По великим снегам. Стихи

Марина Саввиных

В книге собраны стихи разных лет, в том числе ранее не публиковавшиеся. Тревожные события последнего времени, многочисленные путешествия автора, встречи с яркими талантливыми людьми определили атмосферу сборника.

Свободный полёт

Марина Саввиных — не новичок в русской литературе; она — на сегодняшний день — один из самых прекрасных и сильных её художников <…>

Мало кто умеет работать именно с образом. Многие забывают про него, увлекаясь виртуозной версификацией, когда из мелкотемья вполне можно, при помощи иных отточенных приёмов, сделать картину. Но она не оставит неизгладимого впечатления на сердце.

Поэзия — это живое. Живая материя, живой огонь.

Марина Саввиных не только и не просто владеет этим огнём; она, осознавая трагизм времени, в котором, вместе с нами, ей выпало жить, противопоставляет ему именно это бесценное, личностное, личное, незаёмное пламя творящей души.

Да не будет это впечатление пафосным; в триаде «логос — мифос — пафос» торжество пафоса являлось одним из неотъемлемых составляющих высокого искусства, искусства трагедии <…>

Саввиных уже — на таком уровне поэтического сознания и мастерства, что у неё не замечаешь вербального ряда; простой и прозрачной видится летняя цветочная вязь слов, а на самом деле за лирической картиной разворачиваются гигантские крылья мироздания, и всё происходит точно по Блейку: «в одном мгновенье видеть вечность (…) и небо — в чашечке цветка».

Её стиховая живопись обладает скрытой и явной русскостью, в ней слышна та пронзительная нота святого нищенства, бессребренного юродства, что издавна освещало тихим свечным пламенем («свете тихий»…) русский быт и русское бытие. Эта нота скитальчества, жаления, жалости как высшей формы любви, страдания как концентрированной — за всех — высшей молитвы звучит в стихах, открывая безбрежные (и забытые!) горизонты:

Я — нищенка. Вот посох мой.

Песок растрескавшихся губ.

Пучок лучей над головой

Высок, торжественен и скуп.

На мне — проклятье. И за мной —

Ни свежих листьев, ни греха.

А пахнет дымом и сосной

И тихим злом сухого мха.

И это тайное, одинокое, личное юродство внезапно разрастается до огромных земных масштабов, оно накладывается огненной печатью на время, в котором живёт поэт, в котором он наблюдает близкие и далёкие драмы, продажность и благородство, ярость и прощение <…>

Что ещё удивительно (и притягательно!) — Марина Саввиных свободным стилем плывёт в море всепланетной культуры, мировой культурной истории. В ткани её стихотворений то и дело вспыхивают имена, понятия, символы, ориентиры, что безошибочно ведут нас в колодцы времён, поднимают перед нами занавес утраченной во времени, но ярко сияющей на авансцене истории эпохи: Гермес, Богоматерь, Ариадна, Роза Шираза, Валькирия, Электра, Федра живут в её стихах, красной нитью стягивая поколения и культуры, души ушедшие и души живые. И это не просто любование культурой, не эстетически выхваченные из её глубины стяги и хоругви. Это абсолютное — и убедительное! — ощущение жизни не только здесь и сейчас, но и — везде и всегда. Это и есть, как ни торжественно это звучит, чувство бессмертия. Поэт связывает времена одним биением живого сердца. <…>

Редко у какого поэта встретишь теперь такую мифологическую плотность стиха, столь явную культурную насыщенность: алмазные соли культуры — на стенках хрупкого сосуда души, и в лучших своих стихах, написанных под бешено пылающим «культурным факелом», Марина Саввиных демонстрирует немалое художественное мужество, дающее ей право крепко сшить воедино прошедшее и сегодняшний день, древность былого и сиюминутность нашего сиротства <…>

Я ещё нигде не встречала такого сжатого, горького и точного изображения Апокалипсиса в поэзии (хотя кто только его не изображал…) и такого невероятного, крепкого объятия мифа и современности.

В этом Саввиных и сильна. Понятно, что любой художник не «реет» в космическом вакууме, а чувствует тягу древних культурных корней. Однако далеко не каждый может свободно вписать древние символы — и чисто художественные, и социокультурные — во фреску своего многофигурного искусства. Саввиных не боится культуры; она ею живёт и дышит. И личное, лирическое, единственное, интимное в одно мгновение становится общеземным, сферически-объёмным. А уже ставшая традиционной мегаметафора, смысл которой сводится к позиции: «Гибнущий Рим = мы», превращается в разворачивающуюся на наших глазах геокультурную перспективу, и в ней мы запросто можем узнать, увидеть себя, хоть дрожит, плывёт в снежном мареве историческое гигантское зеркало:

Рим устал.

Кто кумиров его не свергал?

Только шут да школяр неприлежный…

И уже навострил предприимчивый галл

И оружье, и дух свой мятежный;

Ходит варвар у ближних его рубежей,

Закаляясь в пожарах его мятежей —

На руинах его матерея,

Верный враг, терпеливо взлелеянный плод,

Вожделенное лежбище райских болот —

Восходящая Гиперборея…

Гиперборея — сияющий Север — арктические Веды — Приполярье — Урал, а за ним Сибирь — громадные пространства — новые люди — новые эры — та Россия, что теперь колышется мощным знаменем над нами, современниками и сомгновенниками. И Марина Саввиных смелой, широкой кистью пишет её огненный портрет.

Это портрет и нас с вами. Каждого из нас. В каждом из нас Эвридика; в каждом — Орфей. Мы не осознаём каждую минуту и секунду, чья кровь в нас течёт; но мы, всякий, из плоти и крови наших предков. И культурный геном никуда не денешь. Марина Саввиных, один из самых мощных и оригинальных современных поэтов России, ярко и уверенно доказывает это.

Книгу украшают стихи о Кавказе, с которым у автора много жизненных связей; но и Кавказ предстаёт не только в умелом изображении дорогих сердцу автора ландшафтов, но и в ореоле бытийного. И снова, снова, с упорством симфонического лейтмотива, возвращается эта любимая поэтом нота брака времён, объятия эпох, когда ты, стоя на древней каменной плите, можешь вобрать в сердце весь окоём, всю ойкумену, весь зримый и мыслимый Космос…

Елена Крюкова