Похищение века

Марина Серова

У знаменитого испанского тенора, приехавшего на оперный фестиваль, похищен роскошный плащ, расшитый золотом и бриллиантами. А спектакль, в котором он должен выступать, состоится через три дня. Лучший частный детектив города Татьяна Иванова подозревает костюмера Хосе, исчезнувшего одновременно с драгоценным реквизитом. Правда, на прощание тот оставил странную записку. Поехав по адресу, указанному в послании, Таня находит там пять трупов и засаду ФСБ. Оказывается плащ, помимо золота и бриллиантов, был буквально напичкан наркотиками…

ГЛАВА 1

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

Глядя на результаты своего гадания по цифровым костям, сама я выглядела, наверное, обескураженно. Еще бы! Человек только что закончил одно трудное дельце, принесшее, правда, неплохие дивиденды, честно заслужил небольшой отдых и собрался воспользоваться заслуженным. А тут…

28+11+20. Если перевести с магического языка цифр на обычный язык, понятный большинству нормальных людей, то сие означает: благими намерениями вымощена дорога в ад. Другими словами, накрылся, Таня, твой отдых пыльным веником! А сама ты пролетела, как лист фанеры над Парижем!

Я могла бы, конечно, и дальше отпускать колкости по своему адресу, да только занятие это малоутешительное. А я сейчас, честно сказать, нуждалась в утешении. Потому что человек, о котором идет речь, то бишь я сама, имеет крайне вредную профессию, при которой своевременный отдых является одним из основных, если хотите, требований «техники безопасности».

Я — глава частного детективного бюро, в котором по совместительству работаю также заместителем директора, старшим детективом, просто детективом, делопроизводителем, охранником, шофером, уборщицей… ну, и так далее. Не знаю, кто там еще положен по штату в нормальном сыскном агентстве, но в моем все должности соединяются в единственном лице — моем собственном. И называется это «лицо» лицензированным частным детективом Татьяной Ивановой.

К чему я об этом? Да к тому, что даже компьютерной сети положен технический перерыв, а мне при таком раскладе приходится трудиться с не меньшим напрягом, чем компьютеру большой мощности! Я уже не говорю о том, что никакой компьютер не работает руками и ногами, не подвергает себя опасностям и стрессам, а мне — сплошь да рядом…

Вот взять, к примеру, то самое дельце, из которого я только что благополучно выбралась… А впрочем, не будем ничего брать. И не надо примеров! Потому что все равно этот разговор, как я понимаю, — в пользу бедных. Против судьбы не попрешь, мое гадание — точная материя, что твоя математика. И оставаться мне опять без отдыха! Э-хе-хе…

Ну ладно, хотя бы телевизор-то посмотреть я могу? И так в расстройстве опоздала на пять минут к началу местных новостей! Хотя знаю я, какая у них там сегодня главная новость, с утра все уши прожужжали… Ну, так и есть!

–…У трапа самолета дорогого гостя встречали вице-губернатор области, министр культуры, мэр города Тарасова, другие официальные лица, представители общественных организаций и, конечно, многочисленные поклонники таланта Мигеля Мартинеса…

«Как же! — мысленно вставила я. — Допустите вы в свою теплую компанию „многочисленных поклонников“…»

–…прямо на взлетной полосе ему преподнесли хлеб-соль и множество цветов. Знаменитый испанский тенор на великолепном русском языке тепло поблагодарил встречающих и выразил надежду, что в его лице тарасовцы приветствуют великую, непреходящую ценность человечества, имя которой — оперная музыка.

«Боже мой! — снова влезла я. — Неужели прямо так и сказал, да еще „на великолепном русском языке“? Такой „перл“ мог сочинить только представитель отечественной пишуще-говорящей братии, но уж никак не музыкальной!» Впрочем, кто бы это ни сочинил по поводу «великой, непреходящей ценности человечества», я оставалась в опере (равно как и в балете) полным профаном. Правда, это не мешало мне иногда — и даже не без удовольствия — посещать наш Тарасовский академический театр оперы и балета.

В эти дни у меня, как и у многих других, был особый повод его посетить: вчера в нашем городе открылся ежегодный весенний фестиваль оперного искусства имени Л.В. Собинова. Беда была в том, что в отличие от «многих других», то есть нормальных людей с нормальными профессиями, я об этом узнала только сегодня. Потому что только сегодня почувствовала себя окончательно свободной от моего предыдущего дела, о котором все порывалась рассказать. Нет, разумеется, обрывки информации достигали моих ушей и раньше, но отскакивали от тяжело груженной заботами детективной головы, словно молекулы кислоты от зубов, защищенных «Диролом без сахара».

Зато за один сегодняшний день я восполнила информационный пробел, и даже с лихвой. Я узнала о том, что нынешний Собиновский фестиваль — юбилейный, десятый по счету и впервые имеет статус международного. И о том, что основан этот статус в первую очередь на сенсационном согласии всемирно известного испанца Мигеля Мартинеса почтить фестиваль своим присутствием. И о том, что он будет петь в опере «Аида» партию какого-то там Радамеса — свою любимую (сюжет «Аиды» я знала весьма приблизительно, но, наверное, это главный герой: ведь тенора — всегда главные герои).

В нескольких газетах я прочитала о том, что Мартинес предстанет на сцене перед тарасовской публикой в своем знаменитом не менее, чем он сам, плаще древнеегипетского военачальника (вот, стало быть, кто он такой, этот Радамес!). Этот плащ, расшитый золотом и драгоценными камнями, — точную копию с подлинника, хранящегося в музее не то в Александрии, не то в Каире (забыла!), — оперной звезде преподнесли благодарные поклонники три года назад к юбилею — сорокалетию. И с тех пор дон Мигель не расстается с этой вещью, которая стоит не намного меньше бесценного оригинала.

И уж конечно, все газеты и местные телепрограммы взахлеб пересказывали романтическую историю «русского испанца», сына одного из тех самых детей, вывезенных в СССР из франкистской Испании и нашедших у нас гостеприимный кров и новую дружную семью. Родился Мигель, которого русская мама называла Мишей, на одной из ударных комсомольских строек, юность провел на Волге, в Тарасове, блестяще закончил Московскую консерваторию по классу вокала и свою историческую родину впервые увидел почти в двадцать пять лет…

Все это, прочитанное и слышанное в последние дни, я быстро извлекла из глубин памяти. А цветной экран между тем демонстрировал крупным планом симпатичную смуглую физиономию, которой очень шла фотогеничная белозубая улыбка. Хм, да его вполне можно выпускать на сцену без грима… Тут как раз камера услужливо отъехала, предоставляя мне возможность оценить также и общий план, и я осталась довольна увиденным! В окружении первых и «других» официальных лиц губернии «дорогой гость» оказался самым высоким (а ведь, скажем, нашего мэра тоже не назовешь коротышкой!). Насколько позволяло судить его длинное стильное пальто нараспашку, в плечах дон Мигель был достаточно широк, а книзу сужался — и, кажется, как раз в таких пропорциях, чтобы соответствовать международным стандартам. Опять-таки выгодно отличаясь от выездной бригады встречающих — гладких и лоснящихся, как сардельки, плотно упакованных в одинаковые серые драповые «мундиры» и шляпы. Лишь один министр культуры, несмотря на промозглый апрельский ветер, тоже стоял с обнаженной головой — наверное, из солидарности, как второй поборник «великой и непреходящей ценности человечества». Впрочем, голова Мартинеса в шапке густых, падающих на лоб волос масти «перец с солью» была гораздо привлекательнее лысой министерской. Жгучие брюнеты-южане вообще седеют рано, но часто это им даже идет.

В общем, если газеты и преувеличили насчет «прекрасной формы» приезжей знаменитости, то совсем немного. Хотя, строго говоря, сорок три — еще не возраст для мужика.

Вот он, не переставая улыбаться, пожимает протянутые ему руки, раскланивается направо и налево, что-то говорит, принимает букеты (их и правда очень много) и передает их какому-то бесцветному субъекту, который маячит у него за спиной. Вот ему преподносят хлеб-соль… восхищение не наигранное: черные брови — вверх, черные глаза — нараспашку… Ну конечно: расцеловать девочек обязательно, а то они обидятся! И с хлебом-солью обходится, как с русскими красавицами, со знанием дела, уважительно.

Нет, что ни говори, а манеры у него приятные, хотя, конечно, до мозга костей актерские. Но пока никакого налета «звездности» мной не замечено. И это, как говаривал герой отечественного мультика, «радывает». Черт возьми, хочу на «Аиду»!

Ну наконец-то дали слово человеку.

— Господин Мартинес, что вы чувствуете, ступив на тарасовскую землю после стольких лет разлуки? — голос корреспондентки за кадром.

— Счастье! — именно это чувство читалось в его глазах, которые снова сверкали на экране — очень живые и располагающие. — Больше добавить нечего. Только сейчас понял, как я соскучился по Тарасову! Весь мир объездил, а здесь — впервые, с тех самых пор… Будто домой вернулся. Правда! И можете, если хотите, называть меня Михаилом Викторовичем. С этим именем я прожил большую часть своей жизни и люблю его не меньше, чем свое испанское имя.

Не знаю, может, на сцене он и великий тенор, а в жизни говорит самым настоящим баритоном — и действительно без малейшего акцента. Должна признать, звучит этот баритон тоже неплохо.

— А кем вы себя сейчас больше ощущаете — испанцем или русским?

— Сейчас, конечно, больше — русским. Правда, очень похожим на испанца! — Дон Мигель, или Михаил Викторович, мелодично рассмеялся.

Как ни странно, пока он не сделал еще ничего такого, что было бы мне неприятно. Не хочу сказать, что это что-то значит, но… Все же я очень хочу в театр! И угораздило же меня провозиться с тем дельцем до самого фестиваля и не подсуетиться вовремя насчет билетов! Если б только я раньше видела «портрет лица» этого оперного героя-любовника… Но как назло, крупных планов до сих пор наблюдать не приходилось.

Да и теперь он исчез с моих глаз непростительно (для телевизионщиков) быстро. Его сменила студийная дикторша, сообщившая, что прямо из аэропорта Мигель Мартинес отправился в театр, чтобы быть вместе с участниками десятого Собиновского фестиваля и записать интервью, «которое мы планируем показать в нашей программе чуть позже».

Я рассеянно прослушала выпуск до конца и, уменьшив громкость, стала ждать нового телевизионного свидания с дорогим гостем Тарасова. Делать все равно было больше нечего. Судьба уже дала понять, что отдых мне пока не светит, но еще не намекнула, какая тому будет причина. Ждать пришлось всего час двадцать. Стрелки близились к девяти, когда та же дикторша радостно возвестила, что они начинают репортаж из академического театра оперы и балета, где продолжается Международный фестиваль оперного искусства имени Л.В. Собинова и куда сегодня прямо с самолета направился прибывший в город знаменитый испанский тенор Мигель Мартинес.

— Ну уж дудки! — опять прокомментировала я, на этот раз даже вслух. — Так я и поверила, чтобы такой красавчик предстал перед публикой «прямо с самолета»! Наверняка заскочил в гостиницу — освежиться и надеть роскошный фрак…

Улыбчивый белозубый образ Михаила Викторовича, снова возникший на экране, полностью подтвердил мою версию. Если в выпуске новостей он показался мне просто приятным, то сейчас — ослепительным. Словно с обложки журнала — после самолетов, особенно наших, так не выглядят. Правда, вместо фрака на нем были черная «тройка», белоснежная сорочка и черная же «бабочка», но определение «роскошный» к этому классическому театральному наряду подходило без вопросов.

Его водили по театру (в свите я опять узнала нескольких чиновников из разряда «других официальных лиц» и нескольких маститых солистов нашей оперы), что-то показывали, рассказывали, с кем-то знакомили. Мигель то жал руки, то целовал — в зависимости от пола собеседника, удивлялся и восхищался, демонстрируя богатые возможности мимики и жеста. Потом в каком-то уютном уголке наша худосочная телевизионная дива — неизменная ведущая всех театральных передач — задала ему несколько вопросов. На мой взгляд — таких же плоских и шаблонных, как она сама, но я готова признать, что в тележурналистике смыслю не больше, чем в опере. Впрочем, живости, обаяния и остроумия ее «визави» вполне хватило на обоих, так что интервью получилось вполне приличное.

Наконец, когда на заключительных словах дикторши пошли сцены из «Пиковой дамы», я поняла, что больше «кина не будет», и нажала кнопку пульта.

Я задумалась. Почему-то главная новость сегодняшнего дня пробудила во мне — вопреки недавнему нытью об отдыхе — жажду деятельности. Только вот я пока не могла понять — какой именно. Определенным было только то, что это как-то связано с Мигелем Мартинесом.

Для начала стоит, пожалуй, разобраться в своем отношении к заезжей знаменитости. Сдается мне, что он меня интересует совсем не как оперный герой… Гей вы, кости мои! Гадальные, конечно, гадальные…

Ну конечно! Комбинация 13+6+25 тут же подтвердила, что меня «посетит минутное увлечение».

Что ж, теперь, раз судьба не против, могу признаться: оно меня уже посетило! Ну, а насчет «минутности»… так другим оно просто и быть не может: Мигель сказал, что уезжает на следующий день после «Аиды», а это значит — всего три дня и четыре ночи. Впрочем, предстоящую ночь можно уже не считать: не побегу же я прямо сейчас к театру — дежурить в толпе оперных фанаток, чтобы, если повезет, прикоснуться к своему кумиру, когда он будет выходить после спектакля…

«А что — мысль интересная! — опять кольнула я себя. — „Пиковая дама“ — длинная опера, может, еще успеешь…»

И вообще, кто тебе сказал, Таня дорогая, что ты должна непременно видеть его «живьем» и себя ему продемонстрировать? Телевизор на что придумали? Сиди себе, нажимай кнопки и увлекайся на здоровье: хоть этим самым Мигелем Мартинесом, хоть Диего Марадоной, хоть Борей Моисеевым — дело вкуса!

Ладно, но кому же все-таки позвонить насчет «Аиды»? Ба! Конечно, Стасику, у того «все схвачено, за все заплачено», и вполне возможно, как раз кто-нибудь из нужных нам театральных людей ему кое-чем обязан… Даже наверняка, ведь Стасик у нас шоу-продюсер!

Я решительно протянула руку к телефону. И тут же отдернула ее от неожиданности, потому что телефон не менее решительно зазвонил. Кто бы это мог быть?

— Добрый вечер. Простите, я говорю с… частным детективом Ивановой?

У потенциальных клиентов первая телефонная фраза почти всегда звучит одинаково. Различия минимальны: скажем, «добрый вечер» или «здрасьте», а бывает и «привет», «простите» — или прочерк вместо этой формулы вежливости. Данный потенциальный клиент был, несомненно, интеллигентным и вежливым человеком, а еще — усталым и чем-то весьма обеспокоенным. Не слишком молодым, но, пожалуй, и не старым. Более определенно я могла сказать только то, что это, увы, не Мигель Мартинес!

И еще: то, как он запнулся на моей профессии, свидетельствовало о полном отсутствии опыта общения с частными сыщиками. Таким смущенно-обреченным тоном чиновник средней руки мог обратиться к венерологу с просьбой вылечить его от дурной болезни.

Тем не менее я вынуждена была подтвердить, что он не ошибся телефоном.

— Вас беспокоит Федор Ильич Харченко, директор театра оперы и балета…

Нет, и после этого жалкие дилетанты будут меня уверять, что мы — сами хозяева своей судьбы?!

Я чуть было не крикнула: «Федор Ильич, миленький, вас мне сам Бог послал, дайте, пожалуйста, контрамарочку на „Аиду“!» Но вовремя сдержалась: из вежливости надо все же сперва узнать, что у них там стряслось. Уж наверное, он не затем звонит мне в десять вечера, чтобы «благословить» мое новое увлечение!

— Внимательно слушаю вас, Федор Ильич. Что вас заставило…

— Беда, Танечка! Виноват… вы разрешите вас так называть? Я знаю, вы совсем еще молоды…

Я вставила: это, мол, тот недостаток, который очень быстро проходит. Он подумал почему-то, что я обиделась, и испугался:

— Нет, вы меня не так поняли! Я вовсе не хотел поставить под сомнение вашу компетентность, наоборот! Мне рекомендовали вас как очень хорошего… специалиста. Один мой знакомый, человек, достойный всяческого доверия… — Федор Ильич назвал фамилию моего недавнего клиента, о котором у меня тоже остались достойные воспоминания. — Ну вот. Иначе я никогда не рискнул бы обратиться со столь серьезным делом в… м-м… частную фирму. Я, видите ли, руководитель старой формации, мне привычнее иметь дело с нашей родной милицией, но… Сейчас именно тот случай, когда лучше обойтись без нее. И наш высокий гость, господин Мартинес, со мной полностью согласен.

«Предчувствия ее не обманули». «Русский испанец» все-таки имеет отношение к этому звонку! А значит, теперь и ко мне… Я осторожно попросила собеседника продолжать.

— Спасибо, я постараюсь без долгих предисловий. Ведь вы, Танечка, наверняка знаете наши, так сказать, исходные данные. Ну, о том, что идет фестиваль и что у нас в гостях знаменитый Мигель Мартинес… Кстати, он сейчас здесь, в моем кабинете.

Я подтвердила, что все это мне известно.

— И… о плаще Радамеса вы тоже знаете, не правда ли?

— И о плаще.

— Вот в нем-то и дело, — упавшим голосом констатировал директор и, понизив его до трагического шепота, сообщил: — Он пропал!

— Плащ Радамеса?! — Я не верила своим ушам.

— Увы! Похищен из номера «Астории» около двух часов назад. Таня, я умоляю вас взяться за это дело!

— Но… Боже мой, такая ценная вещь! Нет, Федор Ильич, эта работенка как раз таки для милиции. Тут нужно задействовать большие силы, современные технические средства… Нет, я просто не могу! Мой искренний совет вам и господину Мартинесу: немедленно сделайте заявление по всей форме. Вы и так уже потеряли кучу времени…

— Танечка, я умоляю! Мы вас умоляем! Господин Мартинес ко мне присоединяется, правда, Мигель? — Я не расслышала никакого подтверждения, очевидно, Мигель присоединялся к мольбам безмолвно. — Я не могу допустить, чтобы это прискорбное событие получило общественный резонанс! Вы представляете, какой шум поднимут газеты? Да это будет такой удар по репутации нашего фестиваля, после которого мы уже не поднимемся на ноги. И больше к нам не приедет ни один уважающий себя артист! Нет, это совершенно невозможно, мне просто страшно подумать о последствиях… Танечка, это должны сделать только вы! Как говорится, без шума и пыли. Только вы одна это сумеете. Я вас умоляю! Ради всего святого, ради нашего с вами города, который наконец-то обрел такой замечательный оперный праздник…

Директор готов был разрыдаться в трубку.

Я, разумеется, уже знала, что соглашусь: судьба делала слишком прозрачные намеки, что мне следует взяться за это дело. Но нельзя же так сразу сдаться! Тем более что там у него в кабинете этот… «дорогой гость». Уж его-то, голубчика, я заставлю лично умолять меня «на прекрасном русском языке»!

— Не знаю, Федор Ильич… Я понимаю, ваши опасения имеют основания, но… Право, не знаю! Вы в курсе, что я за свои услуги беру немало?

— Да, разумеется, но какое это имеет сейчас значение? То есть, конечно, театр — банк, мы считаем каждую копейку, но доброе имя, знаете ли, дороже! Мы заплатим сколько надо, не сомневайтесь, только найдите плащ, Танечка! У нас еще три дня и три ночи… Если надо, я руку дам на отсечение, но восемнадцатого апреля Мигель должен петь Радамеса в своем плаще. Со своей стороны он тоже готов предложить вам гонорар, очень приличный. Помимо той суммы, что заплатит вам театр, естественно… Я вас умоляю!

— Не умоляйте, Федор Ильич, я уже прониклась вашей болью. И ваша отсеченная рука делу не поможет, так что лучше используйте ее по назначению. А мы пойдем другим путем. Кто еще знает об исчезновении плаща, кроме вас и господина Мартинеса?

— Одну секунду… — Я услышала, как директор повторил мой вопрос в глубь кабинета, но не разобрала, что ему ответили. — Кроме нас, в курсе только Хосе, костюмер и гример Мигеля… то есть господина Мартинеса. Ведь это он находился в гостинице, когда… все это случилось. Мигель был в театре.

— А кому известно, что вы привлекли к расследованию меня?

После нового уточнения я узнала, что об этом пока неизвестно даже Хосе.

— Вот и отлично, пусть никто ничего не знает. Пока. Думаю, поскольку вы теперь мои клиенты, нам необходимо продолжить наше трехстороннее совещание без посредства телефона. Причем немедленно: три дня и три ночи — это не так уж много, Федор Ильич. Сочувствую вам и господину Мартинесу, у вас был трудный день, но через полчаса я буду у вас в кабинете.

— Конечно, конечно! Ждем вас. Я так рад, Таня, так благодарен! Спасибо…

По-моему, он был весьма возбужден и не скоро заметил, что я уже положила трубку.