Угнать за 30 секунд

Марина Серова

Везет Жене Охотниковой на неожиданности! К ней пожаловал… брат, о существовании которого она и не подозревала! Да, сын ее отца, только с другой фамилией. У Жени, профессионального телохранителя, в прошлом студентки секретной военной школы, брат оказался… автоугонщиком-рецидивистом! И угораздило же его на пару с дружком увести дорогущую машину, принадлежащую недавно убитому сотруднику закрытого института Вадиму Косинову! В машине находился ноутбук с данными, ценность которых не поддается подсчету. Или, может быть, братец и его дружок как раз и убили Косинова – недаром же их усиленно разыскивают. А тут еще неизвестные похитили тетушку Жени – так что, не теряя времени, девушка-телохранитель бросается спасать тетю, братца и разгадывать криминальные загадки, которые начались у нее с появлением родственничка…

Глава 2

После того как инцидент в ванной был исчерпан, осколки от разбитой зеркальной полочки собраны в совочек и выброшены, а Максим Максимыч от лица Микиши торжественно пообещал купить новую вещь взамен утраченной, мы сели обедать. Тетушка была, видимо, напряжена, посматривала на Максима Максимыча косо, а я все откладывала начало разговора. Хотя, если честно, для меня было очевидно, что приехали они сюда не просто так.

Наконец я произнесла, глядя на то, как уписывает еду за обе щеки Максим Максимыч и анемично, по кусочку, питается Микиша:

— Я так понимаю, Максим, что письмо писал не ты?

Он поднял голову, продолжая жевать и уставившись на меня смеющимися глазами, а потом пробубнил:

— То есть как это — не я?

— Рука не твоя.

— А ты что, сеструха, руку мою знаешь, что ли? Мы ж тово… не виделись! Ни разу.

— Во-первых, попрошу тебя не фамильярничать, а во-вторых, у меня есть основания утверждать, что писал не ты. Вот, к примеру, он мог писать. Но уж никак не ты.

Максим Максимыч перестал жевать. На его лице появилась задумчивость. Видимо, он относился к категории тех представителей хомо сапиенс, которые не могут делать сразу два дела вместе. К примеру, жевать и размышлять. За задумавшегося собрата ответил Микиша, и я впервые услышала его голос, и он оказался вполне соответствующим внешности этого длинного и тощего, чем-то напоминающего булгаковского Коровьева, парня:

— Но ведь в самом деле не ты писал, Макс, а я. А ты только хохотал. Мы с тобой в «Буратино» сидели, — довольно пискляво произнес Микиша.

Максим Максимыч сморщился и отвернулся:

— Не упоминай при мне эту сивушную забегаловку! Чтоб я туда… да я туда… да ни ногой!

— На прошлой неделе уже ни ногой обещал, — насморочным тонким голосом доложил Микиша. — А только ты, Макс, говоришь, а не делаешь.

— Смотри у меня! — пригрозил тот.

— В целом понятно, — резюмировала я. — Как я вам и говорила, тетушка, писано в кабаке. Наверное, любезный Микиша вкушал шоколад. Что вкушал Максим Максимыч, тоже несложно догадаться, особенно если учесть, что он не помнит момента написания письма.

— Я вообще люблю сладкое, — доложил Микиша. — Я, это… много сладкого ем. Углеводы способствуют интенсификации интеллектуальной конъюнктуры.

Максим Максимыч даже подавился, когда Микиша, ни разу не запнувшись, выговорил вот это ужасающее: «…интенсификации — интеллектуальной — конъюнктуры». Я перевела взгляд с тетушки на Микишу и произнесла:

— Да, видно, в самом деле писали вы, молодой человек. Судя по всему, вы достаточно образованны. Кстати, у вас в самом деле есть склонность к депрессии?

— Откуда вы знаете? — вскинул глаза тощий парень.

— Да так. Провела графологическую экспертизу вашего чудного послания.

Максим Максимыч засопел и заерзал на стуле.

— Не надо при мне произносить таких слов, — сказал он. — Такие слова я все время от Грузинова слышал. Хреновые это слова.

— Грузинов — это, надо полагать, — работник правоохранительных органов. Не так ли, братец? — сухо спросила я. — Ты уже во второй раз его поминаешь всуе.

— Да, следак, — прохрипел Максим Максимыч. — Мусорный тип. Отстойный человечишка.

— Ну, судя по тому, что ты с ним вообще контачишь, он о тебе не лучшего мнения. Вот что, дорогой мой. Уж коли ты пришел и расположился, дай-ка мне сюда свой паспорт. И вас, молодой человек, кстати, тоже попрошу.

Микиша почему-то сконфузился и завернул голову едва ли не под мышку, как стеснительный деревенский гусь — под крыло. Максим Максимыч фыркнул:

— А и не надо у него паспорт-то смотреть!

— Почему это? — спросила я. — Все-таки я должна знать, что за люди пришли к нам в дом. А с вами, любезный родственник, мне и вовсе хотелось бы познакомиться по всей форме протокола: ФИО, прописка, семейное положение.

— З-зачем это? — без особого восторга осведомился братец.

— Для общего развития! — отрезала я.

Воцарилось молчание. Наконец Микиша вынул голову из-под «крыла» и спросил, смущаясь:

— А вы… это… не будете смеяться?

— А что такое?

Максим Максимыч, который вот уже с минуту хрюкал старательно, но с трудом удерживаясь от смеха, тут расхохотался, разгрохотался, врезав локтем по столешнице так, что едва не опрокинул весь обеденный стол.

— Да у него такое ФИО, что все время боком выходит! Такое имечко знатное! К тому же он кукурузу просто ненавидит.

— А к чему тут кукуруза?

— Да очень просто, — играя мясистыми щеками, принялся увлеченно объяснять Максим Максимыч. — У него имя-отчество: Никифор Семенович. Вот отсюда и Микиша. Имечко-то, конечно, подгуляло, но это еще ничего. А вот фамилия у него — Хрущ. Понимаете? А в сумме получается и вовсе смехотворно!

— Вообще-то я Хрущев, — промямлил длинный.

— Хрущев Никифор Семенович… Н-да, — протянула я, поймав на себе умоляющий взгляд Микиши. — Хрущев Н.С. Недурно. С такими паспортными данными тебе бы лет сорок назад жить. Никто бы и пикнуть не посмел, не то что протокол составить.

— Да уж я представляю… — весело заявил Максим Максимыч. — Стали бы при Никите-кукурузнике на Микишу составлять протокол: «Задержан за нарушение общественного порядка Хрущев Н.С. Означенный гражданин, будучи в общественном месте в нетрезвом виде, снял с ноги башмак и стал стучать им по столу, употребляя при этом нецензурные выражения…» За такой протокол того, кто его составил, под белы рученьки да в КГБ, а нашему Микише ничего бы и не было! Не то что теперь…

— А что теперь? — спросила я. — Проблемы? Правитель не тот? Кстати, Максим Максимыч, а у тебя какая фамилия? Не Охотников, надеюсь?

— У меня — девичья, — пробасил тот. — То есть материна. Кораблев я.

— Кораблев? А прописан в Волгограде?

— Ну да, — буркнул тот.

— Двадцать шесть лет?

— Яволь!

— Ладно, кушайте пока, — сказала я, вставая. — Я сейчас вернусь.

— Ты не за ментами? — иронично осведомился Максим Максимыч, однако я успела заметить, как в выпукло-серых, отцовских, глазах его мелькнул отнюдь не смешливый, напряженный огонек.

— Я сильно похожа на Иуду? — осведомилась я и с этими словами вышла из кухни. Мне вслед полетело интенсивное чавканье: братец с новыми силами взялся за трапезу.

Я села за компьютер, но прежде чем проделать то, за чем я, собственно, пришла, — задумалась. Максим Максимыч, шумный родственничек, и его спутник, застенчивый Микиша, уж слишком сильно напоминали мне ту мелкоуголовную прослойку, что не причиняет особых беспокойств законопослушным гражданам, но в милицейских протоколах отмечается регулярно. Так что не мешает «пробить» их по нескольким базам данных.

Первые же результаты оказались впечатляющими. Мой смешливый и громогласный братец, с первого взгляда человек в общем-то симпатичный, хотя и несколько утомительный, по базе Волгоградского УВД оказался довольно криминальной личностью. Гражданин Кораблев М. М. был вором средней руки, специализирующимся на угонах автотранспорта. Автоугонщик проходил под довольно забавной кличкой Костюмчик.

Вор Костюмчик имел две судимости с общим сроком на семь с половиной лет, из которых отбыл четыре с половиной. Оба срока освобождался условно-досрочно, что вообще-то редкость: УДО, то есть условно-досрочное освобождение, в отношении рецидивистов стараются не практиковать.

Застенчивый Микиша тоже оказался еще тем фруктом. Гражданин Хрущев Н. С. (я все — таки заморгала, когда прочитала это ФИО, интересно все-таки оно звучит в криминальном досье), он же вор Микиша, отмотал один срок в три года и вот уже шесть лет был на свободе. Что касается М. М. Кораблева, то он дышал вольным воздухом три года и девять месяцев.

— Хорошие, добрые люди, — пробормотала я. — Приехали, называется, погостить к родственницам. Что им, интересно, надо, и как этот Макс меня вообще раскопал?

Впрочем, торопиться не следовало. Спешка, как то следует из распространенной поговорки, актуальна только при ловле блох.

Я вернулась на кухню, уже имея некоторое представление о своих гостях, и стала наблюдать за тем, как Максим Максимыч, смеша мою тетю, рассуждает о прелестях российских железных дорог. Микиша же, казалось, всецело отрешился от общества и вяло ковырял вилкой в салате с таким унылым видом, как будто не обедал, а совершал патологоанатомическое вскрытие.

— Вот что, братцы, — сказала я, когда Максим Максимыч и Микиша закончили пить чай. — Прогуляться надо. Поговорить.

— Да они же только с поезда, — произнесла тетя Мила. — Устали, наверное.

— С астраханского поезда-то? Это же не Санкт-Петербург — Владивосток, в самом деле! Часа четыре ехали, не больше. Так что собирайтесь, ребята, погуляем. У нас город красивый, есть где отдохнуть, свежим воздухом подышать. Тем более что погода прекрасная.

Микиша съежился. Максим Максимыч взглянул на меня с явным неодобрением и проговорил:

— Не успели приехать, как уже выгоняют. Ты, Женя, какая-то… Снежная королева.

— За королеву, конечно, спасибо, но, как я понимаю, это был не комплимент. Я вас никуда не выгоняю. На улице плюс пятнадцать, почему бы не прогуляться?

— А можно съездить за город. На пикник, так сказать, — заявил Максим Максимыч. — Если не на чем, то что-нибудь придумаем.

«Знаю я, что вы придумаете, — подумала я, — у обоих в графе „занятие“ должно быть проставлено: автоугонщик. Милый у меня родственничек, ничего не скажешь. А куда денешься? Верно, и в самом деле брат по отцу. Похож. Хотя взглянуть, что у него за доказательства нашего родства, тоже не мешало бы».

Очевидно, те же самые соображения пришли в голову и Максиму Максимычу, потому что он подпрыгнул на табуретке и воскликнул:

— А фоток-то я вам так и не показал! Упущение, упущение. А то еще скажете: приехал какой-то хрен с горы и выдает себя за, понимаете ли, родственника.

Он полез во внутренний карман и вынул оттуда пухлый пакет. Протянул его — вот психолог чертов, знает, кого пробить на чувствительность быстрее! — не мне, а тете Миле. Первые же возгласы, донесшиеся со стороны моей тетушки, показали, что Максим Максимыч не обманул, а дал именно те документальные свидетельства своего родства с нами, о которых под его диктовку упоминал в письме Микиша Хрущев.

— Это я с мамой и папой в восемьдесят третьем, — комментировал меж тем Максим Максимыч фотографии, которые тетя перекладывала из руки в руку. — Это наша соседка… а вот это, кстати, наш двор в Волгограде, и мы тут с Микишей.

«Не стоит пока что огорчать тетю, — размышляла я. — Кажется, для нее свидание с племянником, пусть и непонятно зачем выкристаллизовавшимся, в самом деле радость».

— А это, значит, я после того, как выиграл забег по легкой атлетике.

«Максим Максимыч, милый братец, и приятель его Микиша вообще, конечно, ребята своеобразные, а тетушка всегда питала слабость к оригиналам и эксцентрикам. Помнится, когда она еще преподавала в юридическом институте, ее все время корили, так сказать, за либерализм. За то, что она могла поставить „отлично“, скажем, не за знания, а за находчивый ответ…»

— А вот тут мы с папой около Мамаева кургана. Мне тут года три, что ли.

«Предположить, что они приехали просто так, конечно, можно. Тем более узнать, что в городе Тарасове проживает Евгения Охотникова, просто: я в этом регионе довольно известна, особенно в соответствующих кругах. Боюсь, что и эти двое, невзирая на их внешнюю безобидность, на такие круги выход имеют».

— А это мы ездили на дачу, когда папу подвезли на бронетранспортере, который принадлежит его сослуживцу… то есть состоит в дивизии, которой командовал его друг, — поправился Максим Максимыч, заметно озираясь по сторонам и задерживая свой взгляд на холодильнике.

«Ну, все понятно, — подумала я, — выпить человеку захотелось. А выпить-то и нечего. То есть, конечно, есть чего, да только кто бы ему дал. Нет, милый братец, за выпивкой придется пробежаться. Босиком бы пробежаться по росе… Сосед наш, дядя Петя, за водкой даже по минному полю пробежался бы. Кстати, умыкнул он утюг, это уж точно. Был бы он не таким хлипким, я бы ему показала, как бытовую технику воровать».

— Здесь мы на кабриолете. Кабриолет — это машина без крыши. Правда, кабриолет самодельный. Это когда я уже… в общем, несколько лет тому назад. Мы с ребятами скинулись и купили старый «Москвич», а у отца Микиши, — Максим Максимыч кивнул на щуплого своего подельничка, — была «болгарка», такой инструмент, который металл пилит. Мы и спилили. Крышу, в смысле. И получился кабриолет, вот на память и щелкнулись.

«Наверное, любовь к машинам у него пошла с детства. Ну что же, в добрый путь, как сказал бы гаишник, получив мзду. Вообще, конечно, этот Макс человек обаятельный. Тетушку, кажется, уже уболтал, хоть она и кичится тем, что любого человека видит насквозь. Это у нее от юридического образования. Все эти юристы полагают, что знают людей как облупленных, а на самом деле они считают людей марионетками, привешенными к ниточкам тех или иных законов. А ниточки-то обрываются. Еще как обрываются! Эти ребята, угонщики, верно, тоже не особо обременяют себя ниточками. Нет, решительно этот Максим Максимыч очаровал милую родственницу. Впрочем, ее понять можно: все-таки он очень похож на ее брата, а ведь отец был для нее самым близким человеком. По большому счету, тетушка всю свою жизнь всех знакомых мужиков мерила по родному брату, что и сыграло с ней дурную шутку. Вот сидит теперь моя добрая тетушка на кухне и слушает проходимца, в котором из плюсов-то явных только то, что он внебрачный сын генерала Охотникова и унаследовал от отца некоторые черты лица».

— Да, наверное, в самом деле надо прогуляться, — сказал вдруг братец, косясь в окно. — Тетя Мила (ого, уже так!), у вас есть это… м-м-м… немного? — Он неопределенно покрутил пальцем в воздухе.

— Что?

— Ну… с дороги… в общем, чуть-чуть выпить не помешало бы за встречу.

— Ах, это! — Тетушка взглянула на меня. — Женя, у нас там в баре осталось и…

— В баре ничего не осталось, — заявила я решительно. — И вообще «бар» — чудовищное слово, привнесенное нам буржуазной культурой.

Тетя Мила взглянула на меня с явным удивлением. Максим Максимыч недовольно ухмыльнулся. Один Микиша с хладнокровием земляного червя перебирал пальцами одной руки пальцы другой руки.

— Ты, Максим, кажется, согласился с тем, что стоит прогуляться, — сказала я. — Так что, раз уж покушали, собирайтесь, и пойдем.

В тихом парке в пяти минутах ходьбы от нашего дома мы расположились на берегу пустынного пруда. Солнце проглядывало сквозь ветви деревьев, по воде стелился легкий ветерок. Словом и делом, погода была превосходная. Максим Максимыч вынул из кармана бутылку водки, а Микиша синхронно извлек из полиэтиленового пакета джентльменский набор: три пластиковых стаканчика, несколько сырков и полуторалитровую бутылку минеральной воды.

— Красивый… это… у вас город, — сказал Максим Максимыч, жмурясь. — В самом центре — и такие безлюдные места. Здорово. Тут, наверно, в пруду и рыба водится.

— Не водится, — сказала я хмуро, — сюда только такие караси, как вы с коллегой, заплывают.

— А что такое, сестренка? — нагло улыбнулся гражданин Кораблев, разливая водку по стаканам. — Между прочим, хорошо, что сюда пришли. Культурный досуг. Этот, как его… Микиша, слово там какое-то…

— Пикник, — бесцветно сообщил Микиша. — Можно еще — журфикс.

— Во-во! Жирр… фукс.

— Водку будешь, Женька?

Я прикрыла глаза ладонью от солнца, посмотрела сквозь пальцы на новообразовавшегося родственника и покачала головой:

— Нет. Водку — днем? Да еще в такой компании? Не хочу.

— А чем тебе не нравится наша компания? — обиделся Максим Максимыч, жонглируя сырками.

— Всем. Хотя бы тем, что вы усиленно от меня скрываете…

— Что? Что скрываем-то?

— Да практически все! К примеру, мне известны некоторые данные из вашего славного прошлого. Конечно, в вашем с гражданином Хрущевым случае теория Ломброзо пробуксовывает. Ломброзо утверждает, что преступника можно определить по ряду внешних признаков, в частности — по чертам лица. Так как вы, Максим Максимович, смахиваете на пародию моего собственного отца, то в вашем отношении я прохаживаться не буду. Ваш же коллега, Никифор Семенович, вообще похож на выгнанного из аспирантуры за пьянство и отсутствие здравых идей индивидуума. Тем не менее добродушная внешность не гарантирует ничего. Не так ли, любезный Костюмчик?

Максим Максимыч поперхнулся сырком. Я постучала его по спине и продолжала:

— Смешное погоняло. Я знаю много забавных кличек, среди них такие, как Гугнивый, Клепа, Буркало и даже Козмодемьян. Но Костюмчик — это весело.

Максим Максимыч выпил водки и, справившись с первоначальным удивлением, проговорил:

— Вот и Грузинов, следак, такое ж напевает. Он же любитель старых советских фильмов. Вызывает меня в кабинет и издеваться начинает. Спрашивает, например: «Скажи мне, Кораблев, что в деятельности нашей доблестной милиции главное?» Я начинаю гадать, говорю: «Высокая раскрываемость, дисциплина там, ну и вообще… зарплату повысить». Он говорит: «А ты получше подумай!» — «Ну, — говорю, — вы, гражданин начальник, за кого меня, дурака, принимаете? Где ж мне разнарядку на ментов давать». — «А все-таки?» — «Главное, наверное, в том, чтобы обеспечивать безопасность граждан». Грузинов ржет и говорит: «Вот теперь уже теплее. Но главное, Кораблев, — чтобы Костюмчик сидел…» Это он из фильма, падла, — с обидой добавил Максим Максимыч. — На Новый год все время показывают.

— «Чародеи», — смеясь, сказала я. — Значит, главное — чтобы Костюмчик сидел? Ну что ж… в этом что-то есть.

— А когда же ты про нас все узнала? Еще до нашего приезда, да? Или раньше?

— Ну зачем же так? До вашего приезда ваши персоны меня нисколько не интересовали. Я даже не знала, Максим, что у меня есть такой своеобразный родственник, как ты. А узнала я про вас в тот момент, когда… Когда захотела узнать, словом, — отделалась я общей фразой, справедливо посчитав, что не стоит даже хотя бы намекать на имеющиеся в моем распоряжении информационные каналы.

— Все ясно, — сказал Максим Максимыч.

— Нет, ну почему все-таки Костюмчик? Тебе давно приклеили такое погоняло?

— Да. Грузинов, гнида, его знал еще до того, как со мной познакомился. М-да… Пришлось познакомиться, — крякнув, поправился Максим Максимыч. — Меня так прозвали за то, что прикидываться хорошо люблю. Одеваться, в смысле. Да ты сейчас на меня не смотри, — добавил он, заметив, что я окинула взглядом тот затрапез, в котором позволил себе явиться в наш дом гражданин Кораблев, — это я для маскировки. То есть…

— Для маскировки, для маскировки, — кивнула я. — От кого бегаем? Не иначе как за помощью приехали, да? Дознался, что в Тарасове у тебя живет сестра, занимающаяся, прямо скажем, своеобразным для женщины делом? Так? Ну говори, Максим Максимыч, все равно ведь узнаю. В твоих же интересах тебе следует со мной откровенным быть, потому что ты уже темнил-темнил, крутил-крутил вполне достаточно… Словом, перевыполнил план по молчанке.

— Да что ж я тебе прямо при тете Миле должен был говорить, что сидел два раза и вообще любимец Волгоградской прокуратуры?

— Кому тетя Мила, а кому и Людмила Прокофьевна, — строго сказала я, но, сочтя, что в словах братца есть определенная доля истины, несколько смягчила тон: — При ней, конечно, не стоило, ты прав. Но я для того и предложила прогуляться, а ты упирался.

— Я не упирался, — хмуро сказал он. — Микиша, наливай.

— И еще у меня очень сильное сомнение вызывает тот факт, что вы прибыли сюда по железной дороге, — продолжала я. — К примеру, от нашего уважаемого Микиши сильно пахнет бензином. Интересно, где же это он нашел бензин в поезде? Тем более что поезд пришел с опозданием, а вы были у нашей квартиры в то время, в какое никак не могли бы быть, приехав по железной дороге. К тому же, — я окинула пристальным взглядом самого Максима Максимыча, — у тебя вид человека, который долго корпел под капотом «забарахлившей» машины. Маленькие нюансики, типа пятен масла и прочего. Наверное, все было иначе: до Тарасова вы добрались на машине, но где-то на подъездах к городу она заглохла, и вы ее бросили. Поймали попутку. Ведь вы ехали не на такси, я выглянула во двор. И таксист не стал бы драться из-за сотни с двумя мужиками. В общем, ребята, вы в серьезном положении, и у вас вид людей, влипших в какой-то основательный переплет. Или я не права?

Максим Максимыч долго молчал.

— Ты права, — наконец сказал он. — Да, ты права. Микиша, наливай. Сейчас постараемся объяснить…

— Письмо это, ко мне адресованное, вы писали еще тогда, когда не чуяли опасности, — продолжала я. — Оно выдержано в весьма игривом стиле. И еще: писали вы его около недели назад, потому что, как видите, оно успело дойти до нас. Билеты на поезд взяли заранее, потому что знали, да только воспользоваться ими не пришлось. Наверное, билеты были и не на сегодняшний поезд вовсе?

— На послезавтрашний, — признался молчаливый Микиша.

— Та-ак. Величавое прибытие волгоградцев в соседний город на деле обернулось бегством с тонущего корабля. И что за корабль вы утопили, интересно знать? Какой злобный боцман хочет пустить вас на дно?

— Не боцман, а кашалот.

— Кашалот? Млекопитающее семейства зубатых китов? И где же в средней полосе, в Поволжье, вы откопали кита? — тихо так, вкрадчиво спросила я. — Или этот кашалот — такой же зубатый кит, как Костюмчик — одежда?

— Это ломовой тип в Волгограде, — сказал Максим Максимыч. — Я, честно говоря, его и не видел никогда. Кашалот — это Тимур Кешолава. Грузинский авторитет.

— Не везет тебе с грузинами, — посочувствовала я. — Мало того что насмешливый следователь — Грузинов, так еще и грузин Кешолава в звании Кашалота примешался.

— Его вообще-то зовут по-всякому, — подал голос Микиша, — кто Кашалотом, кто Теймуразом Вахтанговичем, кто Кешей, а кто, извините, и Шалавой. Фамилия такая богатая — дает простор для фантазии.

— Теймураз Вахтангович Кешолава? — Я порылась в памяти. — Честно говоря, не припомню. Ну да он же, наверное, авторитет не федерального значения, а так, на местном уровне.

— Нам хватит и нефедерального.

— Вот тут ты прав. И в чем же вы не угодили этому Кешолаве?

— Да мы и не знаем! — взревел Максим Максимыч. — Мы в полных непонятках находимся, вообще…

Я взяла у Микиши газету. Расстелила на земле и уселась. Подняла глаза на Максима Максимыча и сказала:

— Ну, рассказывайте.