Азариных. Тим, как всегда смог пошатнуть мою уверенность.

Тим любит подобные появления и еще указывать. Этим он вчера и занимался без всяких стеснений. Это насколько нужно быть самоуверенной какашкой, чтобы вот так заявиться в комнату к постороннему тебе человеку?

— Ты про школу подумала?

Мама что, мысли читает?

— Ну так… Не скажу, что сильно хочу там учиться. Это же, наверное, дорого… А мы только переехали, и клинику папа открывает…

— Вот эти вопросы ты вообще в голову не бери. Деньги у нас есть. К тому же Серёжа — главный спонсор в этом лицее, поэтому нам сделают неплохую скидку на обучение. Ты же у меня отличница, на золотую медаль идешь. В прошлой школе все учителя были от тебя в восторге.

В Питере я тоже училась в частной гимназии. И преподаватели меня правда хвалили, хотя, наверное, сложно этого не делать, когда человек и правда учится, старается и пытается вникать абсолютно во все — основные уроки, дополнительные занятия, спорт, самодеятельность. Я была замечена во всем.

— Да и Катюша поможет тебе адаптироваться, ты у меня девочка сдержанная, закрытая, а Катюха у нас боевая, всех разгонит.

В этом мама права, Катька и я — полные противоположности, которые притянулись. Даже удивительно, что у нас есть общие интересы, я бы сказала, много общих интересов. Но тут роль сыграла дружба наших родителей, мы с Катрин с детства в одной упряжке, в реальной жизни я с девчонками Катькиного темперамента практически не общаюсь.

— И Тим, если что, в обиду не даст, а то парни сейчас те еще…

— Ой, они всегда такими были, — закатываю глаза, чтобы съехать с разговора про Азарина. Вот о ком о ком, а о нем я говорить точно не хочу.

— Ну-у-у-у, тут ты права. Так, куда наш папа-то запропастился? — мама бросает взгляд на свое запястье, окольцованное часами. — Почти одиннадцать уже.

— Работает. Может, фильм посмотрим?

— Давай тогда еще вот эти коробки разберем и завалимся что-нибудь посмотреть, — соглашается мама и, поднявшись со стула, направляется к вещам, сложенным в углу. — Я тогда Алёне звоню насчет школы? До завтра желательно дать ответ.

Родители стараются, у них сейчас и так куча дел. Нагружать их своими проблемами, которые, по сути, связаны только с одним гадким мальчишкой, будет верхом эгоизма, поэтому я киваю и даже пытаюсь улыбнуться.

Ну не убьет же он меня, ей-богу! В конечном счете эта школа ему не принадлежит, а я имею право учиться там, где хочу. И в сложившихся обстоятельствах я выбираю именно ее.

— Уверена? Если не хочешь, мы посмотрим что-то другое.

— Осталось всего два дня, мам.

— Ничего страшного, выход есть всегда. Я не хочу, чтобы ты училась там, где тебе не нравится.

— Мне нравится. Катюха вчера показывала фотки, там есть теннисный корт.

В моей прошлой школе такого не было. На самом деле много чего не было. Например, школьной телестудии, студии звукозаписи или скалодрома в спортивном зале.

Правда, все это перекрывает один жирный минус. И этот минус я встречаю первым в пустом школьном коридоре, потому что опаздываю на урок, немного заблудившись в здании.

Катька, как оказалось, заселится в комнату лишь со следующей недели, потому что подцепила простуду и теперь сидит дома с соплями.

Только выворачиваю из-за лестницы и сразу слышу:

— Эй, некрасивая!

— Это ты мне?

Оборачиваюсь на голос, от которого еще с детства бросает в дрожь. Азарин спрыгивает с подоконника, на котором сидел с планшетом в руках, и делает пару широких шагов в мою сторону. Инстинктивно пячусь, прикрывая себя руками. В пылу его наступления и моего бегства я не заметила, как оказалась у стены.

— А ты тут кого-то еще видишь, Громова? Зря ты меня не послушала. Не стоило переводиться. Жизнь в этом месте станет для тебя адом, — он ядовито улыбается и толкает меня под лестницу. — Крысам здесь не место.

Мой внутренний голос вопит зарядить ему пощечину, но вместо этого я просто стою как истукан. Самая тупая защитная реакция — притвориться мертвой. Но в критических ситуациях, особенно когда я теряюсь, что ответить, срабатывает именно она.

— Чего тебе от меня надо, Азарин? — упираюсь затылком в стену и от неожиданности клацаю зубами.

— Испугалась? — Тим притворно улыбается. У него даже голос становится мягче. — Я пошутил. Давай дружить, Громова, не чужие же люди.

— Ты серьезно?

Азарин кивает, а его губы оказываются слишком близко к моему лицу.

— Конечно, я стану твоим самым худшим другом, А-ри-ша. Самым, — шепчет мне на ухо.

Кому я вообще верю? Серьезно, Арина? Ты правда на секунду допустила, что он может быть нормальным?

— Не трогай меня, — передергиваю плечами в попытке сбросить оцепенение. — И никогда больше ко мне не подходи, — толкаю его в грудь в надежде, что это даст мне шанс улизнуть. Ну или хотя бы выбраться из-под этой дурацкой лестницы, куда он меня затолкнул. Нас же здесь практически не видно.

Любой пройдет мимо и даже не заметит. Мне что, опять вопить? Как в десять лет на чердаке?

Да и после моего толчка Азарин практически не сдвинулся с места. Как стоял, так и стоит. Может быть, миллиметров на двадцать отшатнулся, а потом снова приблизился. План провалился с треском.

— А вот это зря. Я, значит, проявляю любезность и почти гостеприимство, а ты, Громова, мой порыв не ценишь.

— Чего ты вообще ко мне прикопался? Тебе заняться нечем?

— Думаю, что теперь точно есть чем, — он ухмыляется, обшаривая мое тело глазами от носов туфель до макушки. — Своим появлением ты обеспечила мне развлечение прямо до выпускного.

— Дай мне пройти. Я опаздываю на урок.

— Он у нас общий. Мы же теперь одноклассники. Могу проводить в класс. Ты же заблудилась, верно?

— Я обойдусь.

— Алгебраичка опоздунов не любит. Еще пять минут, — чекает время, — и она тебя уже не пустит.

Пропустив его слова мимо ушей, предпринимаю вторую попытку уйти. Делаю решительный шаг вперед и сразу ощущаю, как на мое плечо ложится его ладонь. Тим дергает ремешок сумки вниз, и тот, скользнув по предплечью, повисает на моем согнутом локте.

Я отчетливо слышу грохот выпавших из незакрытого на молнию отделения мелочей. На пару секунд прикрываю глаза и, громко выдохнув, опускаюсь на корточки, чтобы подобрать высыпавшиеся через открытое отделение ручки, бальзам для губ, пудру, которую теперь только выкинуть, потому что она, кажется, разбилась.

Это именно то, о чем я мечтала. В первый же день в новой школе ползать у Азарина в ногах!

— Все? Шалость удалась? — вытягиваюсь во весь рост и вжикаю молнией на сумке. — Если хочешь, я даже могу заплакать. Тебе же в кайф доводить меня до слез. Ты от этого какое-то больное удовольствие испытываешь. Сейчас, подожди минутку или ущипни, — вытягиваю руку вперед и, не рассчитав силу, что чуть не заезжаю ему кулаком в нос. — Чтобы быстрее было.

Тим отталкивает мою руку и, сунув свои в карманы, негромко произносит:

— Тебе лечиться надо, Громова, ле-чи-ть-ся. — Причем говорит он все это с таким лицом, будто я и правда психически больна. — Удачи в поисках кабинета.

Круто развернувшись на пятках, он идет к подоконнику, на котором оставил свои шмотки, и, закинув рюкзак на спину, заворачивает за угол.

Наблюдаю за ним боковым зрением, а сама дрожащими руками поправляю пиджак и воротничок рубашки. Нужно немного успокоиться и наконец уже найти этот долбаный класс.

Именно это я и делаю. Привожу себя в порядок и, в сотый раз за день посмотрев карту школы в приложении, нахожу нужный мне кабинет. Он этажом выше.

Быстро взбегаю по ступеням наверх и заношу кулак над той самой дверью. Короткий стук, прежде чем дернуть ручку на себя, и вот на меня уже смотрит пятнадцать пар глаз.

— Девушка, у нас не опаздывают, — чеканит преподаватель, отрывая маркер от доски.

— Я не могла найти кабинет.

— Или просто решили подольше поспать в первый учебный день, как делали это все каникулы. Выйдите за дверь.

— Меня просто ввели в заблуждение, — переступаю с ноги на ногу. Я просто не могу быть изгнанной с первого урока в первый же день. — Сказали, что это не второй корпус, а первый. Мое приложение глючит, — трясу телефоном перед своим лицом. — Поэтому сначала я пошла в соседний.

— Кто сказал?

Первой мыслью мелькает назвать рандомное имя, но потом воспоминания подкидывают это обидное «крыса», отвешенное Азариным ни за что, и я без запинки произношу и так затертую до дыр в эти дни фамилию:

— Азарин.

На дальних партах после моих слов начинается оживление. Мельком осматриваю класс, пряча руки за спину. Знаю, что развязываю войну, но опоздала я и правда из-за него. Если бы он не загнал меня под эту лестницу…

Тот, кто сидит за одной партой с Тимом, толкает его локтем в бок и тычет в меня пальцем.

— Азарин, значит? — алгебраичка сдвигает очки на кончик носа и, немного сгорбив спину, пристально смотрит на Тима. Который, в отличие от его дружков, делает вид, что говорят вообще не о нем.

— Он, — киваю.

Понятия не имею, чем для меня обернется это «признание», но в борьбе за себя иногда любые методы хороши.

— Этот может. Присаживайтесь, Громова. А Тимофей у нас пойдет к доске. Мы как раз начали проверять домашнее задание. Вы же выполнили его за каникулы?

— Может, не я? — Тим лениво откидывается на спинку стула.

На удивление, он не метает в меня молнии. Затишье черед бурей?

— Посмотрите на Лизку, она просто мечтает заработать еще одну пятерку.

— Иди зарабатывай свою двойку.

— Вы меня почти уговорили, но не очень…

— Азарин!

— Иду.

Тим вытягивается во весь рост. Я продолжаю стоять у доски. Преподаватель как раз переключается на то, чтобы меня представить, а потом направляет к свободной парте. По тупому стечению обстоятельств она как раз в соседнем ряду от места, где сидит Азарин. За что?

Класс смотрит вроде с интересом, а вроде и с безразличием, понять сложно. Единственное, что явно читается у многих на лбу, это вопрос, откуда я знаю Тима. Для рыжеволосой девочки за первой партой это самый животрепещущий вопрос, судя по тому, как вытянулись ее губы и сузились глаза.

— Проходите, Громова, все на вас уже насмотрелись, — бурчит алгебраичка, и мне ничего не остается, как шагнуть вперед, в проход, куда уже вышел Азарин.

Мы сталкиваемся с ним нос к носу где-то на середине пути.

— Значит, я виноват? — хватает меня под локоть, не парясь о том, что мы в классе и за спиной стоит учитель.

— Дай пройти, — стараюсь говорить тихо, но при этом убедительно и самое главное — ровно. Голос не дрожит, а мое волнение остается только моим. Во внешнюю среду я его не транслирую.

— У вас там дом свиданий? — ворчит преподавательница, и класс начинает подхихикивать.

Я дергаюсь вперед, но Тим продолжает меня удерживать, начиная рассуждающе угрожать.

— Катюха у нас болеет, а это значит, в комнате ты пока одна, — он улыбается и запрокидывает голову, будто вот-вот разразится зловещим смехом. — Советую быть осторожной этой ночью.

Он проходит дальше, а я еще какое-то время зависаю в проходе, пытаясь скинуть оцепенение и наконец уже занять свое место.

Соприкоснувшись со стулом, поворачиваю голову, наталкиваясь на улыбку какого-то парня, взгляд которого моментально опускается к моим ногам. Свожу колени крепче и, прикрыв часть лица волосами, упираюсь взглядом в тетрадь, прекрасно слыша, как Азарин скребет маркером по доске, отпуская дурацкие комментарии по ходу решения.