Алмазная лихорадка

Марина Серова

Глава 2

Путешествие не понравилось мне с самого начала.

В день отъезда я пришла на вокзал за полчаса до отправки поезда и, обосновавшись за ресторанным столиком у окна, выходящего на перрон, принялась наблюдать за посадкой. Особенно меня интересовал четвертый вагон, номер которого был указан в моем билете. Попутчиков своих я не знала в лицо. Это объединяло меня с теми отпетыми мерзавцами, которых опасался Капустин, и я попробовала взглянуть на ситуацию их недобрыми глазами. Меня интересовало, действительно ли наша миссия имеет шансы пройти незамеченной.

На улице с утра лил непрекращающийся осенний дождь, небо от горизонта до горизонта было затянуто свинцовыми тучами, и поэтому на перроне не отмечалось обычного столпотворения. Немногочисленные провожающие, прикрываясь блестящими от влаги зонтами, наскоро чмокали отъезжающих в мокрые щеки и поспешно отступали под спасительные своды вокзала.

Не могу поклясться, что в мое поле зрения попали какие-то подозрительные личности, подходящие под определение «отморозки», но вот одного из своих вероятных коллег я, кажется, определила сразу.

Его появление на перроне было обставлено в худших традициях стандартных голливудских боевиков. Он вынырнул из полосы дождя — невысокий, плотного телосложения, в надвинутой на нос кожаной кепке и с поднятым до ушей воротником плаща. Перрон он пересекал торопливым отчаянным шагом, будто погоня уже висела у него на плечах. При этом он беспрестанно и подозрительно озирался по сторонам, одновременно стараясь как можно глубже упрятать в воротник свое хмурое лицо. Но верхом идиотизма был его багаж — белый стальной кейс с секретным замком, с помощью наручников пристегнутый к левому запястью мужчины. Думаю, во всей округе не было человека, которому не бросился бы в глаза этот чемоданчик.

Я была почти уверена, что мужчина с кейсом обзавелся по такому случаю и каким-нибудь тяжелым пистолетом, если не автоматом с укороченным стволом, потому что без крупного калибра гангстерских фильмов не бывает.

Идею взять с собой в дорогу огнестрельное оружие сама я отвергла сразу. Не хотелось рисковать — нашей задачей было уклоняться от контактов, а не доказывать где-нибудь на промежуточной станции скучающим милиционерам подлинность лицензии и непричастность моего револьвера к прошлогоднему убийству телеграфиста на разъезде Заячья Горка. На этот раз я отдала предпочтение оружию холодному и бесшумному — баллончик с газом, разрядник с запасом бодрящего электричества, стилет, спрятанный в трости зонта.

Зонт этот висел сейчас на спинке стула. С виду он ничем не отличался от обычных зонтов, но при нажатии специального предохранителя выбрасывал из трости узкое десятидюймовое лезвие — чем-то подобным орудовали в забавном французском фильме «Укол зонтиком». Мне упражнения с выскакивающими стилетами совсем не кажутся забавными, и еще накануне я очень надеялась, что нам удастся обезопасить поездку лишь за счет благоразумия и предусмотрительности.

Театральный проход человека с чемоданчиком, кажется, перечеркнул мои надежды. Впрочем, оставалась еще вероятность, что этот герой вовсе не из нашей драмы, и я, расплатившись за нетронутый мной заказ, отправилась на посадку.

Равнодушная проводница проверила билет и посторонилась, пропуская меня в тамбур. Над мокрой вокзальной крышей забубнил динамик, объявляющий отправление нашего поезда, — голос казался тоже сырым и простуженным. Я в последний раз оглянулась на перрон и заметила двоих опоздавших.

На пассажиров они были не очень похожи, потому что не имели при себе никакого багажа, однако они явно спешили на поезд, потому что направлялись нетерпеливой трусцой в сторону седьмого или восьмого вагона. На ходу они махали руками и, кажется, вяло переругивались между собой. Один из них был одет в элегантный голубой плащ, из-под которого выглядывал воротничок ослепительно белой сорочки с узлом тщательно повязанного галстука. Над головой он держал большой черный зонт, которым не столько спасался от дождя, сколько прикрывал лицо — я так и не сумела его как следует разглядеть. Второй, одетый в кожаную куртку, был на голову выше своего спутника, шире в плечах и лица не прятал. Он вызывающе и зло посматривал по сторонам маленькими поросячьими глазками, и дождь отскакивал от его белобрысой, стриженной под ноль головы, как от полированного чурбака. Если бы мне в этом городе понадобился вдруг отъявленный отморозок, то лучшей кандидатуры и придумать было нельзя.

Проводница оттеснила меня в глубь тамбура и с лязгом опустила откидную площадку. Что произошло дальше со странной парочкой, я уже видеть не могла и отправилась в свое купе.

Номер купе был четвертый. Была ли это игра случая или номер подбирался специально, для простоты запоминания, — не знаю. Я также не знала, присутствует ли в купе посторонний, поэтому решила на всякий случай постучать. Дверь открылась сразу.

Передо мной стоял мужчина лет сорока пяти в дорогом костюме. Чертами лица он неуловимо походил на господина Капустина, но был крупнее и выше ростом. Взгляд у него был властный и самоуверенный до тошноты. Смерив меня этим взглядом, он коротко бросил: «Проходите!» — и тут же запер за мной дверь.

Я шагнула в купе и поставила на сиденье свой чемодан. Мои худшие ожидания начинали, к сожалению, оправдываться. Третьим пассажиром в купе был парень со стальным кейсом. Наручники он, слава богу, отстегнул, и сам чемоданчик куда-то уже благополучно исчез, но этот факт ненамного улучшил мое настроение.

— Вы — Охотникова? — спросил мужчина в костюме и, получив утвердительный ответ, скептически покачал головой. — Не знаю, что это брату взбрело в голову… Ну что ж, делать нечего, будем знакомиться, — он поклонился. — Капустин Анатолий Витальич, к вашим услугам.

Как же, подумала я, дождешься от тебя услуг! Всем своим видом он давал понять, что мое появление здесь случайно и он согласен меня терпеть только из уважения к старшему брату. На меня это не произвело особого впечатления — нанимал меня не он. Улыбнувшись Капустину, я вопросительно посмотрела на второго пассажира, который недоверчиво разглядывал меня, не потрудившись даже приподняться с полки.

— Чижов! — буркнул он с такой неохотой, будто раскрывал семейную тайну.

Он вообще, по-моему, был страшный конспиратор. Его колючие, глубоко посаженные глаза никогда не меняли вызывающего подозрительного выражения. Двигался он пританцовывая и чуть сутулясь, инстинктивно прикрывая плечом нижнюю челюсть. Видимо, лучшие годы он провел на ринге, о чем свидетельствовал и слегка сплющенный, асимметричный нос. Роста он был небольшого, но этот недостаток с лихвой компенсировался объемом и мощью его торса. Трудно было судить, насколько он сохранил подвижность и гибкость, но уж ударчик-то у него, я думаю, и ныне такой, что не приведи господь!

Однако он, как и предполагалось, надеялся не только на силу своих кулаков. Его кургузый темно-синий пиджак заметно топорщился на левом боку, вызывая довольно определенные ассоциации. Меня только смущали значительные размеры предмета, спрятанного под пиджаком, и я никак не могла угадать, что это — не «кольт» же времен Буффало Билла и битвы у Литл-Биг-Хорн!

— Больше никого не будет? — осведомилась я, кивая на четвертую полку.

Капустин отрицательно покачал головой.

— Нет. Купе закуплено полностью, но поедем мы втроем. Видите, все предусмотрено! — сказал он, а потом с некоторым беспокойством спросил: — Вы, вероятно, будете претендовать на нижнюю полку? Сейчас я вам объясню, почему это невозможно. Дело в том…

— Я буду претендовать только на роль вашего телохранителя, — холодно отрапортовала я. — Полка меня устроит любая. На верхней будет даже удобнее.

У господина Капустина камень свалился с души. Он добродушно посмеялся и сделался любезен настолько, что даже поднял на багажную полку мой чемодан. После такого подвига он опять посерьезнел и значительно произнес:

— Прошу только учесть — все вопросы решаю я. Лично. Никакой самодеятельности! И вообще… держитесь-ка вы в сторонке, а? Так, по-моему, будет лучше для всех.

— Значит, вы считаете, что мое присутствие здесь неоправданно? — с интересом спросила я.

— Абсолютно! — отрезал Капустин-младший.

Видимо, он чувствовал себя в этот момент всесильным и мудрым магнатом.

— В таком случае, — невинно заявила я, — на ближайшей станции я выхожу. А вы потрудитесь дать брату телеграмму, что отказываетесь от моих услуг, дабы не было никаких недоразумений.

Капустин на секунду растерялся. Он бросил на меня быстрый неуверенный взгляд и сразу перестал быть похожим на магната.

— Э-э… вы не совсем меня поняли, — протянул он досадливо. — Если брат считает нужным… Просто я не вижу необходимости… То есть особой необходимости. Мне не впервой решать такого рода проблемы. Господин Чижов тоже… бывал в таких переделках! Я полагаю, мы предприняли достаточные меры предосторожности…

— Например, продемонстрировали всему миру чемоданчик, прикованный к телу цепями! — подхватила я. — Это же цирковой номер! Неужели нельзя было пронести его в какой-нибудь невзрачной сумке?

Капустин с изумлением вытаращился на меня.

— Да вы представляете себе, — вскричал он, — какая там сумма денег?!

— Нет. Не представляю, — сухо ответила я. — Но, когда я вижу наручники, я начинаю думать, что очень большая. И невольно начинаю размышлять — кто ее несет, куда и откуда… Со всеми вытекающими последствиями…

— Ну-у, — недоверчиво покачал головой Капустин. — Носить такие деньги в хозяйственной сумке? Так не делается…

— В общем, если на вокзале все-таки присутствовал кто-то из людей вашего конкурента, — сказала я, — считайте, что вы засветились. Они мимо такого факта не пройдут. И конспирация ваша — коту под хвост!

Капустин недовольно посмотрел на меня, а потом обернулся к Чижову и спросил:

— Ну что скажешь?

Тот заерзал на сиденье, ожег меня мрачным взглядом и сипло проговорил:

— Да ладно… В шпионов играем, что ли? Меня здесь не знают, ты, Анатолий Витальич, садился без груза… Чего волну гнать? Когда до них дойдет — мы уже в Коряжске будем.

Выслушав этот успокоительный доклад, Капустин заметно повеселел.

— Я тоже так думаю, — сказал он и опять обратился ко мне с некоторым беспокойством в голосе: — А, кстати, насколько глубоко мой брат посвятил вас в наши проблемы?

— Достаточно глубоко, — ответила я.

— Это странно, — заметил Капустин. — Почему он так вам доверился?

— У меня прочная репутация, — парировала я. — И большой опыт. А ваши проблемы весьма серьезны.

— Мы привыкли решать любые проблемы, — напыщенно произнес Капустин, и они с Чижовым негромко рассмеялись.

Он был непрошибаем. В своей самоуверенности он доходил до легкомыслия. Впрочем, как родственник он, конечно, был вне подозрений, а именно это было сейчас главным.

— У меня к вам тоже вопрос, — сказала я. — При посадке вы ничего необычного не заметили?

— Совершенно! — отрубил Капустин. — Все прошло гладко. Кстати, и на чемоданчик, так вас взволновавший, никто и внимания не обратил.

— А я в этом не уверена…

И я рассказала им о странной парочке, едва не опоздавшей на поезд.

— Не стоит ли предположить, что их срочно вызвал тот, кто, возможно, наблюдал за вашей посадкой? — заключила я.

— Вы преувеличиваете, — поморщился Капустин. — Впрочем, мы будем бдительны. Вместе из купе не выходим и посторонних не пускаем. Время пролетит незаметно. Завтра к вечеру мы уже будем в Коряжске.

Время, однако, тянулось невыносимо нудно. За окном поезда проносились бесконечные голые степи, потемневшие от дождя. Иногда пейзаж оживляла какая-нибудь деревенька, нахохлившаяся и неуютная, и снова тянулась унылая степь без конца и края.

Капустин, разложив на столике документы, с головой погрузился в их изучение. На меня он не обращал никакого внимания и в разговор не вступал. Он был из тех мужчин, для которых деловая карьера превыше всего.

Чижов тоже все время молчал, терпеливо глядя в окно. На лице его ничего не отражалось — он то ли спал с открытыми глазами, то ли вспоминал свои славные деньки на боксерском ринге.

О такой веселой компании я и мечтать не могла. Начинали сбываться худшие пророчества тети Милы о скуке наших железных дорог. Я же не потрудилась захватить с собой даже паршивенького детектива. Если события и дальше собирались развиваться в таком же духе, к концу путешествия я просто впаду в летаргический сон.

Но все переменилось очень скоро. Подошло время обеда, и Капустин, сложив аккуратно бумаги, объявил, что отправляется в вагон-ресторан. Я вызвалась сопровождать его, но он, не удостоив меня даже взглядом, покровительственно сказал:

— Из соображений все той же безопасности нас не должны видеть вместе! Не собираетесь же вы провожать меня, скажем, в туалет?

— Почему бы и нет, если того потребуют обстоятельства? — пожала я плечами.

Капустин встал и одернул пиджак.

— Я понимаю, вам нужно отрабатывать ваш гонорар, — сказал он ехидно, — но я уже предупредил, что решения здесь принимаю я, — и он с важным видом вышел из купе.

Чижов продолжал, набычась, смотреть в окно.

— Вы тоже считаете, что мое присутствие здесь не обязательно? — спросила я, чтобы завязать разговор.

Чижов зашевелился и, не поворачивая головы, сказал, немного смущаясь:

— Да ну! Чего… Баба есть баба, если уж откровенно. Баба должна детей рожать, на кухне, там… — он осторожно оглянулся на меня и умолк.

— А вы очень деликатны, — заметила я. — Много побед на ринге?

— Пятьдесят пять! — оживляясь, откликнулся он. — В семьдесят девятом я занял четвертое место по России, не помните?

— Мне было тогда девять лет, — успокоила я его. — Я не читала газет.

Он замолчал и разочарованно отвернулся. Я не стала продолжать беседу. Некоторое время мы просто сидели, вслушиваясь в усыпляющий стук колес. Потом я спросила:

— Кто следующий на очереди? — и, заметив недоумевающий взгляд Чижова, уточнила: — Я имею в виду — на кухню. У вас, наверное, не принято пропускать баб вперед? Тогда я за вами.

— Да нет, — пробормотал он, — почему? Обедайте. Я не возражаю.

Однако с обедом пришлось повременить. В коридоре раздались торопливые шаги, и в следующую секунду Капустин, откатив тяжелую дверь, вошел в купе. На лице его были написаны сомнение и тревога. Ничего не сказав, он сел на нижнюю полку и в раздражении принялся выбивать пальцами дробь на пластиковой поверхности откидного стола.

— Что-нибудь случилось? — спросила я.

Капустин быстро взглянул на меня.

— Еще нет, — серьезно ответил он. — Но что-то мне не нравится… Опишите-ка еще разок тех двоих, что садились на поезд!

Я бесстрастно и подробно перечисляла все, что успела запомнить. Капустин слушал с напряженным вниманием, вся спесь с него уже слетела. Чижов наблюдал за нами с тревогой и пытался вникнуть в происходящее.

— Сейчас в ресторане, — отрывисто сказал Капустин, — я его видел. Бритого, с поросячьими глазами… Я видел его первый раз в жизни, но он смотрел на меня, как на любимую тещу! И ушел из ресторана следом за мной.

— Он пошел в четвертый вагон? — спросила я.

— Нет. Я не видел, куда он пошел. Но это неспроста. На незнакомых людей так не пялятся. Правда, он вел себя вообще вызывающе — хамил персоналу, сидел за столиком один, никого не пускал… С виду — типичный уркаган. Неужели они нас засекли?

— Я вас предупреждала, — сказала я. — Но не стоит впадать в панику. Это может быть случайным совпадением. Нужно подождать. Если он от вашего конкурента — он будет вас искать. Тут мы его и прищучим.

— Никакого шума! — испугался Капустин.

— А шума и не будет, — возразила я. — Во всяком случае, превышающего допустимые санитарные нормы. Но мы должны выяснить, каковы их планы. Впрочем, повторяю, это может оказаться совершенно посторонний человек…

Капустин скептически покачал головой. Удивительный человек — его интересуют исключительно собственные мысли. Чужих он не воспринимает принципиально. Для бизнесмена это, по-моему, жидковато.

Я не стала больше его разубеждать и, попросив мужчин тщательно запереть за мной дверь и обговорив условный стук, пошла обедать. Знакомых лиц в ресторане я не приметила и, спокойно возвратившись в купе, отпустила в ресторан Чижова.

Он вернулся минут через двадцать и сказал, что ничего подозрительного в ресторане не заметил, но от здешней курятины у него наверняка будет изжога. Капустин в утешение пообещал по окончании операции сводить его в лучший московский ресторан.

— Плевал я на рестораны, — хмуро ответил Чижов. — У меня гастрит. Я на диете сижу.

— Что же ты не захватил с собой сумку с продуктами? — укорил его Капустин.

— Вторых наручников не было, — мрачно сказал Чижов. Он, оказывается, был не совсем лишен юмора.

Из купе мы не выходили до вечера. Смеркаться начало рано, и серый пейзаж за окном быстро залило непроницаемой чернотой, в которой тоскливо мерцали одинокие огоньки. В поезде включили электричество, а проводники без конца слонялись по коридору, разнося в гремящих подстаканниках свежезаваренный чай.

События начали разворачиваться около восьми часов вечера. Мои попутчики, преодолев первую неприязнь ко мне, все-таки разговорились. Мы побеседовали о погоде, о преимуществах летней поры и уже перешли на темы спорта, когда в коридоре внезапно раздался шум.

Мы подняли головы и прислушались. Кто-то в конце коридора громогласно и бесцеремонно препирался с проводницей нашего вагона.

— Я, может, желаю в купе ехать! — надрывался противный и развязный мужской голос. — Могу себе позволить!

На мгновение он умолк, видимо, слушая объяснения проводницы, а потом завопил с новой силой:

— Не надо ля-ля! Знаю, как вы с местами химичите! — он шумно затопал по коридору и азартно, с угрозой предложил: — Хочешь — найду? Хочешь?

Я быстро встала и, приоткрыв дверь, чуть-чуть выглянула в коридор. Ошибки быть не могло — давешний отморозок с поросячьими глазками добрался до нашего вагона. Вероятнее всего, искал он Капустина и теперь методически обследовал одно купе за другим под предлогом внезапно возникшей тяги к комфорту.

Сейчас он ломился в первое купе, отталкивая плечом расстроенную проводницу, и отчаянно ругался.

— Я начальника поезда позову! — со слезами в голосе пообещала проводница.

— Ага, зови! — просипел мордоворот. — И скажи: если мне купе не найдет — я ему сразу в пятак!

Проводница беспомощно оглядывалась.

Я прикрыла дверь и с невинным видом обратилась к Капустину:

— Анатолий Витальич, там — Поросячьи Глазки. По-моему, вас ищет. Может, выйдете?

Капустин слегка побледнел и переглянулся с Чижовым. Тот изобразил на лице неопределенную гримасу.

— Что будем делать? — встревоженно спросил Капустин. — Запремся?

— Наоборот. Нужно его впустить, — убежденно сказала я, доставая из своего чемодана кусок прочного нейлонового шнура с петлей на конце. — Он все равно будет нас пасти. А так мы сможем из него что-нибудь вытянуть, — я взлетела на верхнюю полку и распорядилась: — Чижов, готовьте наручники! Анатолий Витальич, вы сядьте подальше от входа и ни во что не вмешивайтесь… Вы, Чижов, предложите сейчас этому уроду свободное место и, едва он войдет, постарайтесь его вырубить — вспомните семьдесят девятый год!

Мне было немного странно, что они не стали мне прекословить, но, может быть, в минуту опасности мозги у них работали лучше. Чижов, достав из-под сиденья наручники, положил их в карман пиджака и, откашлявшись, точно докладчик перед выступлением, выглянул в коридор.

— Это… Молодой человек! — сказал он неестественным голосом. — Иди к нам, тут есть место…

— А я чего говорил! — заорал молодой человек и загрохотал в сторону нашего купе.

Чижов слегка отступил назад и, сделав замкнутое лицо, недвусмысленно принял боксерскую стойку. Я спокойно залегла на верхней полке, держа наготове удавку.

Парень влетел в купе и с одного взгляда оценил ситуацию. Это было животное, идеально созданное природой для смертельных схваток, — мы не учли этого. Едва за его спиной хрястнула дверь, бритый неуловимым скользящим движением опустил в карман кулак и тут же его вынул, уже окольцованным никелированным кастетом.

Чижов не стал раздумывать и немедленно провел прямой левой в челюсть. Он почти достиг цели, но противник, демонстрируя отменную реакцию, отклонился назад и погасил удар.

Чижов добавил правой по корпусу, и парень отлетел, врезавшись спиной в дверь. Но он тут же оттолкнулся от нее и, заревев как бык, очертя голову бросился на Чижова. Боксер без труда закрылся от удара, но на его руках не было перчаток, и он остановил сталь кастета голой кистью. Я услышала короткий хруст ломающихся костей и увидела, как застыло лицо Чижова. Он невольно отступил на шаг и уперся в столик. Туша белобрысого метнулась вперед, сверкнул кастет.

И в этот миг, с хладнокровием ковбоя, заарканивающего на ферме годовалого бычка, я с высоты своего положения накинула на шею громилы нейлоновую петлю и стремительным движением затянула ее.

Он, впопыхах меня не заметивший вовсе, испытал мгновенное и жуткое потрясение. Неведомая беспощадная сила внезапно и непонятно сдавила смертельной хваткой его гортань. Он инстинктивно остановился и судорожно вцепился руками в отказавшее вдруг горло. По-моему, он хотел проверить, не испортилось ли что-нибудь в его организме.

Этого мгновения мне как раз хватило, чтобы перекинуть шнур через стальной крючок, вделанный в панель, и, используя его как блок, еще туже затянуть петлю. Белобрысый захрипел и безвольно ткнулся вперед.

Чижову это было на руку. Не на ту, левую, что плетью висела вдоль его тела, а на правую, которая была в порядке, — в удар он вложил всю свою ненависть и досаду.

Бил он ниже пояса, что выглядело не совсем спортивно, но удивительно эффективно. Наш противник дернулся всей своей тушей, словно в агонии, и мешком повис на веревке, подогнув слабеющие колени. Он уже был без сознания. Я отпустила веревку, и громоздкое тело повалилось на пол, попутно шарахнувшись дважды головой — о столик и нижнюю полку.

Я соскользнула вниз и помогла Чижову застегнуть на запястьях бандита наручники. Потом я ослабила петлю и убедилась, что белобрысый еще дышит.

Тем временем Капустин лихорадочно и бестолково пытался опустить раму вагонного окна. Он был катастрофически бледен. Руки его тряслись. Наконец ему удалось справиться с окном, и в купе ворвался ледяной, пронизанный ночной сыростью ветер. Капустин по пояс вывалился из вагона, и его вырвало.

У меня есть хорошая привычка брать в дорогу аптечку, и мне удалось наложить на поврежденную руку Чижова довольно приличную шину. У него, по всей видимости, были перебиты пястные кости, но держался он стойко и только изредка шепотом матерился.

Пока я возилась с боксером, Капустин пришел в себя, утерся носовым платком, закрыл окно и, подняв сиденье, достал из своего багажника бутылку коньяка. Он отхлебнул прямо из горлышка, порозовел и обрел способность говорить.

— Какой кошмар! — сказал он, с непонятным выражением на лице меня разглядывая. — Вы что — в спецназе служили, что ли?

— Вроде того, — сказала я.

— Ну, дела! — покачал он головой. — От вас лучше держаться подальше… А что теперь с этим делать? — он показал на белобрысого, который все еще не пришел в себя.

— Во-первых, связать ноги, — ответила я. — Чижов, заприте-ка дверь!

Тем же нейлоновым шнуром я надежно связала громиле ноги и, поднявшись, продолжила:

— Во-вторых, нам всем нужно выпить, а в-третьих, снять с этого типа допрос. Остальное — по обстоятельствам.

Капустин не стал больше ничего спрашивать. На столе появились стаканы, и мы в полном молчании выпили, точно бойцы перед атакой. В это время зашевелился и застонал пришедший в сознание белобрысый. Он дергался, словно рыба, выброшенная на песок, и никак не мог понять, какая сила мешает ему подняться и отмолотить дешевых фраеров, лакающих в двух шагах от него дорогой коньяк.

Втроем мы подняли его тушу с пола и кое-как усадили на нижнюю полку, а сами, устроившись напротив, хорошенько осмотрели его. Выглядел он отвратительно — с лица его еще не сошла багрово-синюшная краска, и вдобавок при падении он рассек себе кожу на лбу и на правой скуле. Теперь из ран текла кровь, заливая почти все лицо.

— Ну, падлы… — с трудом выговорил парень и с тоской посмотрел на стальные браслеты, стягивающие его руки.

— Ты на Лукьяна работаешь? — вдруг спросил Капустин.

Парень ответил ему быстрым злобным взглядом.

Я пошевелила мозгами и вспомнила — «Лукьян», охранное агентство! По слухам, эти ребята занимались тем, что охраняли мелких предпринимателей. В основном от самих себя. Вот, значит, кто был главным конкурентом братьев Капустиных! Умеренный криминал против криминала убежденного. Обычный для нашего времени, но весьма неприятный конфликт.

Я достала из своего чемодана карту и принялась ее изучать. Все остальные с недоумением наблюдали за мной. Наконец я нашла что искала и, отложив карту, обратилась к отморозку:

— Что ты парень крутой, видно за версту. Поэтому не буду тебя стращать и уговаривать. Ты нам ничего, конечно, не скажешь.

Как бы подтверждая мои слова, белобрысый горделиво усмехнулся, и его поросячьи глазки вызывающе засверкали.

— Я предлагаю тебе другой вариант, — как ни в чем не бывало продолжила я. — Минут через десять мы будем проезжать мост. Длина его шестьдесят-семьдесят метров. Внизу холодная река. Мы опустим тебя головой вниз из нашего окна и будем придерживать за ноги, чтобы ты мог полюбоваться речным пейзажем. А пока ты будешь отдыхать, мы возьмем у тебя интервью. Если захочешь — ответишь на наши вопросы. Но учти, времени у тебя будет немного — ровно на длину моста. Все понял? А теперь я продиктую вопросы, чтобы ты мог хорошенько подготовиться. Вот они: кто тебя послал? Кто твой спутник? Что планирует твой хозяин дальше? Вот, пожалуй, и все. Как видишь, вопросы несложные. Сложнее будет остаться в живых, упав с железнодорожного моста в реку, да еще в наручниках. Если, конечно, тебя зовут не Гарри Гудини…

Белобрысому имя Гудини ничего не говорило, но он задумался. Потом он сдержанно произнес:

— А ты баба центровая… — В его устах это прозвучало как изысканный комплимент. — Но ты прикинь, если я тебе все нарисую, мне, один хрен, не жить. У нас такого не прощают.

— Значит, выбираешь реку? — спокойно кивнула я. — Каждому — свое, как говорится. Анатолий Витальич, откройте, пожалуйста, окошко — у вас это хорошо получается. А то как бы нам мост не проехать. Кстати, — обернулась я к пленнику, — хочу предупредить — если, вися за окном, начнешь кричать, звать на помощь — выкинем сразу и интервью брать не будем!

Он молча мрачно взглянул на меня. Капустин послушно поднялся и принялся возиться с рамой. На этот раз она поддалась ему значительно скорее. В купе снова завыл ночной ветер.

Белобрысый поежился, с тоской посмотрел в черный проем окна и вдруг сказал:

— Хрен с тобой! Записывай, начальник! Значит, так было дело. Вызывает меня Лукьян и дает фотку вот этого, — он кивнул на Капустина и тут же уточнил: — Ему один из «Тандема» стукнул, мол, наши на днях должны за камушками ехать… Ну, мы на вокзале и дежурили, пока этот, с фотки, не появился. Ну и еще нам сказали — большие бабки повезут. Я насчет этого лопухнулся, не видал, как он садился, — может, отлить как раз выходил… А этого чудака, — он кивнул на Чижова, — я сразу просек. На цепи шел, как кот ученый… Я шефу позвонил. Он мне в ответ — срочно в поезд и паси этого, с цепью, до самого Коряжска. Он ребят обещал в Коряжск прислать. Они на машинах туда сейчас гонят, человек десять. Только предупреждаю по-честному, — он обвел нас значительным взглядом. — У нас на такие дела только заводных ребят посылают… Смотрите, как бы вам не пожалеть потом! Да, и вот еще что! — продолжил он. — Шеф мне говорит: в «Тандеме» только что стукачка нашего накрыли. Ему срочно отвалить нужно — возьми, говорит, и на него билет. Я послушался и чуть на поезд не опоздал из-за этого барбоса… Он теперь и нос высунуть боится… А я все искал, в какой норе вы зарылись, а вы сами меня нашли, — он еще немного подумал и сказал: — Вот и все, начальник. Сказке конец. Я только для вас ее рассказал, другим ее знать не обязательно, как ты думаешь?

— Думаю, не обязательно, — согласилась я. — А сейчас за хорошее поведение ты получишь конфетку и пойдешь гулять.

Отморозок посмотрел на меня недоверчиво, а я налила ему полный стакан коньяку и сама влила в глотку, точно сиделка у постели тяжелобольного. Когда глаза парня осоловели, я распутала шнур на его ногах и показала две вещи — ключ от наручников и шокер.

— Знаешь, что это такое? — спросила я.

Он кивнул.

— Сейчас я сниму с тебя браслеты и отведу в тамбур, — сообщила я. — Открою тебе дверь, и ты, как говорят поэты, сойдешь во мрак ночи. Если будешь рыпаться, то не сойдешь, а слетишь. Но, если будешь вести себя прилично, обещаю, что наша беседа останется между нами. Договорились?

Я сняла с него наручники. Но предварительно стащила с пальцев кастет. Отморозок проводил его печальным взглядом. С помощью полотенца он кое-как привел в порядок свое лицо и вопросительно уставился на меня.

— Анатолий Витальич, — попросила я. — Выгляните-ка в коридор — нам там никто не помешает?

Капустин открыл дверь и осторожно высунул голову наружу.

— Пусто, — сказал он удовлетворенно.

Я кивнула отморозку.

— Пошли, Рэмбо! И будь паинькой. А вы, Чижов, нас подстрахуйте.

Чижов поспешно встал, нежно погладил предмет, оттопыривающий его пиджак, и мстительно сказал:

— Ты мне клешню изуродовал, но правая-то у меня на месте. Будешь дергаться — я в тебе такую дыру просверлю — что тебе туннель под Ла-Маншем!

Парень посмотрел на него с вызовом. В другое время он непременно вступил бы в горячую дискуссию, но теперь обстоятельства были не на его стороне.

— Ступай вперед! — скомандовала я.

Отморозок, ссутулившись и опустив голову, вышел из купе. С шокером в руке я последовала за ним. Колонну замыкал Чижов. Мы вышли в тамбур. Грохот колес и лязг переходных площадок слышался здесь особенно резко.

— Откройте, пожалуйста, дверь, Чижов! — сказала я, протягивая ему железнодорожный ключ. Отправляясь в дорогу, я всегда захватываю его с собой — мало ли в какой момент может понадобиться сойти.

Чижов отпер дверь и рывком распахнул ее. Нас обдуло холодом и мелкими брызгами. В тусклом свете, падавшем из окна поезда, просматривалась крутая насыпь и голые верхушки деревьев, проносящиеся мимо. Отморозок поежился.

— Сначала чуть не задушили, — с обидой сказал он, — а теперь хотят, чтобы я вообще разбился на фиг!

— Если правильно спрыгнешь, — успокоила я, — ничего с тобой не случится. Хуже будет, если мы выкинем твое бесчувственное тело сами. Оно не сумеет сгруппироваться…

Парень шмыгнул носом и подступил к краю площадки. Держась за поручни, он напряженно вгляделся в летящую под ногами землю. Ветер рвал на нем куртку и вышибал слезы из глаз. Наконец отморозок решился.

— Э-э-эх! — дико заорал он и, прибавив матерное словцо, которое звучало как крик о помощи, оттолкнулся от вагона.

Тело его понеслось в темноту, с глухим стуком ударилось о насыпь и, шурша гравием, покатилось вниз, к лесу.

— Все, — подытожил Чижов, всматриваясь в ночной мрак. — Остановка по требованию. Желающие слезли.

Мы вернулись в купе.

— Порядок, — сообщил Чижов, — мы снова одни.

— Не знаю, имеет ли это значение, — сказала я, — но на всякий случай хочу напомнить, что в поезде едет еще одно заинтересованное лицо…

Капустин вскинул голову.

— Ах ты, черт! Точно! — сказал он. — А я ведь чуть не забыл. Стукач! Нужно его найти!

— Дело к ночи, — урезонила я его. — Зачем тревожить людей? Завтра и найдем.

— Найдем, Витальич, — заверил Чижов.