Рим на Земле. Ненаучная фантастика в области литературы
Необычная смесь философской автобиографии автора, историй из жизни поэта Дениса Новикова и ненаучной фантастики. Эту книгу нельзя не заметить. Сейчас-стье сквозь грани двадцати израильских лет – история, написанная в столовой дурдома или невыдуманная жизнь?Как выжить Гению во Вселенной? Снять с себя кожу, вынуть душу и оставить зажигалку по дороге в Шереметьево?Сила Рима созидает, линия жизни идёт по канве судеб, и Время смотрит в глаза.Эту книгу надо прочитать – это Литература.
Оглавление
- Книга первая
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Рим на Земле. Ненаучная фантастика в области литературы предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Автор благодарит Виктора Розентулера за горячее участие в подготовке книги к печати
© Марина Ямит Зарецкая, 2020
ISBN 978-5-0051-0271-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Книга первая
Часть первая
(21)
Ночью майской, на улице N…
А что расскажу тебе я в создавшейся ситуации? Не скрою, лекарство под названием «Nocturno» стимулирует меня писать. О Москве, Крылатском, «дипломатическом» районе, Чертаново, где были курсы по подготовке в иняз… Пьяная от таблеток, которыми лечила решение об эмиграции, я проскочила диеты, курсы, экономические предотъездные микромахинации по защите от квартирных воров при условии их (воров) попадания внутрь квартиры — смех сквозь слёзы и слёзы — мне тогда везло. Позвонила тебе, что вылетаю в Израиль, и купила золотистую зажигалку на память. 50 рублей были хорошими для меня деньгами, могла купить, допустим, хорошие туфли…
Я любила тебя на всю жизнь и хотела плакать, задаваясь вопросом, заправишь ты эту зажигалку потом или выбросишь. Мама ушла по делам, подсунув мне «Раковый корпус» Солженицына. И я позвонила тебе с опозданием. Причём тут методика астролога Сениуса?
Я просила у тебя аудиенции, я молча взяла бы у тебя «Столичную» сигарету (я не курила тогда) и ушла.
Потом я наплела тебе, что поехала в Израиль на две недели, вернулась… Ты «посеял» меня в Москве. Потом думали, сколько стоило позвонить из Хайфы в Москву часа на два… Как много ты рассказывал, что теряешь друзей, мне, своему биографу.
Фраза «разговор обо всём на свете» как бы предусматривает увлечённость, то, что «стороны» не могут наговориться. Этого-то не было, с его стороны, но говорили мы, как стало понятно по прошествии лет, обо всём на свете.
В незапамятные те времена определённый культурный уровень предоставлял возможность болтать о мирах.
Смею верить, я доставала этот уровень.
Я звонила и спрашивала: в каком случае по старой русской орфографии писалось «миръ», а в каком — «мiръ»? Что такое тавтология? Что такое скальды?
Это был единственный русский поэт, на которого мне не хватало русского языка.
Который курил «Пэлл-Мэлл» и «Парламент» и не мог курить «Ротманс» — это были (уже в Израиле) мои любимые сигареты. Который тогда в Москве собирался менять семинар, уходить от Анатолия Виноградова, т. к. тот путал фамилии.
У которого в подперестроечные времена был видик — редкость. На последних партах в старших классах все сидели пьяные.
Однажды я прочитала в каком-то юношеском журнале статью об ЛСД. И заявила с умным видом по телефону: «Когда человек колет ЛСД…».
Речь шла о видении звуков и Набокове…
«ЛСД не колют, — сказал Д. Н., — его на сахар капают».
А коробок анаши стоил 50 рублей.
А футболка на фотографии в «Вечерней Москве» была красной.
Но зато о рассказе Набокова «Условные знаки» — это я принесла новость на хвосте.
Это была единственная новость.
…Я сняла с себя кожу, вынула душу и оставила зажигалку в телефонной будке по дороге в Шереметьево.
Просила ведь папу пожелать мне вернуться в Россию. Не пожелал ничего, боялся за меня.
А я буду писать книгу в дурдомовской пустой столовой. О Денисе Новикове. Мне всё равно.
Новый день в дурдоме. Оказывается, тот старик не женится на своей молодой подруге — а просто так. Её отец — водитель такси — сутенёр, мать — проститутка, а как может быть иначе, гм? А она — подруга — украла у него — жениха — 250 шекелей. «Жениху» под 70, он толст до ужаса.
Расстояние до этого всего — в парсеках. Гремят уборщицы, я курю последние сигареты… Там, в Москве, может быть, ты бы меня отправил покупать сигареты.
(22)
Давай молчать с тобой на равных…
В психушке есть ещё Сапир.
Я себе представляю, что творилось во ВНИИ НП в «сталинское время». И тебе — «надо», и тебе — «нельзя», и тебе…
Институт Нефтяных Пауков.
Он консультировал на немецком, русском, польском… Отдыхали и смеялись. И она взяла у него сигарету при всём ВНИИ НП — это был Натан, её разводной муж, они оба были из Катовице. Это знали все. А потом — я.
А ей всё равно было и не до дочери, и не до Арсения Тарковского, не до всего и всех. «Зеркало». Рахель. Апикорус.
А в психушке ещё лежит наркоман Элиягу. У него два сына в армии, офицеры, а сам он прыгал с 8-го этажа. Рамбам1. Тира2.
Начальница над уборщицами, Мазаль, угостила меня чаем с лимоном. Лимон я засыпала сахаром и догрызла.
Непонятно — в суд подам.
В 1989 году я пыталась жить твоей жизнью. Выражалось это в поездках в театры с цветами (есть на это средства) и звонках тебе по телефону. Ненадолго к тебе «на периферию сознания». Откуда я могла знать твоё сознание?.. Я и написать-то толком ничего не могла, пользы — ноль, любви — истерика. Кому это надо во всей-то дозе. А в малых — звонки.
(23)
Коль разговор утратил смысл…
Как я хочу в литстудию «Рим на земле»!..
А потом наркоман Эли рассказывал про призыв Рафуля, а кавказец Лёва, молодой парень, рассказывавший до того про «экономический бизнес», отпускал солёные шутки на иврите, а с Равиталь мы подружились.
Часть вторая
ЛИЦЕВАЯ СТОРОНА СОЛНЦА
(1)
Призыв Рафуля был в 1974—1979 годах после войны Судного дня, типа суворовских училищ. Наркоман Эли — из района Лода. Буйное отделение…
А ещё я снижаю количество сигарет за день.
(2)
Ради неба или ради
Хлеба и тщеты земной?
Или Кошация приедет, или я к ней… О старом, о странном, о безбольном, о вечном (это Гумилёв).
Остальное приложится.
Я смотрю на мир из окна. И на уборщиц — зная, что не вернусь к кошмару этой профессии.
Наркоман Элиягу опять рассказывал, как бросался из окна от наркотиков и жизни. Он упал на ноги. Ему зашили бедренную артерию и ярёмную вену. Если я не ошибаюсь в анатомии. А потом, разумеется, в психушку.
Мне ещё предстоит понять — теперь я «сырой мансарды постоялец». Книги, книги, книги.
(3)
Куда ты, куда ты? Ребёнка в коляске везут
И гроб на плечах из подъезда напротив выносят…
Спаси, звезда, от звёздной пыли, звёздного пыла, звёздной горести, звёздной болезни. Научи, звезда, как выжить Гению во Вселенной.
В этой ситуации.
Я так предчувствую, что я на верном пути.
У поколения Второй мировой войны была своя тайна, и носил эту тайну Арсений Александрович Тарковский, корреспондент той войны, не прославившийся своей поэзией.
В клубе «для свободного времени» я встретила Шимона. Шимон 8 лет в больнице, и у него таблетки артан (корректор) вызвали привыкание. Точнее, тоже наркоман. Таблетки сушат ему горло, и он всё время пьёт напитки. Это дорого стоит. Мать его ещё жива, у неё есть сиделка, а отец умер в 80 с лишним. Когда-то у Шимона была подруга — кибуцница, а раньше (или позже) денег у него было много, и он тратил их много и бесконтрольно — пока их больше не осталось.
Вот так. Шимон подарил мне зажигалку.
К Кошации.
Часть третья
ДЕЖАВЮ, ИЛИ ЧТО-ТО ДРУГОЕ
(1)
Чего только нет на земле.
Другая квартира. Другая жизнь. И история Грузии. И многое другое. Процесс снятия с дозы, например.
Чем это заменить? Не заменишь. Получилось всё.
И книга.
Рим на Земле.
И так как нет бывшего — Шуры — Кошация и подарила мне клетчатый не то пенал, не то косметичку.
Дарьи Донцовой начиталась я, что ли?
Но очень хочется, чтобы книга моя была искромётной, популярной, известной…
Оригинальным путеводителем по Израилю, в конце концов. Для граждан и не-граждан. Для Поэтов и не-Поэтов.
А вообще я обустраиваю новую квартиру. Смех сквозь слёзы и стихи. В прозе.
Можно выжить и сохраниться.
Нормальная жизнь, в общем-то. Только с одним мобильником. Который у меня.
Сижу дома, прислушиваясь к каждому шороху.
Суббота.
Стирка, готовка. Редакция и книга.
Стихи. Посвящения. Планы на новую публикацию.
Автобусы и магазины.
Нормальная жизнь.
Из записной книжки — фразы, пришедшие на бегу. Принцип защиты учителя — защита от состояния «Ивана, не помнящего родства» — самого страшного состояния ученика. Самого страшного состояния вообще, можно сказать.
Всенепременно придёшь в норму от кофе с молоком и собственноручно сваренного домашнего супа. Телевидение и ключ от дома. Так и лечат мозги, а не чёрт-те чем и чёрт-те у каких должностных социальных лиц. Плевать мне на израильские официальные порядки.
…Из автобуса медленно выползает глубокая старуха-марокканка с яркими медно-рыжими волосами, выбросив перед собой плетёный мешок.
(2)
А когда — когда-нибудь — как в воду,
И тебя потянет — в вечный путь…
Бабка Рахиль. Химичка. Завлаб. Фридман-Потольская. Она ругалась научными терминами и гениально мыла посуду. Она и меня научила, с кошмарными скандалами, гениально мыть посуду.
Посудной пастой — амой. Ама разных цветов: жёлтая, белая, голубая. В ведре 18 кг. И ведро — мне. Для чего-нибудь полезного и интересного. Теста «утопленник», например. Звучит страшно, но очень вкусное тесто.
Где бы наскрести 80 шекелей?
Прихожу домой после редакции и клиентки. Его нет дома, и всё бы хорошо, но через час я нахожу какой-то полицейский ордер на обыск на совсем незнакомое имя.
На мой единственный у нас мобильник звонят его друзья. Двадцать минут первого, ничего не понятно. Мой день рождения, отмеченный нами днём.
Господи, Господи, как это понимать?
Жили, воевали, голодали,
Умирали врозь, по одному.
Я не живописец, мне детали
Ни к чему, я лучше соль возьму.
Из всего земного ширпотреба
Только дудку мне и принесли:
Мало взял я у земли для неба,
Больше взял у неба для земли.
Буду ждать его домой.
И мыть посуду амой.
Полвторого. Телефонный звонок. «Я в компании. Мы за тебя пьём».
Да сколько угодно! День рождения продолжается. Полицейский документ кто-то из приятелей у нас забыл.
Нормальные люди, нормальная жизнь.
«Пророчество, индюшество…» — Кошация.
К Кошации.
Я лучше соль возьму.
И пойду делать котлеты. Куриные. Вот.
(5)
Я обнаружила, что я — полнейшая недоучка.
Ну, филолог. И то — слабый.
И всё. Никаких энциклопедических знаний, на которые успешно произвожу впечатление. В принципе, только язык неплохо подвешен. Даже очень. Но я не знала даже того, что Грибоедов похоронен в Тбилиси.
А его рассказы о грузинской истории и литературе… Не Грибоедова, а моего мужа.
Стиль бабки-химички.
А она была — Марина Цветаева. Была.
И любила — Тарковского. А как можно было ей — его — не любить? И любить, и не любить — нельзя было.
(6)
Город Лидий когда-то
В Малой Азии был…
Книга Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре». 1937 года издания. С картинками художника Зича. На той квартире, у его семьи.
Нино Кападокиели, крестившая Грузию крестом из виноградной лозы. Корона царицы Тамары и золотой и художественный фонды, вывезенные Эквтиме Такаишвили в 1917 году во Францию, — он там нищенствовал и не продал ни одной ценной вещи. Потом всё это было возвращено законной юридически власти.
Ни у кого в современной русской израильской литературе нет экскурсов в историю Грузии. Вот.
Прочтите по-другому стихи Марины Цветаевой. Она писала любовную лирику, адресованную сразу нескольким мужчинам, и не зная, какая строка — кому. (За исключением более редких и озаглавленных посвящений). Прочтите «Не суждено, чтобы сильный с сильным…».
Если бы это писала моя бабка, оно было бы адресовано одновременно её разводному — Натану — и прообразу Константина Радзевича. И ещё тому, в кого была всю жизнь влюблена мать. Судя по её взглядам на актёров, это был человек, похожий на Вертинского, а может, и Вертинский — платонически.
Каша. Вот такая и была Цветаева — как моя бабка Рахель. Ругалась юридическими и медицинскими терминами. Могла определить страшных алкоголиков конца двадцатого века — «духИ пьянствуют»… Болела диабетом, не то панкреатитом (бабка — диабетом). О музыке и говорить нечего. (Только меня — не имеющую абсолютно никакого музыкального слуха — и оставили абсолютно безграмотной музыкально. Путаю Баха с Шубертом, кроме шуток. И то, меня просто пожалела педагогиня музыкальной школы, куда, естественно, меня притащили в семилетнем возрасте. Я этого не помню, но она убедила маму и даже бабку не истязать ребёнка, из которого точно музыканта не получится, даже очень плохого музыканта. Вечное ей спасибо, мне и так хватило спартанского воспитания с лихвой).
И спартанца, поднятого на щит, до сих пор не покорили. Не задушишь, не убьёшь. Тьфу-тьфу.
Цветаева «вешалась» ДО ТОГО — несколько раз — мистифицировала. Предаваясь политическим авантюрам.
Кто об этом теперь знает?..
Дневники и были закрыты Алей.
А когда Цветаева повесилась, бабка была в Самарканде в эвакуации. С прабабкой, Потольской. Потеряла дочь Ирину.
О которой не упоминала мама, обладавшая атавистической пуповиной. Рождённая потом.
Какие у меня с ними были плохие отношения!
Как я сейчас зауважала свою бабку Рахель! Прятавшую во ВНИИ НП Тарковского…
Втихаря и явно ездившую в Израиль — аж до Шестидневной войны. Пока не пришлось выбирать между Натаном и Тарковским. Пытавшимся отравить Сталина на своей даче?..
Ох, та дача. Тарковское осиное гнездо, с запахом жёлтой хвои и осиного мёда.
«Был язык мой правдив, как спектральный анализ,
А слова у меня под ногами валялись…
<…>
Но зато не унизил ни близких, ни трав…»
Часть четвёртая
ПО СЧЕТАМ
(1)
Ладно. Не жить. Выживать. Из ума.
С вавилонянами бог.
С нами — природная милость — зима,
Порох и чертополох.
Канувший в Лету Денис Новиков. (Гаййй Фридман что-то слышал…) Всё-таки я сдержала данное ему слово: я пишу о нём книгу. Биограф.
Третий раз обнаруживаю себя замужем и только потом очухиваюсь. Повезёт ли?..
Разводной муж бабки Натан Кармели в годы Второй мировой летал в советском небе. «Второй Покрышкин», потом польский дипломат, въехавший в Израиль как польский еврей.
В советском небе, правда, он был уже разведён с бабкой и женат на своей Мирьям. Она его и похоронила. От неё я об этом и узнала по телефону в качестве безличного оператора телемаркетинга.
А в бабкином доме, ассоциации ради, были зелёные, вышитые зелёным, жёлтым и красным «покрышки», т. е. покрывала. И я видела эту ткань, в его машине. В память о бабке, которая любила Тарковского.
Я узнала эти покрышки, а также бабкину лабораторную привычку наклеивать обмылок на новое мыло. Но значения не придала.
Он не был моим дедом.
Но он был моей любовью.
Задолго до любви к мужу, грузинскому интеллигенту с двумя высшими образованиями, дозой, невероятной защищённостью и спокойствием, от него исходящими… Всю жизнь мечтала замуж за мента.
Только вот я — недоучка. Ни тебе филолог, ни тебе биолог, ни тебе… Чёртовы экономические причины.
От пачки клонекса (разрешённого по рецептам чёртова галлюциногена) до пачки клонекса мы успели переехать в трёхкомнатную квартиру с двориком. Злая табачница, у которой я покупаю развесной табак и специальной машинкой набиваю сигареты, подарила мне замшевую юбку и две ночные рубашки. А ещё я нашла покрывало на кровать.
Бывший мой муж-алкоголик женился на рыженькой. Алкоголичке. И медленно оставляет меня в покое.
И прибавляется денег, хоть чуть-чуть, медленно расширяется бизнес, скоро Новый год. Свиньи.
В косметической фирме «Орифлейм» я заказываю шикарную свинью-копилку (невоплотившуюся мечту моего детства). Для монет и банкнот. И поздравляю всех с Новым годом.
Люся подарила мне ёлочку из пластика — первую за пятнадцать израильских лет. Ёлочку. Раз так, я купила шесть разноцветных шаров и гирлянду. А муж повесил на неё конфету.
Мтацминда — святая гора. Там похоронен Грибоедов и мать Сталина.
Бабка-химичка изобрела нитхинол. Сама и придумала название. Это было и есть средство для мытья окон.
А мыла окна мама. И заклеивала на зиму. А когда я подросла, я своё окно с грехом пополам мыла, но на заклейку меня не хватало.
Тут я начала писать. В десятом классе. И писала в перчатках. На холоде творческий процесс эффективнее. Дубела от мороза за письменным столом.
В Израиле же появился Дар. Открылся.
(2)
Не суждено, чтобы равный — с равным.
Так разминовываемся — мы.
Натан приехал в Москву к бабке во ВНИИ НП в кошмарные тридцатые. Прекрасно говоря на русском, отвешивая красивым женщинам польские комплименты, специалист на немецком уровне, тем не менее заорал благим матом: «ВНИИ НП, а посуду мыть не умеете!!!». И разбил штативов восемь.
Тогда молодая завлабша сказала: «Я?!». Перемыла все пробирки, колбы и реторты и взялась за стенки вытяжных шкафов, размышляя, он ли это, её ли Натан. Времена тогда менялись быстро и до неузнаваемости — и люди с ними. Похож очень. Но еврей в эти годы в Германии? И что за Мирьям? С Мирьям он долго говорил на иврите и идиш, а потом взял и женился. Так он рассказывал. И ещё о планах ехать в Палестину.
Когда я с ним познакомилась, он был стар, высок и прекрасен. Тогда я ещё ненавидела мёртвую бабку. Он поставил мне прекрасный иврит, научил объедаться (поснимал мамой заложенные комплексы одним махом)… Ради него я искала Цветаеву и «Мастер и Маргарита» на иврите. Из-за него я бросила ненужную и невозможную учёбу на учительницу биологии. Потеряв его, я попала в психушку. Узнав об этом, он умер.
Как-то, сидя на берегу моря и открыв двери машины, мы разговаривали пять часов подряд. Подъехав к дому, я обнаружила, что потеряла там босоножку. На следующий день он поехал искать её и нашёл. В своём возрасте. Польский дипломат и немецкий химик. Израильский Национальный герой.
У поколения Второй мировой войны была своя тайна, и носил эту тайну Арсений Тарковский.
(3)
Тайна была — всяких военных разработок ВНИИ НП. Втихомолку институт этот звали институтом Научных Пауков. Что-то они там типа нефтяной паутины делали, каких-то страшных существ или вещества. Вот и пользовались покровительством верхов, точнее, их не тронули. Вот и тронулась бабка, когда я уже родилась. А в разгаре своей карьеры… эта крыса, эта бешеная Марина Цветаева периодически ездила в Израиль. Во время Шестидневной войны она там застряла.
На неделю. Натан подарил ей военную, на иврите, записную книжку. А она там записывала стихи. Свои и чужие. Арсения Тарковского.
Город Лидий когда-то
В Малой Азии был…
Спустя время за какие-то замашки бабка провела неделю в Белых Столбах. Вернувшись, сказала маме только: «Ой-вав-ой». На иврите. Так сказала, что больше никогда не была в психушке.
Психушка была на дому.
Мне об этом никогда не говорили, это уже мои раскопки. В меня никогда не верили. (На определённом, очень раннем этапе меня перестала интересовать вера в меня.) Но факт остаётся фактом.
«ИнтерЛингваПресс». Литстудия «РАдар». Книга «Рим на Земле».
На тумбочке Георгия стоит статуэтка женщины-ангелицы, подарок Кошации. Георгий спит, я пишу. Мы пили пино-нуар. В итоге у нас квартирант. Митя, т. е. вообще-то он Меир. Он зарабатывает девять тысяч шекелей и всё спускает на героин. Он всё время на работе, и его как бы нету, но счета платить будет легче. Вещей — одна спортивная сумка. Маленький, тихий, юморной, язвительный и обидчивый. Жалко, пусть хоть ест домашнее варево.
Исчезла Наташка Гольдберг, не дозвониться — надо ехать в Гиват-Ольгу.
А завтра — послать книгу с опубликованным посвящением колдуну Рустаму Юнусову.
(4)
Опережая на три года
Всех неформалов ВПШ,
Одну трагедию народа
Постигла юная душа.
В среде израильского русского общества с высшим образованием через пятнадцать лет алии-репатриации, а попросту говоря, эмигрантской волны, только начинают вспоминать о разновидностях своего высшего образования. И два высших моего мужа — инженерное и юридическое — становятся как-никак показателями. Статусом.
А то было — массовая истеро-депрессия. Теперь я — мусорщик. Теперь я — чебурашка. Ну, так и умрёшь мусорщиком. Или посудомоем (-кой). Мечтая о заводе, лучше электронном. Парикмахерской. А гараж — предел мечтаний. Сама — косметичка.
Правда, кормят косметические фирмы, не что-то другое.
А Георгий рассказывает мне о том, что длина стрелок на кремлёвских курантах — три метра и что христианский грузинский царь Георгий Шестой воевал с горными язычниками, а строителю монастыря в тех местах, где томился лермонтовский Мцыри, он (царь) отрезал из ревности правую руку, мотивировав это грешностью картины, нарисованной зодчим. На картине Иаков борется с Богом, и у Иакова — лицо зодчего, а у Бога — грузинского патриарха. Тогда левой рукой мастер высек из камня десницу и сам поднял памятник на купол монастыря, где и стоит он до сих пор.
— Ну да, — говорю я, — у вас культура с четвёртого века, а мы за собаками бегали.
— Вы — нет, — отвечает муж, имея в виду евреев.
А кто я, человек русской культуры, русский литератор, только-только за пятнадцать лет оживающий от израильского выживания, в результате не имея нормальной кредитной карточки?
Зато и культ еды кончился, ненормальное пожирание мяса с бывшим, Шурой, на пАру.
И я оглядываюсь назад. Вроде счастлива. Отдыхают нервы и тщеславие.
Тебя современный мир читать не будет. В смысле — весь мир. Не ты, не тот. Мир — не тот. Он не читает сплочённо. Бродскому дали Нобелевку, плюс он нашумел как диссидент, а кто его в масштабах мира читает? Единицы.
Что говорить о нас? Да то же самое. Волна известности спонтанна, она приходит в зависимости от политических обстоятельств, и ничего тут не поделаешь. А в мире тотальной безвестности, в мире «Мы» и «Полковнику никто не пишет» нужно, чтобы тебя читал твой круг. Собраны у человека на данном отрезке жизни дружбы и единомышленники, собран городской литературный мир — да-да, маленького города — вот твоя книга и событие. Дальше — заметят, не переживайте, книга того бы стоила.
А мировой славы нет у Дениса Новикова. Нет его в интернете, нет книг… Где же он сейчас?
Мир и не чихнул, потеряв в смутное время из виду Гения.
(5)
Рахель мечтала. Точнее, вспоминала. Как Натан Кармели любил русскую сирень. Замечания ей делал, причём по-русски, хотя Рахель знала немецкий. Мог бы и не позорить её перед сотрудниками.
Тем и прославится она позже в Израиле, чёртова химичка, чисто для анализа. Что химическую, что кофейную. Натан предложил ей сигарету «Европа».
«Ох, Европа», — подумала бабка. Спелый запах войны. Натан не был похож ни на кого. Он говорил ей комплименты на ухо, и она отвечала: «Уши вянут». Это было их паролем. Я унаследовала эту фразу. Я её ему говорила.
Ведь бабка была Марина Цветаева. А мама не умела писать стихи. Даже читать. Вот и стала я.
Часть пятая
PER ASPERA AD ASTRAE3
(1)
Когда сбывается прогноз…
Прошло около четырёх лет. Усилия окупили себя. Около 2 лет без героина, на таблетках — потом посмотрим, как это лечится легальными способами.
Вдобавок, сменив несколько наёмных работ в продажах, я зацепилась в медицинской страховой фирме. Зарплата по найму — копейки, но на них я умудрилась расширить косметический бизнес и одновременно завоевать непререкаемый авторитет у нарко-криминальной команды, вбухав в них массу денег, принимая их в доме круглые сутки в прямом смысле, грамотно рыча и работая от 18 до 21 часа в сутки. (Поневоле им стыдно станет, если же не станет — возможность пристыдить. Не знаю, как у кого, у меня получается.)
Потом сменился у меня босс. Этот работает меньше, менее дисциплинирован, и стало можно перевести дыхание.
Работая удобоваримый рабочий день, трудно понять, как можно устать до того, что не хочется ни серьёзных книг, ни серьёзных мыслей, ни тем более творчества… Правда, чистая правда — не работают усталые мозги. И сейчас мне придётся заново «расписываться», чтобы были искристо-крысиные формулировки.
В Москве, в 18 лет, я крестилась в костёле св. Людовика, римско-католическом.
Почти 20 лет я не была в церкви своей конфессии. Нашла месяц назад.
Купила золото.
Страшно, но перестала платить адвокату, который судится с государством за мою дочь. От Шуры. Страшно также думать, как возобновить платежи и суды.
Мы переехали в частный домик около Нового Машбира. Район хуже, квартира лучше, транспорт ближе и удобнее, гости — круглые сутки.
В доме нет наркотиков. Почти. Но только чужие — так, эпизодически.
Очевидное — невероятное. «Ты невероятная муська, — говорю я Гие. — Откуда такие муськи берутся?».
Они чурчхелой питаются.
По ночам — компьютер.
(2)
Где властвует над нами Прозерпина…
На улице Бялик на Адаре — маленький иракский ресторанчик. Иракский завтрак — сабиах — стоит там копейки. Ничего особенного: жареный баклажан, салат из огурцов с помидорами и — обязательно рыжее! — крутое яйцо кладут в питу. Но мне это страшно нравится.
На улице Бялик сидят древние адвокаты, и магазинчики куплены до основания государства, вот и ходят туда обедать они все и пара десятков стареньких окрестных жителей, на этот круг клиентов ориентирован ресторанчик. И мы туда забрели.
Сколько раз за эти годы в голове плыли фразы этой книги, которые надо было сразу записать, а… Прозу на клочках не пишут. Вот и умирали кусочки, их уже не восстановишь.
Работа на износ не осталась без последствий: раньше у меня была феноменальная память — на всё, кроме цифр. Стала обычная, средняя. Есть такая трава — гинкго билоба. Дорогая. Помогает.
(3)
И поёт Оссиан
Над кремнёвой землёй отражённые в тучах сраженья…
Бабка Рахиль была многоликая и бешеная. «Нахман, — кричала она по телефону брату, — хахам4! Какими вениками?!»
Передали что-то по «голосам» про Шестидневную войну. Тут я тоже слышала сюрреальную историю про роту израильтян, раздетых догола, с вениками, финиково-эвкалиптовыми, что ли, — до конца не знаю. Мне про «голоса» не говорили почти до бабкиной смерти, маме уже не хватало сил на абсурд борьбы с информационными ветряными мельницами… Знала я всё, или почти всё, но вот нельзя было мне это нормально сказать. Вместо того чтобы со мной общаться, мама и бабка меня воспитывали. Я воспринимала это только лишь как военные действия.
А вот папа всегда со мной общался. Негласно и даже тайком, пока я не выросла.
Мама устраивала истерики. А я любила папу. Наше «бабье царство» ненавидела. Чувства были недетские.
Бабка была великая. Жила бы я раньше…
Папа умер в феврале 2008. От него осталась моя квартира, очень дорогая — в Москве. И возможная тяжба с хитрой тётей Валей, мачехой.
Если вернуться, навек и обратно,
В снег и сирень переделкинской школы…
В процессе нормальной жизни сложилось: ненавижу Израиль — за дочь — и обязательно вернусь в Россию.
(4)
Русь моя, Россия, дом, земля и матерь…
Родина — только там, где ты родился. Только там.
Неважно, жили ли твои предки, далёкие или недавние, на другой земле. Также неважно, потомок ли ты эмигрантов. Там, где ты родился, ты — абориген, знаешь писаные и неписаные законы, не попадаешь впросак, не создаёшь неловких ситуаций. Ты свой — абориген — и для врагов, у тебя есть своя территория.
(Если ты эмигрант и тебя тянет на родину, а твои дети рождены в эмиграции — у тебя с твоими детьми будет разная родина. Жертвовать — ею или семьёй.)
Россия — это исключение. У всех, кто с ней связан происхождением, при этом находясь на определённом культурном уровне, она вызывает чувство родины. Туда может не тянуть, родину можно не любить, ностальгия — не обязательно любовь.
Россия — это аура, атмосфера. Доступна она, опять же, на определённом культурном уровне.
Жить надо в России. Невзирая на курсы валют.
(5)
Золото проверяют огнём, женщину — золотом, а мужчину — женщиной.
Платежи адвокату возобновились. Посмотрим, что будет. Хитроумные и копеечные деловые операции, называемые на языке идиш «воздушным бизнесом», почему-то дают доход. Копеечная зарплата в «Медикаль» позволяет расширять бизнес, а расширение бизнеса позволяет отдыхать хоть немного. Как это происходит, я не знаю.
Дома царит страшный беспорядок, Уся не скандалит по этому поводу, а также по поводу, что надо открыть холодильник и изобрести себе обед, а также по поводу моего отсутствия дома, в том числе до ночи.
Путь к сердцу мужчины лежит через желудок, надо только определить, есть ли сердце, или всё желудком и кончается. А путь к сердцу женщины лежит через ювелирный магазин. Заодно можно посмотреть, что данная женщина делает с ювелирными подарками.
Я закладываю золото без долгих раздумий и на жизнь, и на комбины… Ем, звоню, курю, пишу одновременно.
С появлением компьютера и интернета я нашла по чьей-то просьбе молодую женщину в глухом довольно месте — селе Краснолесье в Крыму, и пытаюсь отбить её незаконно удочерённую израильской адвокатшей дочь. Это по чьей-то просьбе, это, естественно, кому-то выгодно, но лишь бы повезло. Может, мне это зачтётся.
«Стихи.ру» — это особый разговор.
А ещё появилась Дровченко.
Дровченко — это прозвище. Это такая подружка-партнёрша по делам. Странная, проблематичная, психоватая, выдержать невозможно, но прикольная. Мы с Гией взяли над ней шефство. Зовут её Ира Брукман. Очень красивая, кстати. Приходит и говорит: «Я с утра уже Дровченко». Мы ничего не поняли. Она из Львова, это тамошний сленг, в смысле — пьяный в дрова. Мы умерли со смеху. Прозвище прилипло.
Дровченко была фотомоделью и спекулянткой. Зимой она впадает в спячку, как медведь или черепаха, по 16 часов в сутки. Она жила в Канаде и поехала оттуда на Гаити с богатым арабом-компьютерщиком. Он был моложе её, хотел на ней жениться, она сбежала обратно в Израиль и вышла замуж за старого кармелиста. На его вилле Дровченко устраивала сеансы алхимии по Сен-Жермену.
Он сдал её в дурдом. Дровченко оформила пособие, затем квартиру, социальное обслуживание и неспешно общается с публикой типа той, которая ходит в ресторанчики на улице Бялик.
В Канаде мало кто покупает стиральную машину — её стоимость в районе 9 тыс. долларов, невыгодно.
Адвокатам Дровченко подсказывает выставки картин, мне продаёт безделушки, психиатрам переводит притчи с арабского…
Потащила меня до часу ночи пить пиво в баре на Кармеле. Хочется, колется, Гия меня отпустил. В 2 часа я уехала на ночном автобусе домой, довольная приключением. Такого давно уже не было…
К Сен-Жермену.
(6)
И, наколовшись о шитьё
С невынутой иголкой…
«Какая великолепная хирургия! Со всей России разом сорвало крышу!» — восхищался врач Живаго. На волне…
Дело действительно было в крыше. Я не говорю ни о классах по Марксу, ни о «среднем классе», ни о люмпене воинствующем.
Обычный человек, типа Павла Антипова, типа комиссара, подсевшего на морфий в процессе, типа матери Лары…
Люди всегда хотят улучшить мир и всегда верят в политические действия, а уж особенно свои. Это норма.
Какую информацию получили эти люди в 18-м году?
Каждая кухарка м о ж е т управлять государством. (Как управлять государством и с какой целью — вопрос десятый.)
Человек — хозяин всего. Господствующий, революционный… отнимает — и хозяин, что делать с отнятым дальше — разберёмся. Также: Бога нет, отменен. Я — ХОЗЯИН ВСЕЛЕННОЙ.
Говорится это людям не особо образованным. От подсознательного страха у них едет крыша.
Тогда ещё не было Одного Вождя. И вот странствовали с оружием микровожди Зыбушинских республик, арестовывали к себе на службу первую встреченную жертву, прикаянную ли, нет…
Стрельников любил свою жену Лару и жил бы с ней — если бы не решил, что в Чёрной Дыре Революции нельзя иметь жену и детей.
Живаго встретил Лару как любовницу. Не встретил бы Лару — встретил бы Мару. Не факт, что полюбил бы её.
Тем более не был бы арестован-мобилизован первым встречным буйным помешанным и уехал бы с Тоней в эмиграцию.
Кто связан был с пропавшим, естественно, без вести комиссаром-наркоманом?
А с тем, из кого нарезали ремни, — как он вообще попал в Зыбушино с другого конца России?
Ближе — по разумности жизни — и был Нью-Джерси.
(В «Котловане» Андрея Платонова — тот же самый крышесъезд.)
На огромном пространстве в пресловутую одну шестую — власть над миром, агорафобия, разгул наркотиков (не надо сбрасывать со счетов) и ощущение отсутствия Бога как пьянящей безнаказанности. Чёрный хаос.
Великолепная хирургия…
(7)
Ловлю пронзительные звуки
И мысленно благодарю.
Покойный Алексей Дидуров (вечная ему память за кабаре «Кардиограмма», ибо было оно жизнью литературы во времени, в тогдашнем времени, выражением культурного шока, пьянящего озона в воздухе, сравнимого с февральской революцией настроения, что в «Ключе» Марка Алданова), увидев пару моих прозаических проб, пропавших позже, сгинувших в вулканическом быту эмиграции, сказал (и был не первым), что из этой прозы получились бы стихи, а из стихов моих тогдашних — проза, и предложил мне обработку. За деньги. Я с выпученными глазами утащила прозу домой. Сейчас я его прекрасно понимаю. Для него, искушённого, это пара пустяков, а на жизнь (рутинно-лениво…) деньги нужны, каждый день. Но это делали те, кто хотел славы (дешёвой, дорогой ли). Я хотела славы и сейчас хочу. Но ещё больше я хотела Дара.
Я живу с ощущением, что Дар оставил мне Денис Новиков. Дар я крала или подкидывала неподдельное безумное страдание взамен в небеса, а он исчез с горизонта литературы, и нет нигде следов.
Дар. Дар у меня мой. Я не подражала и не подражаю, я не хотела его подёрнутого дождём, а позже пронизанного огнём стиля, я хотела своего стиля. И Москва дала мне голос жар-птицы. И пишу я её китайским пером. И рифмы висят на каштанах.
А невероятный муська смотрит на компьютере фильм «Мужская работа». Я впервые узнала, что Александр (!!) (Освободитель), кроме отмены крепостного права, ещё и замирился с Шамилем… Конечно, не устраивал народовольцев именно этот царь. Надо было его взорвать…
«Террористы», — сказала бы я это 15 лет назад как обитательница Израиля, сейчас уже — как житель цивилизованного мира. Быстро же…
Невероятный муська болеет тамплиерами и «Кодом да Винчи». (Кто-то во времена оны болел Римом?) Я подарила ему железный (китайского производства, копеечный) тамплиерский символ, и он его носит, не снимая, как я серебряный католический крест (Гиин подарок) и везучую золотую подковку. И смотрит мой интеллигент документальные фильмы на компьютере круглые сутки, прикрывая, консультируя и подстраховывая мой бизнес. А главное — море моих странностей и ночных выходов из дома по делам. «Сясь…» (сейчас) — передразнили мы оба мои двухчасовые сборы на выход по делам на соседнюю улицу. Сейчас-стье моё.
Документальные фильмы в интернете: про ацтеков и инков, про перстни Пушкина, нидерландские дамбы, тамплиеров и иллюминатов. А я сижу за открытой дверью и набиваю машинкой сигареты из сирийской махорки. Для нас и на заказ. Маленькая сигарера. С обширными темами по телефону. В суд подам.
На квартирного хозяина — серийного жулика. То не хочет чинить крышу, и с потолка капает мне на голову, то пытается свалить на меня счета сбежавших соседей, то ему помешали мои верёвки для белья. Но до суда пока не дошло. «Иди, — кричу, — спроси своего адвоката!» Это написано в зелёных книгах (один из сводов здешнего прецедентного права). Я тебя буду юриспруденции учить?!!
На перстне графини Воронцовой, надетом Пушкиным на дуэль, написано на иврите караимов: «Симхе, сыну Йосефа, вечная память». На портрете Пушкина работы Тропинина перстень виден, перевёрнутый камнем внутрь.
Так и живём. Sic transit5…
Часть шестая
RE-АБИЛИТАЦИЯ
Ожидаю воскресение мёртвых и жизнь будущего века.
Напротив моего дома. Наркотики. Напротив каждого дома. Наркотики. И кажется, тьфу-тьфу, мы планомерно отрываемся от наркотиков.
Белый порошок — очень жестокая штука. Ни при каких обстоятельствах он не спрашивает про обстоятельства. Он требует денег. Методом шантажа, разумеется.
Он не требует крови, убийства, воровства, мошенничества, женской чести, мужского достоинства — ничего этого ему не надо. Ему нужны деньги, любой из этих цен или любой другой ценой.
В очень редких случаях и при условии, что ты трезво оценишь этого противника и примешь его, какой он есть, ты победишь его, как в любой войне, точно рассчитав стратегию, тактику, резервы, диспозиции. Средства на эту войну, гонку вооружений…
В очень редких случаях. Мне повезло.
Уся купил мне шерстяной пушистый платок из ангорской козы. Я мечтала о таком много лет. Получила.
Фильмы на все темы. На моём уровне развития. Но всех тем я ещё не изучила в процессе, безотрывном от деятельности.
(1)
В итоге — дерево, листья розовы, они же — цветы,
Тяжёлые пчёлы — торт в руке — четвёртый десяток…
Со старой мирской монахиней пить кофе на «ты»,
И документы, и деньги, и адвокаты.
Три года я не писала эту книгу. Стихи можно писать на клочках, когда они пригвождают тебя к… чему бы то ни было. Проза — это со свободной головой и наличием сил сесть за стол на час как минимум. И не иначе.
Не было три года ни свободной головы, ни сил, дома вещи валялись на полу, после покупки еды в ночных супермаркетах, готовки и развешивания выстиранного белья оставалось только 4 часа на сон. 7 дней в неделю, 365 дней в году.
Время и силы пожирала компания «Медикаль» и алчный босс Шлёмик. Он плохо спал и не мог есть, когда я не работала на «Медикаль»… но был вынужден по новым законам (или учитывая собственные проблемы с налоговым законодательством) открыть мне пенсионную программу. Не кассу, её я могла открыть сама, а ренту, позволяющую мне ВЕРНУТЬСЯ В РОССИЮ.
За что боролся… на то и напоролся. Я оформила выплату по страховке со своего личного счёта и заявила Шлёмику, что уезжаю в Россию (никуда я, конечно, не поехала: денег нет, невыездная по долгам… полный проблем дырявый карман), а потом, «вернувшись», что поступила в Литинститут на платное отделение и не могу позволить себе выплачиваемую им зарплату.
Вот тут Шлёмик съел. При том режиме работы и нагрузках, которые у меня были, я подмяла под себя весь русский сектор и проблематичных клиентов, денег я с этого не имела, но Шлёмик не мог без меня обойтись.
Моя зарплата не изменилась, но времени я дала за неё в 2—3 раза меньше, своего золотого времени.
(3)
Слушай, Израиль…
Торопись — тощий гриф над страною кружит!
Лес — обитель твою — по весне навести!
Слышишь — гулко земля под ногами дрожит?
Видишь — плотный туман над полями лежит?
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
- Книга первая
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Рим на Земле. Ненаучная фантастика в области литературы предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
