Свободное падение

Марина Столбунская, 2021

Как не пройти мимо того, кто тебе действительно нужен? Какую цену готов ты заплатить за настоящую любовь? Если ради любимого человека ты убиваешь того, кто стоит на пути к счастью, – это преступление или высшее проявление любви? С любовью всегда так – одни вопросы. Да и что она такое? А может, и не нужна вовсе и лучше жить без нее? А я хочу…

Глава 2

Звуки бодрящей ритмичной музыки смешивались с лязгом силовых и шуршанием кардиотренажеров. Сосредоточившись на ваянии идеальных мускулов, в зале с энтузиазмом потели люди. Это скульптору нужно несколько дней, чтобы слепить рельефное тело, а в реальности человеку требуются непрерывные тренировки не меньше трех раз в неделю, а некоторым и больше. И не год, не пять, а всю жизнь. Стоит пропустить хотя бы небольшой срок и все, форма потеряна. Но удовольствие наблюдать в зеркале свое совершенство с лихвой перекрывает все те усилия, что приходится прикладывать. А сокращение тренированных мышц и ровное дыхание, когда ты можешь бегом подняться по лестнице? А завистливые взгляды? И зал шумно делал вдох и выдох в такт движениям тела, лишь изредка раздавался занудный голос какого-нибудь инструктора, старающегося изо всех сил угодить заказавшему индивидуальную тренировку клиенту.

Собрав роскошные кудри в тугой пучок, облачившись в облегающий точеные формы спортивный костюм и закрыв уши от внешнего шума наушниками, в которых играла любимая музыка, Вика плавно уходила в чертоги своей души. Монотонный бег на эллиптическом тренажере был для нее сродни медитации. Ближайшие сорок минут ее сердце будет чуть быстрее разгонять кровь, когда пульс увеличится до 130 ударов в минуту, тело разогреется, а благодарные за такую возможность поработать мышцы будут приятно сокращаться, ускоряя тренажер до 9,5 километров в час.

Ритм и ровное дыхание в такт движениям постепенно отключали сознание и включали подсознание, в котором вспышками возникали картинки прошлого, настоящего и желаемого или возможного будущего. Все лишнее отметалось, оставляя лишь самое важное, не о туфлях и перчатках, а о потаенной глубине души.

«Я матрешка, и суть в самой маленькой, которая уже не раскрывается. Постоянно окруженная людьми, я чувствую одиночество, ведь никому не интересно так глубоко копать, даже тому, кто делит со мной постель. Что это было сегодня? Жест отчаяния или продуманный план? Я могу построить логическую цепочку, значит, план. Итак, мне сорок четыре года, и мой муж мне больше не нужен, уже давно. Значит, развод и одиночество, которое я позволить себе не могу. Какие у меня шансы встретить новую любовь? Нулевые. Мужчины моего возраста выбирают девушек моложе меня лет на двадцать, а более старые мне неинтересны. К тому же сердце мое уже занято, и именно тем человеком, который давным-давно вскрыл все мои ложные оболочки и добрался до сути. Он единственный, по-настоящему и преданно любящий меня».

Сердце застучало чуть сильнее, дыхание сбилось — Виктория, как наяву, видела тот день, что все изменил.

Еще с вечера тянуло живот, но она подумала на обычную историю и не придала значения. Без чувств, механически попрощавшись с мужем, уезжавшим сегодня днем в командировку, Вика отправилась на работу. От одного воспоминания о том, что было дальше, ее передернуло. Никогда она не забудет смешение чувств страха и стыда от того, что ее рвало в офисном туалете, как она стояла у раковины, глядя в зеркало на свое бледное, покрытое мелкими каплями холодного пота лицо. Решив, что это отравление, Виктория отправилась домой лечиться, а возле парадной столкнулась с мужем, выскочившим из нее с дорожной сумкой.

— О, Вика, ты чего вернулась? — она смутно слышала его вопрос и, что-то пробурчав в ответ, отмахнулась. — Да у тебя температура! — он трогал ее лоб, нервно поглядывая на машину, которая его ждала.

— Все в порядке, отравилась. Выпью лекарство и полежу. Езжай уже.

— Ты точно справишься?

— Да, — нетерпеливо отмахнулась она от мужа.

— Мне просто очень нужно ехать, — мямлил он, испытывая угрызения совести.

— Все нормально, — она постаралась ему улыбнуться, чтобы отвязаться. — Тебе и не нужно оставаться, если что, я позвоню Ларисе.

— Да, позвони, обязательно. Выздоравливай, — она его уже не слышала, закрывая за собой дверь.

Дальше воспоминания были нечеткими и представляли собой смутные картинки, похожие на обрывки киноленты. Она глотала какие-то таблетки от отравления, от температуры, от боли в животе, которая с каждым часом все усиливалась. То холодно, то жарко, Вика металась на кровати, пытаясь найти позу, в которой ей будет не так больно. Сознание размытое, чувство времени потеряно. Иногда она забывалась на несколько минут, но скоро опять боль заставляла ее стонать и ворочаться.

Который уже был час, Виктория не знала, но она вспомнила, что надо позвонить Ларисе, потому что таблетки так и не помогли. Холодными, противно липкими, дрожащими руками она набрала ее номер, но подруга не отвечала.

— Что случилось? — в тот момент, когда Вика уже хотела завершить звонок, раздался тревожный голос Федора. Сквозь смутное сознание она подумала, что странно вместо приветствия задавать такой вопрос.

— А Лариса? — она не узнала свой голос, таким жалким он ей показался.

— Она спит. Два час ночи. Телефон был на беззвучке, я случайно увидел. Что с тобой? — тревога в голосе Федора только нарастала.

— Мне плохо, — Вика облизала пересохшие губы. — Живот болит, температура. Отравилась.

— Я сейчас приеду. Жди, — его голос стал тверже, но тревога не ушла.

— Ключи захвати, у Ларисы есть запасные. Я не смогу открыть, — из последних сил пробормотала она.

— А Матвей?

— В командировке, — Вика прервала звонок, не было сил что-то еще говорить, но теперь она могла больше не думать и отключиться. Федор точно знает, что надо делать, и живут они с Ларисой недалеко. И боль вроде бы стала стихать. Она то ли задремала, то ли потеряла сознание.

Чья-то теплая рука коснулась ее живота, она открыла глаза, вернее, пыталась открыть, но увидела лишь размытое лицо друга. Ей показалось или она на самом деле прошептала его имя.

— Потерпи, сейчас доедем до больницы, и все пройдет, — смутно услышала она его голос.

Сильными руками он поднял ее с кровати и куда-то понес. В машину. Федор аккуратно усадил беспомощную Вику на переднее сиденье и откинул спинку, чтобы она могла лежать. Кажется, это стон, совсем слабый вылетел из ее груди. Она снова забылась на несколько секунд, а когда очнулась, всем телом ощутила быстрое движение автомобиля и услышала, как Федор с кем-то разговаривает по телефону. На словах «пятую операционную» она беспокойно зашевелилась.

— Потерпи, милая, скоро приедем, — он погладил ее по щеке.

Потом она зажмуривала глаза от яркого освещения больничного коридора, когда ее везли куда-то на каталке. Она вспомнила про пятую операционную и прищуренными глазами стала искать Федора, но видела только одного санитара. Затем была лампа еще ярче и забвение.

«О, свет в конце тоннеля! — подумала Вика. — Умерла, что ли? Вот он какой, свет в конце тоннеля. А за ним что? А, нет, круглая лампа, — она попыталась присмотреться. — Да, лампа на потолке, только раздвоенная. А вот и Федор, только тоже двоится».

— Вика, ты меня слышишь? Вика, видишь меня?

— Двоишься.

— Это нормально. Все хорошо. Операция прошла успешно. Ты спи.

Она хотела спросить, что за операция, но уснула. А когда проснулась, первой увидела все ту же лампу, только теперь она имела четкие очертания. Оглядевшись, Вика обнаружила, что лежит в отдельной палате, и никого рядом нет, с облегчением отметила, что боль и жар прошли, осталось только чувство жажды. На ее беспокойное почмокивание откуда-то сзади появилась молодая симпатичная блондинка в медицинском халате, которую Вика раньше не заметила.

— Проснулись? — спросила она ласково, смочив пересохшие губы пациентки ватным тампоном и предложив сделать глоток воды из трубочки, но только глоток.

— Что произошло?

— Ничего страшного. Вам просто вырезали аппендицит.

— Федор?

— Вы имеете в виду Федора Витальевича Каганова? Да, он делал вам операцию, хотя не его смена была.

— А можно его позвать?

— Нет, сейчас он в операционной. Он заходил, но вы спали. Сказал, что после зайдет.

— А долго ждать?

— Я не могу сказать, смотря какая операция. Вы сделайте еще глоток и отдохните. Думаю, он скоро придет, — девушка ласково успокаивала разволновавшуюся Вику.

Блондинка села дальше читать книгу, с которой она коротала время.

— А вы кто?

— Интерн.

— Что читаете?

— Билиарный острый холецистопанкреатит.

— Интересно?

— Ну да, — улыбнулась девушка.

Вика смотрела на дверь, с нетерпением ожидая возможности поговорить с Федором, а его все не было. Операция была долгой или время для нее тянулось слишком медленно, но она погрузилась в дрему и не заметила, как он вошел в палату.

— Что, все спит? — сердце Вики бешено забилось, едва до ее слуха долетел этот вопрос, адресованный девушке-интерну, и она резко открыла глаза. — Проснулась. Двоюсь?

— Нет, не двоишься, — слабым голосом ответила она.

Виктория будто впервые увидела человека, с которым была знакома больше тридцати лет. Как он красив! Тело у него всегда было атлетическим, еще в школе он выигрывал все соревнования. А какие у него красивые руки, и он держал в них скальпель и резал ее тело. Его лицо. Что с ним не так? Оно то же, что и было, но воспринималось ею теперь иначе. Мужественный овал, густые темно-русые волосы коротко пострижены, но ему идет, пропорциональные черты, а глаза такие особенные, карие с зелеными вкраплениями под густыми по-женски ресницами смотрели уверенно и нежно. Как же ей захотелось, чтобы он сел рядом с ней, скользнув по щеке ладонью, запустил ее в Викины волосы и поцеловал в пересохшие не только от жажды губы. Она чувствовала, что остро нуждается в его близости.

Но как же так, еще тридцать лет назад, она хорошо помнит, он признавался ей в любви! Почему она не с ним?! Она наморщила лоб, пытаясь вспомнить. Ах да, это все Лариса! Пока Вика решала свалившиеся на нее проблемы, она, ее лучшая подруга, женила его на себе.

— Вика, ты меня вообще слушаешь? — Федор стоял рядом с больничной кроватью и что-то говорил, но она прослушала. Ей захотелось попросить его сесть, но она не решилась. Дернула рукой, чтобы протянуть ему, но осеклась.

— Спасибо, — вдруг сказала она.

— Чего спасибо? Ты слышала, что я говорил? Больше так не делай. Если чувствуешь себя плохо, звони мне, Ларисе, в скорую помощь, не надо корчиться от боли на кровати и глотать все, что попадется. Хорошо, что хоть в два часа позвонила, в три ты уже не смогла бы. Понимаешь? — он участливо смотрел ей в глаза, добивая.

— Спасибо, — прошептала она.

— Эй, красавица, далеко бежишь? — Вика резко очутилась в настоящей реальности. — Уже восьмой километр пошел, это для тебя лишку будет. Ну-ка, сползай с коняги, — скомандовал Гора Мышц Степан, инструктор тренажерного зала. — Ишь ты, разбежалась.

Следующие полчаса Вика прокачивала свой мышечный каркас на силовых тренажерах, а там уже не помедитируешь. Затем был душ и наконец, испытывая приятную усталость и потягивая воду из бутылочки, она села отдохнуть в раздевалке, завернутая в одно лишь полотенце. Вокруг, как пчелки, жужжали дамочки. Вика прикрыла глаза и прислушалась к разговорам.

— Ну посмотри, ведь пять сантиметров ушло за три обертывания. Это фантастика!

— Ты думаешь, это жир ушел? Ха, это вода. Отеки сошли, потом опять вернутся. Нельзя обертыванием жир сжечь, только состояние кожи улучшить. Так бы все только и делали, что обертывались.

— Миш, ну ты чего?! Мне воспитательница звонит. Ты какого черта не забрал ребенка из садика! Дуй давай! Идиот.

— Ой, и не говори, голова прям от этого болит.

— Нет, лучше манго.

— Так эта скотина мне говорит, что я, понимаешь ли, говядина.

Раздался смех. Вика насторожилась.

— Так и сказал? Говядина?

— Чего ты ржешь? Не просто говядина, а мускулистая, старая, не прожуешь. Вон, сама пощупай, мышцы какие. Ему же хочется нежной молоденькой телятинки, а я старая жилистая говядина. У самого-то пузо висит, боров. Только о жратве и думает. Бросаю тренировки, последний раз меня здесь видишь.

— Если тренировки забросишь, телятинкой все равно уже не станешь, только свининкой, — смеялась дамочка.

— Да иди ты!

— Брось, сейчас пойдем, выпьем, пошалим. Настроение поднимется, — подбадривала подруга.

Вика приоткрыла глаза и посмотрела на обсуждавших гастрономические предпочтения борова и увидела двух стройных рельефных женщин среднего возраста, таких же, как она. А когда натягивала брюки, ощупала свои ягодицы и бедра, нашла их твердыми и многозначительно посмотрела на себя в зеркало.

Да, конечно же, Виктория не любила слово «Васька», как и считала обидным именование «Питер». Для клиента только сказала, исходя из своих каких-то очень заумных психологических соображений, а так никаким «Васькой» он не был, ее любимый Васильевский остров с милым домом в двух шагах от набережной, который она не готова была ни на что променять. Вика еще прогулялась бы вдоль реки, отдавшись мечтательному настроению, да снова тучи скинули на город свои гигантские слипшиеся хлопья. Домой, скорее домой. Чем встретит ее сегодня родной дом после такого трудного дня?

О, благоуханием роз! Черт бы его побрал! Не дом, конечно, а Матвея.

Вика не была сапожником без сапог, и ее пятикомнатная квартира являла собой образец дизайнерской работы. Все стили по-своему хороши, во всех она любила работать, главное, чтобы они были созвучны клиенту. Для себя же она предпочитала спокойную классику.

Центром квартиры была гостиная, объединенная с кухней. Кухонный гарнитур светлого оттенка фисташкового цвета с темной каменной столешницей и островом элегантно сочетался с грязно-голубого цвета огромным диваном, украшенным подушками в цвет мебели. Солидных размеров столовая группа из ценных пород дерева с изящными стульями, обшитыми полосатым шелком, украшала изысканная ваза с объемным букетом цветов. Нежного тона стены дополняли пейзажи, написанные маслом, а шторы в тон дивану и итальянские люстры придавали комнате законченный вид.

Спальная была выполнена в строгих пастельных тонах и отличалась скромным изяществом. Кабинет с большой библиотекой, доставшейся Виктории от родителей и регулярно ею пополняемой, воплощал собой притягательный английский стиль. Комнату сына, который уже пару лет не жил в ней, оформлял он сам, и она была похожа больше на каюту корабля. Была в квартире еще одна, озорная, выдержанная в индийском стиле, комнатушка как эксперимент и возможность сменить обстановку, если вдруг захочется, и помедитировать, оторвавшись от реальности.

Войдя в квартиру, Вика утонула в ковре из лепестков роз и довольно грязно выругалась про себя. Из гостиной выпорхнул сияющий Матвей. Он, без сомнения, составлял ей прекрасную пару, имея мускулистое тело, правильные мужественные черты лица, густые темно-русые волосы и томные карие глаза. Может быть, именно поэтому однажды они влюбились друг в друга, и могли бы стать идеальной парой, но что-то не задалось.

— Викусь, ну ты чего так долго? Я заждался, и ужин стынет. Забыла, что у нас сегодня юбилей? — он обнял ее за талию. — У меня для тебя подарок.

Он попытался поцеловать ее в губы, но она грубо оттолкнула его.

— Я в этом фарсе не участвую, — пнув ногой ворох лепестков, она направилась в спальню.

— Вот сейчас не понял? — Матвей искренне изумился такому недоброжелательному расположению со стороны жены в столь знаменательный для них день. — Что значит «фарс»? — с решительным видом он направился вслед за ней, желая получить объяснение.

— Нет никакой у нас с тобой совместной жизни. Уже давно. У тебя своя, у меня своя, — Вика, не глядя на мужа, разбирала спортивную сумку. — Хотя вот повод поставить точку и развестись, — добавила она, с вызовом посмотрев ему в глаза.

— Вика, ты шутишь? — Матвей казался непритворно ошарашенным. — Милая, ты что? Что не так-то? Я, например, не знал, что у нас какие-то проблемы.

— А когда ты последний раз прикасался ко мне? — с вызовом бросила ему Вика. — Что, не помнишь? Немудрено, уж полгода прошло. И тебе это не казалось проблемой?

— Постой, о чем ты? Ты же знаешь, у меня был сложный проект. Я весь ушел в работу, ты улыбалась, не возражала, а думал, ты понимаешь. Прости, если я пренебрег тобой, но это не значит, что я тебя не люблю. Ты для меня все.

— Знаю я твой проект. Зовут его Ангелина, — Вика ехидно усмехнулась.

— Да нет, — отмахнулся Матвей. — Ангелина — мой помощник, секретарь. Я часто с ней общаюсь, но это только по работе. Ты что, приревновала? — он, смеясь, снова попытался обнять ее, решив, что в этом и есть вся проблема, и успокоившись.

— Дело не только в ней, — оттолкнула она его. — Когда поженились, мы жили нашими отношениями, не могли оторваться друг от друга, наговориться. Просто лежали на узком диване, обнявшись, и нам не было тесно и ничего больше не хотелось. А теперь мы сидим на нем по разные стороны и между нами пустота. Я тебя больше не интересую. Ты вспоминаешь обо мне иногда, когда ниже пояса прижмет, будто я резиновая кукла, которую можно до времени подержать в шкафу и достать по необходимости. Мы даже не разговариваем. Ты всегда либо на работе, либо думаешь о работе, либо устал от работы. Я-то где в твоей жизни? Нет меня, и давно нет. Я тень, мелькающая по квартире. Ты убил во мне чувства, их больше нет.

— Ну знаешь! — закипел Матвей. — Ты ставишь мне в укор, что я много работаю?! Так для тебя же! Ты же вся такая красавица утонченная, которая может спать лишь на шелковых простынях, носить дорогие одежды. Ты бриллиант, тебе нужна оправа! А я простой парень, который сумел построить бизнес из ничего, голыми руками, чтобы только не быть оборванцем рядом с тобой. Ты хоть представляешь, чего мне все это стоило?! Я же все только для тебя и делал! А оказалось, что я «убил в тебе чувства».

— Да нужны мне твои деньги! — с презрением отпарировала она. — У меня и своих достаточно. Мне нужна была любовь. А где она?

— Значит, любовь? — его ноздри трепетали от гнева. Он подошел ближе к Виктории и крепко сдавил ей ладонями плечи.

— Не смей. Ты хочешь, чтобы я тебя еще и ненавидела? — грозно процедила она сквозь зубы.

— А мне все равно, — злобно усмехнулся он. — Тебе ведь не угодишь. — Резким движением он разорвал на ней блузку.

Матвей был намного сильнее, и переубедить его было уже нельзя, в нем проснулся зверь, которого не остановишь. Сопротивление Виктории только усиливало его натиск и безудержное желание показать ей свою силу, отомстить за несправедливость, сломить, думая, как животное, что, овладев женщиной, можно подчинить ее себе. Но как смешно было так заблуждаться с его стороны. Это ведь Виктория, а с ней такие шутки проделывать опасно для здоровья. Она планировала развестись с ним, но теперь просто развода ей стало мало.

После жесткого насилия было отчаянное раскаяние. Матвей умолял ее о прощении, клял себя на чем свет стоит, пытался оправдаться. Она уступила, но только внешне, потому что ей наскучило его завывание и беспомощный страх потерять ее, который был так унизителен в ее глазах.

Они мирно и даже немного весело съели праздничный ужин, выпили сверх меры вина. Он, чтобы заглушить стыд и страх, а она, чтобы на время забыть растущую с каждым часом ненависть к нему.